Текст книги "Испорченный (ЛП)"
Автор книги: Х. М. Уорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Глава 12
Недели пролетают, и исчезают последние намеки на зиму. Наступает весна. Деревья распускаются, повсюду цветы. Кампус окрашен в яркие и прекрасные оттенки. Что еще больше поражает окружающих. Везде прогуливаются влюбленные парочки, не замечая никого, кроме друг друга.
Работа с Питером становится все лучше, не так неудобно. Мне не хочется это признавать, но он мне нравится. Он отличный преподаватель и, зачастую, очень спокойный. Это отлично срабатывает, ведь я всегда напряжена, как тотемный столб. Когда он рядом, я успокаиваюсь. Пропадает ощущение того, что я как обычно стою над пропастью. Интересно, замечает ли он подобные вещи. Иногда мне кажется, что Питер не обращает внимания, но, все же, считаю, что он всего лишь хочет, чтобы я так думала.
Время ужина. Я уже иду на свои вечерние занятия, но останавливаюсь, чтобы сначала проверить почту. По дороге к центру кампуса, я машу рукой знакомым и нахожу свой ящик для писем. Ввожу код от своего почтового ящика, открываю дверцу и вытаскиваю оттуда письма. С размаху закрываю ящик и иду к столу, чтобы разобрать и сразу избавиться от спама.
В этот момент меня замечает Дасти. Он подходит и останавливается с другой стороны стола.
– Эй, Сидни.
Мы не разговаривали с того злополучного свидания, которое с трудом можно было забыть, ведь он ходит на одно из моих занятий.
– Привет.
– Я должен извиниться. Я облажался в нашу первую встречу. Я не должен был…
Как же я не хочу говорить об этом. Я останавливаю его рукой.
– Нет, это была моя вина. Я…
– Не твоя. Брось. Позволь мне сказать. Я уже давно пытаюсь тебе это сказать, – я смотрю на него и киваю, хотя на самом деле хочу дать дёру. – Я был придурком. Я не должен был так себя вести. Мне жаль, Сидни.
Пока он говорит, я просматриваю письма в своих руках. Слова Дасти мне знакомы. Я уже слышала их из других уст, от кого-то, кто так же хорош собой. Но внешность обманчива. Я смотрю на него и киваю.
– Отлично. Сделай мне одолжение… давай начнем все сначала, – я не хочу этого, но с другой стороны он так долго следил за мной, пытаясь извиниться, чтобы его так взять и отшить.
Дасти улыбается.
– Звучит отлично, – он смотрит на письма у меня в руках, а затем на мое лицо. – Ты шла на занятие?
Я киваю.
– Я тоже. Пойду с тобой.
Великолепно.
– Оу, хорошо. Конечно.
Пока Дасти проверяет свою почту, смотрю на почту у себя в руках. Я выбрасываю спамные письма, но на последнем конверте моя рука застывает. Я узнаю почерк. Смотрю на него, не моргая. Волна потрясения чуть не сбивает меня с ног. Он нашел меня.
– Готова? – спрашивает Дасти.
Я запихиваю письмо в книгу и киваю. Я почти не разговариваю по дороге в аудиторию. Дасти говорит, а я слушаю, или пытаюсь слушать… но письмо. Боже мой. Прошло почти четыре года. Зачем ему отправлять письмо? Почему сейчас? Я так напряжена и так нервничаю, что даже не замечаю, как мы входим в аудиторию, и что ко мне обращается Питер.
Рука Питера прикасается к моему плечу, и я подпрыгиваю. Мои ноги буквально отрываются от земли, и от удивления я открываю рот. Питер отходит назад и поднимает руки, показывая мне ладони.
– Спокойно, Сидни. Ты в порядке? – он обеспокоен.
Все в классе смотрят на нас. Я чувствую взгляды. Слишком много людей смотрит. Я «нахожу» свою пластиковую улыбку и «фиксирую» ее на своем лице. Киваю и смеюсь над тем, что была в полной отключке. Дасти смеется со мной, но Питер на это не ведется. Он не говорит, но на самом деле это так. Питер даже улыбается, но меня не обманешь. Он спросит меня об этом позже, когда все уйдут.
Ощущение, будто на мне ошейник из шипов. Я не могу глотать. Не могу дышать. Каждый раз, когда я притрагиваюсь к учебнику, чувствую, как письмо прожигает дыру в моей руке. Я не должна его читать. Не должна.
А что, если там что-то важное? Что если…?
«Не читай его. Оно того не стоит».
Дискуссия в моей голове продолжается. Мой взгляд устремлен в никуда. Я даже не замечаю, как проходит занятие. Студенты разговаривают. Кто-то смеется. Голос девчонки звенит у меня в ушах, но я и понятия не имею, что она сказала, или что сказал Питер. Письмо поглощает мои мысли.
Моя ладонь прижата к страницам. Пальцы дергаются. В середине занятия Питер обращается ко мне. Но я не слышу. Мой взгляд абсолютно пустой и падает на пол. Я не осознаю, что он стоит рядом со мной, пока не вижу его ботинки. Поднимаю голову.
– Простите, что?
Он улыбается и указывает на мой учебник, который открыт не на той странице. Питер смотрит на меня, но ничего не говорит.
– Мы обсуждали стихи. Дасти сказал, что это эмоциональное дерьмо, которым соблазняют женщин, и что ни один парень, находясь в здравом уме, никогда не напишет ни одной поэмы без какого-то стимула.
Я моргаю. – Стимула?
Дасти сидит двумя рядами выше.
– Красиво сказано. Я сказал, что ни один парень не будет писать стихи без причины. Очевидно, что в данном случае, поэт просто хотел с кем-то переспать.
– Очень красноречиво, – говорит Питер, и трясет головой. Сложив руки на груди, Питер смотрит на меня. – А что ты скажешь, Сидни?
Я корчу лицо и смотрю на Дасти.
– Это не так, – поворачиваюсь к Питеру. – Стих – это выражение эмоций. Это сжатый язык. В его основе…
В глазах темнеет. Я писала стихи. Очень хорошо помню, что случилось в день, когда я написала свой последний стих. Ощущение удушья не покидает меня. Я все еще чувствую его руки на мне. Я с трудом дышу и не обращаю внимания на то, что на спине проступает холодный пот. Прочистив горло, я добавляю.
– В основе стиха – непорочность, непорочные эмоции, желания, чистый восторг, чистый…
Дасти выкрикивает.
– Так значит, в стихах не может быть лжи? Что, если парень просто хочет тебя поиметь? Что если это просто красивые слова? Ты действительно думаешь, что древние ребята не писали этого, чтобы получить что-то в ответ? Да ладно, Сидни, ты же умнее.
Слова Дасти эхом проносятся в моем сознании, пробуждая воспоминания, которые давно были похоронены. Я сжимаю зубы и с шипением произношу:
– Оу, это тебе – да ладно. Не все парни ублюдки, Дасти. Неужели не может быть такого, чтобы некоторые стихи были написаны, пока они испытывали слабость, и дела не имели с женскими трусиками?
Он что-то мне отвечает. Некоторые парни издают смешки. Я с трудом закрываю глаза, но аудитория наклоняется в сторону. Это не прекращается. Слова Дасти звенят в моих ушах, а жужжащий звук становится все громче. Что за чертовщина со мной? Это просто письмо. Дасти – просто придурок. Я же знаю это. Ничто не сможет меня ранить, но я ощущаю угрозу. Прогоняю панику, которая охватывает меня и, наконец, снова слышу Дасти.
– … они делали это тогда и продолжают делать это сейчас. Парни не пишут стихи для себя. Они делают это, чтобы заняться сексом. А если им надо дать выход эмоциям, они дерутся.
По какой-то причине, из-за этого разговора я всё вспоминаю. Прежде чем осознать, что происходит, я начинаю задыхаться. И так сильно сжимаю свой стол, что мои пальцы белеют. Питер наблюдает за мной. Он не двигается. Не останавливает Дасти. Я смотрю на обувь Питера, пытаясь глубоко дышать. У меня вот-вот случиться приступ страха, и я сойду с ума прямо в аудитории. Мое сердце колотится в бешеном ритме. Капля пота пробивается рядом с моим ухом и скатывается к челюсти.
Питер прерывает беседу.
– Значит, все парни в этой комнате так думают? – я слышу движение, но не поднимаю головы. – Отлично. За оставшееся время от занятия вы должны пойти в библиотеку и написать стихотворение. Не для женщины, это должно быть выражением эмоций. К концу урока стихотворения должны лежать на моем столе. Так что принесите их сюда. Всё понятно?
Повсюду слышится стон и звук отодвигающихся стульев.
Я пытаюсь отодвинуться и устоять, но как только я двигаюсь, Питер говорит.
– Сидни, мне нужно поговорить с тобой. Задержись на минуту.
Питер, следуя за группой, выходит из кабинета, отвечает на пару вопросов и сообщает, что стихи должны быть готовы к 21:20. Он говорит, что если они приложат усилия, то получат зачет. И да, длина произведения не существенна. Некоторые парни начинают хихикать, когда слышат фразу о том, что размер не имеет значения. На это Питер сообщает им, что они должны написать уже два стиха. Я слышу проклятия, а потом наступает тишина.
В классе никого. В какой-то момент я кладу голову на стол и закрываю глаза.
– Сидни? – голос Питера мягок. Когда я открываю глаза, он стоит перед моим столом на коленях. Его глаза обеспокоенно осматривают мое лицо. Я чувствую себя так, словно меня сбил грузовик. – С тобой все в порядке?
Я сажусь и киваю. – Мне жаль. Я не знаю что…
Взгляд Питера обеспокоенный. Он читает меня, как открытую книгу. Он знает, что я лгу. Я вижу это в его печальной кривоватой улыбке, которой он одаривает меня.
– Ты не должна оправдываться. Я просто хотел убедиться, что с тобой все в порядке. Ты все еще бледная. Посиди немного.
Питер встает, идет к своей сумке и достает оттуда плитку шоколада «Hershey». Возвращается и протягивает ее мне.
– Вот, съешь это.
Я беру ее и сажусь прямее. Надеюсь, я смогу пополнить этим уровень сахара в крови. – Ты носишь в своем портфеле шоколадку?
Он ухмыляется, когда я открываю ее. – Возможно. Правда в том, что она должна была стать моим обедом.
– Ох, – я передаю ее обратно ему. На ней большой след от укуса. У меня большой рот. Руки Питера осторожно касаются моих. Он отталкивает шоколадку обратно ко мне.
– Доешь, – его рука все еще прикасается к моей. Питер смотрит мне в лицо, пытаясь поймать мой взгляд. – Что вывело тебя из равновесия? Было ощущение, что минуту ты была где-то в другом месте.
Я не смотрю на него. Затолкав плитку в рот, я откусываю. Шоколад на вкус как песок. Не могу думать об этом. Пытаюсь оттолкнуть прошлое, но я поймана в медвежьи объятья. Зверь сорвался с цепи. Я говорю. Не знаю почему, но я киваю.
– Я… Извини. Это кое-что мне напомнило.
Питер сжимает мою руку. Я смотрю на него, и наши глаза встречаются. Желудок трепещет. Он удерживает мой взгляд и не отворачивается. Питер вздыхает, а его голос такой мягкий.
– Могу я тебе помочь?
Мой взгляд перемещается от его голубых глаз. Я сжимаю губы, борясь с эмоциями, которые испытываю, смотря на него. Я не должна это чувствовать. Не сейчас. Никогда. Я так медленно качаю головой, что кажется, что она совсем не двигается.
На лице Питера появляется печальная улыбка.
– Как бы я хотел помочь.
Я не отвечаю. Не могу говорить. У меня пропал голос. Я просто смотрю в эти синие глаза. Ощущение, будто я отпускаю свою спасательную шлюпку в свободное плаванье и тону в море боли. Он протянул руку помощи, но я не могу ее принять. Не могу рассказать, что случилось, он не сможет этого исправить. Даже если Питер узнает, никто не может изменить прошлое.
К Питеру подошла девушка. Я почти не заметила ее.
– Доктор Грант?
Питер вздрагивает и оборачивается. Девушка не думает, что его поведение странное, но Питер нервничает. Я вижу это. Я вижу, как напряжены его плечи, как он сует руки в карманы и то, как он встает между нами. Она держит текст книги и спрашивает Питера что-то о ямбах и рифме стихов. Он говорит ей, что в использовании их в домашнем задании нет необходимости. Ее голова чуть не взорвалась.
Питер отвечает на ее вопросы, пока я ем шоколадку. Когда я заканчиваю, то встаю. Питер указывает на меня и говорит: – Я не могу позволить тебе уйти. Садись. Закончи здесь свое задание.
– Я в порядке, – возражаю я, но мой голос неестественный. Он не становится нормальным, когда я говорю с нормальной громкостью.
Девушка смотрит на меня.
– Выглядишь больной. Тебе нужен аспирин или что-нибудь еще? У меня есть один в кошельке.
– Нет, спасибо. Я в порядке, – аспирин не определит что со мной не так.
Девушка кивает и идет к двери. Прежде чем уйти, она оборачивается. – Лучше делай, как он говорит, иначе проведешь ночь в кабинете медсестры. У меня было такое, и это отстойно. Кровати ужасные.
Я киваю и смотрю, как она уходит. Глядя на Питера я говорю: – Я в порядке. Правда.
– Ты ужасная лгунья. Просто сядь и пиши свою поэму. Я не буду тебя отвлекать.
Мне хочется сказать, что он вечно беспокоится обо мне. Что это просто безумие, но молчу. Я закатываю глаза и достаю листок бумаги. Начинаю писать, даже не думая. Только закончив, понимаю, что же я написала.
Когда Питер посмотрел на меня из-за своего стола, я разглядывала свой листок. – Уже закончила?
Я засмеялась.
– Нет. Я перепишу это, – я вырываю страницу и бросаю ее. Бумажка летит по воздуху и отскакивает от мусорного ведра, стоящего возле двери. Я вскакиваю со стула в тоже время, что и Питер. Мы оба бежим к бумажке, но Питер успевает первым.
Он разглаживает ее.
– Уверен, он прекрасен. Он не должен быть совершенен. Целью было…
Желудок подползает к горлу, по спине пробегает холод. Я глупа. Настолько глупа. Я могла притворяться, и, возможно, он даже бы этого не заметил. Знаю, если буду с ним бороться, если захочу забрать листок, он поймет, как я запуталась. Поймет, что эти стихи – нечто большее, чем просто творческое задание. Почему я вообще написала это?
Пока Питер просматривает страницу, его улыбка увядает. Он замирает. Его глаза не двигаются. Не похоже, что он читает, но я знаю, он продолжает смотреть. Питер медленно поднимает взгляд. Я так сильно впиваюсь ногтями в руку, что вот-вот пойдет кровь.
– Сидни…
– Я не…, – мой рот открыт, но остальные слова не выходят. «Отрицай. Скажи, что это ничего не значит». Но я не могу. Не в силах даже посмотреть на него. Я молчу. Дрожу, хоть и стараюсь не двигаться. Будто холод целиком поглотил меня. Я заморожена. Все мышцы в моем теле заблокированы. Не могу говорить, не могу двигаться. Этого не должно было произойти. Я не могу с этим справиться.
Питер смотрит на меня своими большими голубыми глазами. Если раньше он не видел меня насквозь, то теперь это случилось. Питер смотрит на листок в своих руках. Его хватка слабеет, будто стих может его покусать.
– Я и не представлял…
– Остановись, – мой голос дрожит. Я проклинаю свое тело, воспоминания, которые никак не уходят. – Не надо, ладно? Это пустяк, – я не смотрю ему в глаза. Мой взгляд фиксируется на груди Питера. Если я посмотрю в глаза, то сломаюсь. – Это ничего не значит. Просто набор слов на клочке бумаги.
Стараюсь, чтобы мой голос звучал соответственно словам, будто я постоянно пишу такие глубокие стихи. Притворяюсь, что не оставила свое сердце кровоточить на листке бумаги. Да что за хрень со мной? Я притворяюсь. Отбрасываю свою фальшивую улыбку и смотрю на его туфли. Пытаюсь поднять взгляд, но такое чувство, будто на моей голове сидит слон.
– Мне кажется, это не так, – глаза Питера фиксируются на моем лице. Мое дыхание учащается, и каждый раз, когда я пытаюсь его восстановить, становится только хуже.
– Откуда тебе знать, как должно быть на самом деле? – я смотрю на него. Ошибка. Его выражение, эти обеспокоенные голубые глаза, изгиб его рта, то, как он смотрит на меня – все говорит о том, что он знает ответ на вопрос. Мои пальцы щипают бока. – Я не собираюсь стоять здесь и разговаривать с тобой. Я точно не должна слушать, как ты притворяешься, будто тебе до меня есть дело, – я разворачиваюсь, чтобы схватить свои книги. Беру их в руки и устремляюсь к двери.
И только я собираюсь открыть ее, как Питер говорит:
– Я не притворяюсь.
Он смотрит на меня. Моя спина натянута, но так хрупка. Слишком много давления на меня. По мне идет трещина, раскалывая сразу в миллионах разных направлений. Больше нет ни одного слабого пятнышка. Слабость полностью поглотила меня.
– Не говори мне это.
Питер подходит ближе. Я слышу, как его шаги приближаются ко мне. Медленно, он делает еще один шаг. Пока он говорит, его голос пропадает.
– Я не хотел причинить тебе боль той ночью. Я был не в себе…
– Никто не был. Все в порядке.
– Но это же не так, – Питер стоит прямо за мной. Я не обернусь. «Все равно, что он говорит. Мне плевать. Плевать. Плевать». – Я не знал. Не знал, как ты умна. Не подозревал, что ты прячешь за этим острым языком. Я не знал, почему ты там появилась, и просто понятия не имел, почему ты села ко мне за столик, но я рад, что ты сделала это. Я постоянно думаю о той ночи. Представляю, что могло бы произойти, если бы не зазвонил телефон. Каково это чувствовать твои прикосновения. Я думаю о том, о чем не должен думать. Мечтаю о том, о чем не должен мечтать. И хочу того, чего не должен хотеть, и всему этому одна причина – мне на тебя не наплевать.
Я задыхаюсь, будто кто-то ударил меня в живот. Я держусь за дверь, чтобы не упасть. Через плечо я смотрю на него. Питер не обманывает меня. Я вижу это в его глазах. Озноб пробегает по моей коже. Потрясенная, я слишком долго стою, уставившись на него.
Питер трясет в руках мятую бумагу.
– Пожалуйста, скажи мне, что это не произошло в последние несколько недель. Скажи, что все это не из-за того, что я сделал.
Я смотрю ему в лицо. Смотрю и поглощаю его, будто умираю от жажды. Из-за шока я молчу. Моя рука соскальзывает с двери. Мои легкие глотают воздух, я поворачиваюсь спиной к двери, чтобы облокотиться. Слишком сильно ударяюсь и своим весом открываю дверь. Я начинаю падать назад. Питер подбегает ко мне. Его руки скользят по моей талии, и он тянет меня к себе, не дав упасть. Щелчок и дверь закрывается. Но он не отпускает. Наши глаза смотрят друг на друга. Его тело тесно прижато к моему. Наши взгляды встречаются.
– Не ври, что с тобой все в порядке. Я знаю, что это не так… В стихах ты писала про себя, – Питер глубоко вздыхает и опускает взгляд. Когда его глаза снова смотрят на меня, он говорит. – И я могу доказать.
Мои губы дергаются так, будто хотят выплюнуть все внутренности, поэтому я стискиваю челюсть. Я трясу голову и пытаюсь высвободиться из его рук. Питер не дает мне сделать и шагу назад.
– Часть стиха о тебе. А часть – нет.
Часть стиха о Питере, а часть – о них.
Я слишком хорошо знаю свое тело, вдохи, которые кажутся такими затяжными, но недостаточно длинными. Я не могу дышать. Я не говорила о той ночи с тех пор, как это произошло.
Питер все еще смотрит на меня.
– Начало твоего стиха – нежные поцелуи, девичий смех – это обо мне?
Я киваю. Ненавижу себя за это, но киваю.
– После этого идут жаждущие поцелуи, царапающие руки, взятие насильно… – он тяжело дышит. Губы Питера сжимаются, прежде чем он продолжает. – Это изнасилование. Сидни, если какой-то парень сделал это с тобой…
Я прислоняюсь к нему. Прижимаюсь лицом к его груди. Сердце Питера быстро колотится.
– Старые раны, – говорю ему, – я написала, даже не подумав. Просто вылилось на бумагу, – я глубоко дышу и отхожу. Питер отпускает меня. – Эта часть никак не связана с тобой или с твоим ночным кофе.
Уголки моего рта расплываются в кривоватую улыбку. Это самая печальная улыбка. И по выражению Питера видно, насколько она печальна.
Он долго ловит мой взгляд. Мы больше не прикасаемся. Но как бы я хотела этого. Через мгновение, Питер отдает мне бумагу.
– Я не прочитал полностью. Не думаю, что должен был это увидеть. Не хотел… – он пытается подобрать нужное слово.
Я беру листок и разрываю его.
– Все нормально. Теперь я в порядке, – но по его взгляду видно, что он мне не верит. – Правда, все хорошо. Я пережила это. Почти. В большей степени. Просто сегодня вышла из строя, вот и все.
– Почему? Что произошло?
Я пожимаю плечами и вспоминаю о письме в учебнике.
– Помнишь, я говорила, что моя семья была недовольна, когда я уехала?
Он кивает.
– В общем, это правда. Но было еще кое-что, – я смотрю ему в лицо, обдумывая, стоит ли ему рассказывать или нет. Его взгляд вырывает слова из моего горла. Они были в нем в течение многих лет.
Не осознавая, что делаю, я рассказываю ему свою историю.
– Я уехала. Перед тем как получить тут стипендию, я собрала вещи и уехала. И больше не возвращалась. Я ничего не говорила своей семье. Я не пользуюсь Фейсбуком или Твиттером. Я выбрала самое ужасное место, какое только можно представить, чтобы они не нашли меня. Я сделала все, разве что имя не поменяла. Я думала, что это сработает. Никто не находил меня. Никто не звонил и не пытался поговорить со мной в течение четырех лет…
Я вытаскиваю конверт из книги и кручу в руках.
– До сегодняшнего дня. Мой брат написал мне письмо. Я получила его прямо перед занятием, – я слишком много говорю, не должна, но не могу остановиться.
Пока говорю, Питер смотрит на меня. Я никому не рассказывала об этом. Никто здесь не знал, что меня изнасиловали. Никто ни о чем не догадывался. Мое лицо пылает от стыда, и я отворачиваюсь. Протягиваю Питеру конверт, сажусь на стол и начинаю болтать ногами перед собой.
Питер берет конверт и вертит его в руках, прежде чем опять посмотреть на меня.
– Что ты собираешься делать?
Я пожимаю плечами.
– Не знаю. Выбросить. Сменить имя, – я смотрю на свои туфли.
– Он причинил тебе боль? – он рассматривает конверт, когда я поднимаю на него глаза.
Я трясу головой.
– Все было не так. О, Боже, я не… – я заикаюсь и потираю лицо ладонью. Когда я смотрю на Питера, я хочу ему все рассказать. С ним я чувствую себя в безопасности, будто ничто мне не навредит.
– Я никогда не рассказывала никому, только членам семьи, – на мгновение замолкаю, вспоминая те вещи, которые так хочу забыть. – Я знала его, парня, который…, – изнасиловал меня. Я до сих пор не могу это сказать.
Вдыхаю воздух, будто его не достаточно, и смотрю в сторону от Питера.
– Мы встречались. Я не была готова к сексу. А он был. Он получил, что хотел. Сказал, что повторит это, ведь никто мне не поверит. После того как это случилось в первый раз, я пошла к маме. И рассказала ей. Она рассказала отцу. Но они ничего не сделали. Сказали, что это было свидание, типа я не так поняла и ввела его в заблуждение. Узнал мой брат, ведь я встречалась с его лучшим другом, и сказал, что его лучший друг никогда бы так не поступил. Они обвинили меня. Все. Повторяли, что это моя вина, – я подняла голову и встретилась глазами с Питером. – Я была в выпускном классе старшей школы, – я улыбаюсь, но получается зловеще. – Знаешь, что было самым ужасным? Моим родителям нравился парень, который так поступил со мной. И после всего, они хотели, чтобы мы продолжали встречаться.
– Так это не прекращалось? – Питер складывает руки на груди. Его мускулы проступают сквозь рубашку.
Я трясу головой.
– Нет, – мой голос переходит в шепот. В меня врезаются воспоминания. Я вижу серебряную вспышку, будто все происходит наяву. Мои пальцы дотрагиваются до горла, чувствуя ожерелье, которое прячет мой шрам. Эту часть истории я не могу рассказать ему. Отказываюсь пережить это вновь. Мой голос смягчается. Я потираю руками колени.
– Я не знала, что делать. Я не могла уйти от него. И не могла рассказать кому-то еще. Раз родители мне не верили, куда уж друзьям? Так я поменяла колледж, никому не сказав. Я нашла это место, и здесь мне дали все, что было необходимо. Я убежала без оглядки.
Долгое время Питер молчит.
– У тебя была тяжелая жизнь, и я лишь подлил масла в огонь, – его голубоглазый взгляд пронзает мой.
Я отбрасываю его извинения.
– Тебе не за что извиняться.
Питер качает головой и обхватывает себя руками.
– В первую ночь нашей встречи я привел тебя домой. Позволил себе вещи, которые не должен был. И уж точно не должен был просить тебя уйти.
– Ты ничего не сделал.
– Все равно, что надрать тебе задницу, – Питер вздыхает и пробегает рукой по волосам. – Слушай, это не извинение, но ты должна знать, что дело не в тебе. Около года назад кое-что произошло. Я кое-кого потерял. И еще не смирился с ее потерей, – он замолкает. Питер не смотрит на меня. – Я пытался жить дальше, но не смог. Вот что случилось той ночью, когда мы встретились. Я не мог рассказать тебе тогда. Не уверен, что и сейчас смогу рассказать всю историю…
Я соскальзываю со стола и подхожу к Питеру. Положив свои руки на его, я говорю:
– Тогда не рассказывай, – я слышу боль в его голосе. – Здесь у тебя есть друг, знай. И да будут прокляты все принципы университета.
Питер ухмыляется и смотрит мне в лицо.
– Ты заботишься обо мне?
– Возможно. Немножко, – я прижимаю пальцы достаточно близко и ухмыляюсь. Он улыбается. Мне нравится эта улыбка. – Что ж, это не совсем правильно. Возможно, ты мне нравишься…
Питер прерывает меня. – Я тебе нравлюсь? – теперь Питер улыбается так широко, что видны его ямочки.
– Не в этом плане.
– Нет, ты сказала это. Будь проклят университет. Я тебе нравлюсь. Я тебе нравлюсь, нравлюсь, – Питер дергает бровями, улыбаясь во всю силу.
– Нет!
– Я верю, что да.
– Ты такая задница.
– Называй меня, как хочешь, красавица, но я знаю, что нравлюсь тебе, – Питер подходит к своему столу, подпрыгивая на носках и заложив руки за спину.
– Ты такой высокомерный. С чего ты взял, что ты мне нравишься? Может, я просто дружелюбна.
– Мммхммм, – говорит он, перебирая бумаги, и садится. Когда Питер смотрит на меня, он добавляет. – Ты была очень дружелюбна, хотя я бы по-другому назвал явление, когда ты была топлесс на моих коленях.
Моя челюсть отпадает. Питер усмехается.
– О, хорошо. Я боялся, что подобное дружелюбие типично для тебя. Но смотря сейчас на твое лицо, я понимаю, что это не тот случай.
Питер смотрит на меня. Я чувствую нерешительность в его голосе. Он думает, стоит ли ему меня дразнить, но я даже рада этому. Это позволяет мне выбросить из головы всю чертову ситуацию.
– В ту ночь я пыталась попробовать что-то новенькое. А тебе, кажется, это понравилось, – жар обдает мое лицо, и я не могу скрыть зловещую усмешку.
Он моргает. – О, да.
– Придурок.
– Сексуальная.
– Задница.
– Красавица.
– Аррр, – говорю я и топаю ногой.
Питер смеется. – Истерика? Что, правда, мисс Коллели? – Питер наклоняет в сторону голову и смотрит на меня. Он записывает что-то на клочке бумаги и прячет план занятий в сумку.
– Ты бесишь меня.
– Лестью ничего не добьешься, – Питер берет свои вещи и добавляет. – Пошли.
– Куда? – я чувствую такую легкость и радость, что если продолжу улыбаться, то мое лицо просто треснет. Питер находит лучшее во мне. Он уже поддразнивал меня пару раз, но до сегодняшнего дня в этом и намека не было на нашу обнаженную ночь. Не знаю, как он это сделал, но Питер прогнал моих демонов. Я снова чувствую, что могу со всем справиться, и мне ужасно любопытно, куда же он хочет пойти.
– Ты задолжала мне ужин и бокал вина. Я поведу, – Питер идет к двери и оглядывается на меня. Я хочу пойти, но мы не должны. Я не решаюсь. Питер криво улыбается. – Что случилось с проклинанием университета? Только лаешь, но не кусаешь?
– Я укушу тебя, – бормочу я себе под нос и хватаю свои вещи.
Питер усмехается.
– Попробуй. Я очень сладкий, слышал что, как конфетка.
– Ты, наверно, окунаешь себя в шоколад.
– Это сработала бы, но нет. Я сладок сам по себе, – он усмехается мне.
– Скорее, ты от природы надоедлив. Ты последние недели сдерживался что ли или как?
– С тех пор как я пришел на замену Тэдвика, ты мне едва пару слов сказала. Думал, ты меня кастрируешь ножом для бумаги.
Я подавилась слюной и прочистила горло. – Ты так не подумал!
Питер пожимает плечами и протягивает руку к двери, намекая, что мы должны идти.
– А как же занятие?
– На моем столе инструкция. Я вернусь позже и заберу бумаги.
– Что насчет университета? Серьезно, Питер. Я не хочу, чтобы ты потерял работу.
– Не потеряю. Я имею право ужинать со своими студентами. Это не запрещено, – Питер серьезен. – Я расскажу тебе, что произошло той ночью. Я задолжал тебе.
Он ничего мне не должен, но я хочу услышать его историю. Хочу узнать, что с ним случилось. Хочу знать, какой парень откажется от секса с девушкой, которая уже на его коленях. В Питере что-то есть, какая-то темнота, которая всегда скрывается под поверхностью. Может поэтому нам так хорошо вместе. Может, его жизнь была такой же отстойной, как и моя.
Медленно кивнув, я следом за ним выхожу из класса.
