Текст книги "Шах-наме"

Автор книги: Хаким Фирдоуси

Рождение Сиявуша

 
Прошло немного времени с тех пор.
Весна оделась в радостный убор.
 
 
Так небо над красавицей вращалось,
Что ровно девять месяцев промчалось.
 
 
Пришли, предстали пред царем страны:
«Счастливый дар прими ты от жены.
 
 
Явилось дивное дитя с восходом,
Сравнялся твой престол с небесным сводом!»
 
 
И Сиявушем царь назвал дитя.
Он видел в нем вершину бытия.
 
 
Ему явило звезд круговращенье
Добро и зло, отраду и мученье.
 
 
Кавус увидел: сына ждет беда,
Увы, омрачена его звезда...
 
 
Сменялись дни в круженье постоянном.
К царю пришел Рустам, могучий станом:
 
 
«Мне своего ты львенка поручи,
Воспитывать ребенка поручи».
 
 
Царь долго думал, сидя на престоле,
Слова Рустама принял он без боли.
 
 
Вручил Рустаму, радость обретя,
Зеницу ока, витязя-дитя.
 
 
Рустам в Забул царевича доставил,
Для мальчика престол в саду поставил.
 
 
Учил его аркану и стреле,
Учил стоять в строю, сидеть в седле,
 
 
Собраний стал преподавать науку,
Учил его пирам, мечу и луку,
 
 
Как на охоту с кречетом скакать,
Как рассуждать и как идти на рать,
 
 
Как различать неправый путь и правый,
Как разрешать дела родной державы.
 
 
Уча, немало приложил труда
Рустам, пока не получил плода.
 
 
И стало так, что Сиявушу равных
На свете не было средь самых славных.
 
 
Предстал он пред Рустамом-храбрецом:
«Пришла пора свидания с отцом».
 
 
Дал мальчику согласье мощнотелый,
Гонцов он разослал во все пределы,
 
 
Велел он столько воинов собрать,
Чтоб Сиявуш сумел возглавить рать.
 
 
Сопровождал царевича воитель,
Иначе стал бы гневаться властитель.
 

Прибытие Сиявуша  из Забула

 
Когда он царского дворца достиг,
Пред ним открылся путь, поднялся крик.
 
 
В честь Сиявуша раздались хваленья,
Рассыпались и злато и каменья.
 
 
Сидел Кавус на троне во дворце
В рубинами сверкающем венце.
 
 
Царевич пред отцом к земле склонился,
Как будто тайной он с землей делился,
 
 
Приблизился к владыке наконец —
В объятья заключил его отец.
 
 
И удивился царь его величью,
Воздал хвалу и стану, и обличью,
 
 
И вышине, и гордой мощи льва,
Предвидел, что пойдет о нем молва.
 
 
Похвал творцу провозгласил он много,
Упал на землю, прославляя бога...
 
 
Большое было пиршество дано.
Потребовали музыку, вино.
 
 
Так целую неделю веселились.
Затем врата сокровищниц раскрылись.
 
 
Собрал Кавус дары из всех вещей:
Из перстней, и престолов, и мечей,
 
 
Из скакунов арабских, седел ценных,
Из панцирей, кольчуг, одежд военных,
 
 
Из денег, из блестящих кошелей.
Из бархата, из дорогих камней.
 
 
Лишь для короны время не приспело:
Носить корону – не ребячье дело.
 
 
Сокровища он сыну подарил,
Надеждой, благом сына озарил.
 
 
Был Сиявуш семь лет на испытанье —
Являл он ветви царственной блистанье.
 
 
А год восьмой настал – велел отец
Державный пояс, золотой венец
 
 
Вручить ему по царскому уставу,—
О чем оповестили всю державу.
 
 
Дал сыну во владенье Кухистан,—
Был Сиявуш величьем осиян.
 
 
Знаком тебе Мавераннахр? Вначале
Ту землю Кухистаном величали.
 

Смерть матери Сиявуша

 
Правленья он спешил принять дела,
Но мать у Сиявуша умерла.
 
 
Поднялся он с престола, потрясенный,
Он к небу вопли обратил и стоны,
 
 
Порвал одежды, плакал, как больной,
Главу посыпал темною землей.
 
 
Познал он месяц горя и смятенья,
Ни разу не вкусил успокоенья.
 
 
Из глаз Гударза слезы полились,
Когда взглянул на скорбный кипарис.
 
 
«Царевич,– он сказал с тоской во взоре,—
Послушай мой совет, забудь о горе.
 
 
От смерти не уйти, таков закон,
Умрет любой, кто матерью рожден».
 
 
Царевич внял моленьям и советам,
И сердце озарилось прежним светом.
 

Судаба влюбляется в Сиявуша

 
Сидел с отцом царевич молодой.
Царица Судаба вошла в покой.
 
 
Она в глаза взглянула Сиявушу,
И сразу страсть в ее вселилась душу.
 
 
Отправили к царевичу раба,
Сказать велела тайно Судаба:
 
 
«Свободно приходи ко мне отныне,
Я жду тебя на женской половине».
 
 
Явился с этой вестью низкий муж.
Пришел в негодованье Сиявуш:
 
 
«Противно мне предательство такое,
Нельзя входить мне в женские покои!»
 
 
Спустилась на дворец ночная мгла,
К царю поспешно Судаба пришла,
 
 
Сказала так: «Владеющий страною,
Ты выше всех под солнцем и луною.
 
 
Твой сын да будет радостью земли,—
Нет ни вблизи подобных, ни вдали!
 
 
Прошу: пришли его в приют наш мирный,
К прелестным идолам твоей кумирни.
 
 
Мы воздадим ему такой почет,
Что древо поклоненья расцветет.
 
 
Он похвалы услышит и приветы,
Мы разбросаем в честь его монеты».
 
 
Царь молвил: «Хороши твои слова,
В тебе любовь ста матерей жива».
 
 
Царевича позвал, сказал: «Не в силах
Мы скрыть любовь и кровь, что льется в жилах,
 
 
Ты создан так, что, глядя на тебя,
Все люди тянутся к тебе, любя.
 
 
Сестер найдешь за пологом запретным,
Не Судабу, а мать с лицом приветным!
 
 
Ступай, затворниц посети приют,
И там тебе хваленья воздадут».
 
 
Но сын, услышав это повеленье,
Смотрел на государя в изумленье.
 
 
Не испытать ли хочет властелин,
Что втайне от него задумал сын?
 
 
«Царь,– Сиявуш сказал,– тебе я внемлю.
Ты мне вручил престол, венец и землю.
 
 
К ученым, к мудрецам направь мой путь,
У них я научусь чему-нибудь.
 
 
А могут ли на женской половине
Пути к Познанью указать мужчине?»
 
 
А царь: «Душа моя тобой горда.
Для разума опорой будь всегда!
 
 
Не надобно таить в уме дурное,
Убей печаль и радуйся в покое.
 
 
Ступай, на дочерей моих взгляни,
Быть может, счастье обретут они».
 
 
Ответствовал царевич: «Утром рано
Пойду, как приказал мне царь Ирана.
 
 
Вот я теперь стою перед тобой,
Готов исполнить твой приказ любой».
 

Сиявуш приходит к Судабе

 
Жил некий человек с открытым взглядом,
С безгрешной плотью; звался он Хирбадом.
 
 
Когда явилась из-за гор заря,
Покорный сын предстал глазам царя,
 
 
Пришел к отцу с хваленьем и поклоном.
С ним поделившись словом потаенным,
 
 
Кавус призвал Хирбада и сперва
Сказал ему достойные слова.
 
 
«Ступай за ним,– велел он Сиявушу,—
Ты новым зрелищем украсишь душу».
 
 
Пошли вдвоем – тот праведник святой
И юноша, сиявший чистотой.
 
 
Хирбад завесу распахнул, и снова
Царевич опасаться стал дурного.
 
 
Пред ним открылась райская страна,
Красавиц, драгоценностей полна.
 
 
Сверканием, не виданным доныне,
Сверкал престол на женской половине.
 
 
На троне – повелителя жена,
Как райский сад, нарядна и нежна,
 
 
Явилась, как звезда Сухейль, блистая.
На голове корона золотая,
 
 
Трепещут, вьются завитки кудрей,
Коса – до пят и мускуса черней...
 
 
Едва лишь полог поднял он тяжелый,
Спустилась быстро Судаба с престола,
 
 
К нему с поклоном плавно подошла,
Объятьем долгим, страстным обняла.
 
 
Он понял: «Это грешные объятья,
Любовь такую не могу принять я!»
 
 
Чтобы не видеть мачехи своей,
Направился он к сестрам поскорей.
 
 
Хвалу воздали брату молодому,
Ведя его к престолу золотому.
 
 
Повел царевич с ними разговор,
И наконец покинул он сестер.
 
 
Пришел к отцу и молвил властелину:
«Я женскую увидел половину.
 
 
Есть у тебя вселенной благодать,
Не вправе ты на господа роптать.
 
 
Казной и войском, славой и удачей
Хушанга и Джамшида ты богаче».
 
 
От этих слов возликовал отец,
Как вешний сад, украсил он дворец,
 
 
И стали пировать, внимая сазу,—
О будущем не вспомнили ни разу.
 
 
Явилась ночь, настала тьма вокруг,
Пришел к царице государь-супруг.
 
 
Чтоб испытать жену, сказал он слово:
«Открой свою мне тайну без покрова.
 
 
Что можешь ты про ум, и вид, и стать,
И знания царевича сказать?»
 
 
«Вот мой совет,– ответила царица,—
С ним Сиявуш, быть может, согласится.
 
 
Не у вельмож, а в царственном роду
Ему я в жены девушку найду,
 
 
Чтоб сына принесла с таким же ликом,
Чтоб так же был, как Сиявуш, великим.
 
 
На чистой дочери женю его
От семени и дома твоего».
 
 
А царь: «Согласен я с твоим советом,
Мое величье и надежда – в этом».
 
 
Затем к владыке Сиявуш пришел,
Восславил он корону и престол.
 
 
С ним тайной поделился царь на троне,
Чтоб тайну не услышал посторонний:
 
 
«Хочу я, чтоб тебя запомнил свет,
Чтоб царствовал твой сын тебе вослед.
 
 
Я звездочетов расспросил, мобедов,
И я узнал, твою звезду изведав:
 
 
Из твоего потомства царь придет,
И память сохранит о нем народ.
 
 
Возьми жену из дома Кей-Пашина,
Достойную величья властелина».
 
 
Ответил Сиявуш: «Я – раб царю,
Твою, владыка, волю я творю.
 
 
Я одобряю выбор твой заране,
Над нами повелитель ты в Иране.
 
 
Не говори об этом Судабе:
Увидишь, воспротивится тебе.
 
 
Есть у нее желание другое,
Мне делать нечего в ее покое».
 
 
Смеялся царь, качая головой:
Не знал, что есть болото под травой.
 
 
Сказал: «Должна быть женщиною сваха,
Не думай дурно о супруге шаха.
 
 
В ее словах – любовь к тебе слышна,
И о тебе заботится она».
 
 
Царевич принял эту речь как милость,
От горьких дум душа освободилась.
 
 
Но втайне ждал удара от судьбы,
Он опасался козней Судабы.
 
 
Он понял: этот брак – ее затея,
Стонал он, телом и душой болея.
 

Сиявуш снова идет на женскую половину

 
Так ночь прошла, и над землей опять
Светило утра начало сиять.
 
 
Воссела Судаба на трон старинный,
Пылали кровью на венце рубины.
 
 
Велела, чтоб нарядным цветником
Расположились дочери кругом.
 
 
Затем Хирбаду молвила царица:
«Царевичу вели ко мне явиться.
 
 
Для матери,– скажи ты,– потрудись,
Ей хочется взглянуть на кипарис».
 
 
Придя туда, где жил царевич славный,
Ему принес известье добронравный.
 
 
Впал Сиявуш в отчаянье, едва
Услышал он лукавые слова.
 
 
Он способов искал, чтоб уклониться,
Но опасался: в гнев придет царица.
 
 
Он величаво к Судабе вошел,
Ее венец увидел и престол.
 
 
Царица встретила его степенно,
Сложила руки на груди смиренно,
 
 
Красавиц к Сиявушу привела,—
Не знали те жемчужины сверла!
 
 
Между собою девушки шептались,
Не смели на него смотреть, смущались.
 
 
Они ушли, и каждая из них
Надеялась, что он – ее жених.
 
 
Когда ушли, воскликнула царица:
«Ты долго будешь предо мной таиться?
 
 
Скажи мне слово, помыслы открыв.
О богатырь, как пери, ты красив!
 
 
Едва лишь взглянет на тебя любая.
Сойдет с ума, любви твоей желая.
 
 
Внимательно взгляни на дочерей:
Какую хочешь ты назвать своей?»
 
 
Молчал царевич. Судаба сказала,
Освободив лицо от покрывала;
 
 
«О, если б юный месяц и заря
Могли увидеть нового царя!
 
 
О, если б ты в союз вступил со мною,
Ко мне пришел бы с легкою душою!
 
 
Мы клятвою скрепили б договор...
Но почему ты потупляешь взор?
 
 
Когда уйдет из мира царь великий.
Ты памятью мне будешь о владыке.
 
 
Перед тобой, красавец, я стою,
Тебе и плоть и душу отдаю.
 
 
Твои желанья выполню без счета,
Сама хочу попасть в твои тенёта».
 
 
Приблизила уста к его устам,
Бесстыжая, забыла всякий срам.
 
 
Не ожидал царевич поцелуя,
Он покраснел, стыдясь и негодуя.
 
 
«Меня,– подумал,– искушает бес,
Но мне поможет властелин небес.
 
 
Вовек не оскорблю отца обманом,
Не заключу союза с Ахриманом.
 
 
Но если буду холоден – вскипит
Ее душа, утратившая стыд.
 
 
Она тайком ловушку мне расставит,
Властителя поверить ей заставит.
 
 
Не лучше ль будет, если госпожу
Я мягкими словами ублажу?»
 
 
Тогда сказал царевич: «Несравненной,
Тебе подобных нет во всей вселенной.
 
 
Тебя сравнить возможно лишь с луной,
Ты только шаху можешь быть женой.
 
 
А для меня и дочь твоя – награда,
Иной супруги мне теперь не надо.
 
 
Об этом доложи царю страны,
А мы его решенья ждать должны.
 
 
Я дочь твою хочу, союз скрепляю,
Тебе в залог я слово оставляю;
 
 
Женюсь на ней – даю тебе обет,—
Лишь нынешних моих достигнет лет».
 
 
Сказав, ушел царевич светозарный,
Пылала страсть в ее душе коварной.
 
 
Когда явился царь в покой жены,
Взглянула на властителя страны,
 
 
Поклон ему отвесила сначала,
О деле Сиявуша рассказала;
 
 
«Я собрала месяцеликих дев,
А он, моих красавиц оглядев,
 
 
Сказал, что дочь мою возьмет он в жены,
Других не выбрал сын, тобой рожденный».
 
 
Возликовал от этих слов Кавус,
Как будто с небом он вступил в союз!
 
 
Раскрыл сокровищницы, кладовые,
Достал парчу и пояса златые,
 
 
Богатствами наполнил мир земной:
Любой подарок целой был казной.
 
 
Сказал жене: «Я слово не нарушу.
Сокровища вручишь ты Сиявушу.
 
 
«Их мало, – скажешь сыну в нужный час,—
Их надо увеличить в двести раз».
 
 
Взглянула мрачно на него царица
Подумала: «Мне надобно решиться.
 
 
Должна я хитрость применить и ложь,
Ведь каждый способ для меня хорош.
 
 
А если не понравлюсь Сиявушу,
То клевету я на него обрушу».
 

Миниатюра из рукописи «Шах-наме» XVI века.

Сиявуш идет на женскую половину в третий раз

 
Воссев на трон, как только вышел шах,
В златом венце, с сережками в ушах,
 
 
Царевичу прийти велела снова,
Поведала ему такое слово:
 
 
«Тебе подарки сделал царь страны.
Парче, венцу, престолу – нет цены!
 
 
Тебе я в жены дочь отдать согласна...
Взгляни, как я в своем венце прекрасна!
 
 
Так почему не хочешь ты принять
Мою любовь, и страсть, и лик, и стать?
 
 
Семь лет тебя люблю я той любовью,
Что на моем лице пылает кровью.
 
 
Прошу немного сладости твоей:
Хотя бы день от младости твоей!
 
 
Отец тебе подарок дал бесценный,
А я тебе вручу венец вселенной!
 
 
Но если страсть мою не утолишь,
Но если боль мою не исцелишь,
 
 
Не допущу тебя к державной власти,
Я превращу твой светлый день в ненастье!»
 
 
А Сиявуш: «Не быть тому, чтоб в грязь
Я окунулся, страсти покорясь,
 
 
Чтоб я Кавуса обманул и предал,
Чтоб низости дорогу я изведал.
 
 
Жена царя, ты озаряешь всех,
Ты не должна такой содеять грех».
 
 
Царица с гневом поднялась, обруша
Проклятья, брань и злость на Снявуша.
 
 
Сказала: «Сердце пред тобой светло
Раскрыла я, а ты задумал зло».
 

Судаба обманывает Кавуса

Она разодрала ногтями щеки,

Разорвала одежды в час жестокий,

И до придворных донеслись мольбы,

И жалобы, и вопли Судабы.

Ушей царя достигли эти крики,

Оставил Кей-Кавус престол владыки,

Исполнен дум, покинул он престол,

На половину женскую прошел.

Сумятицу он во дворце увидел,

Кровь, слезы на ее лице увидел.

Не знал, он, омраченный, что грешна

Его каменносердая жена.

Царица волосы рвала, рыдая,

Вопила перед ним, полунагая:

«Твой сын пришел ко мне к исходу дня,

В своих объятьях крепко сжал меня,

Сказал. «Пылают плоть моя и разум,

Ужель мою любовь убьешь отказом?»

Он сбросил мой венец. О царь, гляди:

Одежду он сорвал с моей груди!»

Властитель погрузился в размышленья,

Желал узнать различные сужденья.

Он слуг своих, чьи преданны сердца

И ум высок, отправил из дворца.

Один сидел на троне властелина.

Потом позвал к себе жену и сына.

Спокойно, мудро начал говорить:

«Мой сын, ты должен тайну мне открыть.

Всю правду обнажи и покажи мне,

О том, что здесь случилось, расскажи мне».

Поведал Сиявуш о Судабе,

Всю правду изложил он о себе.

«Неправда! – вскрикнула царица гневно.—

Лишь я нужна ему, а не царевна!

«Мне, – он сказал,– не надобна казна,

Мне дочь твоя в супруги не нужна,

Лишь ты нужна мне, ты – моя отрада,

А без тебя мне ничего не надо!»

Я воспротивилась его любви,

И вот – он вырвал волосы мои».

Подумал царь: «Что предприму теперь я?

К речам обоих нет во мне доверья.

Не торопясь, мы к истине придем:

Непрочен ум, охваченный огнем».

Искал он средство, чтоб развеять муки,

Сперва обнюхал Сиявушу руки,

Обнюхал стан, и голову, и грудь,—

Ни в чем не мог он сына упрекнуть.

А Судаба благоухала пряным

Вином, душистым мускусом, шафраном.

Был сын от этих запахов далек,

И плоть его не охватил порок.

Кавус на Судабу взглянул с презреньем,

Душа его наполнилась мученьем.

Подумал он: «Поднять бы острый меч,

На мелкие куски ее рассечь!»

Увидел царь, что Сиявуш безгрешен.

И мудростью его он был утешен.

Судаба и чародейка прибегают к хитрости

 
Царица поняла, познав позор,
Что муж ее не любит с этих пор,
 
 
Но гнусного не оставляла дела,
Чтоб древо злобы вновь зазеленело.
 
 
В ее покоях женщина жила,
Полна обмана, колдовства и зла.
 
 
Она была беременна в то время,
Уже с трудом свое носила бремя.
 
 
Царица, с ней в союз вступив сперва,
Открылась ей, просила колдовства,
 
 
Дала ей за согласье много злата,
Сказала: «Тайну сохраняй ты свято.
 
 
Свари ты зелье, выкини скорей,
Но только тайны не открой моей.
 
 
Скажу царю: «Беременна была я,
От Ахримана – эта участь злая».
 
 
И, Сиявуша в том грехе виня,
Скажу царю: «Он соблазнил меня».
 
 
Ответила колдунья: «Я готова
Исполнить каждый твой приказ и слово».
 
 
Сварив, вкусила зелья в ту же ночь,
И семя Ахримана вышло прочь;
 
 
Но так как семя было колдовское,
То вышло не одно дитя, а двое.
 
 
Услышал государь и плач и стон,
Он задрожал, его покинул сон.
 
 
Спросил,– предстали слуги пред владыкой,
Поведали о горе луноликой.
 
 
От подозрений стал Кавус угрюм,
И долго он молчал, исполнен дум.
 
 
Так размышлял он: «Будет ли достойно,
Чтоб я отнесся к этому спокойно?»
 

Кавус расспрашивает о двойне

 
Затем решил он: «Пусть ко мне придет
Прославленный в науке звездочет».
 
 
Нашел в Иране, вызвал просвещенных,
Он усадил в своем дворце ученых.
 
 
Им рассказал властитель о войне
В Хамаваране, о своей жене,
 
 
Поведал им о выкинутых детях,
Просил не разглашать рассказов этих.
 
 
Пошли, прочли страницы звездных книг,
И были астролябии при них.
 
 
Семь дней мобеды, втайне от царицы,
Исследовали звездные таблицы.
 
 
Затем сказали: «Не ищи вина
В той чаше, что отравою полна.
 
 
Та двойня,– мы раскрыли вероломство,—
Не шаха, не жены его потомство».
 
 
Они сумели точно указать,
Кто близнецов злокозненная мать.
 
 
Поволокли охваченную страхом,
Обманщица склонилась перед шахом.
 
 
Добром поговорил владыка с ней,
Он посулил ей много светлых дней.
 
 
Но грешница ни в чем не сознавалась,
Помощницей царю не оказалась.
 
 
Тогда колдунью увели на двор,
Сулили ей тюрьму, кинжал, топор,
 
 
Но грешница твердила: «Я невинна,
Я правды не таю от господина».
 
 
Поведали царю ее слова.
То дело было тайной божества.
 
 
Велел властитель Судабе явиться.
Мобедам внемлет в трепете царица:
 
 
«Колдунья выкинула двух детей,
А произвел их Ахриман-злодей».
 
 
Сказала Судаба, силки сплетая:
«О царь! У двойни тайна есть другая.
 
 
Известно, что Рустам непобедим,
Что даже лев трепещет перед ним.
 
 
Боясь его, знаток науки звездной
То скажет, что Рустам прикажет грозный.^{28}
 
 
Не плачешь ты, о дитятках скорбя,
А я осиротею без тебя»
 
 
От этих слов Кавус поник в печали.
Царь и царица вместе зарыдали.
 
 
Познав печаль, царицу отпустив,
Он пребывал угрюм и молчалив.
 
 
Владыке звездочет сказал: «Доколе
Терзаться будешь ты от скрытой боли?
 
 
Тебе любезен сын твой дорогой,
Но дорог и души твоей покой.
 
 
Возьмем другую сторону: царица
Заставила тебя в тоске томиться.
 
 
Мы правду одного из них найдем,
Подвергнув испытанию огнем!
 
 
Услышим небосвода приказанье:
Безгрешного минует наказанье».
 
 
Жену и сына вызвал царь к себе,
Сказал он Сиявушу, Судабе:
 
 
«Вы оба причинили мне мученье,
Узнаю лишь тогда успокоенье,
 
 
Когда огонь преступника найдет
И заклеймит его из рода в род».
 
 
Сказала Судаба: «Вот грех великий:
Я выкинула двух детей владыке.
 
 
Я эту правду повторю при всех.
Ужели есть на свете больший грех?
 
 
Ты сына испытай: в грехе виновен,
Не хочет он признаться, что греховен».
 
 
Владыка задал юноше вопрос:
«А ты какое слово мне принес?»
 
 
Сказал царевич, не потупя взгляда:
«Теперь я презираю муки ада.
 
 
Гора огня? И гору я пройду.
А не пройду – к позору я приду!»
 

Сиявуш проходит сквозь огонь

 
Двумя горами высились поленья.
Где числа мы найдем для их счисленья?
 
 
Проехал бы с трудом один седок:
Так был проход меж ними неширок.
 
 
Велел Кавус, властитель непоборный,
Чтобы дрова облили нефтью черной.
 
 
Зажгли такое пламя двести слуг,
Что полночь в полдень превратилась вдруг.
 
 
Царевич, возвышаясь надо всеми,
К владыке в золотом подъехал шлеме.
 
 
Он прискакал на вороном коне,
Пыль от его копыт взвилась к луне.
 
 
Улыбка на устах, бела одежда,
И разум ясен, и светла надежда.
 
 
Всего себя осыпал камфарой,
Как бы готовясь лечь в земле сырой.
 
 
Казалось, что вступает он, сверкая,
Не в пламя жгучее, а в кущи рая!
 
 
Почтительно к отцу подъехал он,
И спешился, и сотворил поклон.
 
 
Лицо Кавуса от стыда горело.
Сказал он слово мягко и несмело.
 
 
Ответил Сиявуш: «Не сожалей,
Что таково круговращенье дней.
 
 
Меня снедают стыд и подозренье.
Когда безгрешен я – найду спасенье,
 
 
А если грешен я – тогда конец:
Не пощадит преступника творец».
 
 
Затем, входя в огонь многоязыкий,
Взмолился к вездесущему владыке:
 
 
«Дай мне пройти сквозь языки огня,
От злобы шаха защити меня!»
 
 
О милости прося творца благого,
Погнал, быстрее вихря, вороного.
 
 
В толпе людской тогда поднялся крик,
Сказал бы ты: весь мир в тоске поник.
 
 
Мир на царя смотрел, но с думой злою:
Уста полны речей, сердца – враждою.
 
 
Взметались к небу языки огня,
Не видно в них ни шлема, ни коня.
 
 
Вся степь ждала, что витязя увидит,
Рыдала: «Скоро ль из огня он выйдет?»
 
 
И вышел витязь, чья душа чиста.
Лицо румяно, радостны уста.
 
 
Он вышел из огня еще безгрешней,—
Был для него огонь, что ветер вешний.
 
 
Огня прошел он гору невредим,—
Все люди радовались вместе с ним.
 
 
Везде гремели радостные клики,
Возликовали малый и великий.
 
 
Передавалась весть из уст в уста
О том, что победила правота.
 
 
Невинный сын предстал пред очи шаха,
На нем – ни пепла, ни огня, ни праха.
 
 
Сошел с коня могучий царь земли,
Все воины его с коней сошли.
 
 
Приблизился царевич светлоликий,
Облобызал он землю пред владыкой.
 
 
«Ты благороден, юный мой храбрец,
Ты чист душой»,– сказал ему отец.
 
 
Он обнял сына и не скрыл смущенья,
За свой проступок попросил прощенья,
 
 
Прошествовал властитель во дворец
И возложил на голову венец.
 
 
Певцов и кравчих он позвал для пира,
Царевича ласкал властитель мира.
 
 
Три дня сидели, пили без забот,
И был открыт в сокровищницы вход.
 

Сиявуш просит отца простить Судабу

 
На трон воссел властитель с булавою,
Украшенною бычьей головою.
 
 
Позвал царицу, гневом обуян,
Припомнил ей коварство и обман:
 
 
«Бесстыжая, ты в сердце зло таила,
Меня отравой щедро напоила.
 
 
Нельзя, чтоб ты ходила по земле,
А надо, чтоб висела ты в петле!»
 
 
Велел он палачу: «Ей так пристало,—
На улице повесь без покрывала!»
 
 
Но сын к Кавусу обратил мольбу:
«Раскаешься, повесив Судабу.
 
 
Прости ей ради сына грех безмерный,
Быть может, вновь на путь наставишь верный».
 
 
Кавус любовь к жене забыть не мог,
Простил он грех, когда нашел предлог:
 
 
«Раз просишь ты, прощенье ей дарую,
Твою познал я правоту святую».
 
 
Встал Сиявуш, поцеловал престол,
Сошел с престола, к Судабе пошел,
 
 
Привел царицу в царские чертоги,
И грешницу простил властитель строгий...
 
 
Так, день за днем, прошло немало дней.
Стал относиться шах к жене теплей.
 
 
Вновь полюбил с такою силой страсти,
Что в ней одной свое он видел счастье.
 
 
Она же, вновь ему внушив любовь,
Его толкала на дурное вновь.
 
 
Дурное происходит от дурного,
О сыне дурно стал он думать снова.