Текст книги "Без названия"

Автор книги: Григорий Глазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

"Что-то я его не видел сегодня в этой тусовке", – подумал Джума, направляясь снова к антикварному и скупочному магазинам. Народу тут поубавилось. Но все еще вертелись. Высмотрев молоденького паренька, видно еще неопытного, хотя и не новичка, судя по тому, как он общался с остальными, Джума подождал, покуда тот отделится, и подошел:

– Привет. "Сладкого" не видел? – спросил.

– Уехал он, – ответил паренек.

– Куда, с чего бы?

– А у тебя что, товар есть?

– Куда, говорю, уехал?

– В Донецкую область. Мать где-то там у него померла.

– Давно уехал?

– На прошлой неделе. Зачем он тебе? – спросил паренек.

– Я привез ему из Америки письмо от дяди-миллионера.

Парень понял, что его разыгрывают, отошел. Покинул это злачное место и Джума: пора было идти на встречу с Паскаловой.

Кира ждала Джуму возле подъезда дома, где жил Гилевский. Рядом стояла немолодая женщина в оранжевой безрукавке – дворничиха. С момента смерти Гилевского в квартиру его никто не входил, хоронили из музея. Паскалова и Джума пришли тогда в музей. Похороны получились какие-то жиденькие, бедные, народу было маловато. На церемонии в музее еще так-сяк, а на кладбище и вовсе негусто. Выяснилось, что никто не знает, есть ли у покойного какие-нибудь родственники – настолько он жил одиноко и замкнуто. Потом задавались вопросом: приглашать ли священника для отпевания, не знали: верующий был Гилевский или нет. Но учитывая его возраст, решили позвать священника из церкви святых Петра и Павла. Суетливый и беспомощный замдиректора Ребров произнес у гроба небольшую скучную речь, отмечая в основном заслуги Гилевского, как ученого, отдавшего музею сорок лет своей жизни. Паскалову тогда поразило, что так мало народу, она поделилась этим с Джумой. Он сказал с присущей ему профессиональной прямотой: "А может он досадил всем?.."

Вот о чем вспомнил Агрба, подходя к Паскаловой. Кира послала дворничиху к соседям, чтоб присутствовали в качестве понятых. Нашлась молодая женщина, врач, сидевшая дома в декрете. Как и предполагала Кира, маленький ключ на связке прочих ключей, найденных у Гилевского, оказался от английского замка на входной двери. Вошли вчетвером. Обдало тяжелым застоявшимся воздухом, из маленькой прихожей ступили в первую комнату. На всем лежала пыль – на полированном столе, небольшом серванте с красивой посудой, на стульях и книжных полках, прикрепленных к стенам дюбелями. Полки были заставлены книгами плотно, без просветов.

– Пожалуйста, стойте в сторонке, ни к чему не прикасайтесь, – сказала Кира дворничихе и беременной женщине, сложившей руки на большом животе. Она прошла вдоль полок, обратила внимание, что никаких новых изданий, собраний сочинений тут не было – в основном книги с потертыми корешками, большинство в мягких обложках, много книг на немецком и французском языках, и все они – по искусству. Осмотрев поверхности стола, полок, стульев Паскалова не нашла ни сантиметра, где бы тронута была пыль. Затем прошли в другую комнату. И тут Паскалова едва не ахнула: стены были завешаны старыми иконами, оригиналами офортов под стеклом в рамочках, картин не было, но висело шесть больших портретов казацких гетьманов. Тоже, видимо, старые работы, о чем свидетельствовали мелкие паутинки-трещинки. В оконном простенке возвышалась орехового дерева горка, за стеклом которой стояли фигурки, вазочки, блюда из мейсенского фарфора. "Как же он не боялся, что его обворуют? – удивилась Паскалова. – Дверь запиралась всего на один хлипкий замок!" Она мало смыслила во всем этом, но понимала, что такой знаток, как Гилевский, едва ли собирал бы то, что не относилось к произведениям искусства...

У противоположной стены стояли диван с бельевой тумбой, узкий платяной шкаф, а в углу, у самого окна, небольшой письменный стол. И всюду нетронутая пыль, не сдвинутые с места вещи. В платяном шкафу на полках лежала невысокая стопка белья, а на вешалках висело несколько не новых сорочек, два ношеных костюма и плащ с залоснившимся воротником.

Кира присела к письменному столу, аккуратно открыла тумбу, ящики. Пока она просматривала бумаги, Джума вышел на кухню. Она была скромна до удивления: маленький шкаф с минимумом посуды, столик, на котором стоял телефон, и газовая двухконфорочная плита. Все было прибрано, чистенько, если опять же не считать пыли. Из кухни Джума направился в прихожую, где на настенной вешалке висело демисезонное пальто. Джума осмотрел его карманы. Они были пусты, лишь в боковом он нащупал клочок бумаги – обрывок странички из настольного календаря. Страничка за восьмое апреля. На бумажке было написано: "Вадим" и номер телефона. Джума сунул клочок бумаги в карман и вернулся в комнату, где Паскалова заканчивала осмотр письменного стола. Бумаг в нем оказалось немного. Большая часть их старые, пожелтевшие странички каких-то музейных справок. Единственное, что привлекло ее внимание, – узкий белый конверт с напечатанным на компьютере по-английски и по-русски адресом Гилевского. В конверте на специальной почтовой бумаге тем же шрифтом – текст по-английски: "Дорогой мистер Гилевский". Понять это Кириного английского хватило. А вот текст осилить не смогла. Стояла дата и подпись: "18 мая. Кевин Шобб". Конверт и письмо Паскалова изъяла. Подошел Джума, наклонился и прошептал:

– Проверьте карманы костюмов.

В ответ она благодарно кивнула, направилась к платяному шкафу. Но в карманах было пусто. Можно было заканчивать, она видела, что понятые уже нетерпеливо переступают с ноги на ногу...

Когда вышли, Кира опечатала квартиру и спросила у беременной женщины:

– Вы хорошо знали Гилевского?

– Нет. Случалось, что по месяцу не встречала его. Он был человеком замкнутым и, пожалуй, не очень любезным. При встрече на лестнице кивнет и пройдет мимо. Все соседи знали, что он существует, работает вроде в каком-то музее, а больше ничего.

Когда, попрощавшись в понятыми, Джума и Кира отошли, Джума протянул ей обрывок календарного листка:

– Возьмите. Тут какой-то телефон записан. Мелочь, а кто знает, что она означает?

– Где вы взяли?

– В прихожей, в кармане пальто.

– Почерк вроде не его. Тут наклон влево...

Они дошли до угла.

– Вы куда сейчас? – спросила Кира. – Я хочу зайти в "Интурист" к переводчикам, письмо показать им. Потом буду в прокуратуре.

– У меня тут недалеко есть один маленький интерес, – ответил Джума. Увидимся в прокуратуре...

В "Интуристе" в сервисном бюро Кира проторчала час: ни переводчицы, ни завбюро не было, ушли с какой-то делегацией. Наконец появилась завбюро и узнав, кто такая Кира и по какой нужде здесь, сказала:

– Учитывая откуда вы, в порядке исключения обещаю вам перевод на завтра и даже бесплатно: у нас теперь все услуги платные. Переводчицы сегодня уже не будет. Вы оставьте мне свой номер телефона. Перевод заверить печатью?

– Можно, – согласилась Кира, и назвав свой служебный номер, вышла...

В субботу Джума снова отправился к скупке и антикварному магазину. "Сладкого" увидел еще издали, узнал, хотя и не видел его очень давно. То же очень бледное лицо, тоненькие усики над улыбчивой губой, так же неопрятно одет, с той же холщовой сумкой в руке. Джума приближался так, чтобы попасть в поле зрения "Сладкого". Затея удалась, тот издали приветственно поднял руку, Джума ответил таким же взмахом и указующе согнул кисть, мол, зайди за угол и сам направился туда, остановился за овощным ларьком. Вскоре появился "Сладкий". Поздоровались.

– Давно не видел тебя. Как поживаешь? – Джума по старой памяти обратился на "ты", хотя было "Сладкому" лет за сорок.

– Как сегодня поживают такие, как я? Уважают закон и живут впроголодь. Мать похоронил, ездил в Макеевку.

– Слышал уже. Прими мои соболезнования.

– Спасибо. Вы случайно здесь или я нужен?

– Нужен. До твоего отъезда в Макеевку тут не появлялся кто-нибудь с интересными предложениями?

– Если действительно с интересными, то никто ничего.

– А залетных не было?

– Приезжал один. Солидный барин.

– Когда это было?

Поразмыслив, "Сладкий" назвал число. Получалось за четыре дня до убийства Гилевского.

– Что он продавал?

– Он не продавал. Интересовался старинной мебелью.

– Ты ему помог?

– Нет. Такие вещи сразу не делаются. Пообещал ему поискать, обменялись адресами, и он уехал.

– Откуда ты знаешь, что он уехал?

– Я провожал его, помогал вещи в вагон внести.

– Он что, был так нагружен?

– Да. Купил сервиз "Мария" на двадцать четыре персоны. "Зеленые мечи", Розентхаль, Бавария.

– Сколько отвалил?

– Не знаю, такие вопросы не задают.

– На руках?

– Нет, в антикварном. Вы скажите, что конкретно вас интересует, так легче будет. Вы же знаете, что я храню конфиденциальную информацию.

– Точно не знаю сам, – признался Джума. – Но что-то музейное. Не мебель, а такое, что можно легко вынести.

– Понятно.

– У тебя ведь клиенты не только покупающие, но и продающие.

– Но я стараюсь иметь дело с людьми достойными, с интеллигенцией, с реставраторами, скульпторами, с научными работниками. Теперь, правда, и нувориши полезли в собиратели. С ними не очень охотно связываюсь. Сегодня он бизнесмен, завтра – в тюрьме. Уж я-то эту публику знаю.

– И сколько у тебя таких клиентов? Человек двадцать-тридцать?

– Да вы что! Те времена давно ушли. У меня человек семь-восемь.

– Списочек дать можешь?

– Это возможно, но при условии... без ссылок на меня.

– Я тебя никогда не подводил.

– Это я ценю... Пишите. – "Сладкий" задумался, Джума вытащил блокнот и ручку. – Член-корреспондент, профессор медицины Бруевич Иван Севастьянович, собирает старинные шахматы и только. Далее. Скульптор Огановский Борис Никитич, собирает восточную резьбу по кости. Художник-реставратор Манукян Давид Ованесович, старые офорты, в основном на библейскую тему. Кандидат искусствоведения, сотрудник Фонда имени Драгоманова Жадан Святослав Юрьевич, интересуется бронзовым литьем, но только до XX века, пианистка, лауреат международных конкурсов Всесвятская Надежда Николаевна, ее интересы ограничены оригиналами нотных записей храмовой музыки XVII-XIX веков. Генерал в отставке Клюев Павел Павлович собиратель старинной мебели. Кандидат искусствоведения, сотрудник Фонда имени Драгоманова Чаусов Алексей Ильич. Собирает все дореволюционные и современные публикации о Фаберже и Диомиди... Ну кто там еще? Ага, Вяльцева Клавдия Васильевна, художник-модельер Дома моделей. Собирает старинные кружева и бисерное шитье. Вот, собственно, и все.

– И находишь для них что-нибудь?

– Редко, но случается. Бруевичу нашел шахматы XVIII века. Вяльцевой кружева у одной старухи. Всесвятской какие-то ноты откопал на складе макулатуры. Это за последние два года.

– Тяжелый у тебя хлеб, – посочувствовал Джума.

– Предложите другой, – усмехнулся "Сладкий".

– Нечего мне, дорогой, тебе предложить... Ладно, спасибо. Ты иди, чтоб нас вместе не видели.

"Сладкий" ушел на свой тяжелый промысел. Выждав какое-то время, Джума снова зашел в конторку к заведующему антикварным магазином. Тот удивленно вскинул глаза.

– Только один вопрос, – поднял руки вверх Джума. – Сервиз на двадцать четыре персоны, с мечами, называется "Мария" – был такой?

– Был. Полторы недели назад ушел. Какой-то приезжий взял.

– Все! Больше вопросов нет, – Джума удалился...

6

Кира понимала, что накапливавшиеся с каждым днем какие-то данные глушат в памяти мелочи, которые могут вообще остаться за пределами ее внимания, пусть даже неизвестно, стоят ли они того, не окажется ли зря потерянным время на их прояснение. А мелочи эти проскакивали в деле, как маленькие искорки, они не давали пищу уму. Кира просто обещала себе вернуться к ним, но каждый день на них накладывались новые, а предыдущие она забывала. Вот почему сейчас решила перечитать весь накопленный в деле материал и свои беглые записи в блокноте, выписать отдельно эти детальки и уже идти по ним, решить сперва с ними, а затем уж двигаться дальше. Листая, она записывала: 1. Анкета для выезда за рубеж в бумагах Гилевского на работе. 2. На формулярной карточке рукой Гилевского: "Второе обязательно на хранение нотариусу". 3. На такой же формулярной карточке его же почерком: "Затея проста по замыслу, сложна по исполнению. Его надо убедить, что мое согласие лишено любых меркантильных помыслов". 4. На обрывке календарной странички написано "Вадим" и номер телефона. 5. Письмо от некоего Кевина Шобба из США. Письмо интригующего содержания, но ни с какой стороны Кира истолковать его не могла. И наконец – 6. Копия докладной на имя директора музея, почему-то подчеркнутая фраза в ней: "Отмечать 100-летие со дня рождения Диомиди безусловно надо. Однако издание юбилейного сборника о нем в университетском издательстве считаю нелепой затеей. Что в нем можно опубликовать, кроме выдумок Чаусова, если у нас _н_и_ч_е_г_о_ не существует? Ни переписки, ни дневников?..

Она отложила ручку, и в это время в кабинет вошел Джума.

– Здрасьте, Кира Федоровна, – сказал он и глянул на пустующий стул Скорика. – А где ваш сосед?

– Уехал в СИЗо.

– Приятное место... У вас новости есть?

– Хочу пока разобраться кое с какими старыми мелочами. А вас попрошу сделать вот что: обойдите нотариальные конторы, их в городе пять, поищите, не оставлял ли там Гилевский на хранение бумагу или бумаги. Затем наведайтесь в городской ОВИР. Надо проверить, не подавал ли Гилевский документы на выезд в какую-нибудь страну по приглашению. Я тем временем попытаюсь выяснить, кто такой "Вадим" и чей телефон записан на обрывке календаря. Не возражаете?

Что он мог сказать ей? Что только и мечтал о таких поручениях, всю ночь не спал, грезил ими. Чудачка баба. Но ответил коротко:

– Сделаю, – затем достал свой блокнот, вырвал страничку, протянул: Здесь списочек солидных собирателей антиквариата. Может понадобится. Я так, на всякий случай составил.

Кира не стала спрашивать, как ему достался список, понимая, что тут могут быть способы, вникать в которые ей не следует, она пробежала глазами список, коротко отметив три фамилии – Чаусов, Жадан и Огановский кандидаты искусствоведения, первые два работают в фонде имени Драгоманова. Где Огановский – неясно. "Надо будет пройтись по всему списку подробней", – заметила она себе, а Джуме сказала:

– Хорошо, Джума, я этим займусь.

– Тогда я побежал, – он спокойно вышел из кабинета.

Спрятав бумаги в сейф, Кира направилась к Войцеховскому, нажала кнопку звонка, загудело запорное устройство, что-то щелкнуло, дверь открылась. Кира все еще с робостью и всякий раз с интересом входила в кабинет криминалистики. Комната Войцеховского находилась в конце коридора. Не сразу привыкла к стендам, развешанным на стенах коридора, где были фотографии с мест происшествия, вещественные доказательства, орудия убийства. Направо и налево шли кабинеты: лаборатория, телеаппаратура, маленький просмотровый зал с небольшим экраном.

Войцеховский разговаривал по телефону, когда она вошла, кивнул ей.

– Садитесь, Кира Федоровна, – сказал, закончив телефонный разговор. С чем поздравить?

– Пока ни с чем.

– Не огорчайтесь. Есть какие-нибудь зацепки?

– Прямых нет.

– Мой совет, по опыту знаю, не упускайте самых малозначительных на первый взгляд мелочей. И еще: многие наши с вами коллеги брезгуют психологией убийств, жуют только факты: отпечатки пальцев, орудие преступления, признательные показания в милицейских протоколах. Вы постарайтесь воспарить над этим, не утоните в этом. И в какой-то раз, когда я спрошу: "С чем поздравить?", вы мне скажете: "Дело закончила. Дописываю обвинительное, через неделю отправлю в суд".

– Бабка моя бывало говорила: "Кабы соловому мерину черную гриву, был бы он буланый", – засмеялась Паскалова.

– Не надо заниматься самоуничтожением. От этого развивается комплекс неполноценности.

– Этим я не страдаю.

– Ну и правильно... Вы к нам на экскурсию? – улыбнулся Войцеховский.

– Увы, по делу. Нет ли у вас возможности узнать на городской телефонной станции, кому принадлежит этот номер телефона? – она протянула ему листок из блокнота.

– Это не проблема, – он снял трубку, позвонил. – Аркадий Петрович у себя?.. Войцеховский из прокуратуры области... Хорошо... Аркадий Петрович? Привет, Войцеховский... Как она, жизнь? Ну и слава Богу... Дельце у меня пустяковое: установить надо, кому принадлежит телефон... – он продиктовал. – Минут через пятнадцать? Жду. – И уже Кире: – Обещал через пятнадцать минут перезвонить. Это начальник абонентного отдела.

– Я буду у себя, – сказала Кира.

– Я вам позвоню...

Позвонил он через полчаса:

– Записывайте, Кира Федоровна: телефон этот принадлежит коммерческому банку "Прима-банк".

– Спасибо...

Через пять минут она уже звонила в банк:

– Будьте добры, мне нужен Вадим, – сказала, когда там отозвался женский голос.

– Какой Вадим?

– У вас что, их несколько?

– А кто спрашивает?

– Знакомая.

– Нет, у нас один драгоценный Вадим Пестерев. Но он уехал на байдарке.

– На какой байдарке?

– Он с друзьями каждое лето уходит на байдарке, когда в отпуске.

– А давно он в отпуске?

– С двадцать третьего июня.

– А когда должен вернуться?

– Слушайте, девушка, что вы мне допрос устроили? – трубку положили.

"Итак, некто Вадим Пестерев, уехал в отпуск через два дня после убийства Гилевского, – механически отметила Кира. – Кто же он, кем работает в банке, почему в кармане пальто Гилевского оказался его номер телефона?.."

Одну за другой Джума обходил нотариальные конторы. И только в четвертой он наткнулся на то, что искал. Старший нотариус, повертев в руках удостоверение Джумы, откровенно сказал:

– Вас только мне не хватало. Вы видели, какая очередь в коридоре?

– Видел. Даже меня к вам пускать не хотели, еле пробился.

– Вам это срочно?

– Конечно, иначе бы просто письменно обратился.

– Хорошо. Можете пойти погулять часок-другой. Это надо искать. Вы ведь даже не знаете, есть ли эта бумага у нас, что за бумага, не знаете, когда сдана нам.

– Я зайду через час-полтора, – покорно согласился Джума, прикидывая, что за это время он успеет сбегать в ОВИР, там будет попроще...

В ОВИРе он прошел сразу к начальнику. Знакомы они не были, но Джума еще с порога достал свое удостоверение и это решило исход дела, потому что начальник, вскинув голову, в упор и недовольно уставился на Джуму, едва тот вошел. Сегодня у него был неприемный день.

– Ты сядь, – сказал он Джуме, выслушав его просьбу, и по внутреннему телефону сказал кому-то: Зайдите ко мне.

Через минуту вошла толстая немолодая женщина в форме майора.

– Валя, поройся у себя, – сказал ей начальник, – поищи Гилевский Модест Станиславович, гостевая поездка. Сдавал ли документы, получил ли и когда?

– Это сейчас нужно? – спросила толстая Валя.

– Да. Это майор Агрба из уголовного розыска, – кивнул он на Джуму.

– Понятно, – Валя вышла.

– Ты себе сиди, майор, а я займусь своими бумагами, – сказал начальник Агрбе, указав на высокие стопки бумаг, паспортов по обе стороны стола.

– Я думал, у нас больше этого добра, – сказал Джума.

– А в приемный день вообще спятить можно. И с каждым надо вежливо, выслушать, осушить слезы... – и он принялся за свои дела, а Джума сидел обок, ждал и тоскливо смотрел в окно, где виднелась верхушка дерева и последний этаж жилого дома.

Ждал он минут сорок, когда вошла Валя и, не глядя на Джуму, доложила начальнику:

– Был такой. Документы по приглашению от некоего Кевина Шобба из США он сдал двенадцатого февраля. Когда они были готовы, послали ему извещение, в мае. Но он пришел и отказался, зря только испортили паспорт. Почему отказался, не помню. Все?

– Спасибо, Валя, – сказал начальник. – Все.

Она вышла.

– Все ясно, – поднялся Джума. – Извини, что отнял время.

Начальник махнул рукой, мол, не ты первый, не ты последний. С этим Джума и удалился...

В нотариальной конторе народу поубавилось – до перерыва оставалось минут двадцать. Старший нотариус пребывал в той же степени любезности, с какой встретил Джуму, но был уже поспокойней, сказал:

– Нашли мы. Гилевский заверил у нас завещание и оставил на хранение. Вот, если угодно познакомиться, – он протянул страничку.

Джума неторопливо читал, чтоб запомнить, ибо понимал, что Паскалову это заинтересует. Прочитав, возвратил нотариусу.

– Будете производить выемку? – спросил нотариус.

– Это уже как следователь решит. Благодарю...

Он шел домой. В прокуратуре был перерыв, Джума не знал, застанет ли Паскалову. Да и есть хотелось. Нади дома не оказалось, ушла куда-то с детьми. Он поочередно открыл крышки кастрюль на плите, полез в холодильник. Нагрел свиные щи с большим куском мяса, на сковородке подогрел вареную фасоль, развел в мисочке польский грибной соус и сел обедать. Во время еды размышлял и пришел к выводу, что в деле Гилевского не очень-то продвинулись, невесело подумал, что еще надо будет отработать восемь фамилий тех коллекционеров, которые дал ему "Сладкий". Восемь человек! Та еще работенка... В коридоре хлопнула дверь, послышались детские голоса. Вернулась Надя.

– У тебя ничего не подгорело на плите? – спросила. – Что-то запах подозрительный.

– Все, что могло сгореть, уже у меня в животе.

Вбежали дети, окружили его.

– Папка пришел!

– У него в животе!

– Па, когда на аттракцион пойдем?..

В СИЗо Скорик ждал, пока приведут Лаптева.

Вошел он в своей аэрофлотской форме. Выбрит, но лицо осунулось, бледен.

Скорик предложил сесть, сказал:

– Я новый следователь по вашему делу. Зовут меня Скорик Виктор Борисович.

Тот молча кивнул.

– Нужно прояснить несколько моментов. Итак, четвертого мая вы посадили в свою машину Олю Земскую?

– Да.

– С какой целью?

– Она попросила подвезти ее в райцентр.

– Зачем?

– Ей надо было сдать деньги в сельпо, а в головном магазине получить товар.

– Вы приехали в райцентр. Что было дальше?

– Мы зашли в головной магазин, я купил себе тюбик крема для бритья.

– Какой?

– "Жиллет".

– И потом?

– Мы попрощались, и я уехал, а она осталась заниматься своими делами.

– Вы что, очень спешили?

– Да. Мне нужно было заехать в отряд. У нас через неделю был рейс в Нью-Йорк. Потом я собирался с приятелем в бильярдную в Дом офицеров.

– В котором часу?

– В пять. Так мы уговорились.

– Вы точно помните, что четвертого мая в головной магазин Рубежного вы заходили с Ольгой Земской и купили там крем для бритья?

– Точно.

– Однако не получается: в тот день ни сельпо, ни головной магазин не работали. Это я проверил сегодня... Как вы объясните это несовпадение?

– Не знаю.

– Вы что, собирались жениться на Ольге?

– Да.

– А вы знали, что она беременна?

– Нет.

– Она могла быть беременна от вас?

– Исключено.

– Значит из Рубежного, попрощавшись с Олей, вы отправились в аэропорт, а затем в бильярдную?

– С бильярдной не получилось. Приятель не смог, у него было какое-то срочное дело.

– Кто этот ваш приятель?

– Вадим Пестеров.

– Чем он занимается?

– Он шофер на инкассаторской машине.

– Итак, вы говорите, что поехали с Земской по ее делам в Рубежное, затем отправились в ресторан, потом повезли ее домой, но по дороге что-то у вас случилось с машиной, уже темнело, вы проголосовав, остановили самосвал, заплатили шоферу, чтоб он довез Земскую до Борщова. Было это в трех километрах от лесопосадки, где затем обнаружили труп Земской. Так?

– Так. Я об этом говорил и предыдущему следователю.

– Не получается, Лаптев: в тот день в Рубежное Земская ехать не собиралась, поскольку знала, что сельпо закрыто и денег она не сдаст. Это, во-первых, а во-вторых, знала, что головной магазин на ревизии, и товар она не получит. Есть этому и еще одно подтверждение: выручка, которую по вашему утверждению она должна была везти в сельпо сдавать, как выяснилось, лежала в целости и сохранности у нее дома.

Лаптев опустил голову.

– У вас есть хороший адвокат, – сказал Скорик. – Можете поведать ему о нашей беседе, – Скорик вызвал конвоира.

Лаптева увели...

Паскалова и Скорик сидели у себя в кабинете, когда вошел Джума. Увидев Скорика, поприветствовал, спросил:

– Ты где пропадал, дорогой?

– По вашей милицейской милости все приходится делать заново. Вы портачите, а мы расхлебываем, – подмигнул Скорик Паскаловой.

– Это не про меня. Правда, Кира Федоровна?

– Еще не знаю, – подхватывая игру, улыбнулась Кира.

– Дай пива, – попросил Джума у Скорика. – Оно у тебя в правой тумбе.

– Смотри, ты действительно сыщик, насквозь видишь. Что, вкусно пообедал?

– Вкусно.

– А пиво заслужил сегодня?

– Если не у тебя персонально, то у прокуратуры вообще – безусловно.

– Так и быть, – Скорик извлек из правой тумбы стола бутылку пива. На.

Джума привычно сдернул крышечку обручальным кольцом, взял стакан, стоявший на сейфе. Выпив, вздохнул, утер губы, уселся возле Паскаловой, спросил:

– Можно закурить?

– В коридоре, – сказал Скорик.

– Да ладно тебе! – Джума все же закурил. – Значит был я и в ОВИРе, и в нотариальных конторах, – обратился он к Паскаловой. – Документы для гостевой поездки в США Гилевский сдавал. В феврале, двенадцатого. Когда они были готовы, он вдруг отказался. Причина неизвестна. В нотариальной конторе номер три имеется его завещание на имя некоей Долматовой Людмилы Леонидовны. Завещано: приватизированная квартира, вся недвижимость, иконы, картины, библиотека. Одним словом – все.

– Почему же он не поехал в Америку? – как бы спросила себя Кира.

Джума пожал плечами.

В это время в кабинет вошла Катя, тихо обратилась к Скорику:

– Витенька, экспертиза готова. Ты обедать придешь?

Паскалова поняла, что это и есть та самая Катя – жена Скорика.

Женщины незаметно, оценивающе оглядели друг друга, прежде, нежели Скорик стал их знакомить. Обе сказали: "Очень приятно".

– Минут через десять я приду, – сказал Скорик.

Ее научно-исследовательская лаборатория судебных экспертиз находилась рядом с прокуратурой, сотрудницы обедали вместе: еду приносили из дому, складывали, кто что принес, в общий котел. Скорик ходил туда обедать, встречали его женщины гостеприимно, подкладывая, как падишаху, самые лучшие и вкусные куски.

Катя направилась к двери, когда она открылась, на пороге возник Щерба.

– Иду по коридору и вдруг слышу милые голоса, дай-ка, думаю, загляну, послушаю, о чем щебечут, – Щерба, держа в руках папку с надписью "Надзорное производство", посторонился, пропуская Катю, прислонился к дверному косяку. – Какие радостные новости, господа? – обратился он сразу к обоим – к Кире и Скорику, затем уточнил: – Что у вас, Виктор Борисович?

– Все врал, врал с косвенной помощью следователя. Я его поймал на лжи. Я почти не сомневаюсь, что это он убил девушку.

– А мотивы?

– Она была беременна. Плел мне, что довез ее до райцентра, там она осталась, а он поспешил сюда, якобы по каким-то делам в авиаотряде, а затем должен был встретиться с приятелем, неким Пестеревым, условились поиграть на бильярде.

– Хорошо, дожимайте его, шеф торопит... Что у вас, Кира Федоровна? спросил Щерба.

– Хотелось бы подвести скромный итог, – сказала Кира.

– Заходите через час ко мне, позовем Войцеховского, послушаем ваши новости, – Щерба вышел.

Едва он вышел, Кира обратилась к Скорику:

– Виктор Борисович, вы только что упомянули фамилию, которая меня заинтересовала, – взволнованно сказала Кира.

– Какая, чья?

– Приятель вашего подследственного – Пестерев?

– Чем этот Пестерев заинтересовал вас?

– Не знаю, этот ли, но в моем тоже возник Пестерев Вадим.

– Забавно... Кто же он, ваш Пестерев?

– Знаю, что работает в банке.

– Тогда это одно и то же лицо. Мой – шофер на инкассаторской машине. В связи с чем у вас возник Пестерев?

– В кармане пальто Гилевского Джума обнаружил обрывок от календаря, там было написано "Вадим" и номер телефона. Войцеховский установил, что это телефон банка. Я позвонила, мне сказали, что у них есть Вадим по фамилии Пестерев. Сейчас в отпуске.

– Надо подумать: кому он нужнее: вам или мне...

Сидели вчетвером в кабинете Щербы: он, Войцеховский, Паскалова, Джума и Скорик.

Докладывала Кира. Она немного нервничала, лицо пошло красными пятнами, время от времени убирала падавшую на глаза прядь волос, утирала пот со лба. Когда закончила, Щерба спросил у Скорика:

– Этот Пестерев вам очень нужен, Виктор Борисович?

– Допрошу, но не думаю, что это изменит ситуацию.

– Тогда отдадим его Кире Федоровне... Вы можете идти, Виктор Борисович, – и Кире: – Вы попытались связаться с Пестеревым?

– Он в отпуске.

– Джума, – обратился Щерба к Агрбе, – надо найти Долматову, которой все завещано. Это очень важный пункт. И тогда уже Кира Федоровна встретится с нею для обстоятельного разговора.

– Кира Федоровна, – подал голос Войцеховский. – Непременно задайте ей вопрос, знала ли она, что Гилевский собирался в Америку и почему не поехал. Человек, к которому наследователь так щедр, судя по завещанию, должен состоять в очень близких отношениях с ним.

Кира согласно кивнула.

– Теперь дальше. Письмо Гилевскому из США от какого-то Кевина Шобба. Прочтите-ка его нам, Кира Федоровна.

Кира взяла перевод, сделанный в "Интуристе":

"Уважаемый мистер Гилевский! Во-первых, посылаю приглашение. Рад буду встретить вас. Во-вторых, то, о чем мы договорились, остается в силе. Все теперь будет зависеть от вас. Я предвижу большой успех, готов вложить в это дело необходимые средства. Форма вашего вклада вам известна. С уважением Кевин Шобб. Филадельфия. 15 января". – Кира умолкла.

– Тут, что ни фраза – загадка. Кто такой Кевин Шобб? В какое "дело" он готов вложить "необходимые средства"? Смотрите: "необходимые"! Это можно понимать, как "любые". Форма же вклада Гилевского, надо понимать, в то же "дело" была Гилевскому известна.

Анкету в ОВИР он сдал почти через месяц после того, как Шобб написал письмо. Шло оно сюда допустим недели три, как минимум. Гилевский сдал документы в ОВИР немедленно, едва получил письмо, – произнес Джума.

Затем почему-то оказался от поездки и вновь согласился после того, как Кевин Шобб выдвинул его в качестве официального эксперта в связи со скандалом на аукционе, – сказала Кира. – Почему? Кто этот Шобб?.. – она развела руками. – Может быть теперь к этому письму логически подверстывается и запись Гилевского на формулярной карточке: "Затея проста по замыслу, сложна по исполнению. Его надо убедить, что мое согласие лишено любых меркантильных помыслов"? – сказала Кира. – Не Шобба ли он собирался убеждать в простоте какой-то их общей затеи, но в сложности ее исполнения?

– В этом есть резон, – заметил Щерба. – Ищите, Кира Федоровна, тут недостающую связку.

– Она может оказаться в самом конце расследования, – засмеялся Джума.

– Ты, пессимист, не нагоняй страхов, – сказал Щерба.

– Теперь персоналии, добытые Агрбой, – продолжала Кира. – Читать?

– Давайте, чего уж тут, пройдемся по всему фронту, – сказал Щерба.

– Это список людей, которые известны человеку Агрбы, маклеру, как собиратели антиквариата. Разумеется, он возможно, не полный, но во всяком случае внушительный. Много их, думаю, в городе быть не может, это не ларешники со "Сникерсами". Итак: профессор медицины Иван Севастьянович Бруевич, собирает только старинные шахматы; скульптор Огановский Борис Никитич – восточная резьба по кости; художник-реставратор Манукян Давид Ованесович – старые офорты, в основном на библейские темы; Жадан Святослав Юрьевич, кандидат искусствоведения, сотрудник Фонда имени Драгоманова интересуется бронзовым литьем до XX века; пианистка, лауреат международных конкурсов Надежда Николаевна Всесвятская – ее интересы ограничены нотами храмовой музыки XVII-XIX веков, понятно, оригиналами; Павел Павлович Клюев, генерал в отставке, собиратель старинной мебели; Чаусов Алексей Ильич собирает дореволюционные и современные публикации о Фаберже и Диомиди, кандидат искусствоведения, сотрудник Фонда имени Драгоманова. И, наконец, Вяльцева Клавдия Васильевна, художник-модельер из Дома моделей, увлечена собиранием старинных кружев и бисерным шитьем, – Кира отложила бумажку.