Текст книги "Без названия"

Автор книги: Григорий Глазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– Взаимоуважительные, – Ласкин опять утер лоб. – Но оба держали дистанцию: он, чтобы подчеркнуть свое место, свой авторитет, свою независимость, я – чтобы очертить круг своих неприкасаемых полномочий. Но это не мешало нам при общении.

– Вы часто общались?

– Нет. У него была своя сфера, у меня – своя. Да и нужда, признаться, возникала редко. Я целиком, как и мои предшественники, доверял ему. Так повелось. Я не стал нарушать это, дабы не создавать конфликтную ситуацию.

– А как он был с коллективом?

– Тут сложнее. Никак. Он был самостоятельной планетой со своей орбитой. Все остальные – другая планета. Их гравитации взаимоотталкивались.

– Слишком научно, но понятно: он к коллективу относился снисходительно, коллектив к нему – настороженно-враждебно. Я точно определила?

– Пожалуй, если все упростить. Он был человеком деспотичным. Но это не значит, что его надо было убивать.

– Разумеется... Так что искать кого-либо одного, кто во всем коллективе был его единственным врагом, сложно?

– Вероятно, так.

– Как часто вы бывали в его кабинете, в отделе рукописей, спецфонде?

– Бывал, но не часто. Видите ли, в этом не было необходимости. Во-первых, я доверял ему. Все-таки он проработал там свыше сорока лет. Кроме того был еще один нюанс, инерция так сказать, это во-вторых. И заключалась она в том, что при Советской власти и в первые годы перестройки для спецхрана был особый режим, осуществлялся он КГБ. К этому все привыкли за десятилетия. Потом это перешло в инерцию, своеобразную роль КГБ взял на себя Гилевский.

– Он никогда не изъявлял желания уйти на пенсию?

– Одно время заговаривал об этом со мной. Я не собирался отправлять его на пенсию. Затем разговоры эти вдруг прекратились. Потом возникли опять.

– Когда?

– С момента приближения 100-летия со дня рождения Диомиди и истечения срока запрета вскрывать пакет с личными бумагами Диомиди.

– Да, но пакет этот как бы не существует?

– И тем не менее. Дата-то существует.

– А вы заглядывали в сейф, где он хранился?

– Естественно. Открывал сейф вместе с Гилевским. У него свой ключ, у меня свой, открыть сейф можно только одновременно двумя ключами. Когда открыли, все драгоценности, числящиеся по описи, оказались на месте. Пакета же не было.

– Вы бывали дома у Гилевского?

– Никогда.

– Там много ценных вещей: фарфор, иконы, портреты.

– Это все собрано им. Я понял вас. Гилевский никогда не позволил бы себе даже спичку унести из музея домой.

– А на стороне, скажем, из числа людей, прежде работавших тут, а затем перешедших в Фонд имени Драгоманова, у него не было врагов?

– Возможно, были. Но враг не объявит, что он враг. Тем более объявить себя врагом Гилевского, это выглядело бы и нелепым и в какой-то мере опасным.

– Матвей Данилович, а кто-нибудь незаметно мог пройти в музей около пяти вечера и позже?

– Разве что в толпе. Но, увы, толп у нас не бывает. Много посетителей только в школьные каникулы. Появляется народ в субботу, в воскресенье. А в будние дни пустовато, человек двадцать пять-тридцать за день. Людям нынче не до музеев. Бесплатно лишь для членов Союза художников. А так каждый покупает билет. При входе указатели, где начинаются экспозиции, как расположены. В служебные помещения пройти постороннему почти невозможно дежурная остановит.

– Что ж, Матвей Данилович, кое-что вы мне прояснили. Возможно, нам еще придется встретиться...

Он любезно проводил ее до самого холла внизу, где знакомая уже ей дежурная Настасья Фоминична поднялась со стула при виде начальства и его важной, как она посчитала, гостьи...

По дороге она думала о том, что Щерба, возможно, не одобрит ее пространных рассуждений, ухмыльнется, скажет: "Кира Федоровна, ваши размышления, конечно, изысканы, но для нас они, как скольжение но наждаку – слишком большое трение, а, значит, и торможение. А у нас нет времени на изящные построения. Версия всегда проста, их существует не так много. В какую-нибудь из них укладывается и ваш случай. Жизнеописание же Диомиди река, где вы можете утонуть". Но не было у Киры версии, она ее только искала, она не считала себя, разумеется, мудрее и опытнее Щербы, но иногда думала, что может быть слишком большой опыт своими стереотипами зашоривает, а у менее опытного взгляд свежее. И потому после разговора с директором музея она упрямо вывела для себя формулу: возможно, убийца был чем-то спровоцирован самим Гилевским, что-то такое Гилевский должен был совершить, чтоб довести потенциального убийцу до реального исполнения либо задуманного, либо возникшего спонтанно намерения...

10

"Итак, – думала Кира, – Пестерева Джума нашел и выяснил, что в отпуск Пестерев ушел за две недели до убийства Гилевского, а вот когда уехал путешествовать на байдарке, это еще надо уточнить, день ухода в отпуск и день отъезда могут и не совпадать". Она сидела за столом напротив Скорика, тот листал дело Лаптева, что-то сверял и делал какие-то выписки, видимо, готовился писать обвинительное заключение. Но оба ждали вызванного Вадима Никитича Пестерева.

Оказался он человеком маленького росточка, даже тщедушным, узкокостным, но жилистым. Кира сразу заметила, что он прихрамывает на правую ногу, на которой был ортопедический ботинок. На вид было ему лет тридцать пять-тридцать восемь.

– Вадим Никитич? – поднял голову от бумаг Скорик.

– Я.

– Садитесь. У меня к вам несколько вопросов. Вы хорошо знали Лаптева?

– Знал. Мы вместе когда-то работали.

– Где?

– Я ведь тоже в аэропорту работал. В отделе перевозок.

– А почему ушли оттуда?

– Так. Случилась маленькая неприятность, пришлось.

– Влип ваш Лаптев.

– Знаю. Дурак. Что ж теперь будет?

– Это уж суд решит. Вы с ним часто на бильярде играли?

– Случалось.

– А почему в тот день вы отказались?

– У меня срочная встреча получалась, неожиданно.

– С кем?

– С моим родственником.

– Не с Гилевским ли?

– С ним.

Кира встала из-за стола, подошла сбоку, спросила:

– Какое у вас родство с Гилевским?

– Он троюродный брат моей покойной матери.

– А еще родственники у него есть? – спросил Скорик.

– Нет, я единственный.

– Когда вы видели его в последний раз?

– В апреле.

– А когда узнали, что он убит?

– Только сейчас, когда вернулся. Я ведь даже и на похоронах не был.

– От кого узнали? – спросил Скорик.

– Я выписываю местную газету из-за телепрограммы. За то время, что отсутствовал, мне на почте сохранили несколько штук. Вечером я их просматривал и некролог увидел.

– Как получилось, что Гилевский назначил вам встречу?

– Однажды мы столкнулись на улице. Он сказал, что я ему могу понадобиться, попросил телефон. У меня только служебный, домашнего нет. Я ему дал. Вот он и позвонил, сказал, что хочет со мной поговорить.

– И вы встретились? – спросила Кира.

– Да.

– Какого числа?

– Я ж говорю: в апреле, числа не помню.

– Когда вы уехали на байдарке?

– Двадцать третьего июня.

"Через два дня после убийства", – отметила про себя Кира и спросила:

– Сколько человек вас ушло на байдарках?

– Трое. Я и еще двое ребят, – Пестерев на все вопросы отвечал быстро, лаконично, словно и не заметил, что разговор, начавшийся с Лаптева, незаметно соскользнул к теме Гилевского.

– Эти двое где живут?

– Я отсюда еду к ним в Белоруссию, а оттуда уже вниз по Днепру уходим.

– Значит они постоянно живут в Белоруссии?

– Да.

Скорик и Кира переглянулись.

– Где вы встретились с Гилевским? – спросил Скорик.

– У него.

– В связи с чем он вас вызвал? – спросила Кира.

– Странный разговор был. Мы ведь отношений почти не поддерживали. Раз-два в год я забегал к нему поздравить с днем рождения, под Новый год тоже, на Рождество. Вот и все наши отношения. Что я ему – шофер. Он ведь профессор, ученый.

– Так о чем был разговор? – спросила Кира.

– Он мне говорит: "Я стар, Вадим, мало ли что может случиться. Денег и бриллиантов у меня нет. Но есть приватизированная квартира, а в ней библиотека с уникальными изданиями, которые купит любой музей. Есть коллекция старых икон, им цены нет. Но ты должен будешь мне услужить". "Каким образом?" – спрашиваю. Он говорит: "Ты мне как-то сказал, что у тебя есть в аэропорту приятель-летчик". – "Есть". – "Куда он летает?" – "У него загранрейсы: Канада, Штаты". – "Ты сможешь меня с ним свести?" "Конечно. Но зачем он вам?" – "Когда придет время, узнаешь". Потом он сказал: "Как видишь, я в долгу не останусь, напишу завещание, все тебе оставлю". Вот так поговорили и на этом расстались.

– Он написал завещание? – спросила Кира.

– Не знаю.

– Вы женщину по фамилии Долматова Людмила Леонидовна знаете?

– Нет, первый раз слышу.

– Больше Гилевский вам не звонил? – спросила Кира.

– Позвонил перед тем, как я ушел в отпуск, сказал, что Лаптев ему уже не нужен, но в отношении завещания все остается в силе. Я не стал ему говорить, что Лаптев уже в тюрьме.

– Вас, видимо, вызовут в суд, – сказал Скорик.

– Меня? За что? – не понял Пестерев.

– По делу Лаптева.

– А что от меня толку? Что я знаю?

– В качестве свидетеля.

Пестерев пожал худенькими плечами...

Когда он ушел, Скорик спросил у Киры:

– Вы удовлетворены, Кира Федоровна?

– Да, вполне, спасибо.

– Какое впечатление?

– Очень все гладко. Правда, есть место, где споткнусь. Легко проверить, когда он ушел в отпуск, а вот, когда ушел плавать, – тут дело почти безнадежное: Белоруссия – уже заграница, попробуй разыщи там да допроси его сотоварищей по байдарочному походу.

– На этом поставьте крест, – сказал Скорик. – Я уезжаю в район, если позвонит адвокат Лаптева, скажите, что буду после четырех, – сложив бумаги в сейф, Скорик вышел...

Кира мысленно прокручивала в голове весь рассказ Пестерева. Два обстоятельства просились под вопросительный знак: если Пестерев не врет, то зачем Гилевскому понадобился бортмеханик Лаптев, летающий в загранрейсы? И второе: Лаптев, видимо, был настолько необходим Гилевскому, что он пообещал оставить завещание Пестереву. Оставил ли? Если да, то где оно? Имеется только одно завещание Гилевского – Долматовой. Оно приобщено к делу, и насколько Кира помнит, составлено и оформлено у нотариуса еще в прошлом году. По нему Долматовой завещано то же, что Гилевский обещал и Пестереву. Поскольку оно не аннулировано наследодателем, то получается, что Гилевский врал Пестереву относительно завещания. И тут, сопоставляя даты, Кира подумала, что от знакомства с Лаптевым Гилевский отказался, когда узнал, что приглашен в Америку в качестве официального эксперта. Не должен ли был Лаптев выполнить роль некоего "почтальона"?..

Миновала неделя. Скорик сидел у Щербы.

– Я закончил дело Лаптева, Михаил Михайлович, – сказал Скорик.

– Обвинительное сочинили?

– Почти готово.

– Хорошо закрепили доказательства? – толстым пальцем Щерба почесал в ухе, где кустились рыжеватые волосы. – Смотрите, чтоб нам опять не вернули его из суда.

– Нет, я подчистил все хвосты.

– Как там у Паскаловой?

– Копает.

– Не слишком ли она ограничила круг поисков? – спросил Щерба.

– Метаться ей тоже ни к чему, совсем заблудится. Пусть обойдет весь этот круг, а выйти из него еще успеет. Я ей помог немножко с Пестеревым.

– Есть что-нибудь?

– Мне трудно сказать, я ведь деталей не знаю.

Постучавшись, вошла Паскалова. Щерба поднял голову.

– Новости, – с порога сказала Кира. – У меня сидит Агрба, он только что узнал, что печать на двери квартиры Гилевского сорвана.

– Откуда он узнал?

– Соседи по лестничной площадке увидели, позвонили в милицию.

– Что собираетесь делать?

– Поеду с Агрбой туда.

– У вас ключ от этой двери есть?

– Есть.

– Все там хорошо посмотрите. И "пальцы" постарайтесь найти...

Кира вернулась к себе.

– Поедем туда, Джума?

– Поедем, – Агрба загасил окурок. – Сейчас только позвоню в ЭКО [экспертно-криминалистический отдел в управлении милиции], – он снял телефонную трубку, набрал номер: – Алло!.. Ты, Петя? Чем занят?.. Уважь, на часок ты мне нужен. Можешь?.. Жду тебя возле прокуратуры области, – он опустил трубку, обратился к Кире: – Минуть через пятнадцать подойдет эксперт, возьмем его с собой. Пошли...

Они стояли возле прокуратуры, ждали...

– Может быть, это мальчишки соседские похулиганили, – сказал Джума. Это же для них удовольствие: сорвать бумажную ленточку с запертой двери.

– Может быть, – согласилась Кира. – Ваша жена работает, Джума?

– Ей хватает дома работы с пацанами. И сверхурочно получается. А у вас дети есть?

– Нет.

– С ними тяжко, без них нельзя. Мы, кавказцы, любим детей, и чтоб их много было.

– А родители ваши где?

– В Абхазии, – вздохнул Джума.

– Волнуетесь за них?

– Сейчас там уже спокойней... Муж кто у вас по званию?

– Подполковник. А у вас когда очередное?

– Обещали к зиме...

Так беседуя в сущности ни о чем, они дождались моложавого капитана милиции. Он держал небольшой чемоданчик. Джума представил капитана Кире:

– Петр Фомич Кисляк. Самый лучший эксперт у нас, на глазок определяет, кто сколько чешского пива может выпить.

– Ладно тебе, балабон, – засмеялся капитан. – Куда едем? – спросил он у Киры, понимая, что парадом командует она.

– Не едем, а идем, ножками. Транспорт хоть нам и положен, да никто не спешит давать, – отозвался Джума. – Пошли, тут недалеко.

День перевалил за половину. Жаркое солнце било в застекленный купол мастерской Огановского, на улице было душно, как перед грозой, где-то далеко за домами, над самым горизонтом медленные облака сливались в серую тучу. Но здесь, в мастерской, было прохладно. Все так же в центре высилась глиняная фигура всадника, накрытая мокрыми тряпками, а поверх целлофановой пленкой, в углах стояли и валялись незавершенные работы, эскизные пробы из высохшей глины, гипса, пластилина – фигуры, головы, торсы без голов, кувшины. На огромном столе, на котором впору танцевать какому-нибудь трио, в банках стояли кисти, валялись краски, много листов ватмана с карандашными рисунками: лица, кисти рук, женские обнаженные фигурки, античные головы. Листы эти были сдвинуты небрежно Огановским к краю стола. А посередине его на газете лежало несколько разделанных уже вяленых лещей и стояла батарея пустых, начатых и еще неоткупоренных бутылок пива.

Сам хозяин – Борис Огановский, крупный, ширококостный, сбросив пропотевшую сорочку, сидел обнаженный по пояс в торце стола и разливал пиво в керамические поллитровые кружки собственного изготовления. Алексей Чаусов и Святослав Жадан сидели напротив друг друга, обдирая мякоть с остова леща, жевали и прихлебывали пиво.

– Да скиньте вы рубахи! – сказал Огановский.

– Рубахи пищеварительному процессу не помеха, – засмеялся Жадан. – Ты где достаешь такую рыбу?

– В холодильнике, – весело отозвался Огановский. – Ты что такой мрачный, Алеша? – обратился он к Чаусову.

– Духота замучила. В кабинете просто дышать нечем.

– Купите кондиционер.

– За какие шиши? Это вы, скульпторы, еще что-то можете, да еще кооперативщики: деньги все в стаю сбиваются, а мы, искусствоведы, как? Лег – свернулся, встал – встряхнулся: вот наша жизнь теперь, – ответил Чаусов.

– Зато вы со Славкой кандидаты наук, а я хрен необразованный, подмигнул Огановский Жадану и спросил у него: – Слава, признайся, ты хлопнул Гилевского?

– Нечем было, – засмеялся Жадан. – Следователь, ничего бабенка, тоже норовила это выяснить. Все такими кругами ходила. А я дурочку валял.

– Тебя тоже туда тягали? – спросил Огановский Чаусова.

– А как без меня обойтись. Я же был лучшим другом покойника, хмыкнул Чаусов. – Ты мне скажи лучше, – кивнул он на лист ватмана, где был карандашный рисунок девушки, – откуда достаешь таких натурщиц?

– Их полный город. Надо просто уметь увидеть, раздеть глазами, а сторговаться не проблема. Когда привожу сюда, они уже тут сами раздеваются.

– Как-нибудь пригласил бы на такую, – улыбнулся Жадан.

– Тебе все подай: леща, пива да еще и бабу!

– Ты же у нас человек гостеприимный, – сказал Чаусов.

– Будете хамить – выгоню обоих, – Огановский огромными руками потер широкую грудь, поросшую темными волосами...

В мастерской стало темней, видимо, наползала туча. Но приятелям было все равно. Перебрасываясь фразами, они лакомились лещом и пивом...

Полоска бумаги с печатью действительно была сорвана. Капитан Кисляк достал из кармана лупу, приник к замку, долго рассматривал, затем сказал:

– Замок цел, никто не ковырялся, никаких свежих царапин. Если и открывали дверь, то ключом – родным либо заранее подобранным.

– Но родной ключ у меня, – сказала Кира.

– А разве не могло быть еще одного? – возразил Агрба. – У того же Пестерева или у любовницы Гилевского, как ее там...

– Долматова, – подсказала Кира.

– Во-во! Вроде самые близкие Гилевскому люди.

Кира достала из сумочки ключ, он легко вошел в замок, дверь отворилась, они прошли в квартиру. Их сразу окутала духота давно непроветривавшегося помещения, запах пыли, лежавшей на мебели.

Они начали планомерно осматривать квартиру, стараясь ни к чему не прикасаться. Кира хорошо помнила с момента прежнего посещения, что где висело, лежало, стояло. На первый взгляд все было на прежних местах.

– Ну что? – спросил Агрба.

– Если бы сняли картину, икону, хотя бы одну, или перевесили на другое место, остался бы след на обоях – невыгоревшее место. Фарфор, статуэтки тоже на своих местах – на всем нетронутая пыль, – сказала Кира. – Если бы что-то взяли, остался бы след – отсутствие пыли.

– А "пальчики" все-таки есть, – отозвался Кисляк. Он немного присел у стола и смотрел вдоль его полированной глади. – Кто-то оперся ладошкой о стол, – он открыл чемоданчик, достал порошок, кисточку, пленку и принялся за дело.

– Ладошка маленькая, – закончив все свои манипуляции, сказал капитан Кисляк, – и пальчики узенькие, подростка либо маленького худенького человека, либо дамские.

– Что же это, он или она квартиру вскрыли, вошли, походили, бесстрашно наследили и ничего не взяли? – спросил Агрба. – Не на экскурсию же приходили. Не похоже, чтоб детишки.

– Но что-то же искали здесь, – сказала Кира.

– Значит не ограбление, – отозвался Кисляк.

– Мне пришла в голову такая мыслишка, – произнесла Кира. – А зачем "ему" или "ей" нужно было похищать у самого себя?

– Что вы имеете в виду? – не понял Джума.

– Пестерев сказал мне, что Гилевский обещал ему завещание на всю недвижимость. Так может он и посетил квартиру, посмотреть, чем обладает?

– А ключ у него откуда? – спросил Джума.

– А что если Гилевский дал ему когда-то второй ключ, на всякий случай, вдруг заболеет, мало ли какие непредвиденные обстоятельства мог иметь в виду старый человек, – сказала Кира.

– Тогда надо иметь в виду и его любовницу, Долматову. Ей ведь уже не обещание дал Гилевский, а оставил завещание, – сказал Джума. – Может и ей по какой-то причине захотелось наведаться. Нам-то знать не дано, что у нее в голове, какие мыслишки возникли в связи со случившимся.

Молчавший Кисляк произнес:

– Джума, я тебе уже не нужен?

– Нет, Петя, большое спасибо.

Кисляк, попрощавшись, ушел.

– А может они дуэтом побывали здесь? – спросил Джума. – Пестерев и Долматова. Мы же не знаем, знакомы они или нет, если да, то в каких взаимоотношениях, может у них тут общий интерес. А может этот интерес свел их еще до убийства старика, и они обтяпали это дело? Видите, сколько вариантов. А ответить-то мы не можем ни "да", ни "нет".

– Нужны "пальцы" Пестерева, Джума, – твердо сказала Кира, медленно отметив, что от слов Джумы отмахиваться ей нельзя.

– Постараюсь достать. Он вышел уже на работу. Крутит свою баранку. Я через ГАИ попробую, чтоб с баранки сняли. А вот, как с "пальцами" Долматовой?

– Это я беру на себя. – Они покинули квартиру, снова опечатали дверь и ушли...

Перед приходом Долматовой Кира выложила пачку сигарет и свою зажигалку "Клиппер" на видное место на столе, сказала Скорику:

– Виктор Борисович, я начну с нею разговор, а потом через какое-то время скажу, что мне надо минут на пятнадцать выйти, вы ее займете чем-нибудь?

– Постараюсь, если она разговорчива, – ответил Скорик.

– Она очень следит за своей внешностью, как я поняла. Значит, к интересным мужчинам не безразлична. А вы у нас самый интересный.

– А вы у нас самая льстивая, – засмеялся Скорик. – Хорошо, подыграю...

Если прошлый раз Долматова была одета во все темное, с намеком на траур, то сейчас на ней была более свободная по краскам одежда, но вовсе не броская – хорошее платье в мягких серо-коричневых тонах, изящные туфли без каблуков, в тон ко всему сумочка, а на лице побольше макияжа.

– Садитесь, Людмила Леонидовна, – предложила Кира.

– У вас есть что-нибудь новое? – спросила Долматова.

– Работаем, – ответила Кира. – Людмила Леонидовна, вы знали о том, что у Гилевского есть родственник Пестерев Вадим Никитич?

– Да, даже однажды покойный Модест Станиславович познакомил нас, он, кажется, шофер.

– Вы поддерживали с ним отношения?

– Абсолютно никаких. Я и видела-то его всего один раз.

– И какое он на вас произвел впечатление?

– В сущности никакого.

– А сейчас, после смерти Гилевского, вы виделись с ним?

– Нет.

– Как же так, все-таки он единственный родственник, наследник?

– Я даже не знаю ни его адреса, ни телефона, – смутившись, ответила Долматова. – Разрешите, я закурю, – она потянулась было к сумочке, стоявшей у ножки стула, но Кира любезно пододвинула ей свою пачку сигарет и зажигалку.

– Курите.

Узкими холеными, чуть дрожавшими пальцами Долматова долго извлекала сигарету, затем прикурила. Киру удивило, что у такой крупной женщины столь узкая кисть и тоненькие, как у девочки, пальцы. В это время приоткрылась дверь, заглянувшая секретарша прокурора области сказала писавшему Скорику:

– Виктор Борисович, шеф срочно просит.

Скорик встал, посмотрел выразительно на Киру и развел руками, мол, ничего не поделаешь, вынужден покинуть вас, и вышел. Это нарушало задумку Киры, но она нашла выход из положения, глянула на часы, сказала Долматовой:

– Людмила Леонидовна, извините, мне нужно отлучиться на несколько минут, подождите, пожалуйста, меня в коридоре.

Долматова кивнула, вышла. Кира осторожно двумя пальцами взяла за торцы пачку сигарет и зажигалку, завернула в носовой платок, порылась в бумагах нашла дактокарту с "пальцами", снятыми Кисляком на квартире Гилевского, и заперев кабинет, направилась к Войцеховскому. Тот смотрел по видеомагнитофону какой-то следственный эксперимент – выход на место происшествия вместе с подозреваемым.

– Присаживайтесь, Кира Федоровна, посмотрите наше кино, это, правда, не мультики и не порнушка, но все-таки кино, – сказал Войцеховский.

– Я к вам по срочному делу, Адам Генрихович, – сказала Кира, выручайте.

Он остановил кассету, поднялся из кресла.

– Что стряслось?

– Вы могли бы срочно снять "пальцы" с пачки сигарет и с зажигалки? Кира развернула платок.

– Это уже для нас сверхурочная работа, Кира Федоровна, для этого есть другие службы, – пробурчал Войцеховский, разглядывая лежавшие на ладони Киры пачку "LМ" и зажигалку.

– Очень нужно, именно сейчас, – взмолилась Кира.

– У Скорика за такую услугу я потребовал бы бутылку коньяка. А что с вас возьмешь? Оставляйте.

– А это дактокарта. Потом сравнить надо будет.

– Хорошо, я вам позвоню.

Кира вышла.

– Извините, – сказала она Долматовой, сидевшей на скамье напротив кабинета.

Они вошли, заняли те же места – Кира за столом, Долматова напротив.

– Мы произвели выемку завещания у нотариуса, – сказала Кира. – Так что с получением наследства вам придется подождать до окончания следствия.

– Я не тороплюсь. Слишком деликатный вопрос.

– Вы собираетесь потом встретиться с Пестеревым? Он, единственный родственник, остался как бы обойденным, все завещано вам.

– Я об этом думала. И потом я не знаю, где его искать.

– Я вам дам его телефон... У вас не возникало желания посетить квартиру Гилевского. Все-таки вы прежде там бывали.

– В общем нет, тем более, что она, вероятно, опечатана вами.

– Опечатана. Но кто-то сорвал печать и побывал там. Как думаете, не Пестерев ли?

– Об этом судить не могу, – ответила Долматова, как-то напрягшись.

Это не ускользнуло от Киры, она спросила:

– По-вашему мнению, у Пестерева мог быть второй ключ от квартиры Гилевского?

– Понятия не имею. Возможно.

– А у вас?

– У меня нет, – быстро ответила Долматова...

Задавая разные вопросы, Кира тянула время. Наконец раздался телефонный звонок.

– Слушаю, Паскалова, – Кира сняла трубку.

Звонил Войцеховский:

– Вы одна?

– Нет.

– Понятно. Тогда слушайте. Я сразу увидел, что "пальчики" дамские. Даже не сравнивая с теми, что на дактокарте. Тоненькие папиляры. А когда сравнил – сошлось, с теми, что на дактокарте. Кто у вас сидит? Она?

– Да.

– Сейчас лаборант занесет вам.

– Большое спасибо, Адам Генрихович.

– Благодарность принимаю, – он повесил трубку.

Кира как-то весело взглянула на Долматову, подумала: "Что же ты делала там?"

Лаборант занес тоненькую папку:

– Вам от Адама Генриховича.

– Спасибо, – сказала Кира и уже Долматовой:

– Людмила Леонидовна, если у вас нет ключа от квартиры Гилевского, как же вы туда проникли?

– Но я!..

– Не надо, Людмила Леонидовна, вы там были. И оставили след в виде отпечатков пальцев. Вот, – Кира раскрыла папочку. – Это "пальцы", которые мы нашли в квартире. А это ваши, с моих сигарет и зажигалки. Они идентичны. Человек вы образованный, надеюсь, понимаете, что это неопровержимо.

Долматова кивнула, поникла, опустила голову.

– Вы были там с Пестеревым?

– Нет, одна, – тихо ответила Долматова.

– Как вошли?

– У меня есть второй ключ.

– Откуда он у вас?

– Модест Станиславович дал мне его. Давно. Я иногда приходила туда без него. Убрать, пыль смахнуть. Когда он уезжал в отпуск. А уезжал он на месяц, полтора. В Трускавец или Железноводск, – она говорила волнуясь, короткими фразами.

– Что вам в этот раз понадобилось там?

– В сущности ничего. Просто посмотреть, все ли на месте.

– Вы полагали, что есть некто, кто может вас упредить, проникнуть туда.

– Была такая мысль.

– Кого вы подозреваете?

– Пестерева.

– Подозревали только в этом?

– Не только.

– На основании чего?

– Он же не знал, что все унаследую я.

– Это единственная причина для такого подозрения?

– Пожалуй... Я нарушила закон, сорвав печать?

– А как вы думаете?!

– Что мне теперь будет?

– Ничего вам не будет, – Кира махнула рукой. – Есть факт проникновения, но нет кражи... А ключик вы мне отдайте.

Долматова достала из сумочки ключ.

– Что мне теперь делать? – спросила.

– Занимайтесь своими делами. Всего доброго, Людмила Леонидовна...

Когда Долматова ушла, Кира, повертев в руках свою пачку сигарет и зажигалку, закурила. Она с нетерпением ждала Скорика, чтобы все ему поведать.

11

"Кто-то из них врет – либо Жадан и Чаусов, что были в день и час убийства на выставке мебели, либо Огановский, утверждающий, что был там в это же время", – мысль эта донимала Киру несколько дней, пока она не решила назначить повторную встречу. Начала она с Чаусова. Он пришел в том же костюме, такой же худой, с нервным, несколько осунувшимся, как ей показалось, лицом. Но начала Кира с другого:

– Алексей Ильич, я хочу разобраться в датах, выстроить их последовательно. Вам знакома эта книга, – она показала ему книгу американца Дж. Бэррона "К истории ювелирного дела", изданную в Нью-Йорке в 1960 году.

Он полистал книгу, Кире показалось, что Чаусов побледнел, охрипшим голосом он произнес:

– Я об этой книге не знал... Как же так?.. Как она прошла мимо меня?! Откуда она у вас?

– Я взяла ее в библиотеке Академии наук.

– Боже мой, как она прошла мимо меня?! – повторил он сокрушенно.

– А вот из нее цитата. Сэм Шобб пишет Диомиди: "Вы правы, с оказией передавать письма безопасней и надежней. Я совершенно не согласен с Вами, что Ваши эскизы – мертворожденные дети. Уверен, придет время и появится возможность воплотить эти эскизы в материале. Я об этом думаю..." Письмо это, датированное августом 1947 года, опубликовано в 1960-м. В каком году, по словам Гилевского, он возвратил пакет дочери Диомиди? – спросила Кира.

– В 1965-м, вроде так он говорил.

– Таким образом письмо Шобба опубликовано за пять лет до этого?

– Да.

– В 1966 году вышла книга Гилевского "Сравнительное исследование", т.е. через год после того, как он, по его словам, возвратил пакет дочери Диомиди. Но в книге ни слова о пакете. Хотя автор, казалось бы, должен был хоть как-то упомянуть о нем: либо существуют письма и дневники Диомиди, либо их нет, либо они в музее, либо переданы дочери Диомиди. Никакого упоминания, будто пакета вообще не существовало. В 1971 году по решению обкома сейф был открыт. Пакета там не оказалось. В первых двух изданиях книги профессора Самарина он упоминается, как хранящийся в музее. В третьем, посмертном, которое редактировал Гилевский, этой упоминание исчезло. Вы обращали внимание Гилевского на эту странность?

– Обращал.

– Что он ответил?

– Что Самарин, мол, заблуждался, но из уважения к нему Гилевский не стал настаивать на исправлении, а когда Самарин умер, в третьем издании, дескать, восстановил истину и убрал это заблуждение.

– Как по-вашему, каким образом письмо Сэма Шобба могло попасть к американскому автору до того, как пакет был передан дочери Диомиди.

– У меня есть ответ на эту загадку.

– Какой?

– Пакет никуда не пропадал, не передавался в Фонд имени Драгоманова, не возвращался дочери Диомиди. Он оставался в руках Гилевского.

– Да, но в сейфе его не было, – сказала Кира.

– Мало ли куда он на время мог перепрятать пакет, а потом опять вернуть его в сейф, куда годами никто не заглядывал. Допускаете ли вы, что имея столько лет возможность вскрыть пакет, Гилевский удержался от соблазна? Если еще иметь в виду, что он был помешан на Диомиди.

– Да, но ведь сейф можно открыть только двумя ключами, один из которых у директора музея.

– А вот на эту загадку я ответить не могу, – Чаусов был подавлен скорее всего тем, что он, считавший себя лучшим знатоком публикаций, связанных с именем Диомиди, не имел понятия о книге Дж. Бэррона, вышедшей в Нью-Йорке; и еще, вероятно, вопросом: каким образом письмо Сэма Шобба к Диомиди, которое скорее всего находилось в пакете, попало к американскому автору. Если бы оно хранилось в другом месте, то было бы опубликовано давным-давно, ибо написано еще в 1947 году! И не только опубликовано, но и расцитировано!..

Кира наблюдала за Чаусовым. Он был выбит из колеи, обескуражен. И она подумала, что сейчас самое время приступить к главному.

– Надо кое-что привести в соответствие, Алексей Ильич, – начала Кира. – Первый вопрос: скажем, если вам надо пройти в музей этнографии и художественного промысла, вы покупаете билет?

– Нет. Я много лет там проработал, вахтерша Фоминична меня хорошо знает.

– Значит, если бы вы вошли туда, когда проходило шесть-семь посетителей, она могла и не обратить на вас внимания?

– Скорее всего.