Текст книги "Форпост"

Автор книги: Григорий Солонец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Убитая любовь

Большинство девушек и женщин, не встретивших свою вторую половину на необъятных просторах Советского Союза, отправлялись за семейным счастьем на афганскую войну, наивно веря в то, что оно их там ждет. И как же нестерпимо больно и горько было разочаровываться, воочию в увеличенном масштабе видя совсем другое: ужас, кровь, мучения, смерть. Лишь прошедшие через круги ада получали право на настоящую любовь. Она могла длиться вечность, годы, а то и вовсе считаные дни.

* * *

Большего романтика, чем Ира Кузнецова, во всем медучилище, наверное, не было. Поэтому никто из ребят не удивился, узнав, что девушка настойчиво обивает пороги военкомата. С единственной просьбой: направить ее после выпуска в Афганистан.

– Вы не имеете права мне отказать, – сердилась Ира, слыша уже из уст военкома знакомое предложение «еще раз хорошенько подумать». – Я взрослый, самостоятельный человек и хочу полученные в училище знания применить там, где они наиболее нужны.

– Правильно мыслите, – неожиданно согласился с ней военком. – Поэтому мой вам совет: езжайте в одну из сельских больниц. Там не хватает медсестер и каждому новому человеку очень рады.

Туда я всегда успею. А вот в Афган могу опоздать. Я вас, товарищ полковник, всегда по-доброму помнить буду, только оформите документы, пожалуйста.

Да что же это за девки такие напористые нынче?! – слегка завелся и военком. – По-доброму, говоришь, вспоминать будешь? А если, не дай бог, без глаз или без руки останешься: пуля ведь действительно дура, ей все равно кого ранить и убивать. Тебе, Ира, самое время не в строю в сапогах, а в невестах ходить, любовь с парнями крутить. А там, глядишь, дело к свадьбе повернет, сына или дочку родишь…

– Это тоже успеется. Так как насчет Афганистана?

А родители согласны? – после паузы уточнил военком. – Они, кстати, кто по профессии?

– Папа у меня военный, танкист, правда, уже на пенсии. А мама заведующая библиотекой. Но их мнение в данном случае не решающее.

– Значит, они «против»?

А вы были бы «за» на их месте? Уже хорошо, что они не закатывают в доме истерику, а относятся к моей возможной командировке сдержанно.

Когда у вас выпуск, в июле? Подойдите в начале августа: мы как раз будем комплектовать команду по заявке с области. Медсестры, думаю, понадобятся.

Услышав такое, Ира на радостях готова была расцеловать военкома. Она не шла, а просто летела к ближайшей автобусной остановке. Со стороны могло показаться, что девушка выиграла в лотерею миллион.

* * *

В отделе кадров штаба армии ей вначале предложили остаться в Кабуле, в госпитале, но в последний момент все переиграли.

– Поедете в Баграм. Там в агитотряде уже два месяца нет медсестры.

Где находится этот Баграм и что за странное такое подразделение агитотряд, Ира не знала, но решила не уточнять. По ходу сама разберется. На попутном транспорте еще с одной женщиной, вольнонаемной из Челябинска, добралась до Теплого Стана, откуда должна была идти автомобильная колонна. По иронии судьбы она направлялась домой, в Советский Союз, откуда сутки назад прилетела Ира военно-транспортным самолетом.

– Возьмете до Баграма? – спросили они у капитана, деловито прохаживавшегося вдоль выстраиваемых машин.

Прежде чем ответить, офицер строгим взглядом смерил с головы до ног симпатичных незнакомок и, прокашлявшись в кулак, в свою очередь игриво поинтересовался:

– А вы, сударыни, какую плацкарту предпочитаете: мягкую или жесткую? Выбор у меня невелик: могу предложить сиденье в кабине «КамАЗа» или открытое, обдуваемой ветром, место на броне. Второе, кстати, более безопасно для вашего бесценного здоровья.

Ира и ее попутчица с Урала Валентина в недоумении переглянулись. Уж не потешается ли над ними капитан, пряча наглую улыбку в пышные усы? В кабине, конечно же, женщине уютнее, комфортнее, нежели глотать едкую пыль сверху на бронетранспортере, являясь к тому же прекрасной мишенью для снайпера. О том, что куда коварнее другой невидимый враг – мины, они тогда еще не знали.

Капитан с женским желанием ехать в кабине «КамАЗа» спорить не стал и жестом указал на одну из машин.

В путь тронулись через час с лишним. Колонна лениво, как разомлевшая на солнцепеке змея, вытянувшись, поползла вперед, медленно оставляя позади шумный город.

Ира без устали крутила головой по сторонам: ей все было в диковинку, а потому чрезвычайно интересно в этом восточном средневековье. Сколько хватало зрения, вглядывалась в дорогу – неширокую, причудливо изворачивавшуюся, местами усеянную ямами и давно лишившуюся асфальта. На таких колдобинах груженая машина урчала натужнее, а ее водитель, долговязый солдатик Слава, манипулируя «баранкой», слегка нервничал.

И тут Ира увидела, как заплясали чуть впереди на пыльной обочине какие-то фонтанчики. С десяток, а может и больше их, одинакового размера и формы, запрыгали вокруг в каком-то хаотичном танце. «Музыку» они услышали вместе.

– Ё…й обстрел! – смачно выругался, напрочь забыв о пассажирках, водитель Слава. – И снова «духи» бьют нас в этой проклятой Аминовке.

Голос солдата заглушила автоматно-пулеметная дробь. Услышав ее, Ира и Валя испытали настоящий страх. А когда где-то рядом мощно ухнул еще и гранатомет, девчонки завизжали, наклонив головы вниз, к коленям. Казалось, что следующая прицельная очередь исполосует их беззащитный «КамАЗ».

По-разному в зависимости от личных качеств, срока службы в Афганистане, плотности огня ведут себя в боевой обстановке люди. Новички обычно теряются и в панике забывают даже о собственном оружии, в котором их спасение. Большинство тех, кто поопытнее, научились подавлять страх и справляться со своими чувствами и эмоциями. Когда смерть на твоих глазах устраивает экстремальный танец из сотен выпущенных пуль, навсегда забирая в свой круг все новые и новые жертвы, лишь слепому не страшно. Звонко треснуло стекло, и его осколки больно впились Ире в волосы и шею. В то же мгновение резко вскрикнул и замолк Слава. Подняв голову, Ира ужаснулась от увиденного: пуля попала водителю прямо в переносицу, навеки изуродовав красивое лицо молодого парня. Его уже мертвые руки по-прежнему сжимали «баранку» остановившегося грузовика.

Что делать в этой дикой, непонятной свистопляске двум безоружным молодым бабам, совершенно потерявшимся на войне уже в первый день, где искать то безопасное, пусть и не совсем уютное место, о котором полуигриво говорил усатый капитан? Кстати, где он сам, жив или, может, тоже убит, как этот несчастный Славик? Интуитивно Ира поняла, что дальше, полусогнувшись, сидеть в кабине бессмысленно, да и опасно. Кое-как нащупав нужную дверную ручку, они сумели выбраться наружу. Короткого взгляда назад оказалось достаточно, чтобы понять: из-за объятой поблизости пламенем машины, перегородившей дорогу, середина колонны остановилась, в то время как первые пять грузовиков успели вырваться из-под обстрела. Из двух сопровождавших их бронетранспортеров почему-то стрелял лишь один.

Ира и Валя, пригибаясь и пару раз упав, ничего не замечая вокруг и не чувствуя под собой ног, бежали к своим. С людьми, пусть и на открытом месте, не так страшно, как в неподвижном «КамАЗе» с убитым водителем.

– Сюда бегом, вашу мать! – кричал им кто-то сбоку из-за камня – валуна у дороги. Оно оказалось как нельзя кстати, это естественное укрытие. Обе вздохнули с облегчением, увидев знакомого капитана. Рядом с ним находился радист с рацией, просивший у какого-то «ноль первого» срочной помощи.

– Ну что, милые, перепугались? – Капитан, кажется, не из робкого десятка, если даже в такой критической обстановке попробовал изобразить на своем наполовину чумазом лице подобие улыбки. – У меня сегодня юбилей.

– День рождения, что ли? – переспросила Валентина.

– Нет. Обстрел, тридцатый по счету. За год службы.

– Вы так любите статистику?

– Нет, я женщин люблю, – нашелся капитан. – А без арифметики на войне нельзя. Количество проведенных колонн приходится документально фиксировать, вот и помню цифирь.

Незримый «ноль первый» все-таки услышал их и направил в помощь пару боевых вертолетов. Ира впервые видела, как окрашенные в камуфлированный цвет винтокрылые машины с крупными звездами на борту стремительно зашли в пике и, изрыгнув приличную порцию огня, выпустили ракеты. Несколько минут понадобилось для того, чтобы на дороге и в близлежащем кишлаке установилась тишина. Колонна, потеряв три машины и двух солдат, под прикрытием вертолетов тронулась дальше в свой неблизкий и опасный путь.

На Баграмском повороте у нашего блокпоста один из «КамАЗов» приостановился, чтобы расстаться с двумя очаровательными спутницами, невольно разделившими с водителями риск, тяготы и невзгоды военной службы на колесах.

– Девчонки, до встречи в Союзе! – громко выкрикнул на прощание капитан, ни имени, ни фамилии которого они даже не спросили.

* * *

Похоже, внезапное появление на перекрестке двух незнакомых девушек с чемоданами, явно не знавших, что им делать дальше, стало главным событием в буднично-рутинной жизни отдельной «точки». В дорожной пыли, хрустевшей даже на зубах, пропахшие дымовой гарью, в изрядно помятых кофточках и джинсах да еще босиком (надо же было додуматься надеть туфли на каблуке!), скованные страхом от пережитого, изрядно уставшие – такими предстали нежданные гостьи перед воинами советского блокпоста. Неужели их мучения закончились, и можно просто умыться, привести себя в порядок, малость отдохнуть от солнцепека в тени?

– Красавицы, какими судьбами к нам? – спросил вышедший навстречу прапорщик с автоматом на плече. И тут же скомандовал: – Магометов, что стоишь, как истукан, отнеси чемоданы.

Иру и Валю, после того как они смыли с себя дорожную «косметику», накормили рисовым супом и гречневой кашей с тушенкой, подробно за обедом расспросив о новостях и жизни в Союзе, кем и в какую часть прибыли.

Услышав, что одна из девчонок будет работать продавцом в их военторговском магазине при штабе дивизии, на витринах которого стоит немало дефицитного товара, дальновидный прапорщик «на всякий случай» пометил в блокноте ее имя и фамилию. Медсестра из агитотряда его не интересовала.

Под вечер на попутном бронетранспортере заботливый прапорщик отправил их в военный городок, находившийся в нескольких километрах от «точки».

В отделе кадров формально-сухо спросили, как добрались, посмотрели документы и велели прийти завтра.

– А пока обустраивайтесь в женском модуле. – С этими словами офицер вызвал посыльного солдата, и в его сопровождении Кузнецова направилась к своему новому месту жительства.

Показавшееся впереди на фоне величавых гор приземистое длинное здание, своими контурами напоминавшее колхозную ферму, оказалось гарнизонной женской обителью. Неприятно скрипнув, хлипкая деревянная дверь легко отворилась, открыв Ириному взору скромное убранство комнаты с двумя застеленными кроватями. Со стены напротив какой-то удивительно теплой улыбкой с журнальной цветной обложки встречал певец и композитор Юрий Антонов. «Вот и обрела ты, Ирка, крышу дома своего, как поется в популярной песне. На два ближайших года».

Заняв свободную койку у окна, Ира кое-как распихала извлеченную из чемодана одежду. Затем принялась за уборку комнаты, показавшейся ей, любящей чистоту и порядок, грязной.

– О, у нас никак домработница появилась, – эта грубая шутка, прозвучавшая с порога, Ире не понравилась. Оторвавшись от мытья пола, Кузнецова увидела перед собой упитанную тетку лет тридцати пяти.

– Новенькая? Ну, давай знакомиться. Я – Зоя, не Космодемьянская, конечно, а Пригожина, повариха из офицерской столовой.

– Кузнецова Ира, медсестра.

– А родом откуда?

– Из Ленинграда.

– О, из самой колыбели революции?!

– Из нее.

Уже вместе закончив уборку, сели пить чай с привезенными Ирой конфетами и печеньем.

– У нас это почти деликатес, – на правах старшей по возрасту и времени пребывания в Афгане пояснила Зоя. – Так что жизнь здесь несладкая. Одно хорошо: мужиков много, а нас, баб, мало. Спрос на женскую ласку и тело необычайно велик. И этим дефицитом нужно уметь пользоваться.

Дальше Пригожина поделилась своим секретом привораживания мужчин. Будучи незамужней, она извлекает пользу из своего свободного статуса. Как призналась, крутит любовь с тремя мужиками сразу и не считает это постыдным. Не сама же она в любовницы набивалась, к тому же никому не жена, чтобы верность хранить. На войне совсем другая шкала нравственных ценностей. То, что в Союзе считается аморальным, постыдным, здесь, в боевой обстановке, прощается и не подлежит осуждению.

Ира слушала старшую подругу, не перебивая, в чем-то даже восхищаясь ею, а где-то внутренне протестуя. Ей только не нравился этот грубоватый разговор об интиме, зачем-то затеянный Зоей, мало интересовали досужие сплетни о том, с кем спит комдив и что у начальника штаба новая пассия… Казалось, не было в гарнизоне офицера, о котором ничего бы не знала словоохотливая повариха. Из ее рассказов получалось, что все мужики, независимо от звания и должности, настоящие кобели, у которых только одно на уме: уложить женщину в койку. А добившись своего, они быстро забывают о красивых обещаниях вечной любви и по сторонам зыркают, как изголодавшиеся хищники, высматривают новую добычу. И эта гонка за удачей ради удовлетворения основного природного инстинкта у многих затягивается на десятилетия, а то и на целую жизнь.

Вдоволь наслушавшись Зойкиных советов, Ире, столько пережившей за этот суматошный день, показалось, что она проваливается в какую-то бездонную яму. Ее, смертельно уставшую, быстро сморил сон.

* * *

– Ты зачем, неверная, осквернила своим присутствием нашу землю? Кто звал тебя сюда?

Ира увидела перед собой пылавшее ненавистью, перекосившееся от злости, помеченное шрамом лицо главаря банды, которое налилось кровью, а острый, словно кинжал, взгляд пронзил ее до мозга костей.

– Если будешь молчать, мы, как барашка, зарежем и зажарим на огне твое сочное молодое мясо. Отвечай же!

Она едва успела уклониться от наповал разящего удара и, закричав в страхе, проснулась.

В комнате никого не было. За окном – непроглядная темень. Зоя, наверное, заночевала у одного из своих кавалеров. Свернувшись калачиком и натянув на себя простыню, гоня прочь дурное привидение, Ира вновь сомкнула веки. Но сон куда-то испарился.

А тут еще за стенкой послышался скрип кровати, продолжавшийся минут десять, затем ее слух уловил чьи-то приглушенные стоны, голоса – мужской и женский. Так вместе с соседями и не смогла уже уснуть, тем более что за окном уже светлело.

* * *

– Проходите, Ирина… э… э…

– Сергеевна.

Начальник политотдела дивизии, решивший лично побеседовать с новой медсестрой агитотряда, был сама любезность. Стройный, поджарый подполковник лет сорока чем-то напоминал Алена Делона, по которому сходили с ума не только французские поклонницы великого актерского таланта, но и советские женщины. Начпо, похоже, любил в дружеской, неторопливой беседе, по только ему одному известной психологической методике узнавать людей. А еще подполковник Сазонов получал, видимо, истинное удовольствие от инструктирования подчиненных – военных и гражданских.

– Вы не просто медсестра, а в какой-то мере еще и политический работник, так как служить будете на передовой невидимого фронта, – объясняя, напустил он высокопарного туману. – Ведь подчас вооруженные до зубов батальоны не могут добиться того, что способен сделать один агитационно-пропагандистский отряд. Я вам не буду сейчас рассказывать о его штатном расписании, специфике работы, сами скоро узнаете. Кстати, через десять минут ко мне на доклад прибудет командир агитотряда майор Михайленко. Посидите, внимательно послушайте, а потом я вас представлю командиру.

Вскоре в дверь постучали, и на пороге кабинета появился высокий, худощавый мужчина лет тридцати.

– Проходите, Анатолий Иванович, и давайте сразу к делу. Что у нас там с клубной машиной? – спросил начпо.

– Стуканул движок, товарищ подполковник. Я в техническую службу уже сделал заявку, но, боюсь, до нас очередь дойдет не скоро.

– Я позвоню, потороплю их. Что наш рафик Сулейман сообщает? Может, есть смысл агитотряду вновь поработать в кишлаках его уезда? Взять с собой побольше муки, риса, сахара, чтобы получилось солидно и красиво. Надо показать афганцам, что «шурави» не мелочатся, когда речь идет о помощи друзьям. Тем самым мы поддержим Сулеймана как представителя центральной власти, председателя местного комитета НДПА (Народно-демократической партии Афганистана. – Авт.). Нам крайне важно, чтобы за ним, а не за муллой, пошли люди. Ну и квалифицированное медицинское обслуживание населения провести само собой… Кстати, знакомьтесь: Ирина Сергеевна – новый медицинский и политический(!), – начпо сделал акцент на этом слове, устремив вверх указательный палец, – работник. Прошу любить и жаловать.

Ира, слегка смутившись, поднялась с места. Она ощутила на себе строгий мужской взгляд майора Михайленко.

Из кабинета они вышли вместе.

– Вам придется еще и частично за врача поработать. Нина Викторовна, наш штатный терапевт, на днях уезжает в отпуск, – «обрадовал» командир.

Узнав, что у его новой подчиненной за спиной никакой практики, только диплом медучилища, не на шутку расстроился. Отпустив крепкое словцо по поводу вечного бардака в военкоматах, уже более миролюбиво молвил:

– Ладно, что теперь возмущаться: будете в боевой обстановке опыта набираться. Потом в Союзе он окажется бесценным.

К предстоящему выезду в кишлаки Баграмской зоны медсестра Кузнецова готовилась так, будто завтра у нее выпускной госэкзамен принимает сам министр здравоохранения. По совету командира она до краев набила медицинскую сумку различными лекарственными препаратами, сверху положила тонометр, перевязочные средства. Каких таблеток не было, дополучила в медпункте. Выданная песочного цвета форма «афганка» пришлась точно по ее стройной фигурке. Нарукавная белая повязка с красным крестом сразу все объясняла. Оружие ей, гражданскому специалисту, не полагалось. Но в колонне, кроме санитарного «УАЗа», двух грузовых «Уралов» с продовольствием, постоянную прописку имел БТР охраны с небольшим десантом, порой усиливаемый еще и БРДМ. Правда, сейчас поездка предстояла недальняя, к тому же в район, контролируемый нашими и правительственными войсками, поэтому майор Михайленко решил обойтись одним бронетранспортером. К тому же язык не поворачивался постоянно просить усиление, когда в боевых частях на счету каждая машина.

За год службы офицер понял, что в Афганистане нет абсолютно безопасных мест. Пару недель назад агитотряд основательно пощипали в каких-то двух десятках километров от Кабула. Хорошо еще, что обошлось одним раненым. Да, они тогда, что называется, случайно нарвались на остатки рассеянной банды, средь бела дня перемещавшейся от столицы на север. В штабе дивизии после доклада Михайленко за головы в недоумении схватились: откуда взялись там «духи», когда накануне после рейда десантников все было основательно «зачищено». Пришлось даже начальнику походного клуба и водителям взять в руки автоматы, чтобы отбиваться. Вот тогда здорово выручил бронетранспортер: без него совсем было бы худо. Прицельным огнем из крупнокалиберного пулемета «броник» уложил обрадовавшихся было моджахедов на землю и не дал им приблизиться на расстояние броска гранаты. Но стоило ему замолчать, как «духи» чуть ли не в атаку пошли. Михайленко отчетливо видел эти перебегавшие, чуть сгорбленные фигурки с чалмами на головах, слышал их злобные крики. От одной мысли, что их немногочисленное и отнюдь не боевое, а агитационно-пропагандистское подразделение разобьют в пух и прах, становилось не по себе. Слава богу, пулеметчику бронетранспортера удалось перезарядить ленту, и спасительный КПВТ вновь как ни в чем не бывало заработал. «Духи» вынуждены были отступить и раствориться в близлежащей «зеленке».

Какой сюрприз ждет агитотряд в этот раз, наверное, и Аллаху неведомо. Сулеймана по телефону предупредили, чтобы к полудню собрал местных жителей на площади самого большого кишлака Алихель. Для чего, разумеется, тоже сказали: теперь дехкане точно придут с детьми, целыми семьями, чтобы побольше получить дармовых продуктов на руки. А именно массовость, как говорит начальник политотдела, наш главный козырь против душманов. В борьбе за умы и сознание людей в ход идут не патроны и гранаты, а совершенно другое оружие: пшеничная мука высшего и первого сорта, рис, соль, сахар – продукты первой необходимости, в которых очень нуждаются многие крестьяне. Ведь испеченная из советской муки лепешка афганцам во стократ дороже и памятнее любой наглядной агитации. Проверено на практике: естественным, востребованным дополнением к продуктовому набору стала культурно-просветительная программа в виде показа с помощью передвижной киноустановки документального или художественного фильма на дари, а также бесплатное медицинское обследование и лечение всех нуждающихся. По этому, уже отшлифованному до мелочей сценарию и работал дивизионный агитационно-пропагандистский отряд.

Ире казалось, что она очутилась на другой планете: ей все было в новинку. Таинственно-загадочной воспринималась сама поездка в неизвестный кишлак, где от нее, девчонки, выпускницы медучилища, ждут помощи совершенно чужие люди, другой веры и национальности. Сумеет ли она хоть немного облегчить их страдания и физическую боль, оправдать надежды? Хорошо, если полученных знаний хватит, а если нет, то к кому за помощью обращаться? Она ведь в одном лице профессор, врач и медсестра. Да, вгонит ее тогда в краску по самые уши командир: это он умеет. Сомнения одолевали Ирину всю дорогу, пока их санитарная машина, иронично именуемая здесь «таблеткой», тряслась в составе небольшой агитационной колонны по пыльным ухабам предгорья. На коленях Иры, как главный боезапас, лежала медицинская сумка.

– Вы в самом деле из Ленинграда? – чтобы нарушить затянувшееся молчание, поинтересовался водитель Юрий Ромашкин.

Этот белоголовый парнишка, за редкий цвет волос и подходящую фамилию получивший в отряде сразу два прозвища – «Блондин» и «Ромашка», понравился Ире с первого взгляда. Немногословный, задумчивый, несуетливый, каким-то основательным, надежным показался он ей. Явно не балаболка-пустомеля, легко дающий и также быстро забывающий обещания, не любитель отпускать сальные шуточки в адрес женщин (ни разу из его уст не слышала даже невинного ругательства). Наоборот, при случае солдат ненавязчиво проявлял уважительное отношение к слабому полу. Всегда первым поздоровается, пропустит вперед, да ту же переднюю дверь «санитарки» не показушно-галантно, а естественно, с доброй улыбкой откроет: садись, мол, сестричка, прокачу. И прокатил бы с огромным удовольствием и, конечно, с ветерком, только не по разбитой афганской дороге, а по ее любимому Невскому проспекту. Вот и «таблетку» снаружи и внутри вымыл и отполировал так, будто не на особое задание в кишлак, а на автовыставку собрался. Ира оценила солдатское старание, но виду не подала.

– А я был в твоем городе на экскурсии, после девятого класса. Может, даже возле твоего дома проходил. Ты не в центре живешь? Нас водили в Эрмитаж, к Медному всаднику, в Петропавловскую крепость, поднимались мы на палубу знаменитой «Авроры». А еще запомнилась мне прогулка по Неве и ночной развод мостов. Удивительное зрелище!

Как далеко сейчас все эти достопримечательности и сам родной город-красавец, по которому она успела уже сильно соскучиться. Особенно по маме с папой, младшему брату, бабушке, подругам. «Они где-то там, в совершенно другом мире. А я зачем-то здесь, в чужой мусульманской стране, на войне». Воспоминания Юры навеяли тоску. И она поспешила сменить тему разговора:

– Интересно, какие из афганок жены, матери? За что больше всего ценят их мужчины: за красоту, хозяйственность, ум, кротость характера?

– Афганки, говорят, действительно красивые, но как проверишь: они же в парандже с головы до пят ходят. А ты смогла бы в сорокаградусную жару в таком наряде прогуливаться? – Юра, хитро улыбнувшись, перевел взгляд с пыльной дороги на нее.

– Нет, это испытание не для меня.

За разговором не заметили, как их небольшая колонна втянулась в кишлак Алихель. Непривычное для славянина, но звучное восточное слово: любопытно, не женское ли имя оно означает?

Традиционным восточным поклоном с приложенной к сердцу правой рукой встречал их Сулейман с членами местного комитета. На площади стояла притихшая людская толпа, и лишь непоседы мальчишки, что-то дружно щебеча на своем языке, как заведенные, носились вокруг урчащей советской техники. Они не впервые встречали «шурави», этого высокого командира уже знали в лицо, наверняка, вновь привезшего им гостинцы. И пусть мулла говорит, что эти подарки не от Аллаха, а от «неверных», поэтому брать их грешно, кто же откажется от бесплатного мешка настоящей белой муки, сытного риса или даже пачки вкусного сахара, когда во многих семьях голодают?!

Сулейман предложил майору Михайленко, как обычно, провести сначала короткий митинг, потому что после раздачи продуктов площадь быстро опустеет. Он же первым и взял слово:

– Уважаемые дехкане! Народно-демократическая партия Афганистана, совершившая апрельскую революцию и с помощью братского Советского Союза строящая новую жизнь, делает все для того, чтобы сделать жизнь простого народа лучше. Вы теперь, а не помещики и баи, десятилетиями притеснявшие и бессовестно эксплуатировавшие ваш труд, хозяева своей судьбы. Отправляйте детей не в медресе, а в открывающиеся в стране школы, пусть учатся грамоте, сами же вступайте в партию, идите служить в армию, органы безопасности, помогайте нам бороться с контрреволюцией, и вместе мы победим.

Никто из отряда, кроме переводчика лейтенанта Набирова, не знал, о чем так страстно и пламенно, как настоящий трибун и повелитель масс, говорит Сулейман. Может, он так же неистово и убедительно ругает Советский Союз и курс Бабрака Кармаля. Но Сулейман – проверенный, свой человек, и советский офицер Михайленко полностью доверяет ему. Более того, считает афганского активиста своим другом. Был у него пару раз дома, пробовал вкусный плов и другие национальные блюда, приготовленные женой Анорой, а это по восточным законам много значит.

Толпа молча выслушала десятиминутную речь партийного активиста. Трудно было понять, какое впечатление произвела она на бедных дехкан. Ирине Кузнецовой показалось, что они восприняли выступление весьма равнодушно, как некий ритуал, а сейчас попросту ждут главного – раздачи привезенных продуктов.

– Кому нездоровится, кто болен, не стесняйтесь, подходите сюда, вам окажут медицинскую помощь, – и Сулейман рукой показал на их «санитарку».

Но местные жители выстроились в длинную очередь к двум «Уралам» с мукой и рисом. Получив по списку причитающиеся продукты и взвалив мешки на плечи, мужчины быстренько, будто боялись, что их отберут назад, уносили добро домой. И лишь в самом конце их пребывания в кишлаке к передвижному медпункту несмело подошла женщина с маленькой девочкой на руках. Едва прикоснувшись к ее лобику, Ирина и без градусника поняла, что у той высокая температура. Послушав дыхание, а оно оказалось нечистым, прерывистым, Ира испугалась за девочку, на ее глазах увядавшую. «У нее, похоже, воспаление легких, причем болезнь прогрессирует. Нужно срочно доставить ее в госпиталь, к нашим врачам». Но когда переводчик объяснил все матери, та истерически запричитала и отрицательно закрутила головой.

– Вы хотите, чтобы она умерла? – в недоумении жестко спросила Кузнецова.

Набиров теперь уже Ире пояснил, что без согласия мужа она ничего не может сделать. Таковы нравы.

– А где ее муж?

– Как я догадался из путаного ответа, в горах. Он душман.

Подошел майор Михайленко с Сулейманом. Вместе обсудили патовую ситуацию. Если ничего не предпринять, девочка может уже к утру умереть. Но даже это не подействовало на афганку, беспомощно рыдавшую.

– Она сказала, что всю ночь будет молиться Аллаху, и тот обязательно спасет дочь.

– Аллах не врач, к тому же он находится очень далеко отсюда, на небесах, – глухо заметил Сулейман на дари и как выход предложил позвать старейшин кишлака. К их мудрому совету женщина обязана прислушаться.

Так и сделали. С горем пополам уговорили мать сесть с ребенком в «таблетку». Юра завел машину. Но ехать одни, без колонны они не имели права. Командир отряда объявил пятиминутную готовность к совершению марша.

Через минут десять колонна тронулась в обратном направлении по той же пыльной ухабистой дороге. Позади осталась половина пути, когда раздался взрыв. На мину наскочил пустой «Урал», возивший в кишлак муку. Водитель не пострадал, отделавшись легкой контузией. А вот левое переднее колесо взрывная волна безжалостно вырвала и отбросила метров на двадцать. Наскочи на смертоносную взрывчатку их беззащитный и маломощный санитарный «уазик», все ехавшие в нем, включая несчастную афганку с ребенком, моментально превратились бы в груз «двести».

У Иры разболелась голова. Ее бросало то в холод, то в жар от одной только мысли об этой страшной случайности, когда твоя жизнь уже тебе не принадлежит, а всецело зависит от того, в скольких сантиметрах от обочины престу пная рука «духовского» минера заложила коварный сюрприз и на каком расстоянии от него прокатится колесо. Майор Михайленко был как грозовая туча, разве что молнии не метал. От злости неизвестно на кого матерился как сапожник. Второй «Урал» взял своего покалеченного собрата на жесткий буксир, и, не застрахованные от повторного подрыва, машины продолжили путь.

Наши врачи спасли жизнь афганской девочке. Она так, наверное, никогда и не узнает, кому, кроме Аллаха, обязана своим чудесным исцелением. Разве что мать, тайком от мужа, обмолвится о своем «грехе», который только в том и заключался, что от безысходности подошла она к советской машине с красным крестом и доверила своего смертельно больного ребенка «неверным»…

* * *

Так, в буднях, незаметно для Иры пролетели две недели. Когда никуда не выезжали, тоже хватало работы. За медпомощью обращались солдаты и офицеры, даже с соседнего разведбата, хотя у них был свой военный врач. Потом Ира раскусила эту маленькую военную хитрость: симпатичная двадцатилетняя девчонка, только приехавшая из Союза, казалась лакомой приманкой для одуревших от войны молодых парней и мужчин, стремившихся при первом удобном случае познакомиться, завязать отношения. Вот и придумывали несуществующие головные и сердечные боли, лишь бы получить аудиенцию у новенькой медсестры. Ира, будучи веселой и общительной, искусно подыгрывала мнимым больным.