Текст книги "Форпост"

Автор книги: Григорий Солонец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Прощание с Дедом Морозом

Семилетний Миша, как и все дети его возраста, верил в Деда Мороза и с нетерпением отсчитывал дни до наступления нового, 1982 года. Мама рассказывала, что Дед Мороз из далекой Лапландии уже выехал на роскошной тройке с бубенцами в их городок с полным мешком подарков для ребятни. А к тем мальчишкам и девчонкам, кто хорошо учится и слушается родителей, он непременно зайдет еще и в гости, чтобы лично поздравить с новогодним праздником.

Миша был уверен, что Дед Мороз обязательно заглянет к ним на огонек еще и потому, что его папа воюет в Афганистане с душманами. Мама говорила, что уже весной он вернется домой, и они вновь будут вместе.

Этим летом папа приезжал в отпуск: загоревший, сильный, правда, по словам бабушки, заметно похудевший. Но это не страшно: на домашнем рационе быстро поправился.

С папой ему было очень весело. Они, не замечая времени, как угорелые носились по квартире, резвились, боролись, играли в войну. А еще ему, мальчишке, очень понравилось путешествовать. Взяв палатку и оседлав велосипеды, они втроем отправились на Голубые озера, где, сколько хотели, купались, ловили рыбу, загорали. Правда, по дороге туда возле гречишного поля на них неожиданно напали пчелы. Глупые, они почему-то приняли их не за беззаботных туристов, а за охотников за дармовым медом. Папа резко увеличил скорость, да так, что у Миши, сидевшего на передней раме велосипеда, засвистел ветер в ушах. Мама безнадежно отстала, и ей, бедной, две пчелки дали меду…

На неделю палатка заменила им квартиру. Оказывается, так здорово дышать, есть, спать на свежем, настоянном на травах воздухе, слышать неугомонный шепот вековых дубов и сосен, охраняющих их сон. Вечерами Миша, не отрывая глаз, любовался звездным небом: сказочно красивым, тихим и загадочным. Кажется, нет в этом бесконечном пространстве свободного сантиметра, где бы ярче или тусклее не горел светлячок. Но что это?!

– Папа, мама, смотрите, звезда упала! – закричал он, малость напугав родителей. Они с улыбкой объяснили сыну, что это оставил след сгоревший в атмосфере метеорит и, по народному поверью, если успеть загадать желание, оно обязательно сбудется.

Миша с нетерпением стал ждать очередного звездопада. У него было одно, самое сокровенное, самое главное желание: чтобы, победив всех душманов, живым и здоровым вернулся с войны его любимый папка. И вскоре, будто по заказу, удивительное явление повторилось, и Мишка успел-таки прошептать свою заветную мечту.

Довольный, уже засыпая, краешком глаза он увидел, как папа нежно целует маму…

А на рассвете, как и договаривались, они отправились на рыбалку. Такого клева еще никогда не было. За какой-то час Миша вытащил с десяток приличных «матросиков»-окуней и три уклейки. У папы улов оказался еще больший. Ох, и вкусная же уха, приготовленная на костре, получилась!

За полгода Миша чуточку подзабыл папины черты лица. Отчетливо помнит только его добрые глаза, пышные усы и симпатичную ямочку на подбородке. Такой он и на фотографиях. Те, сделанные в Афганистане, их всего восемнадцать, аккуратно хранятся в отдельном альбоме. На самом большом снимке – папа в центре со своими солдатами, только вернулся с боевого задания. На другой фотографии он, присев, дружески похлопывает по холке овчарку, нашедшую мину. А здесь он в люке БМП на фоне высоких гор.

В классе только у одного Миши папа военный: так сказала учительница. У него три маленькие звездочки на плечах, он командир роты. Миша, когда вырастет, тоже станет офицером, а может, и генералом. Вот тогда дворовые друзья его еще больше зауважают.

Елку он сам нарядил, пока мама была на дежурстве в больнице. Когда она, уставшая, вернулась с работы, то прямо с порога похвалила сына за проявленную инициативу: «Какой ты молодец!»

– Одна только игрушка случайно разбилась, – нехотя признался он. – Но я свою придумал в виде конфетки с блестящей оберткой. Вроде красиво получилось.

Четверть Миша закончил на одни пятерки, чем тут же порадовал маму. В письме она обязательно сообщит об этой хорошей новости папе. Миша и сам мог бы написать, но пока в грамматике не силен: многовато ошибок делает. Может, в конце зимы соберется с духом и отправит свое письмо в далекий Афганистан.

Интересно, как там отец воюет, скоро уже душманов всех побьет? В горах, конечно, легко спрятаться, но у наших, папа рассказывал, много новых ракет, самолетов и вертолетов есть, они, где хочешь, врага достанут.

Эх, жалко нельзя в Афганистан поехать даже маме. Хоть бы одним глазком взглянуть на горы, живущих там людей и, конечно, побывать в папиной роте, пообщаться с его солдатами. Они, наверное, настоящие герои, не зря отец говорил, что с каждым пошел бы в разведку. Да, он еще совсем мал, первоклашка, но когда подрастет, то уже никто из старшеклассников не посмеет бросить вслед обидное прозвище «шкет».

До Нового года оставалось целых пять дней: быстрее бы уже они пролетели. К счастью, зима выдалась снежной, морозной, так что Миша с друзьями дома не сидел. Рядом с их домом был лесок, а в нем аж три горки, одна пологая, а две покруче. Там и пропадала местная ребятня, оседлавшая лыжи.

Когда друзья увидели на Мишиной руке часы, подаренные папой, толпой ходили следом, чтобы поближе показал. Часы и впрямь стоили такого повышенного внимания: японские, с подсветкой, противоударные, до электронной секунды точные, выносливые. В них можно было даже купаться, падать и прыгать, не опасаясь, что разобьются. А еще он гордился фонариком со встроенным в него миниатюрным радиоприемником и китайским складным ножиком, подобного ни у кого в школе не было.

Длительными, зимними вечерами они с мамой смотрели телевизор, не спеша пили чай с любимым вишневым вареньем, привезенным от бабушки, читали. Миша – свои, детские сказки, а мама – про любовь. Правда, в последнее время она чаще вязала: то теплые носки, то рукавички, а сейчас – симпатичный бело-голубой шарфик – папе в подарок. Он ведь уже через считаные недели вернется домой, вместе с первыми ласточками, которые принесут на своих крыльях весну, и их небольшая квартира наполнится безграничной радостью, семейным теплом и светом. Но это будет в новом году, до наступления которого осталось совсем чуть-чуть, всего двое суток.

…В дверь позвонили.

– Мама, быстрее открывай, это Дед Мороз меня поздравить пришел! – пролепетал Мишка, возбудившийся от одной мысли, что сейчас на пороге он увидит настоящего хозяина далекой Лапландии с полной сумкой подарков. Интересно, что дедушка ему приготовил? Может, большую заводную машину со светящимися фарами или радиоуправляемый самолет? Это было бы просто здорово.

– Извините, мы не ошиблись адресом? Это квартира старшего лейтенанта Ковальчука, а вы его жена? – вежливо уточнил у мамы стоявший на пороге. Нет, не Дед Мороз, а какой-то незнакомый военный дядя в шинели.

Через мгновение произошло то, что Миша никак не ожидал. Его детское сознание не могло постигнуть весь ужас случившегося, и потому истошный, во все горло мамин крик застал его врасплох. Увидев, что мама вовсю рыдает, он, чтобы хоть немного успокоить ее, цепко обхватил талию ручонками и, уткнувшись лицом в юбку, тоже заплакал.

– Нет у нас больше папки, сынок, – сквозь слезы прошептала мама, обессиленно опустив руки на его маленькую голову.

Смысл этих страшных слов отдаленным эхом дошел до него, семилетнего мальчишки, с детской наивностью все еще надеявшегося на какое-то чудо. Но чудеса, видать, и впрямь бывают только в сказке.

Он вновь увидел отца, с усами и ямочкой на подбородке, только глаза у него были закрыты. Может, он просто спит, уставший после дальней дороги? И, никого не спрашивая, Миша в одно мгновение очутился у гроба и со словами «Папка, вставай!» нежно прильнул к лежащему в нем отцу.

После некоторого замешательства мама и военный дядя мягко, но настойчиво отодвинули его чуть в сторонку.

– Иди с ребятами немного погуляй. Потом разберешь елку, – печально сказала мама и вновь заплакала.

А он так старался, впервые наряжая зеленую красавицу! Ох, как некстати она, грациозная и по-праздничному блестящая, пахнущая свежей хвоей, оказалась здесь, в одной комнате с гробом.

– Господи, я до сих пор не могу поверить… Расскажите, как все случилось, – сквозь слезы, чуть слышно попросила мама военного дядю. Он, в задумчивой печали, с трудом подбирал нужные слова:

– Был бой, тяжелый, кровопролитный… Наша рота попала в засаду. «Духов» в том районе втрое больше оказалось, чем мы предполагали. Старший лейтенант Ковальчук приказал мне и еще одному взводному, раненному в руку, с основной группой солдат прорываться к своим, через перевал. А сам с пулеметчиком и еще пятью бойцами остался прикрывать огнем отход роты. Это было единственно верное решение: иначе все бы полегли там.

…Проводить в последний путь погибшего в Афганистане офицера собралось полгородка. Чужие люди, веселыми компаниями отмечавшие Новый год и под вечер возвращавшиеся домой, с недоумением смотрели на траурную процессию, медленно двигавшуюся по центральной улице. Как дико, противоестественно выглядели эти похороны, когда, казалось, сам воздух пропитан праздником, смехом, народным гуляньем, а вокруг эхом разносилось: «С Новым годом! С новым счастьем!» Вот так по чьей-то воле пересеклись параллельные миры, встретились антиподы – горе и радость, жизнь и смерть.

Миша, маленькой мумией застывший в молчании над гробом, ничего этого не слышал и не видел, кроме бледно-желтого отцовского лица, которое так и норовил залепить густой снег. Он словно хотел согреть для покойника промерзшую землю, заботливо разостлав белое пушистое покрывало.

Перед тем как навсегда опуститься гробу с телом в могилу, у него остались самые близкие люди: сын, жена, мать. Миша испугался, увидев, как упала бабушка, будто подкошенная. Со словами «Не отдам!» она мертвой хваткой вцепилась в гроб, и двум здоровым мужикам пришлось основательно напрячься, чтобы освободить ее руки. «О боже, лучше бы ты меня забрал к себе, чем его, молодого, которому жить и жить!» – голосила на все кладбище бабушка.

Мама, кажется, выплакала все слезы. Увидев, что папину медаль и орден кладут в домовину, Миша взглядом попросил оставить их ему, но мама тихо возразила:

– Это не игрушки, а боевые награды, которые принадлежат отцу и больше никому.

Неожиданно грянул воинский салют, заставивший всех на мгновение вздрогнуть, он согнал с верхушек деревьев зевак-ворон. Миша, как велели, по христианскому обычаю бросил три горсти сырой земли на дно могилы, навсегда простившись с родным папой. И заплакал.

С той минуты он перестал верить в новогодние чудеса и сказки. И в Деда Мороза из далекой Лапландии тоже.

«А мы с тобой, брат, из пехоты…»

Как присказку любили повторять эту крылатую фразу из песни солдаты Великой Отечественной войны. Слышал я ее и в горах Гиндукуша. Она была своеобразным паролем, знаком доверия. И хотя царица полей давно уже пересела на колеса и по праву именуется мотопехотой, это выражение, определяющее принадлежность к старейшему роду войск, думаю, жить будет вечно, как и каска, солдатский котелок или фляга.

С командиром батальона 180-го мотострелкового полка майором Сергеем Гузачевым мы познакомились в Панджшере. Поначалу не понравились друг другу. Он мне показался малоразговорчивым и скучным человеком. Как от назойливой мухи отмахнулся от вопросов «приставучего» корреспондента «дивизионки» и попытался было сплавить меня своему замполиту, сославшись на чрезмерную занятость. И это была правда. Я видел, что комбат почему-то все вопросы, включая старшинские, замкнул на себя. До выхода подразделения в горы оставались считаные часы, а еще предстояло решить не одну задачу, в том числе и по тыловому обеспечению мотострелков.

Сухпаек из расчета на пять суток, как и питьевую воду, должны были вот-вот подвезти. С боеприпасами понятно: чем больше с собой в горы их возьмешь, тем тяжелее идти, но зато на душе с этой ношей легче, спокойней.

Экипировку каждого солдата комбат тоже лично проверил, справился о здоровье, настроении.

– Кто чувствует, что не готов к боевой операции, будет обузой товарищам, лучше сразу сделайте шаг вперед, – посоветовал майор Гузачев.

Из строя добровольно никто не вышел, но офицер все же «забраковал» двух солдат. У одного подозрительно желтые оказались глаза (первый признак начинающейся болезни Боткина), другой пытался скрыть потертости ног. Взять корреспондента в горы комбат вначале тоже отказался. Но помогла «протекция» политотдела дивизии, после чего Гузачев нехотя буркнул:

– Идите, если так хочется жизнью рисковать. Только сразу договоримся: никакой самодеятельности там – и его строгий взгляд устремился ввысь, к хорошо видимой вершине, очертаниями напоминающей орлиный клюв.

Поднимались на нее (бронегруппа осталась в долине на связи) средь бела дня. Шли открыто, не таясь. Здесь уже поработала наша артиллерия, накануне прочесали район разведчики. По их данным, один из отрядов Ахмад Шаха частично уничтожен, а уцелевшие «духи», забрав раненых, отошли в глубь Панджшерской горной гряды.

Мотострелковому батальону майора Гузачева предстояло, что называется, добить раненого зверя в собственном логове, обнаружить и ликвидировать схроны с оружием и боеприпасами. Разумеется, не исключалась и свободная охота.

У мирно журчавшего ручья сделали короткий привал. Несколько солдат потянулись было к фляжкам, чтобы наполнить их холодной живительной влагой. Но окрик комбата остановил их:

– Воду из ручья не брать. Пить только свою и то по несколько глотков.

Такие меры предосторожности отнюдь не были лишними. Случалось, «духи» специально отравляли арыки и даже реки. Но если, допустим, тот ручей и был чистым, то сырая ключевая вода разгоряченному организму в жаркий летний день могла принести больше вреда, чем пользы.

Чем выше поднимались, тем чувствительнее обдувал лица свежий ветерок. Он и придавал сил карабкаться вверх. Правда, с каждым часом дышать становилось все труднее, из-за недостатка кислорода сердце срывалось с ритма и, как потревоженная птица, учащенно колотилось в груди.

А теперь представьте, как бы отреагировал организм на полученные сразу пол-литра воды. Он бы пристрастился к ней, как к наркотику. Чем больше человек пил бы, тем сильнее мучила бы его жажда. Опытный комбат Гузачев хорошо это знал. Как и то, сколь опасна и другая крайность – обезвоженный организм. Поэтому и установил жесткое правило: в час – глоток.

Ноги постепенно наливались свинцовой тяжестью, и это при том, что я, как и большинство офицеров и прапорщиков, был обут в легкие, купленные в дукане японские кроссовки. В Союзе такие тогда были в дефиците и в них щеголяли немногие, а здесь эта сугубо спортивная обувь с успехом заменяла тяжелые армейские полуботинки.

Начальство закрывало глаза на эти вольности, как и на нештатные, собственноручно сшитые знаменитые «лифчики» – специальные жилеты с накладными карманами для дополнительных рожков к автомату.

Кроме «Калашникова», на плече у каждого в вещмешке сухпай, боеприпасы, на ремне у пояса – фляга с быстро убывающей водой. Но от этого не легче. Не позавидуешь минометчикам: ствол, двуногу-лафет и опорную плиту они несут по очереди. Ноша тяжелая, но с «малой артиллерией» в горах намного безопасней.

Комбат идет в средине растянувшейся цепочки. Радом, как и положено, связист с включенной на прием радиостанцией, впереди – саперное отделение и головной дозор. Замыкают наш пеший строй один из командиров взводов и несколько физически крепких солдат. Отстающих они подгоняют известным мужским словом, а то и тумаком в спину. Иначе нельзя. Каждый должен идти сам, через кажущееся «не могу».

Когда до вершины (а на нее мы обязаны взойти до захода солнца, чтобы осталось время передохнуть, поужинать и обустроиться на ночлег) остается вроде бы уже недалеко, чувствую, как вместе с застилающим глаза потом убывают последние силы. Слегка кружится голова, немного подташнивает, во рту ощущение железа… Не хватало еще опозориться и стать обузой мотострелкам. Комбат ведь предупреждал.

Словно прочитав мои мысли, майор Гузачев дает долгожданную команду на пятиминутный отдых. Они пролетели мгновенно и снова – вперед, к «орлиному клюву»! По расчетам комбата, идти еще часа полтора. Это только глазам кажется, что до вершины рукой подать, на самом же деле приходится петлять, обходить крутые обрывистые склоны, даже немного спускаться вниз. Хорошо, хоть «духов» не видно и не слышно. На мгновение даже мелькнула мысль: не в милых ли сердцу Карпатах я снова? Замполит батальона, к сожалению, не записал в блокнот его фамилию, «в тему» пошутил: тем, кто окажется в числе первых на вершине, там же напишу ходатайство о награждении знаком «Турист СССР».

– Лучше сразу в сборную страны по альпинизму зачислить всех, а меня на полставки назначить главным тренером, – в тон ему отвечает и впервые слегка улыбается в пышные усы майор Гузачев. И уже в мою сторону кивает: – Вот кто точно напишет о нашем восхождении, так это пресса. В своей газете и в… «Советском спорте».

Сказано было, конечно же, в шутку, для физической и психологической разрядки. А я эту идею всерьез воспринял. И спустя неделю отправил репортаж с места события в Москву, в центральную спортивную газету. И что вы думаете? В конце месяца с минимальной правкой материал напечатали на первой полосе! Надеюсь, в батальоне и в 180-м мотострелковом полку его прочитали.

На ночлег под крупными афганскими звездами, до которых при желании, казалось, рукой можно дотянуться, обустраивались не то чтобы основательно, но и не на скорую руку. На верхней полукруглой площадке диаметром, может, в двадцать шагов расположились часовые и часть батальона, чуть ниже – остальные. Сторожевое охранение на ночь комбат лично выставил и проинструктировал. И только после этого позволил себе немного расслабиться, позвал заместителей и меня на товарищеский ужин. Перед трапезой Гузачев сделал несколько глотков из фляги и молча передал ее мне. Если вы, как и я, подумали, что там был спирт, то ошиблись: комбат угощал… брагой.

– Утоляет жажду. Конфискат, – загадочно добавил он, ничего не объясняя, понимай, как хочешь.

Не знаю как кому, но мне ни столь экзотичный в горах напиток, ни разогретая на огне тушенка не пошли: хотелось одного – побыстрее забыться во сне.

Вместо матраца – сорванные ветки кустарника, под голову вместо подушки положил вещмешок, а одеяло заменила офицерская плащ-накидка. Временным приютом стала расщелина в скале.

Ночью в начале мая в афганских горах отнюдь не жарко.

«Эту бы прохладу да днем», – загадалось желание сквозь сон.

С первыми солнечными лучами батальон был уже на ногах. Ночь прошла спокойно. С помощью сухого спирта подогрели походную еду, попили приготовленный старшиной чай с галетами. И снова в путь. После отдыха, пока не жарко, шагалось сравнительно легко, несмотря на вчерашний многокилометровый марш-бросок.

Где-то через пару часов от дозорных поступил условный сигнал: «Внимание, впереди противник!» С помощью бинокля мы отчетливо увидели в долине трех «духов». Остальные, возможно, находились в доме. Этих бородачей можно было принять за мирных дехкан, если бы они не держали в руках винтовки.

– Автоматным огнем их не достать, далековато. А вот миной на завтрак угостим с удовольствием, – с неподдельным азартом принял решение майор Гузачев.

Минометчики, вчера проклинавшие свою, в буквальном смысле слова тяжелую специальность, живо принялись за дело. И неплохо все рассчитали, мина рванула почти там, куда прицелились.

Мотострелковый батальон – не разведгруппа, поэтому шли открыто, выманивая противника на себя. Но до поры он себя не обнаруживай. Как и мы его «точек» и схронов. А со штаба полка и дивизии уже требовали результатов. Но не будешь же, как о значительном успехе, докладывать о трех контуженных миной «духах». Поэтому комбат и торопил, правда, при этом требовал идти шаг в шаг: от противопехотных мин никто и нигде в Афгане не был застрахован.

Спустились к полноводной и достаточно широкой горной речушке, которую предстояло преодолеть с помощью подручных средств. И вот тут случился первый подрыв, через минуту – второй. Позже выяснилось, как все произошло. Солдат-сапер не заметил замаскированную противопехотную мину и наступил на нее. В результате шоковое состояние и оторвана ступня ноги. Сержант бросился к нему на помощь и сам подорвался. И в это время с противоположного берега началась стрельба.

Похоже, что нас здесь ждали. Завязался бой.

Комбат срочно вышел на связь со штабом дивизии: доложил обстановку, о двух подрывах. А спустя минут десять по радиостанции пришло трагическое известие от действовавшей на левом фланге батальона 7-й роты: погиб ее командир и тоже есть «трехсотые», то бишь раненые. Стало ясно, что без огневой поддержки боевых вертолетов не обойтись. С ними прилетел и «Ми-8».

Задачу батальону, исходя из обстановки, скорректировали. Ему надлежало задержаться в этом районе еще на несколько суток, чтобы как следует прочесать кишлаки. Туда при необходимости подойдет подкрепление.

– Кажется, серьезная каша заваривается, – отчеканил комбат. Мне же тоном, не терпящим возражений, велел возвращаться на «Ми-8» с ранеными в дивизию.

Я подчинился. Тем более что в поход брали с оговоркой: максимум на двое суток.

Вернувшись в Баграм, долго размышлял: а правильно ли я поступил? Понимая всю серьезность обстановки и аргументы комбата, лично отвечавшего за жизнь каждого офицера и солдата, не покидало ощущение, что я немного смалодушничал, не прошел до конца с мотострелками начатый путь. А ведь знаю точно, что, увы, не все они живыми вернулись в полк…