Текст книги "Ильхам Алиев"
Автор книги: Гусейнбала Мираламов
Соавторы: Виктор Андриянов
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)
Небо исходило слезами
А сейчас, уважаемый читатель, нам предстоит рассказать об одном из самых черных дней в жизни семьи Алиевых. 17 апреля 1985 года Гейдар Алиевич, Ильхам и Мехрибан, Севиль, родные и близкие хоронили Зарифу Азизовну.
После избрания в Политбюро ЦК КПСС и назначения в Совет Министров Союза Гейдар Алиевич вначале приехал в Москву один. Зарифа-ханум пока оставалась дома, завершала исследования.
В далекие уже, довоенные годы она повидала Москву раньше, чем Гейдар – для него, подростка из Нахичевани, столица Советского Союза казалась чем-то недосягаемым. У родителей Зарифы возможностей было больше, и они отправили дочь к друзьям в Москву. Она вернулась, полная новых впечатлений, на ее прекрасных волосах едва держалась тюбетейка. Ей было тогда шестнадцать – вся жизнь впереди.
– В тот раз я открывала Москву, – шутливо сказала Зарифа мужу, – а теперь – ты.
«Я пока остаюсь в Баку, – писала она в Ленинград О. П. Добромысловой, – жалко бросать работу, мое детище, лабораторию, которая проводит очень полезную, интересную работу… В Баку еще многое надо доделать самой».
И другое письмо:
«Я пока остаюсь в Баку. Думаю, год довести до конца, а потом уже уехать. Семья вся там. Ужасно скучаю по детям и по внучке».
30 января 1985 года из Москвы:
«Сейчас я в Москве. Меня очень хорошо приняли. Много заманчивых предложений, но я как-то не решаюсь… Но время еще есть на обдумывание». Ей оставалось жить два с половиной месяца.
3. М. Скрипниченко, профессор, доктор медицинских наук – они вместе собирались заняться исследованиями. Очередная встреча зимой 1984 года, дача. «Сердце сжалось при виде ее болезненного состояния…»
Они собирались встретиться завтра и продолжить свои обсуждения. Но завтра Зарифу-ханум увезли в больницу. Это была их последняя встреча.
С портрета в Доме ученых на всех смотрели широко раскрытые глаза Зарифы. Многие, кто видел Зарифу-ханум, отмечают ее «удивительно выразительные темные глаза»; «говорящие глаза»; «…большие, буквально проникавшие в душу, темные выразительные глаза». Ее глаза выделяются и на первом, детском снимке, сделанном еще в 1924 году. Малышка с аккуратно подстриженной челкой прижимает к груди игрушку. Ее огромные глаза смотрят прямо на вас из немыслимо далекой дали времени. Как свет угасшей звезды.
В Доме ученых звучит в исполнении Муслима Магомаева бессмертный романс Узеира Гаджибекова на слова Низами Гянджеви:
«Что ни ночь, грусть-печаль и тоска без тебя…» Аллахшукюр Пашазаде, шейх-уль-ислам мусульман Кавказа, в чалме и длинной белой плащанице, начинает читать поминальную молитву из Корана – «Ясин». Непривычная обстановка, похоже, смущает его, голос кажется скованным. Алиев, на миг оторвавшись от открытого гроба, кивком головы дает понять, мол, веди свое дело.
В глазах Ильхама – скорбь. Как представить мир без мамы? Как бы беда не подкосила отца! Рядом с Ильхамом сестра, Севиль. Боль утраты, вечная разлука с любимой мамой выскажутся в ее печальных песнях…
Скорбные минуты прощания с Зарифой-ханум запечатлел народный поэт Бахтияр Вагабзаде:
Через неделю после похорон Гейдару Алиевичу, уже при новом генсеке, третьем за последние годы, предстояло выступать на торжественном собрании, посвященном 115-й годовщине со дня рождения Ленина. Горбачев предлагал отказаться, произнесете, мол, речь в следующем году.
– Нет, – ответил Алиев, – я справлюсь.
«Пионеры» посеяли бурю
И в этом же, 1985 году Ильхам Алиев, аспирант Московского государственного института международных отношений, завершал свою кандидатскую диссертацию, посвященную антивоенному движению в Англии. Если бы вы, читатель, попытались представить обстановку тех лет только по страницам советской печати, то увидели бы мир, озабоченный лишь происками поджигателей войны, да еще, пожалуй, борьбой за трезвость. Газеты клеймили США, НАТО. «Комсомолка» публиковала письма протеста, которые предлагалось вырезать и отправить в Белый дом. Чиновникам в Вашингтоне хватило работы на год – тираж «Комсомолки» тогда превысил 18 миллионов экземпляров. Реальная картина немного отличалась от нарисованной.
3 октября 1983 года Политбюро утвердило Олега Гриневского главой советской делегации на конференции по разоружению в Европе. Переговоры велись в Стокгольме. Назначение главой делегации, послом по особым поручениям считалось в мидовских кругах весьма престижным. Олег Алексеевич издал интересные записки «Перелом. От Брежнева к Горбачеву».
«Первое, что я сделал после своего назначения, – пишет он, – попытался узнать, какой тайный смысл скрывается за решением о развертывании СС-20 в Европе. Разумеется, известная логика в замене безнадежно устаревших ракет СС-4 и СС-5 новыми ракетами СС-20 присутствовала: эти ракеты являлись частью существующего военного статус-кво, и отказ от их замены привел бы к его нарушению. В Москве считали и, по-видимому правильно, что у Запада здесь серьезных возражений не будет. Но зачем массовое размещение "пионеров"? Логичного ответа не было.
Летом 1979 года в Москве на пути в Токио сделал краткую остановку канцлер ФРГ Г. Шмидт. В аэропорту его встречал премьер А. Н. Косыгин. В беседе, а времени для нее было не так уж много, канцлер прямо поставил вопрос о намерениях Советского Союза в отношении развертывания СС-20. Пусть Советский Союз "раскроет карты". Если он ограничит их развертывание числом (в пересчете на боеголовки) уже находящихся в Европе ракет СС-4 и СС-5, а еще лучше сократит хоть немного это число с учетом высоких качественных характеристик новых ракет, то озабоченность Запада будет снята и вопрос о развертывании американских ракет "Першинг-2" в Европе отпадет.
Косыгин доложил на ближайшем Политбюро об инициативе Шмидта и сказал:
– Может быть, стоит подумать над этим предложением?
Наступила пауза, и тогда в нарушение всех сложившихся правил и традиций – нужно было дождаться, когда выскажутся все члены Политбюро – слово попросил замминистра иностранных дел Г. М. Корниенко. Сам он вспоминает об этом так:
"Суть сказанного мною состояла в том, что зондаж со стороны Шмидта представляет реальный шанс найти приемлемый для нас компромисс! Для этого необходимо скорректировать наши планы в сторону некоторого сокращения намеченного ранее к развертыванию количества ракет СС-20, что, на мой взгляд, не нанесло бы ущерба нашей безопасности".
Тут же, однако, последовала резкая негативная реакция министра обороны Д. Ф. Устинова:
– Ишь, чего захотели, раскрой им наши планы, да еще скорректируй их! А кто даст гарантию, что они после этого откажутся от своих планов?
Брежнев непонимающе-вопросительно смотрел на Громыко, но тот угрюмо молчал, уткнувшись взглядом в стол, явно не желая конфликтовать с Устиновым, хотя из разговора с министром накануне заседания Корниенко заключил, что тот вовсе не был настроен негативно в отношении предложения Шмидта.
Так советской политикой был упущен шанс урегулировать вопрос о ракетах средней дальности. Их размещение продолжалось такими темпами, будто Советский Союз действительно собирается выиграть войну в Европе. К концу 1983 года там было уже 243 ракеты СС-20».
Соединенные Штаты в свою очередь начали размещать в Европе американские ракеты «першинг», которые могли поражать советские объекты до рубежа Волги. Под угрозой оказывалось примерно «65 % потенциальных военных и гражданских целей в западной части СССР. И особое беспокойство вызывала судьба Москвы». В общем, делает вывод О. Гриневский, дошло, наконец, что с размещением «першингов» мы можем сильно проиграть, хотя сами спровоцировали их появление в Европе… 26 августа 1983 года Андропов предложил демонтировать все ракеты СС-20, превышающие число английских и французских ракет. Он заявил, что демонтированные ракеты будут уничтожены, а не переведены в Азию. Это было по сути то, что предлагал канцлер Шмидт летом 1979 года. Но… было уже поздно».
Разумеется, «ястребов» хватало и с другой стороны. И свой шанс они не упустили. Вот на таком фоне нарастала антивоенная борьба в Европе, в том числе и в Англии.
Автореферат диссертации – вещь в копилке соискателей ученых степеней обязательная. Сегодня автореферат Ильхама Алиева, напечатанный в 1985 году тиражом в 100 экземпляров, – библиографическая редкость. Нам представляется интересным перелистать этот документ. Итак – «Антивоенное движение в Великобритании на современном этапе и отношение к нему политических партий».
У авторефератов – жесткая структура. Диссертант должен обосновать актуальность темы, раскрыть предмет и задачи диссертации, ее цель, доказать научную новизну работы…
В чем она заключается? «…Впервые в советской исторической литературе, – пишет Ильхам Алиев, – анализируются процессы, происходящие в английском антивоенном движении в 80-х годах, прослежена деятельность основных антивоенных организаций на современном этапе, показаны их позиции по актуальным вопросам борьбы за мир, выявлены идейные течения, развивающиеся в антивоенных организациях на современном этапе. Новым моментом стало также исследование позиции всех основных политических партий Англии по вопросам обороны, их отношение к антивоенному движению, участие в нем.
Практическая значимость работы заключается в обобщении опыта развития общественного антивоенного движения в Великобритании, выявлении его слабых и сильных сторон. Определенное значение имеет также выявление характера его влияния на позиции основных политических партий страны по вопросам внешней и оборонной политики. Выводы и положения диссертации могут представлять интерес для учебных, научных и практических учреждений и организаций, занимающихся разработкой современных международных отношений, внешней политики и развития общественных движений в Великобритании».
Молодой ученый глубоко изучил историю возникновения и развития движения английских сторонников мира в послевоенный период, социальную базу, состав и основные этапы антивоенного движения в Великобритании. В сфере его внимания – идеологическая борьба в антивоенном движении Великобритании, требования одностороннего ядерного разоружения Англии, движение за создание безъядерной зоны в Европе. А это, цитирует Алиев авторов воззвания, означает отказ от размещения новых американских ракет в Европе и ликвидацию советских ракет средней дальности. В реальных условиях тех лет автор представлял «предубеждения, сложившиеся у части участников антивоенного движения под воздействием западной пропаганды». Завершал диссертацию обстоятельный, научный анализ отношения основных партий (Великобритании) – консервативной, либеральной, социал-демократической и лейбористской, а также профсоюзов и компартии к антивоенному движению.
Свои выводы исследователь не подгоняет под схему, продиктованную из Кремля, доминирующую в идеологических установках, в средствах массовой информации. Как ученый он стремится представить объективную картину. Пишет о том, что тезис о «равной ответственности» (за гонку вооружений) находит поддержку у ряда антивоенных организаций. Но… «ядро движения выступает против размещения американских крылатых ракет на территории Англии, против закупки системы "Трайдент", против участия страны в агрессивных авантюрах американского империализма».
Думается, к выводам этого исследования еще не раз обратятся политологи и политики, ученые, да и все, кому дорого чистое небо над Землей, над родным домом. Ведь угроз миру за минувшие с той поры два с лишним десятка лет не стало меньше. Напротив… Горячей точкой становится весь мир, который еще не поздно уберечь от вселенского пожара.
Кремлевское закулисье
Анатолий Сергеевич Черняев родился в 1921 году. По праву гордится тем, что с третьего курса истфака Московского университета добровольцем ушел на фронт… Доучился после победы. Не сильно перетрудился, редактируя статеечки для журнала «Проблемы мира и социализма», который выходил на разных языках в Праге. Работал в Международном отделе ЦК КПСС, с 1986 года по 1991-й был помощником Генерального секретаря ЦК КПСС, Президента СССР. В обозе экс-президента, в «Горбачев-фонде» подвизается и сейчас.
В своего будущего шефа Черняев влюбился, насмотревшись вблизи на кремлевских старцев. «14 апреля (1984) прошел пленум ЦК, – пишет Черняев в книге "Шесть лет с Горбачевым". – Рукоплескания и восхваления в адрес Черненко – как при Брежневе. Только звучит и выглядит это еще лицемернее и противнее. Если человеку "это надо, если он и его окружение считают, что "так надо" для отправления власти и "правильного хода дел", то почти невероятно, чтобы мы не скатились опять к "брежневиаде"…
29 апреля был на очередном Секретариате ЦК. Ничего особенного. Но опять любовался Горбачевым: живой, мгновенно реагирует на любую тему, и вместе с тем видно, что готовится к выступлениям, компетентен, уверен в себе, умеет ухватить суть вопроса, отбросить болтовню, найти выход, подсказать, но и приструнить, пригрозить. Веселый и с характером. Словом, есть у нас "смена"».
Именно так и пишет – «смена». В кавычках.
«Шесть лет с Горбачевым» вышли в 1993 году в Москве. Сразу признаемся, тогда ни один из нас эту книгу не прочитал. И потому московский соавтор заказал ее в «Ленинке», как и сейчас по доброй памяти многие читатели называют Российскую государственную библиотеку. На 13-й странице, там, где Черняев опять любуется Горбачевым, чья-то пометка с огромным восклицательным знаком: «Вот холуй!»
Шесть лет деятельности Горбачева во главе одной из сверхдержав, убежден Черняев, дали ему право занять место среди великих реформаторов мировой истории… Он один(выделено авт.) сдвинул глыбу. «И сам на это решился, идя на огромный риск для себя лично, ставя под вопрос уготованное ему благополучное политическое и материальное состояние».
Поразительное свидетельство! Собой, выходит, генсек-президент рисковал, своим политическим и материальным состоянием. Но в итоге капиталец свой господарищ приумножил. Его дочь открыто бахвалится: вписались, мол, в рыночную экономику. Умельцы… А глыба, «которая называлась советским обществом», полетела под откос, разбиваясь на окровавленные осколки.
Черняев подробно пишет о Карабахе, вспоминает позицию генсека, «которую он изложил на Политбюро еще в марте 1988 года, сразу после погрома в Сумгаите.
– Перед нами, товарищи, один из сложных вопросов всей жизни страны, ее судьбы, – говорил тогда Горбачев. – Упрощенных ответов в национальных делах никогда не было и никогда не будет… Да, действовать надо решительно, мужественно, смело. Но не кавалерийским наскоком. В чем, в чем, а в национальном вопросе таким способом можно погубить все…
Затем генсек немного покаялся:
– Не было изучения, настоящего исследования национальных проблем, корней негативных явлений, прошлого опыта по их преодолению. Запустили все это…
А возьмите Азербайджан, деятельность Алиева. Сколько мы потеряли в этом регионе за 15 лет его пребывания на посту! Вот тут-то и включился национализм, наложился на процессы, которые имеют социально-политическое происхождение, связаны с нравственной дискредитацией руководства. Да, мы можем констатировать кризис руководства ЦК КП Азербайджана и ЦК КП Армении. Не хочу сказать, что имеем также «кризис» и нашего руководства ими. Но и у нас есть о чем подумать…
Оставим пока генсека, пусть заливается перед товарищами о нравственности. А мы сопоставим его высказывания в разные годы и спросим: когда же Михаил Сергеевич был искренним?
19 октября 1987 года в Кремле открылась сессия Верховного Совета СССР. В президиуме – руководители палат Верховного Совета, правительства, члены Политбюро.
«Порой кто-то входил, кто-то выходил, – вспоминал об этом дне Гейдар Алиевич. – Горбачев сидел передо мной. Вижу, он встал и вышел. Погодя поднялся и Лигачев, кивнул Рыжкову, чтобы и он вышел в комнату президиума. Там мы собирались до заседания, в перерывах пили чай. Через некоторое время пригласили меня.
Горбачев, начав со мной разговор, сказал, что, по его мнению, я должен уйти из Политбюро и Совмина. Я сказал, что причины, по которой я должен уйти, не знаю. Я не считаю, что должен уходить, но если вы так считаете, то возражений у меня нет. "Тогда вы должны сказать, чтобы мы знали: уходите по собственному желанию или по болезни".
В перерыве я отправился домой. Мои сын и дочь были дома. Объяснил им ситуацию. Молодцы они! Сказали: папа, ты не беспокойся, что ж такого.
Вечером, придя к Горбачеву, я сказал, что ухожу. Да, я ухожу, и можете заявить, что ухожу по состоянию здоровья. Он встал, обнял меня, поцеловал и сказал: "Большое спасибо, Гейдар Алиевич!"»
Карабах
18 февраля 1988 года Горбачев утвердил в должности своего нового помощника Георгия Хосроевича Шахназарова, ученого, политолога. Едва ли не в тот же день к нему напросился на прием армянский публицист и писатель Зорий Балаян. «Я знал его по интересным выступлениям в „Литературной газете“, – пишет Шахназаров в своей книге „Цена свободы“, – и поэтому охотно откликнулся на предложение встретиться, не подозревая, что разговор пойдет о Карабахе. Но гостя волновало только это. Всматриваясь в худощавое смуглое лицо с необычайно черными даже для южанина, узкими глазами, можно было понять, что для этого человека, как и для многих его соотечественников, воссоединение Карабаха с Арменией стало не просто мечтой, а делом жизни или смерти.
… Ничего не могло убедить их в том, что нужно искать компромиссные решения… Час настал, сейчас или никогда! – так сформулировало для себя задачу национальное самосознание, выразителями которого стали Балаян, Тер-Петросян и их сподвижники».
Но к помощнику Генерального секретаря ЦК КПСС, «обрусевшему армянину родом из Карабаха, уроженцу Баку», как он о себе пишет, это не относится? Разве не он в числе первых должен заставить своих земляков «искать компромиссные решения»? Нет, он передает генсеку просьбу Балаяна принять его вместе с поэтессой Сильвой Капутикян. «Такая встреча состоялась 26 февраля и имела немалое значение для последующих событий», – замечает Георгий Шахназаров. Оценивая позже деятельность Шахназарова, один из самых авторитетных политиков и историков советской поры Валентин Фалин заметил: «Квинтэссенцией его идей было следующее: цена свободы – развал Советского Союза».
В феврале 1988 года власти Нагорно-Карабахской автономной области приняли решение выйти из состава Азербайджанской ССР. Это был запал, который поджег целую цепочку этнических конфликтов.
Опустим хронику событий, известных по многим публикациям, в том числе и по книге «Гейдар Алиев». Приведем лишь три некогда совершенно секретных документа.
Первый – записка в ЦК КПСС «О неотложных мерах по наведению общественного порядка в Азербайджанской ССР и Армянской ССР».
«Развитие событий в Азербайджанской и Армянской союзных республиках вокруг Нагорного Карабаха приобретает все более опасный характер. Ширится забастовочное движение, увеличивается количество несанкционированных митингов и демонстраций. Выступления и действия их участников становятся все более агрессивными и неконтролируемыми, перерастают в массовое неповиновение.
В сложившейся обстановке имеющимися правовыми средствами пресечь эти антиобщественные действия не представляется возможным.
В связи с этим полагали бы необходимым в качестве временной меры принять Указ Президиума Верховного Совета СССР, предоставляющий возможность силам, обеспечивающим поддержание общественного порядка, изолировать организаторов, подстрекателей и активных участников подобных противоправных действий.
Проект постановления ЦК КПСС по данному вопросу прилагается.
23 ноября 1988 года.
А. Яковлев В. Чебриков Г. Разумовский
А. Лукьянов»
На письме размашистый росчерк Горбачева: «За» (РГАНИ. Ф. 89. Оп. 4 Д. 5. Л. 1–5).
Второй документ – датированное тем же днем, 23 ноября, постановление ЦК КПСС «О неотложных мерах по наведению общественного порядка в Азербайджанской ССР и Армянской ССР»: «Одобрить проект Указа Президиума Верховного Совета СССР по данному вопросу (прилагается)» (РГАНИ. Ф. 3. Оп. 102. Д. 1058. Л. 22–26).
Ну и, наконец, проект указа о неотложных мерах, на которых настаивала разномастная
четверка:
«1. Предоставить право должностным лицам органов внутренних дел и внутренних войск, уполномоченным министром внутренних дел СССР, в местностях или населенных пунктах, в которых введен комендантский час, задерживать в административном порядке на срок до 30 суток лиц, разжигающих своими действиями национальную рознь или провоцирующих нарушения общественного порядка, либо понуждающих к антиобщественным действиям, а также препятствующих осуществлению гражданами и должностными лицами их законных прав и обязанностей.
2. Установить, что лица, задержанные в соответствии со статьей 1 настоящего Указа, содержатся по установленным законом правилам в спецприемниках Министерства внутренних дел СССР или в иных помещениях, определяемых министром внутренних дел СССР.
3. Настоящий Указ ввести в действие с 24 ноября 1988 года».
Проект стал указом.
Генсек призывал сохранять принципиальность, но не выходить из себя, не давать волю нервам и собственным эмоциям. Не делать искусственно врагов…
Помощник в своих дневниковых записях комментирует высказывания шефа: «Он был искренен, честен и высоконравствен в подходе к национальным проблемам…» И даже исполнен «добрых намерений». Которыми, добавим, вымощена дорога в ад. Почему же, задается вопросом помощник генсека, и здесь получилось «все наоборот» в сравнении с его взглядами, убеждениями, искренними стремлениями? По его мнению, объективный ход событий, развязанный дарованной самим Горбачевым «свободой слова и дела», уже начал отторгать саму методологию политики правящей партии. Сам бы он действовал иначе, чтобы придать событиям более «разумный», более «уравновешенный» ход.
«Для этого надо было сразу, в 1986 году, когда только возник карабахский кризис и когда азербайджанский национализм спал глубоким сном и уж, во всяком случае, никак не был "организован", отдать Карабах Армении, – пишет Черняев. – А потом разбирались бы между собой уже суверенные государства. Может быть, не обошлось бы без крови, но не было бы этого хаотического и перманентного кровопролития и погрома, который длится уже столько лет и кончится когда-нибудь тем же, что могло быть сделано в 1986 году, – "передачей" Карабаха армянскому народу. Что же касается аргумента, который тогда постоянно выдвигал и М. С, – какая, мол, судьба постигнет полмиллиона армян в Азербайджане, если "отдать" Карабах?! Какая? Вот та самая, какая их все равно постигла, только мучительный, адовый процесс был растянут на годы.
Горбачев был согласен с идеей автономной республики в Карабахе. Вот его высказывания: "Что касается превращения НКАО в автономную республику, то это тоже должно ими самими (то есть парламентом Армении и Азербайджана) быть обсуждено и решено. Так что совесть у нас чиста. Корысти у нас нет никакой. Будем так и действовать". Правда, сказано это было уже после Сумгаита, 6 июня 1988 года».
Читатель, конечно, обратил внимание – в этом большом пассаже ни слова о судьбе тысяч и тысяч азербайджанцев, которые в те же самые дни бежали из Армении. Из Кремля не было видно их глаз…
В другой своей книжке – «Моя жизнь и мое время» Черняев повествует, как помощники, спичрайтеры наушничали Брежневу.
«Для примера. Работаем над докладом Брежнева к XXV съезду КПСС в Завидове. Капитонов присылает проект оргпартийного раздела, включая идеологическую работу. Брежнев его отверг, а в ходе громкой читки не раз заводился. Например: мы, говорит, Шелеста сняли с Украины, Мжаванадзе – с Грузии, а до этого еще и Алиева – с Баку, Кочиняна – с Армении. И между прочим, за идеологические дела. А в тексте Капитонова и намека на это нет. И вообще не показано, как надо работать в идеологии…
Мы воспользовались темой, "как надо работать в идеологии", чтобы заодно свалить Ягодкина, секретаря МГК по этой части, сталиниста и мракобеса… Ведь это же чистый вред партии, когда такой человек представляет ее перед интеллигенцией! Все от него стонут. А тут еще в "Новом мире" опубликовал статью о культурной политике партии. Это же прямой выпад против линии XXIV съезда. Нельзя такого человека и после XXV съезда оставлять на таком посту.
Брежнев слушал молча, оглядывая нас по очереди. Сказал: "Ладно, вернусь в Москву, поговорю с Гришиным"».
Поговорил. И «Ягодкин вообще исчез с политического горизонта».
После чехословацких событий 1968 года Черняев хотел уйти из ЦК, но не решился. И продолжал работать, по собственному признанию, «в режиме двоемыслия». Одной рукой писал во здравие, другой – за упокой. И сейчас, оглядываясь назад, считает, что еще в конце лета и осенью 1990 года «следовало порвать с партией, с социалистической идеологией, с прежним порядком осуществления власти, назначить выборы в новый парламент, отказаться от Советского Союза…»
Кстати, о точности мемуариста. XXV съезд КПСС проходил в марте 1976 года. Первый секретарь ЦК Компартии Азербайджана, выступая на съезде, с полным правом говорил:
– С чувством исполненного долга мы докладываем, что задачи, поставленные перед Азербайджаном, успешно претворены в жизнь. Преодолено имевшее место длительное отставание экономики и создан коренной перелом в ее развитии. Впервые за долгие годы пятилетний план по основным экономическим показателям выполнен, и выполнен досрочно! Азербайджан достиг таких высоких темпов роста народного хозяйства, каких никогда раньше мы не имели.
Да, Леонид Ильич к этому времени иногда уже забывался, кого-то не узнавал, но сказать о том, что «сняли»… и Алиева с Баку» не мог. С Алиевым расправился Горбачев. Генсеку мешал независимый характер Гейдара Алиевича, самостоятельность его суждений, трезвая и взвешенная оценка новаций, которые захлестывали страну.
Атака на Алиева готовилась исподволь. И как чаще всего бывает в большой политике, чужими руками. Под внешне благородными целями.
…11 мая 1987 года, понедельник. Первый рабочий день после праздников. Вспоминает Александр Иванов, в 1978–1982 годах – телохранитель Алиева, в 1982–1988 годах – начальник отделения личной охраны Алиева, подразделение знаменитой «девятки» КГБ СССР.
– В то утро я, как обычно, разбудил Гейдара Алиевича в 6 утра (сколько себя помню еще с момента работы в КГБ АзССР, он в это время делал зарядку вне зависимости от погоды). К 9 утра отвез на работу в 1-й корпус Кремля. Алиев заказал обычный завтрак – творог, кашу, чай с молоком. Спустя некоторое время ему стало душно. Расстегнул рубашку, попытался полежать. Но состояние ухудшалось. Алиев вызвал завсекретариатом Валерия Гриднева, тот – дежурного по Совмину врача, а медик, в свою очередь, 6 специалистов из 4-го управления Минздрава. Бригада приехала, шефу сделали прямой укол в сердце. После чего Алиев сам дошел до машины «скорой помощи». (По другой версии, Гейдар Алиевич попытался сам дойти до машины «скорой помощи», но смог только выйти в коридор. Дальше его понесли на носилках.) Но когда я приехал в больницу, он был без сознания и так два дня подряд. За все время моей работы Гейдар Алиев никогда не болел, практически не употреблял спиртного и не курил.
Мне Гейдар Алиевич потом говорил, что произошло что-то странное сначала с приступом, а потом с уколом. Уже потом в Азербайджане он не раз намекал, что случившееся было результатом конфликта с генсеком, и действия медиков 4-го управления были в угоду партийному руководству. Официантки, дежурившие в тот день, были проверены на все 100 процентов. Однако работа спецкухни находилась в ведении другого отдела. ( Сайт «Расследования.ru».)И у Севиль Алиевой до сих пор «осталось ощущение, что все это было спровоцировано» ( из интервью Элъмире Ахундовой).
Навешали Алиева руководители Азербайджана – Багиров, Сеидов. Заглядывал министр путей сообщения СССР., Конарев. А что же соратники из Политбюро? Неужели им незнакомы простые человеческие чувства? Неужели в их мире правил только расчет? Похоже, что так и было. Только Николай Иванович Рыжков приезжал к Алиеву в больницу. Он вспоминает:
– Спустя годы Алиев признался мне: грешным делом подумал, что Николай Иванович приехал, чтоб подсластить пилюлю. Я как сейчас помню, проводил кого-то из зарубежных премьеров, позвонил в больницу узнать, нет ли сейчас процедур, и решил заехать. Он был очень благодарен и только позже признал, что ошибся в своем предположении.
Горбачев поставил цель: расчистить вокруг себя поле. И Лигачев ему активно помогал. Шаг за шагом они зачищали площадку. Нехорошо все это. Непорядочно.
Николаю Ивановичу врезалась в память такая история.
– Нужна была квартира для сына или дочери Алиева. Семью его я мало знал, с женой встречался раз или два, моя Людмила ее знает больше. В общем, кому-то, сыну или дочери, была нужна квартира. И мы приняли решение – дать квартиру в новом доме рядом с нынешним «Президент-отелем», раньше это была гостиница «Октябрьская». Дом цековский, Управления делами ЦК и Совмина обменивались квартирами, работали вместе. Словом, выделили квартиру, и вдруг приходит Алиев: нам, мол, отказали. Я позвонил Кручине в Управление делами ЦК: «Николай Иванович, что ты делаешь?» Он замялся. «Слушай, это же непорядочно, Алиев еще вчера был членом Политбюро, он остается первым заместителем Председателя Совета Министров, семья уже готовилась переезжать. Мы с тобой вместе приехали в Москву, вместе работали в ЦК партии». – «Да, Николай Иванович, разве я не понимаю». – «Какого же хрена!» Тут же звоню Смиртюкову. В общем, решили вопрос…
– Но это же наверняка тормозили не Кручина или Смиртюков.
– Конечно. Был еще такой случай. Уже когда Алиева освободили, мы сидели часа три, очень откровенно говорили. Я сказал, что у меня в сейфе лежат бумаги… Я полистал их…
– Николай Иванович, я знаю, кто это написал. У вас такая бумага, у Горбачева, Яковлева… Это месть непорядочных людей.
Юрий Петрович Баталин, в те годы заместитель председателя Совета Министров СССР, вспоминает об одной из своих последних встреч с Алиевым в Москве:
– Это было уже после его отставки, в больнице на Мичуринском проспекте. Мы тепло, как всегда, поздоровались, разговорились. Вид у Гейдара Алиевича в ту пору был неважный – заметно похудел, казался изнуренным. Мы отошли в сторонку, присели. И он бросил фразу, которая мне запомнилась. Дословно я ее не приведу, а смысл такой: все-таки меня не уничтожили, мне удалось остаться живым, теперь я выберусь. Он говорил так, что было понятно: речь идет не только о физическом здоровье. По слухам, его хотели убрать, но не смогли.
