Текст книги "Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Григорий Ширман

143

 
Как одеяло над Москвою
Звездами стеганная синь.
И ржавые трамваи воют.
И ветерок в ушах басит.
 
 
И переулок злей и глуше,
Зарылся в сумраке сыром.
И в пасти желтые пивушек
Глотками падает народ.
 
 
И скрипкой стройной и лукавой
Раздавленная ночь визжит.
А где-то падает на травы
Роса с Микуловой вожжи.
 
 
И где-то в том же белом свете
Сошник луны в кустах увяз.
И Селяниновичем ветер
Его вытаскивает враз.
 

144

 
Куда твои мне струны спрятать,
Какой укрыть, убить фатой?
Рыдает в гимне юном святость
Греха слезою золотой.
 
 
Не я последний и не первый
Хочу забыть, порвать, уйти…
Но ты для струн живые нервы
Взяла вот здесь, в моей груди.
 
 
И что же делать, поневоле
Я на решетке струн пою.
И всюду синь, заря и поле,
И ветер всем про грусть свою…
 

145

 
Есть черные слепцы глухие,
Не чующие клекот слов.
И не для них поет стихия,
И сумрак звездный им не нов.
 
 
Как рыб, пестреющие тряпки
На берегах удят витрин.
И ни одним созвездьем зябким
Их не стегнет палач зари.
 
 
И вечный, вечно непроглядный
Сосет их веки черный яд.
И не для них миров гирлянды
В колоннах синей мглы горят.
 
 
Их ненавидеть, – слишком это
И благородно, и не то.
Есть меч иной в очах поэта.
Из отвращенья вылит он.
 

146

 
В мыле снега конь земной.
День гусаром слез у рощи.
Трубку-месяц он звездой
Раскурил и брови сморщил.
 
 
Это я к тебе приехал,
Расфуфыренная мгла,
Чтоб звездами капли смеха
Ты в зрачки мои влила.
 
 
Конь мой фыркает метелью,
Ржет столбами всех дорог..
Дай безумие веселью,
Замети ухабы строк.
 

147

 
Огонь, как женщин, струны трогал.
И в девственных степях прелюдий
Жирафами столетий – дым.
И с Мефистофелем и с богом
Писали договоры люди
Чернилом крови золотым.
 
 
В глубоком сердце, как в подвале,
Вино седело и струю –
Сквозь пробку черепа зловеще.
И дух – за молодость вторую,
И первородство продавали
За красные живые щи.
 
 
Как меч в ножны, в веках соитье.
И кровь по лезвию стекала,
Иная, белая, слюна
Того огня, что хмель похитил
Хлопушкой звучного бокала
В стекле небесного окна.
 

148

 
Бродит шагами большими,
Кружит, и гонит, и бьет…
Ветер с листвою – шимми,
Ветер с листвою – фокстрот.
 
 
Ночку трясет, как осину.
Звезды листвою в траву…
Вот, когда песню я выну,
Бурею слов зареву.
 
 
Лезвие строчек негладко,
Полон зазубрин металл.
Если засел под лопаткой,
Значит, пиши, что пропал.
 
 
Ходит шагами большими,
Гонит закаты и строг…
Ветер с листвою – шимми,
Ветер с листвою – фокстрот.
 

149

 
Машинам не нужен ты боле,
Столетия мучил и ныл.
Уж звезды – длиннейшие роли
Без будки суфлерской луны.
 
 
И любят быстрей, экономней…
В смолистые щели спешат.
А то, эту музыку помнишь, –
Про тело забыла душа.
 
 
Один лишь не хочет сдаваться,
Безумец упрямый один.
Поэтом зовут его вкратце
Подробнее – свиток в груди.
 

150

 
Ее, быть может, из Нью-Йорка
Везли в Москву 15 дней.
Дымя паршивою махоркой,
Задумывался князь над ней.
 
 
В застенках фабрики бумажной
В чанах с горючей кислотой
Ее ласкали не однажды
Горючей лаской трудовой
 
 
И вот бескровною страницей
Распята на столе моем.
И за строкой строка садится
Голодным черным вороньем.
 
 
Шакалом ветер там на крыше…
Влюбился в мертвую трубу.
И на добычу месяц вышел,
Как птица смерти – марабу.
 

151

 
Вскипают сумерки, и кружит.
В сосудах улиц снег бурлит.
Вздымает крышку… Там снаружи
Зари холодный сердолик
 
 
Дома в очках зажженных окон,
Вращают желтые белки.
Желудок комнаты жестоко
Варит кислятину тоски.
 
 
Ты – клавиши бульваров… Кто ты?
На снеговых пюпитрах крыш
Ты перелистываешь ноты,
На чем попало струны злишь.
 
 
Ты черной молнией заставишь,
А не строкою петь тот гром,
Когда страниц белейших клавиш
Коснусь я в эту ночь пером.
 

152

 
На череп Африки, на череп
Европа лапой золотой.
Мадонны, тайные вечери
Хранятся нежно в лапе той.
 
 
И караванами миражи
В мозги песков издалека.
И Клеопатрою лебяжьей
В горбах молчания река.
 
 
И люди черные, как копоть,
Все ночи корчатся в мечте
О снежных женщинах Европы,
О снежном сахаре их тел…
 

153

 
Все, чьи яблоки глаз созрели
В красном саду человечьем,
Все, чьи раковины ушей
На звездный песок в этот вечер,
Всё до млечных ожерелий
Из бездн несгораемых вынувший…
 
 
С гор золотых заката
В дол закопченный сойдемте.
Тянет ночь папиросу-луну.
Звезды нюхают яд синеватый.
Хлеба строф нарежем ломти
И в площади, что город протянул.
 
 
Улицы-руки устали давно уж,
Пахнут, как потом, бензином.
Голод витрины с клыками разинул.
Мы толпу хлебом строф до блаженства.
В рукаве тротуара, как нож,
Снег тела женственного…
 

154

 
Как тога желтая Пилата,
Замаслен истиной закат.
Сказки, скажи, какая плата
В твой тихий безнадежный ад?
 
 
Пусть мир на мастера клевещет,
Пусть жарко молится тайком.
Огонь прилизан гладко к вещи
И желтым выпрыгнет хорьком.
 
 
И формы все он передушит,
Как желтых пухленьких цыплят.
И новые вольются души,
Иные раны заболят.
 
 
И гром земных лабораторий
В мильоны миллионов вольт.
Шекспира на ином просторе
Иной увидит Мейерхольд.
 

155

 
В край далекий, дан который
Человеку на земле.
Я иду, тащу просторы,
И в снегу страниц мой след.
 
 
Я не знаю, чем отмечу
Каждый шаг мой, каждый стих.
Может, солнце мне навстречу
На ходулях золотых.
 
 
Может, снимет полнолунье
Свой цилиндр и, кривясь,
Мелкой звездочкою плюнет
В фиолетовую грязь.
 
 
Я ж иду, иду сегодня
Как вчера, третьего дня,
В край, что лед на солнце поднял,
В край, что там внутри меня.
 

156

 
Столетий плыли корабли,
Земли пахали сон глубокий,
И терном песен обросли
Поэтов каменные щеки.
 
 
Ловили слезы, звезды все
Зрачками жадными глотали.
И урожаем синей стали
Иных миров взошел посев.
 
 
И звон не молкнет ни на час,
Стального слова звон жестокий.
И вьются, громами стучась
О скалы туч, златые токи.
 

157

 
Ты тянешь в топкий снег тетради,
Твой зов, и ласков он, и строг.
Ладонью знойной череп гладит
И гонит кровь по жилам строк.
 
 
То стаей волчьей загорится,
Зрачками с отраженьем звезд,
Иль то серебреников тридцать,
Столетьям отданные в рост.
 
 
И воет млечный в небе черном,
И на земле метелей вой.
Слова – ветвящиеся зерна
Той песни мира бредовой.
 

158

 
Земля, ты готовишь постель нам,
Покрышку кует тишина…
В прыжке изогнулась смертельном
Наездницей тонкой луна.
 
 
Для звезд безопасною сеткой
Качается млечный гамак.
И звезды глотает нередко
Голодный поэт или маг.
 
 
Луною накурено густо.
Заждался и город, и весь…
Приди с головой Заратустры,
Топор золотой свой повесь.
 

159

 
К созвездью Лиры, к Андромеде,
К созвездью Геркулеса – мы.
С оркестрами закатной меди,
С ковригами и солью тьмы.
 
 
Есть там заоблачная Персия…
Клубится млечный там кальян,
Из радия там вьется песня,
Строфа из звездного колья.
 
 
Туда, туда гребем, быть может,
Туда летим наверняка…
Длинней и звонче всех гармошек
Разверзлась млечная река.
 

160

 
Мне счастья иного не надо
Средь жизней и жизненных бед.
Как мать ребенку рада,
Так рад строке поэт.
 
 
Тропа, что змея золотая,
А ветер, как пес, у ворот.
Заря стеной Китая
Мне мудрость стережет.
 
 
Есть в мире безумная прелесть:
Терять, без возврата терять…
В боях леса разделись,
Сдались за ратью рать.
 

161

 
Я знал, что буду я отвержен,
Что к черту буду послан я,
И стал от пламени я тверже
И сел быстрее на коня.
 
 
Лети, лети, мой конь крылатый,
Снопами пламени храпи.
Не кожа ли на мне, как латы?
Не терем ли заря в степи?
 
 
Туда, туда за алым тыном,
Внеси меня в тот яркий дом,
Чтоб сердце сжечь в хмелю пустынном
И, как пустыня, золотом.
 

162

 
Вином зари клубится вечер,
До лунной кости жжет, мутит…
Одни и те же звезды мечет
На уж давно седом пути.
 
 
Зрачками огненными тихо
То вечность синяя глядит.
И знает лишь одна волчиха,
Кто там смеется впереди.
 
 
И молоком неутолимым
Творцов грядущего поит,
Чтоб Тибрами иные Римы
Струили жалобы свои.
 

163

 
Влюбленный вечер засмеялся
И грустным юношей умолк.
С ножом луны за фунтом мяса
Пришел разряженный Шейлок.
 
 
И ночь, прекрасная Зулейка,
Сурьмою – сумерки бровей.
И каждая, как лук, и клейка
Смольная тетива под ней.
 
 
И стрелы глаз, их шалость девья
Поглубже Сириуса бьет.
Не девять лет, столетий девять.
И губ Исуса зреет мед.
 
 
И льется в глубь тысячелетий.
К скалам подводным свет прирос.
С хорошеньких Мадонн нам светит,
С обвертки мыла, папирос…
 

164

 
Подайте ивам над водой
По вздоху сердца, по алтыну.
На скрипке вечера златой
Кривые пальцы веток стынут.
 
 
Струпу тончайшую прижали,
Нежнейшую из нежных, ля…
Я вижу, на локтях скрижалей
Безногая ползет земля.
 
 
Зовет созвездия на помощь
И крылья ветра вьет тайком.
А ветер мой, давно знаком уж
Я с вековым бунтовщиком.
 
 
И будет ночка хороша.
Слетят миры ко мне на пальцы.
И будет в ветках жил копаться,
Как ветер, пьяная душа.
 

165

 
Город, чьи кости железо,
Город, чье мясо – бетон, –
К голой реке своей лезет,
Крепким сжимает мостом.
 
 
Вечер для зыби любимой
Лучший стопил карандаш.
Плоские бедра Солима,
Этак не мазался ваш.
 
 
Плотью заводов народных
Пахнет от складок зари.
В воду огни свои морды,
Золото пьют фонари.
 
 
Вот почему в твоем храме
Вонь от исусовых ран,
И тяжело номерами
Дышит всю ночь ресторан.
 

166

 
В мантильи черной строк, в мантильи
В последний час ко мне приди,
Чтоб губы жгучий снег схватили
На куполах твоей груди.
 
 
Забьется жизнь в мельчайшей вене,
Закат свою раздует медь…
Я вечность буду петь мгновеньем,
Ту вечность, чья улыбка – смерть.
 

167

 
Простите мне за образ грубый,
Кого тошнит от слова: слизь.
Как члены, вытянулись трубы,
Кирпичной кровью налились.
 
 
Сочатся плотью дымовою,
Как факелы труда, горят
И бешено гудками воют,
Когда распластана заря.
 
 
Поглубже негров из Бразилии
До мути звезд, до их кишки
Накрашенную высь пронзили
Чумазые материки.
 

168

 
Клубок чернильницы распутать
До кружев строк порой легко.
Сквозит, как женственная лютость,
Страниц застывших молоко.
 
 
Струями завивает соки.
Зовет, хохочет, разлеглась…
С пластинками зрачков широких
Заводит граммофоны глаз.
 
 
И в жар самец. Метелью кружит.
Метель не в силах побороть.
И через край пера наружу
Дымящегося слова плоть.
 

169

 
О ты, полярные края чьи
Белками спят под хвоей век,
Водою разума стоячей
Благословенный человек.
 
 
Тебе я ночи, а не маю.
И я не плачу, не смеюсь.
Миров я глыбы понимаю,
И как храпит я слышу Русь.
 
 
Но в это утро вся нагая,
Как луч, вселенная легка.
Сочится солнце, обжигая
Мне губы золотом соска.
 
 
И я смеюсь, дитя вселенной.
Смеюсь и плачу наяву.
Ее Марией и Еленой
В пещере ночи я зову.
 

170

 
Полно валандаться
Вам, облака.
Кистью голландца –
Нынче закат.
 
 
Звезды пульсируют
В каменном лбу.
Греют за сирую
Землю борьбу.
 
 
Шея разогнута,
Всё перебрал.
Сумрак до золота
Режет Рембрандт.
 

171

 
Сырые строки… Боком голым
Торчит немытый матерьял.
А тут мануфактурный голод,
И вечер лысый шапку снял.
 
 
С галерки «рыжего» кричали…
Жаровни глаз моих, – углей,
Не любит публика печали.
Зови на казни веселей.
 
 
Перо галопом бури мчится,
Ломает в строфы, поперек…
Из тряпок снежная страница,
Из снежных женщин тряпки строк.
 

172

 
Завянут кудри серебром,
Золой застынет каждый стебель,
Червонной кочергой на небе
И на земле последний гром.
 
 
В телесных зорях, в покрывалах
Был огненный души балет.
Зачем пера пернатый след, –
Ни черт не знает, ни Аллах…
 
 
У кленов золотая проседь,
Серебряная у людей.
Темницу вечности забросит
Цветами скуки скучный день.
 

173

 
Тишина железо точит.
Звезд застенок – небосвод.
В каждом ухе молоточек
Стремя знойное кует.
 
 
Завтра важно и сердито,
Меч креста омыв слюной,
Выйдет солнце-инквизитор
В камилавке золотой.
 
 
Сапогами огневыми
В огневые стремена,
Чтоб огнем Исуса вымыть,
Чтоб простором спеленать.
 
 
А потом под сводом вечным
С лунным колесом любви
Дыбой вытянется млечный,
И запляшет звездный Витт.
 

174

 
Миров неведомые части.
До скуки перегружен мир.
И путь прокладывает мастер
Между машин и меж людьми.
 
 
В зеленом сумраке усталый
Глядит в пылающую даль,
Там трупы скучные, как скалы,
Там мертвая, как мрамор, сталь.
 
 
Их пламень мертвый неподвижен,
И без морщин небесный холст.
И пламень – мед, и ночка лижет
Златыми язычками звезд.
 
 
И мастер, оттого устал он
И плавит медом бытие,
И сам он стал материалом,
И путь сквозь сердце он свое.
 
 
А там иной, неуловимый
За низкими плетнями строк…
Там сказки ада – херувимы,
Тот путь неведомо широк.
 

175

 
Эти сочные звезды созрели,
Медом зорь налились, янтарем…
Скоро золотом их ожерелий
Мы подвалы поэтов набьем.
 
 
Постучатся ресницами к славе
Все, кто жаждой затишья больны.
Ночь калошами облак раздавит
Надоевший окурок луны.
 
 
Позовет нас проснувшийся хаос,
Будет космоса рвать он печать.
Будет ветер глухой, задыхаясь,
На последнюю астру ворчать.
 
 
В эту ночь на тебе заиграю,
Всю тебя я сыграю огнем.
Улыбнувшись надзвездному краю,
В эту ночь мы на землю нырнем.
 

176

 
Нервный ветер у ворот
На кого-то рвет и мечет.
Замечтался юный вечер,
Ловит звезды лунный рот.
 
 
Звезды вьются из реки.
Звезды точат свод хваленный.
Звезды – нервные комки
Истерической вселенной.
 
 
Пара глаз – замочных скважин.
Два затвора хладных век.
Вот и всё. Как был отважен
Тот, кто звался человек!
 

177

 
Созвездья, падайте от смеха,
Копайтесь в животе ночном.
Я в этот мир на вас приехал
С довольно странным багажом.
 
 
Не знаю, где и с чем граничит
Мой каждый шаг, мой каждый стих,
На белом мраморе страничек
Я в ночь раскладываю их.
 
 
И всё, чем Русь дурачил Киев,
Чем в Азию Египет ныл…
Ах, эти праздники людские
Для нас давно отменены.
 
 
И не люблю я эти звоны,
Любима ты, свирель пера.
Страница в час святой, бессонный
Моя маца и просфора.
 

178

 
Всю ночь не молкнет звезд набат.
Луна, как воротник Медичи.
И где-то женщины визжат,
И муж бульварный ищет дичи.
 
 
Ни жен голодных не щадят,
Ни детской юбочки короткой.
А фонарей на площадях
Просвечивают подбородки
 
 
И мелом там луна в затишьи,
Благословляя с высоты,
На стенах и на спинах пишет
Свои бездушные кресты.
 

179

 
День, ты теперь не рабоч,
Прячь под зарю свое рыло.
Ночь беспощадная, ночь
Пасть золотую раскрыла.
 
 
Окна полны, как бокалы,
Желтою кровью полны.
Лезьте из пальцев усталых,
Цепкие черти луны.
 
 
Буквы – хвосты да рога,
Образов черные кости.
Ну, и чтоб мир поругал,
Правду в зрачки его бросьте.
 

180

 
Зари настойкой сумрак лечит
От боли, песни и тоски.
На ветках золотых предплечий
Созрели тяжко кулаки.
 
 
Свинцом упасть как можно ниже
И вылиться, как динамит…
В гареме каменном, в Париже
Богиня снежная горит.
 
 
Бокалы налитые бедер.
Метелью тела ввысь бокал…
Эй, губы срама, что ж не пьете?
Вулканы-груди – молока!
 
 
На тротуар!.. В дыму окраин
Эрекции фабричных труб.
Была б она – ее бы Каин
Собой облил, – не кровью труп.
 

181

 
Рай один у Магомета,
Рай другой у Моисея,
У Христа, у Будды рай…
Сколько раев!.. И всё это
Для тебя, моя Психея, –
Где же слаще – выбирай.
 
 
Раев тьма под мышкой бога.
На челе его широком
Столько нет еще морщин.
С каждым создал он пророком
Рай особый… Раев много.
Только ад – у всех один.
 

182

 
У ночи смысл неизъяснимый,
Улыбка вечности у ней.
У облак – солнц цветные гримы,
И есть во мраке звон лучей.
 
 
И весть иная, золотая
У слова черненького есть.
И в нем, как жителей Китая,
Мечей таинственных не счесть.
 
 
Тогда, как свиток, как папирус
Любая скручена строка.
И слышу я, как пламень вырос
На клумбе радужной зрачка.
 
 
И мрак не мрак, а пламень слабый,
В нем солнц зародыши кишат.
И у стиха она должна быть,
Но только скрытая душа.
 

183

 
В какой-то песне, в чьей-то басне,
В часовне звездоглавой чад.
Тысячелетия не гаснет
Луны пудовая свеча.
 
 
Знать, был не в малом деле грешен
Ее поставивший купец.
Не ты ль, господь, в снегу черешен
Пришел раскаянье пропеть?
 
 
Ступай, ступай, в грехах великий,
Пред человеком ниц пади.
За кровь младенцев и за крики
Стучи по старческой груди.
 
 
Узнай, как смертью святость пахнет,
Узнай, что грех лишь только жизнь.
Узнай, что веры в черепах нет,
Узнай себя и отвяжись.
 

184

 
Скребут, ладонью важно гладят
Уставших муз на влажном лбу.
В ночах крупитчатых тетрадей
Мешочки плоские скребут.
 
 
А вы кладете их на плечи
Ремнями свищущих машин,
Чтоб скреб мышей увековечить
Иль чтоб собрать за них гроши.
 
 
И не легко дают гроши вам,
Хоть пробой золота горят
На меди книг, и то фальшиво,
Эпиграфы чужих цитат.
 
 
Но не ругайтесь, ради беса,
Уйдут в прошедшее года,
Угаснет бешеная месса,
Умолкнут книги навсегда.
 

185

 
Что печален, что рассеян,
В блеске дня твоя Психея,
Или вяжешь ты стихи,
Иль во власти ты стихий?
 
 
И ни то, и ни другое.
Нынче в странном я покое.
Как пустыня, я молчу.
Тишины я тку парчу.
 
 
Так пред бурей нива дремлет,
Так рассеянно грустна.
Снятся ей иные земли,
Спится сон иного сна.
 

186

 
Снова я машу крылами.
Знаю, те крылья – сума.
Звезд световые рекламы
Сводят поэта с ума.
 
 
Ветер опять, как товарищ,
Хлопнул ладонью в окно.
Эх, моя радость, не сваришь
Нынче с тобой и зерно.
 
 
С ветром уйду я бродяжить,
К осени в гости уйду.
Струны из глоток лебяжьих
Тянет там месяц в пруду.
 
 
Всё до последней монеты
Тополь-старик отвалил.
Было б лишь снежно раздето
Пухлое тело земли.
 

187

 
Века трещит, века поет
Ночей и дней кинематограф.
Галерка звезд в ладоши бьет
От нескончаемых восторгов.
 
 
Полоски аленькие зорь
Между квадратиками фильмы.
У боженьки сегодня корь,
И стекла кумачом обвили мы.
 
 
В петлю червонную луны
Иудой синим лезет вечер…
Ах, эти губы неземные,
Заката губы, человечьи…
 

188

 
Затерялась в тончайших ущельях,
В бездну черных веков сорвалась.
Дуги-брови сжимаю и челюсть
Кулаками взбесившихся глаз.
 
 
Мозг как конь заблудился… Не чует
На турецком седле седока.
Как попону, закат он целует,
До палатки пустой доскакал.
 
 
Нет, не вспомнить… Синей и бездомней
Коченеет холодная мгла.
День расплавил свой колокол в домне
Там за домом, где ты умерла.
 
 
Старый тополь в снегу там гогочет.
То к метели, начнется война,
Иль качнется в бушующей ночи
Золотой колыбелью луна.
 
 
И ты снова малюткой янтарной
Зарыдаешь о дивном былом,
О грядущем своем лучезарном,
Что быльем голубым заросло.
 
 
Строй же песню в пустыне потери.
Для творца ведь ничто – матерьял.
О, другие бы о стену череп!
Я ж, как будто нашел, – потерял.
 

189

 
Рубил я поэму большую,
Куски золотые летели.
Возлюбил я, как звезды бушуют,
Собирал их для строк, ожерелий…
 
 
И ушел я с горячей добычей
В тишину неоконченных песен.
Там на пухлые шейки страничек
Я строф ожерелья повесил.
 
 
День играл ожерельями теми.
Я забросил скелет ее хрупкий.
Оттого, что смола не в поэме,
А в щепках, летящих при рубке.
 

190

 
Как в мол гранитный океан,
Ты бьешь в меня, о, вечность, гневом.
За то, что недра дальних стран
Взрываю бешеным напевом.
 
 
Китами скуки о гранит
Ты трешься, океан бездонный.
В ушах бой вечностей звенит…
Что для стихий – стихов кордоны?
 
 
Как паутину, разорвут
И смоют в бездну эти строки.
Но их, как горькую траву, –
На берег океан глубокий.
 

191

 
Эх, кутить у ночей б научиться!
В рюмках звезд огонь бурлит.
Зари золотою горчицей
Вымазан у неба лик.
 
 
За смехом пойдем к арлекину,
Подставим глаза, как чаны.
Облак слепой опрокинул
Фарфоровый столик луны.
 
 
В ночах, в синем звезд настое
Мы выльем, забудем, сгорим…
Что самое в мире святое? –
Глумиться над самым святым.
 

192

 
Я вижу клятвенный обряд.
Созвездья тайные горят,
Лучисто скрещивают сталь,
Щекочут мертвенную даль.
 
 
Неслышно шепчутся они.
Оружье с ног до головы.
Миры, за чьи глаза турнир,
Красою чьей клянетесь вы?
 
 
О, берегитесь вы певца!
В ночах подслушивает вас.
Он знает всё, чей луч бряцал
И в сердце чьем тот луч угас.
 

193

 
Колеса тишины… Их бег
Всю ночь на фабрике вселенной.
Вот счастье. Телом вдохновенно
Играет зверя человек.
 
 
Кто ты, звезда, чья нить клубится,
Как червь, в лиловом мясе дня?
Воркующая голубица
Иль золотая шестерня?
 
 
Слетают зори, как ремни,
С планет, визжащих от соитий…
Откуда вы, куда летите,
Куда вы мчитесь, ночи, дни?..
 

194

 
Как дождик, стукнуло семнадцать
По вазам бедер под фатой.
Хочу фарфору их признаться,
Как ночи вечер золотой.
 
 
В лиловый час, когда планеты
Нагими бродят надо мной,
Хочу, прижалась чтоб ко мне ты
Смолисто-смуглою женой.
 
 
Чтоб эти лилии монашек
В объятьи крикнули моем,
Чтобы в лесу блаженства нашем
Кусались сумерки огнем.
 

195

 
На Волге, на Днепре, на Двинах
Зеленый бог восстал.
Зубами молний гвозди вынул
Из мокрого креста.
 
 
И там во мне, в мудреных жилах
Воскрес какой-то бог.
Всю ночь перо ему служило,
О белый пол листа
Стучалось черным лбом…
 
 
Но вас, в чьих пальцах колья свечек
С кусками трупными Христа
В таком затишьи голубом, –
Я не пущу в тишайший вечер,
В тишайший храм, где бог – мечта.
 

196

 
Земля опять зовет на ложе,
Губами осени зовет.
Зароюсь в астры, вылью тоже,
Как солнце вечера, свой мед.
 
 
Ах, тяжела, как плод, и хмура,
Хоть растянулась ты, вода.
Не плещет струй мускулатура
В плечах атласного пруда.
 
 
Листва, листва лишь золотая,
Поэтов капитал кругом…
Так балерина, увядая,
Руками пляшет и лицом.
 

197

 
Я нес чепуху, я пророчил,
Но в зное пустынном не чах.
Я пас табуны своих строчек
Меж лилий на знойных плечах.
 
 
Мой кнут поцелуев трепал их,
Я гнал к колодцу твоему…
Уж вечер тянулся на шпалах
Теплушками зари в дыму.
 
 
А город к лазури неистовой
Багряные пестики труб…
Странички тела перелистывая,
Как землепашец стал я груб.
 
 
Меж лилий пас, меж роз я сею,
Скульптурой трупа день замлел…
А Каин вспахивал Рассею,
Храбрейший мастер на земле.
 

198

 
Товарищи звезды и ветры,
Бросьте тишины станки.
На площадь толпой беззаветной,
Русло улиц увлеки.
 
 
Тучи, курки опустите.
Гром-барабан, барабань.
В колонны цилиндров по Сити
Выбегайте, молнии, из бань.
 
 
Солнце, палач рыжеватый,
Месть за Икара нам кликнула…
Будешь вертеть жернова ты,
Без перчатки земли кулак.
 
 
На площадь толпой беззаветной,
Русло улиц увлеки.
Товарищи звезды и ветры,
Бросьте тишины станки.