Текст книги "Масорка"

Автор книги: Густав Эмар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Неужели! Всего за каких-нибудь два часа находясь дома!

– Да! – подтвердила донья Мария-Хосефа, одной из главных слабостей которой было желание похвастать своими подвигами и покритиковать действия начальника сыскной полиции.

– Я вам верю, потому что это говорите мне вы, – сказала донья Аврора, стараясь выпытать секреты этой женщины, – вы, конечно, послали сотню человек за ним в погоню.

– Нет, я просто послала за Кордовой, который выдал их, но эта скотина не знает ни имени, ни даже наружности беглеца, тогда я позвала солдат, которые участвовали в этом ночном деле, и вот тут на пороге сидит тот, который доставил мне необходимые сведения… вот вы сейчас увидите… Пика-до! – крикнула она.

Вошел солдат и со шляпой в руке подошел к софе.

– Скажи мне, Пикадо, что ты можешь мне сказать об омерзительном и диком унитарии, который бежал сегодняшней ночью?

– Я знаю, что у него на теле должно быть несколько меток, и что одна из них свежая на левом бедре! – отвечал он со зверским выражением на лице.

– Чем он был ранен?

– Саблей, удар был режущий.

– А ты уверен в том, что говоришь?

– Caray! Уверен ли я?! Да я сам нанес ему этот удар, сеньора!

Донья Аврора испуганно откинулась в угол софы.

– Узнал бы ты его, если бы увидал, Пикадо? – продолжала расспрашивать донья Мария-Хосефа.

– Нет, сеньора, но если б услышал его голос, то узнал бы непременно.

– Прекрасно, можешь идти, Пикадо!

– Вы слышали, – продолжала невестка Росаса, обращаясь к девушке, которая не пропустила ни слова из того, что говорил бандит. – Вы слышали? Он ранен в левое бедро, это важная деталь, что вы на это скажете?

– Признаюсь, сеньора, я не совсем то понимаю важность сообщенных солдатом сведений.

– Как, вы не понимаете?

– Я полагаю, что раненый находится теперь на излечении у себя или же в другом доме, а потому нет никакой возможности опознать его по ранам.

– Ах, дитя, – воскликнула донья Мария-Хосефа, – ведь эта рана дает мне три разных способа отыскать его!

– Три!

– Да, три, слушайте и учитесь: первый способ – доктора, делающие перевязки, второй – аптеки, доставляющие лекарства, и третий, – дома, в которых внезапно появляются больные, поняли вы теперь?

– Если эти способы вы считаете надежными, то верно они таковы, я же не понимаю, как таким путем можно что-либо узнать.

– У меня есть в запасе и другие, если эти не помогут.

– Еще другие?

– Конечно. Эти первые пригодны для розыска сегодня и завтра, а в понедельник я надеюсь, вырву хоть одно перо из крыльев моей птицы.

– Я очень опасаюсь, что вы, сеньора ни перьев, ни птицы не увидите – с легкой полунасмешливой улыбкой сказала донья Аврора, стараясь подзадорить свою пылкую собеседницу.

– Вот в понедельник сами увидите!

– Почему же в понедельник?

– Почему? А как вы думаете, сеньорита, разве из раны унитариев не течет кровь?

– Да, сеньора, вероятно из их ран течет не меньше крови, чем из ран остальных людей, хотя признаюсь, что ран и крови я никогда не видела.

– Дикие унитарии не люди, нинья!2424
  Нинья – малышка, ласковое обращение к девушке.


[Закрыть]

– Не люди!

– Нет, не люди, это псы смердящие или лютые звери, и я без малейшего содрогания готова по колена стоять в их крови!

Нервная дрожь мгновенно пробежала по всем членам девушки, но она сдержалась.

– Так вы согласны с тем, что из их ран течет кровь? – продолжала донья Мария-Хосефа.

– Да, сеньора, с этим я, конечно, согласна.

– Что они марают кровью свои перевязки и простыни и те полотенца, о которые вытирает руки хирург?

– Да, вероятно, но признаюсь, я совсем не понимаю того, что вы мне говорите.

Действительно, донья Аврора, несмотря на свое живое соображение, не могла угадать той мысли, которая таилась за всеми этими словами.

– Прекрасно! Скажите, в какой день обычно отдают прачкам грязное белье?

– Обычно в первый день недели.

– Часов в восемь—девять утра, а часов в десять отправляются на реку, теперь поняли вы меня?

– Да! – отозвалась донья Аврора, не помня себя от ужаса, который внушала ей эта женщина.

– Будь эта прачка унитарка или федералистка, все одно – стирать белье приходится при всех, а я уже приняла необходимые меры!

– План ваш прекрасен! – воскликнула молодая девушка, делая над собой невероятное усилие, чтобы казаться беспечной и довольной.

– Прекрасный, это несомненно, и я убеждена, что он и за целый год не возник бы в мозгу Викторики!

– И я так думаю! – подтвердила донья Аврора.

– А тем более не придет бы подобная мысль кому-нибудь из этих безмозглых унитариев, которые воображают, что все знают и на все пригодны!

– О, в этом нет ни малейшего сомнения! – радостно воскликнула донья Аврора.

Всякая другая на месте доньи Марии-Хосефы поняла бы истинный смысл этой фразы – молодая девушка воздала должное унитариям, людям высшего общества, к которому по рождению и воспитанию принадлежала и она.

– Ах, милая моя Аврора, никогда не выходите замуж за унитария! Они не только поганые и омерзительные, но и дураки еще и самый глупый федералист всегда проведет их!

Ах, кстати, мы заговорили о браках? Как здоровье сеньора дона Мигеля, его теперь нигде не видно?

– Он совершенно здоров, сеньора.

– Я очень рада, хочу дать вам добрый совет – берегитесь, смотрите в оба.

– Мне смотреть в оба, чтобы не проглядеть чего? – осведомилась донья Аврора, женское любопытство которой невольно было затронуто.

– О, да вы, верно, догадываетесь сами, влюбленные всегда так проницательны.

– Но что же вы хотите, чтобы я угадала!

– Прекрасно. Вы не любите дель Кампо?

– Сеньора!

– Не старайтесь скрыть то, что я знаю.

– Ну, если вы знаете…

– Да, я знаю и должна предупредить вас, что на берегу есть мавры2525
  Местная поговорка, означающая, что следует остерегаться. – Примеч. автора.


[Закрыть] , не обманитесь, ведь я люблю вас как свою дочь.

– Обмануться? Я вас не понимаю, сеньора! – сказала донья Аврора в смущении, пытаясь скрыть свое волнение, чтобы узнать секрет.

– О ком могу я говорить, как не о доне Мигеле?

– О, Мигель! Нет, это невозможно, сеньора, он никогда меня не обманет!

– И я желала бы так думать, но у меня есть некоторые сведения.

– Сведения?

– Да, даже доказательства. Неужели вы не догадываетесь сами? Скажите правду, ведь от меня ничто не утаится.

– Нет, я все-таки не понимаю, в чем дело!

– Росаса это, положим, касается только косвенно, зато к дону Мигелю имеет прямое отношение!

– Вы полагаете?

– Известная Эрмоса, двоюродная сестра известного Мигеля, знакомая даже более известной Авроре, в этом вполне убеждена. Поняли вы меня теперь, моя безгрешная голубка? – с улыбкой сказала старая женщина, лаская своей грязной костлявой рукой обнаженное плечико девушки.

– Я почти понимаю, что вы подразумеваете, но думаю, что во всем этом есть ошибка! – гордо ответила донья Аврора, хотя сердечко ее обливалось кровью.

– Я никогда не ошибаюсь, сеньорита! Скажите, кто посещает эту донью Эрмосу, красавицу вдову, одиноко живущую в своей кинте2626
  Кинта – дача, загородный дом.


[Закрыть]? Дон Мигель! А как вы полагаете, что делает у своей кузины, красавицы и молодой вдовы, очаровательный дон Мигель? И почему живет так одиноко донья Эрмоса, про то, конечно, знает дон Мигель. Зачем этот красавец ездит изо дня в день к свой кузине, а каждый вечер к вам? Такова мода у наших молодых людей: все они делят свое время на всех. Но что с вами? Вы побледнели!

– Нет, ничего! – ответила донья Аврора, бледная как жемчужина.

– Ба! – воскликнула старая женщина, громко рассмеявшись. – Я еще не все сказала вам.

– Не все?

– Я не желаю никого огорчать! – сказала она и снова громко рассмеялась, довольная, что причинила страдание донье Авроре.

– Я ухожу, сеньора! – сказала девушка, вставая со своего места.

– Бедняжка! Смотрите, нарвите ему хорошенько уши и не поддавайтесь обману, – повторила старуха, смеясь все громче.

– Я ухожу, сеньора, – сказала Аврора, едва держась на ногах.

– Ну хорошо, дитя мое, прощайте. Поклоны вашей матушке, пусть она поправляется скорей для того, чтобы я имела удовольствие видеть и ее у себя. Прощайте, да смотрите в оба!

И, продолжая смеяться, она проводила донью Аврору до дверей, идущих на улицу. Бедная девушка вскочила в экипаж с такой поспешностью, как будто за ней гнались фурии; еще минута в обществе этой женщины, – и она лишилась бы чувств. Свежий воздух и движение экипажа помогли ей очнуться. Тогда она принялась размышлять.

– Действительно, – подумала она, – Мигель часто катается верхом и никогда не говорит мне, где он проводит послеобеденное время. Вчера он вышел из дома в девять часов утра, а где он был? Почему он никогда не предлагал мне познакомить меня со своей кузиной? А эта женщина, которая все знает и которая придумывает такие дьявольские способы, чтобы все разузнать и выведать, эта женщина говорила с такой уверенностью, что трудно сомневаться, мало того, она упоминала о доказательствах, ведь у нее нет причины делать мне зло, обманывать меня. Ах, это правда! Правда! Боже мой! – И она залилась слезами.

Ревность возродила в ее мозгу тысячи разных воспоминаний, соображений и сомнений. Бледная и взволнованная, с глазами, полными слез, думая только о том, что говорил дон Мигель о своей кузине, восхваляя ее таланты, красоту и ум, донья Аврора вернулась домой, решившись поделиться своим горем с матерью. В ее жизни не было ни другой любви, помимо любви к дону Мигелю, ни другой дружбы, помимо дружбы со своей матерью.

Но госпожи Барроль не было дома. Аврора осталась одна в гостиной в ожидании визита дона Мигеля, который должен был явиться с минуты на минуту.

ГЛАВА XIV. Бурное объяснение

Было около двух часов пополудни на больших башенных часах Собора, когда дон Мигель дель Кампо, выйдя из дома министра иностранных дел, дона Фелипе Араны, на улице представителей, направился по Венесуэльской улице в сторону набережной, а затем свернул на улицу Завоевателей.

Во время этого визита дон Мигель не узнал ничего нового о своем друге доне Луиса, или, вернее, он был весьма доволен, убедившись, что господин министра ничего не знал о том, что произошло этой ночью. Когда к нему явился дон Мигель, он только что вернулся из дворца его превосходительства сеньора губернатора и решил сам принять меры, чтобы разузнать раньше Викторики о том, что произошло на набережной и куда мог скрыться бежавший унитарий.

Именно этого и желал дон Мигель – полнейшего незнания или таких сбивчивых сведений, в которых не было никакой возможности разобраться.

Он понял, что господин министр совершенно не интересуется этим делом, и теперь он должен был узнать из милых уст доньи Авроры о том, что было известно об этом происшествии Августине Росас, Мансилья и донье Марии-Хосефе Эскурра. Эти сведения были особенно ценны, потому что исходили прямо из дома Росаса и должны были стать в конце концов официальными. Сегодня же он должен был узнать, что известно народному обществу о происшествии этой ночи. День обещал быть удачным для молодого человека – его тайна оставалась еще нераскрытой.

Дон Мигель не терял даром времени, сидя у сеньора министра, он ухитрился опутать его превосходительство такой хитросплетенной сетью сбивчивых сведений, что теперь мог рассчитывать на то, что тот не скоро выпутается из нее. Дон Мигель, движимый чувством любви к родине и своему народу, решился один, без всякой посторонней поддержки, бороться против тирании грозного Росаса и свергнуть ненавистный деспотизм, под гнетом которого диктатор намеревался держать народ.

Сильный безукоризненной чистотой своих намерений, он с невозмутимым хладнокровием ставил на карту свою жизнь, неутомимый борец постоянно тревожил зверя, царившего над злополучным Буэнос-Айресом, и сражался с ним с такой неустрашимостью, которую ничто не могло победить. Он один был подобен целому заговору против Росаса, удивительный по уму и смелости, не отступающий ни перед чем, всегда чувствующий опасность и всегда готовый к риску дон Мигель невольно внушал своим немногочисленным друзьям и свой энтузиазм, и свою безграничную отвагу.

Дон Фелипе Арана питал большое уважение к талантам дона Мигеля, с которым он часто советовался о стиле изложения некоторых важных бумаг, а также переводов с французского, особенно важных для министра иностранных дел. Вот почему этот последний с такой глупой доверчивостью принял советы молодого человека. Мы ничего теперь не скажем об этих советах, последствия которых читатель вскоре сам увидит, а последуем за доном Мигелем.

Молодой человек не спеша шел по улице Завоевателей, его лицо казалось покойным и беззаботным, он приветливо улыбался встречавшимся знакомым и любезно раскланивался с дамами, наконец, он дошел до дома мадам Барроль. Стоя у столика, на котором красовался роскошный букет, донья Аврора, целиком поглощенная своими мыслями, не видела цветов и даже не наслаждалась их тонким ароматом. Она припоминала слова доньи Марии-Хосефы и мысленно рисовала портрет доньи Эрмосы, которую считала своей соперницей.

Донья Аврора даже не заметила, как отворилась дверь гостиной и кто-то вошел в комнату. Она очнулась только тогда, когда почувствовала на своей руке прикосновение губ, приникших к ней горячим поцелуем.

Движение доньи Авроры было так естественно, а лицо полно не то что злобы, а презрения, что дон Мигель стоял ошеломленный, не зная, что и думать.

– Сеньор кабальеро! – произнесла девушка полным достоинства голосом. – Моей матери нет дома.

– Матери нет дома? Сеньор кабальеро? – повторил вслед за нею дон Мигель, как бы желая убедиться, что действительно слышал эти слова из уст Авроры. – Аврора! Клянусь честью, – воскликнул он, – я не могу понять ни смысла этих слов, ни того, что с тобой происходит!

– Я хочу сказать, что я одна и рассчитываю на должное к себе уважение.

Дон Мигель покраснел до ушей.

– Аврора, ради Бога, скажи мне, шутишь ты или нет? Я совсем теряю голову!

– Не голову вы потеряли, а нечто другое.

– Нечто другое?

– Да.

– Что же я потерял, Аврора?

– Мое уважение к вам, сеньор.

– Твое уважение?

– Да. Но что вам мое уважение и моя дружба! – на лице девушки мелькнула презрительная улыбка.

– Аврора! – воскликнул дон Мигель, делая шаг вперед.

– Ни шагу, кабальеро! – остановила она молодого человека, гордо вскинув голову и поднимая руку.

Слова эти были произнесены с таким достоинством, что дон Мигель остановился на месте как вкопанный.

Спустя минуту он попятился назад и оперся рукой о спинку кресла.

Влюбленные замерли в неподвижности, глядя в лицо друг другу; каждый считал, что имеет право требовать объяснений.

– Я полагаю, сеньорита, – начал наконец дон Мигель, – что если я имел несчастье потерять ваше уважение, то, по крайней мере, сохранил право узнать причину этого несчастья.

– А я, сеньор, если и не имею права, то буду иметь смелость не отвечать на ваш вопрос! – ответила донья Аврора тем презрительно-надменным тоном, который свойствен только любящим женщинам, когда они чувствуют себя оскорбленными и притом сознают полнейшую свою безупречность.

– В таком случае, сеньорита, я позволю себе сказать вам, что если все это не игра, зашедшая слишком далеко, то жестокая несправедливость, которая роняет вас в моих глазах.

– Я понимаю и мирюсь с этим, – откликнулась она. Дон Мигель пребывал в глубоком отчаянии.

Вновь наступила пауза.

– Аврора, если я вчера ушел от вас так рано, то лишь потому, что важные дела призывали меня в другое место.

– Сеньор, вы вольны приходить и уходить когда вам заблагорассудится.

– Благодарю вас, сеньорита, – дон Мигель закусил губу.

– Благодарю вас, сеньор.

– За что?

– За ваше поведение.

– За мое поведение?

– Вы, наверное, оглохли, сеньор кабальеро, если повторяете мои слова, как будто вы их учите наизусть? – девушка бросила презрительный взгляд на дона Мигеля.

– Есть некоторые слова, которые я должен повторить, чтобы их понять.

– Напрасные старанья!

– Но почему же, сеньорита?

– Да потому, что человек, имеющий два уха, два глаза и две души, обязан сразу и слышать, и понимать.

– Аврора! – раздраженно воскликнул дон Мигель.—Здесь какая-то ужасная несправедливость, и я требую объяснения.

– Вы требуете?

– Да, сеньорита, требую. Я полагаю, что все это – недостойная игра, или же вы лишь ищете предлог, чтобы порвать со мной. Три года любви и верности дают мне право узнать причину вашего странного обращения со мной.

– А, вы уже не требуете, сеньор, вы просите – это дело другое! – отозвалась Аврора, смерив молодого человека с ног до головы презрительным взглядом.

Кровь прилила к лицу дона Мигеля: и самолюбие, и его честь были задеты.

– Я требую или прошу, как вам угодно, но я хочу, слышите вы, сеньорита, я хочу объяснения всей этой сцены!

– Не горячитесь, сеньор, не горячитесь, ваш голос еще пригодится вам, напрасно вы его портите, так возвышая без нужды, я полагаю, вы не забыли, что говорите с дамой!

Дон Мигель вздрогнул – этот упрек кольнул его больше других.

– Я, кажется, схожу с ума! – воскликнул он, закрыв лицо руками.

Наступило молчание, дон Мигель прервал его первый:

– Послушайте, Аврора, ваше поведение несправедливо и жестоко, вы не можете отрицать моего права требовать объяснения.

– Объяснения чего? Моего несправедливого поступка?

– Да, именно.

– Ба-а! Ведь это чистейшая глупость, кабальеро, в наше время никто не требует объяснений несправедливых поступков.

– Да, если дело касается политики, но я полагаю, что сейчас мы ею не занимаемся.

– Вы очень ошибаетесь.

– Ошибаюсь?

– Конечно, мне кажется, это единственные вопросы, которые вы затрагиваете в беседах со мной, я полагаю, что нужна вам исключительно для этого.

Дон Мигель тотчас же понял, что она упрекала его услугой, о которой он просил ее в своем письме. Этот удар, нанесенный его чувству деликатности, оскорбил его.

– Я полагал, – сухо сказал он, – что сеньорита Аврора Барроль настолько интересуется судьбой дона Мигеля дель Кампо, что для нее не трудно побеспокоиться, когда жизнь его друзей, а может быть и его собственная, в опасности!

– О, что касается этой последней, кабальеро, она не может особенно тревожить сеньориту Барроль.

– В самом деле?

– С тех пор как она знает, что в случае какой-либо опасности сеньор дель Кампо всегда найдет себе надежное убежище в уединенном домике, полном всяких удобств и наслаждений, она считает всякую заботу о нем совершенно лишней.

– Надежное убежище, полное наслаждений! – повторил он, в недоумении.

– Может быть, вы хотите, чтобы я говорила с вами по-французски, потому что сегодня вы, как я вижу, не понимаете ни слова по-испански; я вам сказала, что мне известно, что у вас есть надежное убежище, прелестный грот Артемиды или дворец волшебницы. Неужели, сеньор дель Кампо, вам неизвестно это место?

– Это невыносимо!

– Напротив, это весьма приятно, я говорю о том, что вам всего дороже в мире.

– Аврора, это ужасно!

– Нет, нисколько, это весьма забавно, рассказывают про грот, про чудный сад, скажите, хорошо там, сеньор?

– Да где?

– В Барракасе, например! – С этими словами донья Аврора повернулась спиной к дону Мигелю и принялась расхаживать по комнате.

– В Барракасе! – воскликнул дон Мигель, поспешно делая несколько шагов к донье Авроре.

– Так что же, неужели вам там не было хорошо? – сказала она, обернувшись к нему лицом, – но главное, остерегайтесь, чтобы вас не ранили, если ваше убежище выдадут какие-нибудь доктора, аптеки или прачки.

– В Барракасе!.. Чтобы не ранили!.. Аврора, ты меня убьешь, если не скажешь все до конца.

– О, вы не умрете, если вы постараетесь не умереть в самый лучший момент вашей жизни, я боюсь только одного, чтоб вас не ранили в левое бедро, это ужаснейшая рана, в особенности если это сабельный удар.

– О Боже! Они погибли! – воскликнул молодой человек, закрыв лицо руками.

Наступило молчание, мучительное и тяжелое для этих безгранично любящих друг друга молодых людей, безвинно терзавшихся и мучивших друг друга под влиянием злого гения, который пробудил чувство ревности в сердце неопытной девушки.

На этот раз молчание длилось недолго, прежде чем Аврора успела увернуться, дон Мигель бросился перед нею на колени и обхватил обеими руками ее стан.

– Именем Бога, Аврора, – прошептал он, бледный как смерть, – именем твоим, потому что ты мой земной бог, прошу тебя, объясни мне таинственный смысл твоих слов. Я тебя люблю! Ты моя первая и последняя любовь, я весь принадлежу тебе, и в целом мире нет женщины, которая была бы так любима, как ты! Но сейчас, когда могут погибнуть невинные, нам надо думать не о любви, может быть, и я сам в опасности, но, конечно, речь не о моей жизни, уже давно я ежечасно и ежеминутно ставлю ее на карту… Послушай, Аврора, твоя душа стала моей душой, доверяя тебе все мои тайны, я доверяю их тебе как Богу; жизнь моего друга Луиса и жизнь Эрмосы стоят на карте, но кровь их не прольется без того, чтобы не смешаться с моей кровью, и тот кинжал, который пронзит сердце Луиса, неизбежно должен пройти и через мою грудь.

– Мигель! Мигель! – воскликнула девушка, наклонившись к нему и обхватив его голову обеими руками, как будто она боялась, что смерть отнимет его у нее. Искренняя мука и страх так ярко отразились на лице и звучали в словах дона Мигеля, что сердце молодой девушки невольно поверило ему и как-то сразу сбросило с себя мучительную тяжесть ревности и сомнений.

– Да, – продолжал он, не изменяя своей позы, – Луиса чуть не убили в эту ночь, мне удалось спасти его, едва живого, убийцы были наемники Росаса, необходимо было его спрятать, но где? У меня или у него – это было немыслимо.

– Ах, Боже мой! Луиса чуть не убили! Какой несчастный день! Но ведь он не умрет, не правда ли?

– Нет, он спасен! Но слушай, слушай дальше: необходимо было укрыть его в надежном месте, я отвез его к Эрмосе. Эрмоса, как ты знаешь, единственная родственница, оставшаяся у меня из родни матери. Эрмоса мне дорога, я ее люблю, как сестру. О Боже! И я, я и погубил ее, которая жила так счастливо и так спокойно.

– Ты ее погубил! Почему? Мигель! Скажи, почему?

И Аврора трясла его за плечи, напуганная до смерти его словами и бледностью.

– Для Росаса милосердие к несчастному – преступление, Луис в сейчас в Барракасе, а ты упомянула эту деревню, Луис серьезно ранен именно в левое бедро, а ты, ты…

– О, они ничего не знают, совершенно ничего, – воскликнула донья Аврора, радостно хлопая в ладоши, – они теперь не знают ничего, но могут все узнать, послушай!

И Аврора, забыв про свою ревность, заставила своего друга встать на ноги, усадила его и, сев с ним рядом, в каких-нибудь пять минут подробно пересказала свой разговор с сеньорой Мансилья и доньей Марией-Хосефой Эскурра.

Но по мере того как ее рассказ приближался к вопросу о донье Эрмосе, личико ее становилось все мрачнее, а голос терял уверенность.

Дон Мигель, не прерывая, выслушал ее до конца, в его лице не отразилось ни малейшего волнения во время пересказа эпизода о Барракасе, что не укрылось от наблюдательного взгляда девушки.

– Подлые! – воскликнул он. – Вся эта семья какие-то исчадия ада! И у нее, и у всех сторонников Росаса вместо крови в жилах течет яд. Когда эти изверги не убивают из-за угла кинжалом, тогда они клеветой убивают честь, покой и счастье!

Подлые люди! Забавляются тем, что мучают сомнением сердце бедной девушки! Аврора, ангел мой, – продолжал он, – это было бы оскорблением для тебя, если бы я мог допустить хоть на минуту, что ты поверила той женщине, а не мне, ее слова – сплошная ложь и клевета; она хотела тебя помучить, потому что мучения ближнего доставляют наслаждение всем членам семьи Росаса Верь мне, Аврора, все это клевета!

– Так часто бывает, – сказала девушка. – Все что я могу сделать, это прекратить над тобой мой суд.

В душе Авроры не осталось никаких сомнений, но, как всякая женщина, она не хотела сознаться в том, что слишком легкомысленно осудила любимого человека.

– Ты сомневаешься во мне, Аврора? – спросил Мигель.

– Мигель, я хочу познакомиться с Эрмосой и увидеть все своими глазами.

– Ты ее знаешь.

– Я хочу с ней подружиться.

– Хорошо.

– Пусть это будет на этой же неделе.

– Прекрасно, хочешь ты еще чего-нибудь? – серьезно спросил ее дон Мигель.

– Нет, больше ничего! – И она протянула ему руку, которую тот долго удерживал в своих.

В другое время он, конечно, покрыл бы эту руку бесчисленными поцелуями, но теперь его мысли были так заняты опасностью, грозившей его друзьям, что он даже не подумал об этом.

– Ты уверена в том, что бандит не сообщал других сведений о Луисе? – осведомился он.

– Конечно, вполне уверена.

– Ну, мне пора, дорогая Аврора! Как жаль, что я не увижу тебя сегодня.

– Даже вечером?

– Вряд ли.

– Вы, наверно, поедете сегодня в Барракас?

– Да, Аврора, я вернусь оттуда очень поздно. Разве мое место не у постели несчастного Луиса? Ведь я обязан охранять его жизнь и жизнь моей кузины, которую я впутал в это опасное дело! Неужели ты хочешь, чтобы я бросил Луиса, твоего названного брата и моего единственного друга!

– Нет, Мигель, иди! – отозвалась она и встала, опустив глаза, чтобы скрыть навернувшиеся слезы.

– Ты сомневаешься во мне, Аврора?

– Иди и ухаживай за Луисом, вот все, что я могу сказать тебе сегодня.

– Возьми это, мы не увидимся до завтра, и я хочу оставить тебе то, с чем никогда не расставался.

С этими словами дон Мигель снял с шеи цепочку, сплетенную из волос покойной матери, которую Аврора знала. Поступок любимого человека затронул самые нежные струны ее сердца: закрыв лицо руками, она стыдливо склонила головку когда дон Мигель надевал ей на шею свою цепочку. Слезы градом катились из ее глаз, а с этими слезами таяли в душе последние сомнения, и сердце переполнялось любовью. Дон Мигель ушел.

Минуты две спустя, донья Аврора, сидя на диване, страстно целовала цепочку из волос, а дон Мигель широким шагом удалялся от дома мадам Барроль по Венесуэльской улице.