Текст книги "Гранит"
Автор книги: Григорий Терещенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)
Отсутствовал Лотов недолго.
– В горком вызывают, – сказал он и торопливо пожал руку. – Я пришлю главного инженера. Он покажет производство.
– Одну минутку. Вы сами ведете строительство? – спросил Григоренко.
– Только помогаем.
– Как помогаете? Строит подрядчик или комбинат?
– Подрядчик. Вам главный инженер обо всем расскажет. А мне, извините, пожалуйста, пора ехать.
«Как же так, – размышлял Григоренко. – Для одних комбинатов все строят – от завода до жилых домов. Другие вынуждены строить сами. И все это происходит на однотипных предприятиях, но в разных министерствах. Одни главки более деятельны и добились подрядчиков-строителей. А иные не смогли. Потому и строят сами...»
Главный инженер не спешил.
Пять минут. Десять. Пятнадцать...
Сергею Сергеевичу ничего не оставалось, как начать знакомиться с предприятием без провожатого.
Камнедробильный завод был новый, мощный. И не какой-нибудь середнячок на сто тысяч кубометров щебня в год, а на полмиллиона. На первой операции стояла мощная дробилка ЩКД-7. Работал также и старый завод.
«Ничего себе «трещал план», – усмехнулся Григоренко.– Для таких заводов любой план будет посильным».
В котлован Григоренко спускаться не стал. Остановился у края, посмотрел вниз. Все как на ладони. Два четырехкубовых экскаватора грузили гранит. Три других– стояли. Сергей Сергеевич заметил, что возле одного из них возятся люди, очевидно занимаются профилактикой.
На верхнем и нижнем уступах раскиданы шарошечные бурильные станки. Других станков в карьере не было.
«Сколько техники! Вдвое больше, чем у нас. А план нам придется тянуть на тех машинах, которые имеем в наличии. Но они уже износились, устарели...»
С невеселыми мыслями возвращался Григоренко с Клинского карьера.
Глава вторая
1
Прораба Пентецкого найти на строительстве не просто. Сабит посоветовал Остапу ждать его к началу работы в управлении. Рано утром он обычно сюда заходит. Но сегодня почему-то его не было и здесь.
У Пентецкого не один объект. Строили дом, и не маленький – сорокаквартирный. Строили депо, склады. Прокладывали железнодорожную колею, рыли котлован для камнедробилки...
На строительстве технического склада Остапу сказали, что Пентецкий только что был здесь и, скорей всего, пошел на железнодорожную ветку.
Еще издалека Остап увидел группу парней и девушек, которые возле насыпи окружили седоголового мужчину. Остап подошел к ним и, хотя прораба никогда не видел, сразу узнал – так хорошо обрисовал его Сабит.
Пентецкий размахивал вишневой папкой и, казалось, старался вырваться из окружения. Но на него наседали со всех сторон. Кольцо все суживалось.
– По два рубля за день!.. Видали?.. Кто вам будет работать за такую плату? – слышались выкрики.
Прораб снял очки и запустил пятерню в свою пышную седую шевелюру. Потом развернул папку, долго рылся в ней, достал какую-то бумажку. Поднял ее и стал угрожающе трясти над головой.
– Фонд! Понимаете?.. Фонд зарплаты не позволяет! .. Вам это понятно?
– При чем тут фонд? Платите, что положено!.. Ведь в карьере бурщики по две сотни получают!
Пентецкий вспылил. Бумажка так и запрыгала в руке.
– Иди бурщиком! Кто тебя не пускает!.. Ишь, нашелся!..
Но рабочие не сдавались.
– А сколько простоев?! Разве мы в этом виноваты? .. Я в прошлую получку кассе задолжал! Вот до чего доработались! – Здоровенный юноша сунул прорабу почти под самый нос расчетную книжку.
Пентецкий потер ладонью подбородок, посмотрел поверх очков на ее хозяина, устало отмахнулся:
– Ну ладно, посмотрим. Проверим расчеты... Подправим...
– Тогда – другое дело.
Парни и девушки расступились, начали приниматься за работу.
Пентецкий вытер платком взмокшую шею, вздохнул и тут заметил Остапа.
– Вам чего? – посмотрел неприветливо.
– Я на работу. К вам направили.
– На работу? – голос Пентецкого смягчился. – А выписка из приказа есть?
– Директор к вам послал.
– До этого кем работал?
– Бетонщиком, каменщиком, плотником, подрывником...
– Ого!.. Ну что ж, иди к Самохвалу.
– К Самохвалу? – переспросил пораженный Остап. Эта фамилия всколыхнула всю его душу. – Какому Самохвалу?
– Ну, к бригадиру... Якову Самохвалу... Да вот и он!
К ним подходил невысокий, с виду крепкий парень с невыразительным плоским лицом. Увидев Остапа, остановился. Глаза полезли на лоб.
– Ты?.. Вот не ожидал!.. Неужели к нам на работу?
– На работу, – глухо произнес Остап.
– Ну, тогда здравствуй, – и протянул руку ладонью вверх. Он не всем так подавал руку. Остап знал, что у Самохвала этот жест издавна означал высокое доверие.
Остап не торопился пожать протянутую руку. Какое-то мгновение будто разглядывал ее. И это мгновение показалось Самохвалу нестерпимо долгим. Чувствовалось, что он боялся, вдруг Остап не подаст ему руки.
Остап наконец обменялся рукопожатием. Правда, вяло, без воодушевления. Как с незнакомым.
«Надо же было ему прийти именно сюда, ко мне в бригаду, – подумал Самохвал. – Мало ли предприятий в Днепровске?..»
Попытался улыбнуться, но вместо искренней улыбки получилась вымученная гримаса. Чувствовал он себя неуверенно, не знал, о чем говорить.
– Так, значит, к нам, друже? Это здорово!.. Вот теперь дела пойдут – всем чертят станет тошно!
Остап иронически скривил губы.
– Говоришь – друг?.. А почему ни на одно мое письмо не ответил? Я ведь тебе писал. Почему «Угрюм-реку» не прислал? Я же просил... Друг!.. И про Зою ничего не написал...
– Ты просил? Не помню... А писем я не получал. Сразу же после того случая переехал я сюда, в Днепровск... Зоя там еще оставалась... Ну хорошо, хорошо, я потом все расскажу... А сейчас иди в бригаду. Вон туда – к ребятам на колею...
Остап молча пошел.
Пентецкий посмотрел ему вслед.
– Ты бы его сначала по технике безопасности погонял. И пускай в книге распишется. Случись что-нибудь – отвечай потом.
– Николай Фролович, зачем вы его приняли?
– А что? – Пентецкий насторожился. – Ты его знаешь?
– Знаю... Белошапка только что вернулся после заключения. Я его еще по Комсомольску знаю... Пускай бы шел в горный цех. У нас своих уголовников хватает.
– А за что он сидел? За хулиганство? Или за воровство?
– За убийство!
– За уби-и-йство? – Пентецкий был поражен.– М-м-да... Так вот что это за птица!.. Ну, ты приглядывай за ним, раз он тебе знакомый. Это даже лучше, что он к тебе попал. – Пентецкий снял очки, начал протирать стекла. Это был верный признак, что он сильно нервничает. – Пускай поработает. Не отправлять же его сразу назад... А с Комашко я поговорю.
– Может, все-таки в другую бригаду? А?
– Нет. Если переводить, то совсем со строительства. В другой цех. Понял?.. Тебе лишь бы со своей шеи спихнуть, а на моей пускай остается? Умник какой!
– Да нет... Я что... – замялся Самохвал.
– Сказано – присмотри за ним.
– Ладно.
Пентецкий ушел. Самохвал почесал затылок, плюнул с досадой себе под ноги и стал подниматься на крутую насыпь.
– Тяжелая работа у нас, – сказал, подходя к Остапу, который вместе с Сабитом укладывал шпалы. – Лом, лопата, вибратор...
– Думаешь, я к легкой привык?
– Да ты не сердись... Я к тому говорю, что ты техникум закончил, а в комбинате есть работа и поинтересней...
– Как тебя понимать? Избавиться хочешь?..
– Ну что ты! Работай! Я рад, что тебя в мою бригаду направили. Как-никак друзьями были...
– Дружба дружбой, а ты мне вот что скажи: почему шпалы подбиваете мелким щебнем и гранитным отсевом?
– Каким же еще?
– Каким, каким!.. Крупным надо!
– Так Николай Фролович велел...
– А у самого голова для чего? Через мелкий щебень воздух не проходит. Год, два – и шпалам конец! Сгниют... Я этих шпал знаешь сколько уложил!?
Самохвал оглянулся. Ребята прислушивались к их разговору. «Знаток какой нашелся, – подумал со злостью Самохвал. – Не успел появиться – а уже поучает! Пусть попробует! Обожжется!.. На таком щебне мы уже половину пути уложили. Теперь что же – переделывать? Нет, мелкий щебень легче под шпалы подбивать. И так лежать будут, куда они денутся! Сгниют? Ну и что ж?.. А тебя мы еще обломаем! Не будешь умничать!..» На языке вертелись обидные слова, но он сдержался, так как знал характер Остапа и понимал, что тот говорит правду.
– Пока что будем работать так! Не стоять же нам!.. А я выясню у прораба. – И, круто повернувшись, ушел.
Во время перерыва Остап и Сабит прилегли на доски, которые приятно пахли свежей смолой. Небо было чистое, голубое. Только у горизонта плыли белые облачка. Да вдали, над Днепром, носились быстрокрылые чайки.
Сабит пристально вглядывался в небо.
– Ты что, Сабит, там увидел? Или тоскуешь, «чому ты не сокил», как поется в нашей песне?
– Сокол – якши... Сокол – чудесно!.. Но я думаю про другой...
– О чем же?
– О звездах... Ночью их на это же самый небо – миллион, а сейчас нет. Не видно.
– Потому что светит солнце.
– И там есть много планеты. А на них жизнь... Есть там жизнь, Остап, а?
– Безусловно, есть. Иначе невозможно... Другие, далекие планеты. А на них – какие-то неведомые нам существа. И они, наверно, тоже сейчас строят свои заводы, дома, дороги... И гранитные карьеры у них, возможно, есть...
– Может, у них все просто и красиво? – задумчиво произнес Сабит. – Может, они живут не так, как мы? Без забота, без пота, без мозоль?
– Не думаю. Жизнь везде достается с боя. И повсюду, где живут существа с руками, на их руках всегда есть мозоли...
– Ты правда сказал, – согласился Сабит. – Человек начинался с работы, где он ни есть – на Земле, на Марсе или на всякий другой планета...
Он замолчал, углубленный в свои мысли, и только в его карих раскосых глазах вспыхивали сверкающие искорки.
Остап тоже молчал. Он думал о Самохвале, с которым так неожиданно встретился. Вдруг его взгляд остановился на серых холмах, поднимавшихся огромными верблюжьими горбами вокруг карьера.
– Сабит, что это за горы? Неужели столько грунта вынули во время вскрышных работ?
– Ха, чудак! Какой грунт? Грунт гидропомпа смывает. .. Отходы это. За много-много год гранитный отсев набрался.
– Гранитный отсев?! Но это же ценный строительный материал!.. Из него – и бетон, и асфальтовые дороги... Почему его не промывают? Ведь на поверхности прямо лежит...
– Миллионы кубов в решете как моешь? Это не горсть риса.
– Я и не говорю – в решете. Разве специальных машин нет?
– Значит, нет, если не промывают. Для золото – есть, так то золото! А для гранита нет...
«Для гранита, выходит, нет, – стал, размышлять Остап.– А почему? Разве гранит менее нужен, чем золото? Особенно сейчас. Без него – ни шагу ступить! Дома, мосты, дороги, памятники... Гранит – это великолепная основа любого строительства! Здесь гранитный отсев лежит прямо под небом, как обыкновенный песок. Бери и вывози на стройки! Единственная помеха – он сильно загрязнен. Его надо очистить. Но неужели промыть дороже, чем добывать из карьера? ..»
Белошапка забыл и про Самохвала, и про шпалы, которые сейчас нужно будет укладывать. «Почему это люди иногда у себя под ногами добра не замечают, – думал он, – а углубляются за ним на сотни метров в землю?.. »
2
Директор Днепровского комбината нерудных ископаемых Григоренко сидит за столом в своем кабинете. Перед ним – целая простыня: недельно-суточный график. С одной стороны листа – выполнение плана, а перевернешь – отгрузка.
Григоренко внимательно смотрит ту сторону, где отмечено выполнение плана. Он изучает цифру за цифрой. И всюду отставание. Суточный план дробления, рассчитанный на две смены, не выполнялся и тремя. Что же будет теперь, когда перешли на прежние две смены?.. Сергей Сергеевич задумался.
А в это время по всем цехам и участкам люди говорят только о нем. Обсуждают: что он за человек? Сразу же третью смену отменил. Видно, решительный. С цехами знакомился внимательно, придирчиво. И до всего ему дело. Не торопится, как Комашко... Того люди окрестили «метеором»: прибежит, накричит – и нет его. А кого невзлюбит – берегись! Этот, кажется, совсем не такой...
Внезапно загорелась красная лампочка. Григоренко берет трубку.
– Алло!
Долго и путано что-то объясняет прораб Пентецкий. Григоренко никак не может уловить его мысли и от этого начинает сердиться: «Ну зачем звонит по такому мелочному вопросу? Неужели не может разрешить его сам? Или так уже привык?» Но отвечает сдержанно:
– Николай Фролович, обратитесь к главному инженеру. Вы же знаете, что я со строительством еще не ознакомился.
Положил трубку.
В кабинете тишина. Посетителей стало меньше после того, как он собственноручно на четвертушке ватмана написал: «По вопросам отгрузки обращаться только в отдел поставок». Это объявление Люба вывесила у директорского кабинета.
Вдруг без стука открылась дверь. Сначала появилась седая голова, потом показался среднего роста дедок. Осторожно переступил порог, бережно прикрыл дверь и медленно приблизился к столу. На нем – новая телогрейка, в руке – вылинявшая кепка.
– Здравствуйте. Извиняйте, что потревожил вас.
– Садитесь, пожалуйста. Вы по какому делу?
Однако старик, видимо, садиться не хотел. Переступал с ноги на ногу. От него пахло дымом и свежей весенней землей.
– Шевченко моя фамилия. Тимофей Иванович. Может, слыхали?.. Я тут, почитай, тридцать лет работал бутоломом, гранит шлифовал... Но все одно, вы меня не знаете. А документы дома забыл. Извиняйте старого...
«Значит, он работал вместе с моим отцом, – подумал Григоренко. – Может, тоже стахановцем был... Интересно, зачем ему понадобилось ко мне?»
– Извиняйте меня, – повторил старик.
– Да вы садитесь, пожалуйста. Я слушаю.
– Сына у меня война забрала, – взволнованно начал Шевченко, – а старуху зимой похоронил. Один я как перст.
Он посмотрел в глаза Григоренко, словно раздумывая, стоит ли продолжать разговор или нет. Удостоверившись, что директор смотрит на него доброжелательно, продолжил:
– Крыша на хате совсем прохудилась. Дождь пройдет – так три дня с потолка капает. А сам я уже ничего не могу сделать. Вот соседи и посоветовали: обратись в комбинат...
Старик опустил голову и, как показалось Григоренко, даже покраснел. Видимо, не привык просить... Сидел понуро, словно в забытьи, сжимая кепку в руках.
Григоренко вызвал Любу и приказал пригласить к нему председателя завкома.
Через минуту вошла Оксана Васильевна Марченко, экономист.
– Извините... Но я просил председателя завкома Коваленко.
– Он на трехмесячных курсах.
– Тогда секретаря парторганизации.
– Боровика положили в больницу... Ночью «скорая» отвезла. Придется вам говорить со мной, Сергей Сергеевич,– улыбнулась Оксана Васильевна, и от этого она стала еще более красивой. – Я – заместитель председателя завкома.
– Вот как!.. Простите, я не знал. Садитесь, пожалуйста.
Оксана Васильевна села рядом со стариком. Тонкий запах дорогих духов дошел до Григоренко. Он скользнул взглядом по ее стройной фигуре, по красивому лицу. «До чего же хороша, – подумал невольно. – Каждую черточку лица словно великолепный художник выписал. А какие большие глаза, что так спокойно смотрят из-под густых ресниц! Чудо!.. Под стать ей и прическа. Наверное, немало хлопот доставляет ежедневно! Попробуй-ка за полчаса накрутить такое. Но ничего не скажешь – красиво. Есть у женщины вкус. Есть! И следит за собой. ..»
– Вот заслуженный пенсионер – Тимофей Иванович с просьбой к нам. Крыша у него протекает. Надо бы помочь.
– Почему же вы, Тимофей Иванович, до сих пор молчали, не заходили к нам? – спросила Оксана Васильевна.– Давно бы починили... Конечно, поможем.
– Спасибо вам. Извиняйте старого. – Шевченко поднялся и медленно заковылял к выходу. – Бывайте здоровы!
– Будьте здоровы, Тимофей Иванович. – Голос Оксаны Васильевны прозвучал искренне и тепло.
Уходить она не торопилась. Сидела и уверенно ждала, что директор заговорит с нею. Уже давно – было ей за тридцать – убедилась, что нет мужчины, который не обратил бы внимания на привлекательную и красивую женщину. Потому сидела спокойно, предоставляя инициативу Григоренко. Чувствовала, знала, что произвела на него приятное впечатление.
Григоренко, просмотрев какие-то бумаги на столе, спросил сухо, официально:
– Скажите, пожалуйста, Оксана Васильевна, почему комбинат перешел на новую систему стимулирования? Ведь план не выполняется?!
– Я тоже считаю, что мы поспешили.
– Однако вы не ответили на мой вопрос.
– На него лучше может ответить Комашко.
– Вы тоже должны бы. Вы – экономист.
– Видите ли, в прошлом году мы также не выполнили плана. Но нам дали дробилку СМ-16, и Комашко надеялся на значительный прирост продукции. К тому же он ввел третью смену... Чтобы заинтересовать рабочих, комбинат и был переведен на новую систему стимулирования.
– Ну знаете, такие расчеты – здания на песке... Это ведь волюнтаристский подход к делу. А экономика волюнтаризма не терпит...
– Я согласна с вами... Дробилка уже в январе вышла из строя.
– Вы считаете это основной причиной срыва?
– Возможно... Если бы дробилка работала так, как мы надеялись... Да еще в три смены. Не сомневаюсь что тогда план был бы выполнен. Все подсчеты говорят об этом. Однако наш гранит – порода очень крепкая, не известняк. Вот дробилка и не выдержала.
– Вы за третью смену?
– Нет, в принципе я против нее. При трехсменке не подготовить фронта работ, не отремонтировать как следует технику...
– Вот-вот, вы правильно мыслите... Почему же допустили третью смену?
Оксана Васильевна с нескрываемым удивлением взглянула на Григоренко:
– Разве я решаю такие дела? Директор...
Сергей Сергеевич опустил утомленные глаза, в задумчивости побарабанил пальцами по столу, потом вдруг сказал:
– Вы свободны, Оксана Васильевна. Благодарю за информацию.
Оставшись один, он снова стал просматривать переписку прежнего директора и Комашко с главком.
Вот интересное письмо. Директор просил установить в комбинате мощную дробилку ЩКД-8, поскольку дробилки СМ-16 малопроизводительны, обладают небольшим запасом прочности и от местного гранита, для разрушения которого необходимо усилие почти две тонны на квадратный сантиметр, беспрерывно ломаются.
Правильно требовал директор! Григоренко вспомнил, что сам видел на камнедробильном заводе целое кладбище этих маломощных дробилок. А те три, что пока еще работают, все в шрамах от сварки. Как говорится, на ладан дышат.
Интересно, что же ответил главк?
Быстро перелистал подшивку. Нашел. И не поверил своим глазам. Главк отказал. Рекомендовал «...улучшить организацию труда». Подписал за начальника отдела какой-то Соловушкин. Гм, побывал ли хотя бы раз этот Соловушкин здесь, на комбинате? Видел ли, что здесь творится?
Вот новая директива: «Посылать в командировку директоров и главных инженеров комбинатов без разрешения начальника главка запрещаю». Что ж, не будем ездить... Ну, а если позарез понадобится – неужели надо обращаться в Москву?
А это что? «С первого января следующего года весь амортизационный фонд перечислять в главк». Странно! На какие же средства комбинат будет приобретать новое оборудование?
В дверь постучали. В кабинет вкатился низенький толстяк в белом халате. Он мелкими шажками подбежал к столу, протянул руку:
– Буфетчик Капля, Максим Данилович.
Вид у него был мрачный, почти трагичный.
– Что же это будет, товарищ Григоренко?! – выкрикнул он, как только ухватил руку директора.
– О чем вы?
– Как о чем? Вы меня еще спрашиваете?! Ведь это для меня полная катастрофа! Да разве только для меня – для всей нашей торговли!
– Вы заблуждаетесь, если думаете, что из всего этого я что-нибудь понял.
– Я заблуждаюсь?.. Если бы я заблуждался, то давно бы сидел не в буфете, а совсем в другом месте! Я систематически перевыполняю план! Я – передовик торговли! Да-да, я все время был передовиком!.. А теперь? Теперь я покачусь вниз! В настоящую пропасть, если хотите знать!
– Да скажите толком, в чем дело, – рассердился Григоренко.
– Как в чем дело! Вы запретили продавать водку! Только сухое вино! Да и то в строго обозначенные часы! Сухое!.. – Он саркастически хмыкнул. – Да разве это торговля? Вы хотите выполнять план, а я, по-вашему, не хочу? Разве я могу в таких условиях внести свой посильный вклад в государственный бюджет? Ведь главная статья дохода – водка! А вино – ффу!.. Кто его пьет? Рабочему человеку водочку подавай! А вы запрещаете даже завозить ее на территорию комбината!
– Запрещаю. Категорически! Вы знакомы с постановлением правительства?
– Постановление, постановление... А план? Пускай, по-вашему, горит?.. Нет, я тут торговать не буду! Немедленно закрою свой буфет и открою его в другом месте! Я поставлю вопрос о нерентабельности...
Григоренко усмехнулся:
– Так уж и закроете!.. В случае чего, откроем без вас!.. Вы лучше завезите побольше ходовых продуктов. Минеральной воды, сухого вина, можно пива...
– А коньяк? – оживился Капля.
– Можно и коньяк. Иногда граммов сто с удовольствием могу выпить... Если, конечно, очень захочется.
– Да, с коньяком не разгуляешься, – вновь помрачнел Капля.
– Так это же чудесно!.. Зато он всегда будет!.. Идите и торгуйте. До свидания!
– Всего хорошего, товарищ директор. – Капля протянул руку. – Так я ловлю вас на слове – хотя бы сто граммов коньячку выпейте у меня.
И он выкатился из кабинета.
«Вот еще одна из причин, почему комбинат не выполняет план, – подумал Григоренко. – Этот Капля – находка для слабовольных! И где? На территории комбината. Нет, так не пойдет! Постановление правительства очень своевременно!..»
3
Оксана повернула за угол и оказалась на своей улице. Шла медленно. В последнее время она всегда с тяжелым сердцем возвращалась домой. Если бы не дочка, не задумываясь ушла куда глаза глядят. Бросила бы все – и работу, и квартиру, и мужа...
Мысль о муже вызвала брезгливую гримасу на ее усталом лице. Никогда не думала, что можно так возненавидеть человека, с которым прожила почти шесть лет!
Вот и ее дом за дощатым забором. Калитка открылась с натужным скрипом. Второй этаж. Три коротких звонка. Никто не открывает. Она порылась в сумочке, нашла ключи, открыла дверь.
Скрипнула под ногами половица.
Первое, что бросилось Оксане в глаза, – стол. На нем недопитая бутылка портвейна, куски черного хлеба, огрызки вареной колбасы, луковица.
Муж лежал на тахте и громко храпел. Пиджак, сорочка, кепка и туфли в беспорядке валялись на полу.
Верочка свернулась калачиком в широком кресле. На розовом нежном личике ребенка – блаженная улыбка.
Оксана на миг замерла. Потом безутешно разрыдалась. Тяжело опустилась на табуретку и закрыла лицо руками. Отчаяние и безысходность терзали сердце. Ну чем она заслужила такую участь? И это она, самая красивая девушка института! Подружки предсказывали ей безоблачное счастье – умного, порядочного и красивого мужа, семейное согласие, прелестных детей.
Где все это? Где? Тот, которого любила, выбрал другую. С горя она пошла за того, кто первым сделал ей предложение. И вот тебе на!.. Нашла счастье, нечего сказать!..
С неприязнью взглянула на мужа, нелепо раскинувшегося на тахте, и бросилась к дочке, стала будить ее.
– Верочка, милая, проснись! Проснись, деточка!
Девочка не просыпалась.
Оксана Васильевна подняла расслабленное тельце, раздела спящую дочку, перенесла в маленькую кроватку, стоявшую в спальне. Сама же, распахнув окно и облокотившись на подоконник, невидящим взглядом уставилась в синеватые весенние сумерки.
«Что делать? Боже, что делать?.. Взять дочку, бросить все – и выехать так, чтобы никто и не знал. Или выгнать этого пьянчугу ко всем чертям?.. Да разве выгонишь? Будет приходить и, как уже не раз было, плакать пьяными слезами и, взяв на руки дочку, клясться... Перед людьми стыдно... А годы-то идут, летят как осенние тучи... И молодость уходит... Нет, так больше жить нельзя!.. Почему должна я терпеть такую муку?.. Чем провинилась я, что не встретился мне мужчина, которого любила бы, уважала? Разве мало есть хороших на свете? Таких, как... Григоренко, например...»
Мысленно представила себе нового директора. Умный, волевой, сильный. Не красавец, правда. Но разве это главное для мужчины? Вот такого она может полюбить! Ради него пошла бы на край света!.. А этот?.. Пьяница, ничтожество! И вспоминать тошно!
Отошла от окна, остановилась у двери. С ненавистью посмотрела на пьяного мужа, который, полуоткрыв рот, что-то бормотал в полузабытьи...
4
Григоренко поехал на строительство вместе с главным инженером.
Остановились возле корпуса первичного дробления. Собственно говоря, никакого корпуса и в помине не было. Одни котлованы да рвы, поросшие молодым бурьяном.
– Работать здесь опасно, – пояснил Комашко.– Снаряды остались, с войны... Саперов надо вызывать, чтобы обнаружили их и обезвредили.
– Какие же перспективы строительства этого корпуса?
– В прошлом году мы истратили двадцать тысяч рублей на котлован. На этот год отпущено пятьдесят тысяч.
– Мало. Нужно установить дробилку ЩКД-8. Только тогда сможем выбраться из прорыва.
– Вы так думаете? Эту дробилку сняли с поставки. Да и карьер к работе с ней не готов. Если установим ЩКД, план сразу же увеличат процентов на пятьдесят. А то и на все сто! Где мы гранит возьмем? Карьер и сейчас отстает. У нас всего один буровой станок. У соседей же – на Клинском карьере – шесть!
– Сами виноваты. Они, видимо, больше заботились. .. И долго мы будем работать на слабосильных СМ-16?
– Видите ли, какое дело, – замялся Комашко.– Буду с вами откровенен, ведь работать нам вместе...
– Слушаю вас внимательно.
– По пану и кожушок... Пока у нас дробилки небольшой мощности, то и план нам дают соответственный. Не такой большой.
– Однако он тоже не выполняется.
– Новая дробилка подкузьмила. Сразу по швам расползлась. Виноват начальник цеха Драч. Говорил я ему, поставь сразу бронехомуты! Не послушал. Теперь, что ни смена, – сваривают. Получим новые – закуем в броню. Тогда не подведут.
Григоренко ничего не ответил и направился к машине.
– Поедем, Арнольд Иванович, к магазину.
Магазина тоже еще не было. Только котлован под фундамент вырыли. Люди сидели без дела. Не подвезли бутового камня, хотя в карьере его сколько угодно.
– Прораб был? – спросил Григоренко у рабочих.
Никто не встал, не подошел.
– Был. Бригадира прихватил с собой, только их и видели, – пробурчал кто-то.
– Ну, я ему шею намылю! – вскипел Комашко.– Камня и того не подвез!.. Разве это работа?
«Странно, – думал тем временем Григоренко. – Никто не обратился ни с чем, полное равнодушие. Почему такая инертность? .. Ведь везде на других предприятиях, стоит только появиться директору, его мигом окружают, спрашивают, требуют, жалуются... А здесь... Не подвезли материала – сидят себе преспокойно, подвезут – начнут работать».
На строительстве депо прораба тоже не было.
– Словно в воду канул, – удивлялся Комашко.– Мы за ним, а он от нас... Но зато бригадир у него толковый. А вот и он.
Самохвал подошел, вытянулся по-военному.
– Добрый день, – поздоровался с ним Григоренко. – Расскажите, как у вас идут дела?
– Как видите, работаем, – Самохвал удовлетворенно указал рукой.
Несколько плотников сбивали щиты и устанавливали опалубку. Арматурщики тянули железные прутья. Две девушки спускали по лотку бетон в тачки, парни катили эти тачки к месту укладки. Людей было немного, все заняты... Но... «Как в старой кинохронике, – подумал Григоренко. – Строительство тридцатых годов... Никакой механизации, специализации. Одни лопаты, тачки, лотки...»
– Наряды у вас есть? Аккордные наряды.
– Нет.
– Почему?
– Нельзя. Перерасход будет.
– Перерасход?.. Поясните, пожалуйста.
– Ну, скажем, не подвезли бетон. Я обязан бетонщику другую работу обеспечить. Да он и сам потребует... А где я ему эту работу возьму? И как платить буду?..
– Следовательно, вам все равно, – перебил его директор, – сидят рабочие или работают!..
– Ну, как сказать...
– У вас же нормы на тачки рассчитаны? На носилки... Как же вы укладываетесь в фонд заработной платы?
– Сами строим, сами и принимаем. В этом вся арифметика. Иначе, конечно, погорели бы. А так – все равно одно предприятие. Там отрежем – тут добавим.
– Значит, случается, на вас работают другие?
– Бывает и так...
– Наряды вам придется выдавать, товарищ бригадир! – строго произнес Григоренко и обратился к Комашко: – В других бригадах тоже нет нарядов?
– Наверно, нет, – уныло ответил Комашко, вытирая белоснежным платком вспотевшую лысину.
«Как же они здесь работают, черт побери! – подумал Григоренко. – Надо перестраиваться. И немедленно!»
5
У самого здания управления Григоренко остановила женщина лет сорока пяти – пятидесяти. Дородная, с целей копной волос на голове. Густо накрашенная. Видимо, специально его ожидала: быстро поднялась со скамейки, подала руку. Пожалуй, даже не подала, а поймала его руку и не выпускала.
– Здравствуйте, Сергей Сергеевич! С приездом вас!
«Кто это? – пытался вспомнить Григоренко. – Я, кажется, ее никогда раньше не видел».
– Говорю я Арнольду Ивановичу – пригласи, – затараторила женщина. – А он – вот, мол, приедет его семья, тогда пригласим... Нет, думаю, как это можно, не пригласить начальника, ведь вместе работать придется!
«Значит, это – мать Комашко или, может, теща? .. – раздумывал Григоренко. – Нет, должно быть, его мать».
А та не унималась:
– Я и говорю ему, если нет квартиры, пускай к нам пока привозит семью... Места всем хватит.
– Простите, как вас звать?
– Юлия Варфоломеевна, – женщина ненадолго отпустила его руку.
– Видите ли, Юлия Варфоломеевна, у меня жены нет. А дочка у бабушки. То есть у моей матери.
– Ах... дочка. У вас есть дочка, а жены нет. Бывает... Бывает... – по-своему истолковала Юлия Варфоломеевна слова Григоренко. Слащавое выражение исчезло с ее лица, и оно теперь приняло печальный и сочувственный вид.
– Вы не так меня поняли. Моя жена умерла...
– Умерла! – воскликнула Юлия Варфоломеевна.– Ай-ай-ай, от чего же, голубчик вы мой?
«Зачем ей все это? Вот привязалась! – досадовал Григоренко. – И я хорош – первому встречному рассказываю!»
Однако, сдерживая нараставшее раздражение, пояснил:
– Попала в аварию...
– Ай-ай-ай, надо же... Значит, дочка у вашей мамы. .. Так вы к нам переходите, на квартиру. Пока свою получите. И дочку забирайте. Она большая?
– Школьница. Первый класс закончила.
– Вот и хорошо... А пока, Сергей Сергеевич, пожалуйста, навестите нас. Будем очень рады.
– Как-нибудь загляну.
– Нет, нет, не как-нибудь. Сегодня же и приходите. Обещаете?!
Она снова поймала руку директора.
– Сегодня не могу. А завтра – обещаю.
– Вот и чудесно, – сразу же успокоилась Юлия Варфоломеевна. – Не подведите же, голубчик!
«Почему приглашает мать, а не сам Комашко?» – удивился Григоренко, прощаясь с Юлией Варфоломеевной.
6
Перед обедом Самохвал подошел к Белошапке и Сабиту.
– Хлопцы, есть работа...– Он хитро улыбнулся.– Поедете к главному инженеру, поправите ограду. Кирпич, цемент подкину машиной... Сделайте как следует! На уровне!
