Текст книги "Гранит"
Автор книги: Григорий Терещенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)
– Ах ты дрянь такая! – закричал он ей вслед.– Мы с тобой еще рассчитаемся!
Зоя появилась на пороге дома взволнованная, со слезами на щеках.
– Что случилось? – удивился дядька. – Чего так быстро?
– Он... он приставал ко мне... Я его укусила...
– Ну, захмелел мужчина. Ничего тебе не сделалось бы... Да ты знаешь, что это за человек?! Сейчас же догони и извинись!
– Ни за что!
Тяжелая рука схватила ее за ворот пальто и вытолкнула в черноту морозной ночи.
Над головой ярко светилась красноватая звезда. Зоя быстро замерзла.
«Пойду ночевать к подруге...» – решила она и постучала в окно соседского дома. Ей открыли. Соседка напоила горячим чаем, уложила спать вместе с дочкой. А утром принесла Зое записку и отдала, виновато улыбаясь:
– Вот... бегала к твоим...
Тетка писала: «Зоя, не дури, возвращайся домой».
Но Зоя не вернулась. Она пошла в горком комсомола и попросила направить ее в профессионально-техническое училище...
...Зоя шла в контору управления и вспоминала свое детство. Слова Комашко все не выходили из головы. «А что, если правда, как быть тогда?! Может, Остап на словах простил, а в душе... Нет, Остап не Арнольд. Он простил. Он же честный человек!»
Зоя не представляла теперь свою жизнь без Остапа.
6
За столом президиума в центре сидела секретарь комсомольского бюро Люба Зинченко. Рядом с ней Григоренко, чуть подальше – Остап Белошапка...
Сабит примостился в последнем ряду. Но и там, над всеми головами, виднелся его черный, как смола, ежик.
Люба, открывая собрание, не могла справиться с волнением. Вроде и не робкого десятка, а вот поди ж ты...
– Товарищи! По поручению городского комитета комсомола, – произнесла она дрогнувшим голосом,– вручаю Сабиту Нариманову комсомольский билет на вечное хранение.
Сабит подошел.
Люба подала ему билет, как положено – пожала руку и добавила:
– То есть на всю жизнь.
У Григоренко даже комок к горлу подступил. Так все вышло и торжественно и просто. Удивительные это слова: на вечное... Старшему поколению не оставляли билетов навечно. Требовали сдавать. Может, напрасно требовали. Но у комсомольцев тех времен остались навечно подвиги, мужество, беззаветная любовь к Родине...
– Товарищи, – смущенно произнес Сабит, – мало-мало жалко расставаться с молодостью. Теперь я кандидат партии и крепко обещаю вам – буду стараться быть достойный этого звания каждый день, каждый час. Партия – это моя жизнь. И это собрание останется в сердце на всю жизнь...
Под громкие аплодисменты Сабит с высоко поднятой головой пошел к своему месту.
– Внимание... – подняла Люба руку. – В бюро комсомольской организации поступило заявление комсомольца Остапа Белошапки, в котором он просит рекомендацию в партию.
Остап встал.
– Вопросы есть?.. – спросила Люба. – Пожалуйста...
– Для чего вступаете в партию? – раздался чей-то голос из последнего ряда.
Простой, казалось бы, вопрос. А попробуй ответь...
– Почему хочу вступить в партию? – начал волнуясь Остап. – Я понимаю так: в партии жизнь не пройдет зря... Хочу больше приносить пользы... всем людям...
Остап внезапно замолчал. Что еще сказать? Сразу нахлынуло множество мыслей, но как их выразить словами, чтобы все поняли, поверили?
– Садитесь, товарищ Белошапка, – сказала Люба. – Кто хочет высказаться?
– Белошапка хороший руководитель, – донеслось из зала.
– Знаем его! Голосовать!
– Голосовать!
– Есть предложение дать рекомендацию в партию!
– Ставлю на голосование.
– За... тридцать один, тридцать два... Я – тридцать третья. Против: один, два... А ты, Светлана?
– Воздерживаюсь.
– Кто еще воздержался? Так... три, четыре...
– Большинством голосов мы даем рекомендацию в партию комсомольцу Остапу Вавиловичу Белошапке.
«Не все доверяют, – подумал Григоренко. – Пожалуй, это и правильно, что не единогласно. Общее доверие еще заработать нужно».
– Переходим к следующему вопросу: «Задачи комсомольцев в связи с новыми заданиями комбинату». Слово имеет Сергей Сергеевич Григоренко – директор комбината.
Григоренко был краток. Говорил только о строительстве завода вторичного дробления и открытии нового участка по изготовлению полированных плит.
– Переходим к обсуждению. Кто выступит первым? Первому – без регламента, – обратилась к собранию Люба.
Желающих нет.
Сергей Сергеевич всматривался в лица. В зале тихонько разговаривают, перешучиваются. Значит, не задел за живое.
– Товарищи, не задерживайте себя...
Белошапка кивнул Любе, мол, давай я.
– Слово предоставляется Остапу Белошапке, – объявила Люба. – Прошу записываться для выступления.
Григоренко слушал Остапа и замечал, что в зале с каждой минутой становилось все оживленнее. Вот прозвучала громкая реплика, потом смех. Это Остап Светлану задел, которая бегает из цеха в цех неизвестно почему: то ли женихов ищет, то ли работу полегче... «А, вот и в мой огород камушек. На работу принимаем кого угодно, даже прогульщиков... Правильно подметил! Так... Теперь и до себя добрался...»
– Важный участок мне доверили: поручили вести все строительство комбината. Главный объект – вторичное дробление. Может, для кого строительство – проза, будни. Работа, и все. А я шире смотрю на это... И сразу за все хочется схватиться, все перевернуть, все силы отдать... Чем больше ответственность, чем больше спрос с меня, тем жить интереснее!.. – Остап замолчал, хотел, видимо, еще что-то сказать, но затем передумал и, махнув рукой, сошел с трибуны.
В зале сразу поднялся шум. Взметнулся лес рук.
– Дай слово!
– Запиши!
– Левый фланг желает говорить!
Выступающие сменяли друг друга.
– План дробления перевыполняется. Так некоторые думают, что можно загорать. Где перспективы...
«Завести на комбинате анкету: «Твое мнение о резервах производства», – пометил у себя в блокноте Григоренко.
– Иной считает себя культурным, как же – десять классов закончил. О чем угодно рассуждать может, а как чертежи читать, он – нуль без палочки. В наше время мало быть грамотным, нужно и в экономике разбираться, и чертежи без посторонней помощи читать...
– Надо научиться ценить каждую минуту. Некоторые отшучиваются: мол, работа не волк, в лес не убежит, – но это лодыри. Один опоздал на десять минут, другой раньше ушел на обед... Если подсчитать, сколько времени уходит на перекуры, болтовню, споры с мастерами... Особенно на участке мастера Бегмы. И это – на главном объекте...
– Всякий простой на строительстве должен рассматриваться как ЧП...
– Я выступаю от имени трех дробильщиков. Если вторичное дробление сейчас основной объект, просим перевести нас туда. Мы всегда втроем. У нас принцип: что бы мы ни делали, от нашей работы должен полезный след остаться! Надолго остаться...
Григоренко улыбнулся. «След... надолго остаться... А надолго ли сделанное мною сохранится? Многое ли смогу еще?..»
Люба Зинченко так и не выступила. Хотя готовилась, даже заметки набросала. Хотела сказать, что комсомольская организация выросла, теперь их сорок два человека, и что нечего сидеть в обороне. Пора идти в наступление против пьянства, бесхозяйственности, хамства...
«Нет, лучше эти вопросы сначала на бюро обговорим,– решила она. – А потом уже вынесем на отдельное собрание».
Григоренко шел с комсомольского собрания с таким чувством, словно побывал на уроке. И не преподавателем, а обыкновенным учеником.
7
Ростислав Лисяк, встретив Белошапку, сказал:
– Решил к вам перейти.
– На строительство?! – удивился Остап и посмотрел прямо в глаза Ростиславу. – У тебя ведь специальность другая. Подрывнику у нас пока что делать нечего.
– Боишься брать? Не доверяешь? – с обидой спросил Лисяк.
– Почему не доверяю? Этого и в мыслях нет.
– Хочу помочь. Серьезно говорю. Тебе помочь, Остап Вавилович! Знаешь... до сих пор совесть гложет. В долгу я у тебя, – смущенно проговорил Ростислав.
– Ну, если помогать хочешь, то приходи. Буду рад. Только на-какую работу тебя поставить?
– Каменщиком. Или помощником. Лет шесть назад мне приходилось укладывать кирпичи. Правда, недолго – месяца три.
– Пойдешь тогда к Бегме. Там что-то не ладится,– подумав, сказал Остап.
– Значит, не возражаешь? Весь выложусь, а помогу...
8
За грубо сколоченным столом сидят «козлятники», но не играют. Курят, перемигиваются, ухмыляясь поглядывают на Бегму.
– Ну, хватит! – не выдержал тот наконец и стукнул кулаком по столу.– Пошутили, и будет! Где домино?!
Словно в ответ на этот стук дверь распахнулась и на пороге появились новички. Все в солдатских ушанках и шинелях. Только на шапках не было звездочек, а на шинелях – погон.
– Приветик, армия! – поднял руку Верхогляд, парень с длинными, нечесаными космами. – Тугрики забивать притопали? Тут вам, братва, не ать-два!..
– В Америке с такими патлами вообще не работают, – ответил один из демобилизованных и отрекомендовался:– Тришкин моя фамилия, Македон. Я – каменщик, плотник. Мои товарищи тоже строители...
– Чего это ты там про Америку? – спросил его кто-то.
– Не про Америку, а про хиппи.
– Что это за хиппи? Звери, что ли?
– Нет, не звери. Лет десять назад мальчишки и девчонки из зажиточных семей объявили протест современной цивилизации: ушли из дома и образовали собственные поселения – общины. Не работали, не учились, проводя время в бесцельных странствиях, проповедуя «свободную любовь».
– На какие же шиши они жили?
– Деньги они добывали как придется, не брезгуя воровством. Не отказывались и от подачек родителей. Но мода прошла. Хиппи побрились, постриглись, оделись в костюмы и белые сорочки.
– Так ты, Верхогляд, оказывается, уже консерватор, – потянулся Бегма к его шевелюре.
– Вот я как схвачу! – взъерошился Верхогляд.– Жену свою таскай за волосы! А я – какие хочу, такие и носить буду!
– Ну и носи, только чаще мой! – буркнул Бегма, а потом обратился к прибывшим: – Надолго вы к нам? Пятки не смажете?
– Строительное дело мы полюбили, – ответил Македон.– А ваш начальник отдела кадров говорил, когда к нам приезжал, что у вас тут большая стройка намечается.
– Ну, если надолго, то хорошо. До обеда знакомьтесь с техникой безопасности, обживайтесь, а потом за дело. На вас большая надежда...
– Товарищ мастер, который теперь час? – открывая дверь, спросил Белошапка.
Увидев прораба, все тут же начали расходиться.
– Хлопцы, кто прихватил мои рукавицы? – спросил Македон Тришкин.
– Визит вежливости, так сказать, – захихикал Верхогляд.
Македон молча посмотрел в упор на Верхогляда.
– Чего уставился?
– Да вот смотрю, заест тебя совесть?..
– Ха, чудак! Знаешь, где моя совесть?
– Догадываюсь.
– Тогда все в порядке, – бросил Верхогляд и кинулся догонять бригадира Егора Коноплю.
Глава третья
1
Перед самым Новым годом Григоренко привез Оксану к себе домой. Никакого торжества по этому поводу решили не устраивать.
Сергей Сергеевич купил на базаре большую пушистую елку и установил ее посредине комнаты, на месте круглого стола, который вынесли в коридор.
В восемь вечера зазвонил звонок. Первой в прихожую выскочила Ирина. На ней было короткое платьице и белый фартучек. В волосах – белый бант-бабочка. Пришли три девочки. Одна была совсем маленькая. Должно быть, и пяти лет не исполнилось. К ним подбежала Верочка, дочка Оксаны Васильевны.
– Ну, раздевайтесь скорее.
Минут через пять пришли еще две девочки.
Оксана Васильевна позвала дочку в комнату, прикрыла дверь и сказала:
– Доченька, ты что же, весь детский садик пригласила? Ведь Ирины подружки тоже придут.
– Нет, мамочка, не всех. Только лучших подруг.
– Ну и прекрасно. Будь умницей.
– Хорошо, мамочка, – ответила Верочка нетерпеливо, ей хотелось поскорее бежать к елке. За ней так темно и таинственно, как в настоящем лесу. Там удивительно пахнет хвоей и мандаринами...
– Хорошо, беги. Только не ссорьтесь! – отпустила ее Оксана Васильевна.
Верочка радостно выбежала из комнаты. Нет, без нее еще не начали играть. На елке много-много, пока еще не зажженных, электрических лампочек: красных, желтых, фиолетовых... Их бабушка купила.
Снова звонок. На этот раз – подруги Иринки.
Елизавета Максимовна выключила в комнате свет, подошла к елке, и... от неуловимого движения руки елка вспыхнула разноцветными огоньками.
«Судьба бабушек – по праздникам сидеть дома»,– подумала Оксана Васильевна.
Пришли Славик Драч и Вова Борзов. Славик был более стеснительным мальчиком, чем его приятель. Почти все время помалкивал.
Верочка уперла ручонки в бока и стала притопывать своими красивыми туфельками. Вова начал показывать, как нужно стоять на голове.
– В космонавты готовишься? – спросила его Рита Назаренко. – А у самого, небось, поджилки трясутся!
– Может, и в космонавты. – Вова стал на ноги и церемонно поклонился, размахивая над полом воображаемой шляпой.
Играли в «Теремок», «Гуси-лебеди», «Мышеловку».
В мешочках из цветной бумаги, которые лежали под елкой, были приготовлены для детей подарки: апельсины, яблоки, конфеты... Бабушка раздаст их позднее, когда станут расходиться. Но она все же не удержалась и выдала всем по мандарину и хлопушке раньше времени. Дети тут же начали стрелять из хлопушек и весело хохотать. Потом надели маски и стали прыгать вокруг елки.
«Сейчас только девять, – подумала Оксана Васильевна.– Чем же бабушка будет их развлекать? И Сергей где-то задерживается. Надо же такому случиться, чтобы тепловоз под самый Новый год вышел из строя. Кому праздник, а комбинат все равно должен за сутки два эшелона щебня отгрузить».
Звонок. Хорошо, если он.
В прихожую выскочила Верочка:
– Папка пришел!
Сергей Сергеевич поцеловал Верочку в щечку и подбросил вверх.
– А где же Иринка?
– Там, она – зайчик, – ответила Верочка и побежала к елке.
– Папка пришел! – радостно сообщила она всем.
– Это не твой папа, – надулась Ирина, – а мой.
– А у меня еще папа есть! – не осталась в долгу Верочка и ушла к подружкам.
Когда Сергей Сергеевич появился в комнате, ребята забрасывали друг друга мандариновыми корками.
– Так не годится, поскользнется кто-нибудь и ногу может сломать. Давайте-ка соберем все с пола, – улыбнулся он ребятишкам.
Вмиг все было прибрано.
– А кто из вас умеет петь?
– Я! – отозвалась Верочка.
– Ну, ребятки, пусть Верочка первой споет. Хорошо?
– Хорошо! Хорошо!
Верочка весело, тонким голоском начала:
Дед Мороз, Дед Мороз,
Ты нам елочку принес.
Начинаем хоровод,
Потому что Новый год!..
После песенки ребята стали читать стихи.
Когда очередные аплодисменты утихли, Елизавета Максимовна подошла к сыну:
– Сережа, вам пора собираться. Я сама с ними займусь. Да их скоро уже и по домам разводить надо.
– Хорошо, мама.
Мать пошла к детям, а Сергей Сергеевич сказал Оксане:
– Знаешь, вчера твой бывший муж приходил.
– Зачем?
– Устраиваться на работу слесарем.
– И ты принял?
– Нет. Он же уволился от нас по собственному желанию. Пусть теперь работает в другом месте.
– Только поэтому?
– Не только... Хотя он вроде бы изменился к лучшему. Стал в вечернюю школу ходить. Пить бросил.
– Откуда ты знаешь?
– Сам рассказал мне.
– Он знает, что я к тебе переехала?
– Вероятно, нет.
– Значит, учится... Раньше, бывало, газету не заставишь прочитать, а тут... Может, еще за ум возьмется... Только зачем ты мне это говоришь? Давай условимся: о нем – больше ни слова.
– Хорошо.
На сердце Оксаны было тяжко. И не столько из-за разговора о бывшем муже, сколько из-за ссоры девочек. Неужели не поладят, не подружатся? Интересно, слышала ли мать Сергея их разговор? Наверное, слышала. Только виду не подала.
В десять вечера Сергей и Оксана поехали на новогодний бал-маскарад, во Дворец культуры.
2
В кабинете Григоренко у приставного стола сидит Бегма.
– Почему все же допущен перерасход? – спрашивает его Сергей Сергеевич.
– Производили дополнительные работы.
– Какие?
– Разные... Ну, что поручал Белошапка, то и делали. Он ведь прораб...
– Значит, выполняли ненужные работы?
– Приходилось. Не стоять же рабочим. Ну, если, скажем, бетон не подвезли, на опалубку ставили. Или на другую работу. У них же на руках наряды. Требуют...
– Я вас понял. Значит, раньше, когда у рабочих не было нарядов, если мастер не организовал работу, они просиживали. Просиживали и молчали, потому что денежки им все равно платили. Платили за то, что мастер не сумел четко организовать работу. Так?
– Не совсем...
– А как же тогда?
У Бегмы выступили на лбу капельки пота.
– Значит, по-вашему получается, что виноват прораб Белошапка, который заставил выписывать наряды. Так?.. Ну, а что с механизацией? Помните наш разговор?
– Бадью приспособили.
– И это все?
– Ну, еще кое-что намечаем... Транспортер...
– Сами? Или Белошапка заставляет?
– Сами. Кто же за нас делать будет? – неуверенно отвечает Бегма.
– В январе уложитесь в фонд зарплаты?
– Постараюсь.
– Точнее?
– Да, – выдавливает из себя Бегма.
– А как с дисциплиной на участке?
– Вы же сами знаете, кто на строительство попадает. Кто не нужен на основном производстве, того и переводят к строителям.
– Многих к вам на участок перевели?
– Верхогляд, Конопля...
– Кого еще?
Бегма молчит.
Григоренко не спеша набирает телефон директора банка. Надо ехать, просить. Перерасходован фонд зарплаты еще на одном участке. На других понятно – задел работ на следующий месяц: подвозка материалов, изготовление опалубки. А у Бегмы – чем объяснишь?
Трудная предстоит беседа с директором банка. Григоренко ясно представляет, как тот станет ссылаться на инструкции, распоряжения. И, наверное, откажет. А вдруг разрешит? Ведь если откажет, придется некоторые наряды перенести на следующий месяц. Перенести... Это вызовет недовольство рабочих. Нет. Надо оплатить за счет камнедробильного завода. За счет камнедробильного... Но это нарушение... Что же делать?!
3
Когда Лисяк вошел в кабинет Григоренко, то сразу понял, что тот не в духе. А может, просто плохо выспался, и потому так хмуро смотрят его острые черные глаза. Или Лисяку все это только кажется? Ведь у директора столько всяких забот, обязанностей, различных дел, что одно лишь чувство ответственности за все может навсегда согнать улыбку с лица.
– Можно?
– Заходите.
Пока Лисяк шел к столу, Григоренко отметил: аккуратный, спецовку подогнал по себе, сидит на нем как влитая.
– Прошу подписать, Сергей Сергеевич, мое заявление,– протянул Лисяк Григоренко бумагу.
В это время загорелась лампочка, Григоренко вызывали по телефону.
– Садитесь, – кивнул он Лисяку и взял трубку. Долго слушал, потом сказал: – На многое, Остап Вавилович, не рассчитывай.
Григоренко положил трубку и, не глядя на Лисяка, начал читать его заявление. Прочитав, поднял удивленные глаза:
– Что, с новым начальником цеха не поладили?
– Да нет, полный порядок, – улыбнулся Лисяк.– Борзов – человек знающий. Настоящий начальник!
– Может, с бригадой подрывников нелады?
– Нет, здесь тоже все в норме... Живем дружно.
– Но вы представляете себе, что значит, имея хорошую специальность, начинать все с начала, с разнорабочего? Да и порядка там пока еще нет. Зарплата низкая. Даже на приличный костюм не заработаешь...
– В майке похожу.
«Не решил ли он за прежнее приняться, – подумал вдруг Григоренко, – окружение там подходящее».
– К старому не вернетесь?
– Что вы, товарищ директор, – улыбнулся снова Лисяк.– Порвал окончательно! Хотя, по правде говоря, не легко было. – Лисяк вздохнул и уже серьезно продолжил: – На суде я ведь не все сказал. Кое-какие мелочи... В общем, пожалел братву, да и себя тоже. Вот перед Белошапкой я в долгу... Мы тогда собирались проучить его, проверить, так сказать, на твердость. Для взрыва бомб два патрона изготовили. Один настоящий, а другой – ложный, песком начиненный. Потому и со взрывом волынили. Ложный патрон я и подложил под бомбы...
– Ну и что?
– Как что?! Хотели посмотреть, как Белошапка станет себя вести, когда капсюль сработает, а взрыва не будет! Он же сам подрывник. Я бы отказался лезть к бомбам вторично... а он полез бы... Что из того получилось – вы сами знаете.
– Жестокая шутка!
– Да, жестокая. Но теперь все! Потребуется – своим телом Остапа Вавиловича закрою!
– Ну, желаю вам успеха на новом месте, – сказал Григоренко, выходя из-за стола и пожимая Лисяку руку.
4
Комашко пребывал, что называется, в добром расположении духа. Он быстро двигался по площадке. Часто смеялся. Даже анекдот Бегме рассказал. Правда, анекдот был с бородой, но мастер выслушал его с большим вниманием.
Когда главный инженер закончил обход строительства, Бегма пожаловался:
– Тяжело стало работать, Арнольд Иванович! За сто тридцать рублей жилы вытягивают! Впору в плотники податься. Те же самые деньги, но работай себе потихоньку да полегоньку. А тут вертишься как черт в пекле.
– Как черт в пекле? – улыбнулся Комашко и поднял правую руку с широким обручальным кольцом на пальце, чтобы поправить яркий галстук. Кольцо Арнольд Иванович так и не снимал. Привык к нему. – В аду, должно быть, действительно не мед... Ты вот что... Держись меня, – перейдя на серьезный тон, проговорил Комашко.– Я помогу. Поддержу в трудную минуту. Ты же знаешь, что если бы не я, то Григоренко давно бы перевел тебя в разнорабочие, а на твое место сопляка какого-нибудь поставил. Приезжал тут один недавно, какой-то Поливанный. Но я настоял, чтобы не приняли. Только знай, защищаю тебя не за красивые глаза, а потому, что у тебя – опыт. Опыт – это лучшая академия!.. Жена сколько получает?
– Жена – разнорабочая. Сами понимаете. Но ничего, на двоих хватает. Правда, свадьба дорого обошлась. Все сбережения ухлопал.
– Ладно, устрою ее в лабораторию. Работа чистая, легкая. И дома будет порядок. Зарплата повыше станет. Премии можно будет подбрасывать.
– Спасибо!
– Но ты меня в курсе всех дел держи! Чтобы я все знал. Обо всех, от рабочего до директора.
– До директора?! – удивленно переспросил Бегма.
– Да, до директора. Для пользы дела я должен все знать. Директор что? Сегодня Григоренко, завтра, глядишь,– другой. Не вечный же наш директор. Вечного ничего нет.
– Понимаю...
– Ну, а я всегда тебя поддержу. Помогу. Я и сам толком не пойму, почему тебя Григоренко невзлюбил. У тебя и образование, и опыт, а все держит рядовым мастером, хотя и на ответственном участке. Ну ладно, присылай свою Марину ко мне на той неделе.
Глядя на Бегму, Комашко подумал: «Сможешь ли ты заварить кашу, или не хватит на это пороху?..»
5
Начальник дробильного цеха Драч, словно метеор, влетел в планово-производственный отдел.
– Здравствуйте, Михаил Андреевич! – поднялась ему навстречу Люба.
Но Драч, даже не ответив на ее приветствие, сразу ринулся в атаку.
– Ты, что ли, товарищ Зинченко, за меня план будешь выполнять? Так приходи, принимай цех, дроби щебень! С радостью передам все дела!
– Что случилось? – спокойно поинтересовалась Люба.
Она уже привыкла к подобным выходкам Драча. Он частенько из-за какого-нибудь пустяка такой шум поднимал, что голова кругом шла!
– Опять комсомольцев на стройку сманиваешь?! Думаете, если пустили дробилку ЩКД-8, так она сама будет щебень давать? Да? Мало того, что Григоренко навалил строительных работ по самую завязку, так еще ты людей переманиваешь!
– Сколько уходит?
– Она еще спрашивает? Твоя же работа! Скоро весь цех разбежится! Но это же производство! Механизмы! Оборудование!..
– Нет, серьезно, сколько уходит?
– Трое ушли, и еще человек десять собираются. Прекрати это дело, я настаиваю! Так дальше нельзя. Недопустимо!
– Недопустимо, говорите... Но ведь уходит всего тринадцать человек! Я думала – тридцать или пятьдесят!.. А для кого в первую очередь необходим завод вторичного дробления? Для вашего же цеха, для ваших людей. Новейший завод с автоматикой, со всеми удобствами! Люди в белых халатах будут работать! Вашему цеху легче станет!..
Эти слова несколько утихомирили Драча.
– Мне щебень дробить нужно. Понятно? – более спокойно проговорил он. – Людей дам только на наладку оборудования, так и знайте. Больше ни одного человека...– И Драч так же внезапно исчез за дверью, как и появился.
6
Комашко сам привел Марину в лабораторию, что находилась в помещении, пристроенном к старому зданию вторичного дробления.
Оборудование в лаборатории не сложное: весы, сита, ведра, электрическая печь. Весы для взвешивания, сита для просеивания, электропечь для просушивания и ведра – носить щебень для анализа.
– Боязно как-то. Справлюсь ли? – посмотрела Марина на Комашко.
Она сняла пальто, жакет и осталась в коротеньком легком платье, которое подчеркивало ее стройную фигуру.
– Справитесь, Марина! Справитесь! – Арнольд Иванович поймал ее шершавую сильную руку, ощутил тепло.– И ручки будут другими – чистенькими, гладенькими. Женские руки должны быть нежными, их целуют мужчины.
– Мои еще никто не целовал, – ответила Марина и взглянула на главного инженера большими темными, почти черными глазами. Сразу же вспомнила: было, целовал один...
– Не поверю. Такие ручки... Пальцы у вас музыкальные. ..
– Вы смеетесь надо мной, Арнольд Иванович? – зарделась Марина.
– Нет, я серьезно. У пианистов такие пальцы. Вы когда-нибудь играли на музыкальных инструментах?
– Нет, я пою в нашей самодеятельности.
– Слышал. У вас красивый голос. Вас, Марина, должны хорошие специалисты прослушать. Голос – это талант, его ни за какие деньги не купишь. А талант, он как зерно. Если упадет на асфальт или в песок – сразу погибнет. А попадет в чернозем – колосом нальется.
Марина не стала говорить Комашко, что была на селе лучшей балалаечницей. Еще посмеется главный инженер. Что это за инструмент – балалайка.
– Что я должна здесь делать? – спросила она. – Вы сами покажете? Или мне дожидаться, когда из командировки вернется инженер-лаборант?
– Сам покажу, Марина. Наука эта несложная. Принести четыре ведра щебня. Просушить. Взвесить и просеять на ситах. Записать вес каждой фракции и перевести в проценты. Надеюсь, проценты вы изучали в школе?
– Учила, – улыбнулась Марина.
– Гранит у нас почти одного качества, поэтому больших расхождений во фракциях не бывает. Когда выявите, что пылевидных частиц свыше одного процента, поднимайте шум. Инженеру-лаборанту докладывайте. Если его не будет – мне. Или Драчу. Или сменному мастеру.
– А они меня послушают?
– Послушают. За брак теперь здорово перепадает. Главное – заполняйте паспорта. Каждый железнодорожный эшелон щебня должен иметь паспорт. Как человек не может быть без паспорта, так и наш щебень без этой бумажки. Поняли?
– Поняла.
– А теперь давайте сделаем лабораторный анализ вместе.
Комашко снял пальто и аккуратно повесил его на вешалку.
7
Ветер крепчал. Небо все сильнее затягивали тучи. Лисяк оббил валенки от снега и вошел во времянку мастера. Бегма, как всегда, «забивал козла».
Ростислав протиснулся к игрокам.
– К вам на работу пришел, – сказал он Бегме.
Но тот не обратил никакого внимания на Лисяка. Ему некогда: в руках домино, во рту папироска. Он следит за игрой и азартно бьет по столу. Ему везет.
– Кончил!.. Конопля, возьмешь Лисяка к себе подсобным.
«Значит, мастер уже знает. Белошапка, видимо, сказал».
Егор Конопля тронул Бегму за рукав, придвинулся ближе и тихо, чтобы никто не слышал, спросил:
– Зачем Лисяка к нам прислали? Не в начальники метит?
– Дурень. Для этого дела человек должен быть со специальным образованием.
– Но говорят, он раньше в начальниках ходил.
– Какой там начальник! Бригадиром работал.
Бегма вышел из прорабской и посмотрел на небо. Облака плывут и плывут, догоняя друг друга. День промозглый, идет мокрый снег. Бегма ударил железным шкворнем по висящему рельсу. Потом подозвал Ростислава и спросил, хитровато прищурив глаз:
– Сам напросился к нам или направили?
– Сам.
– Ну и дурак. Там заложил взрывчатку – трах, бах. И снова сиди. А здесь... И зарплата... не густо.
Из прорабской высыпал народ. Приступили к работе.
Некоторое время Лисяк и Конопля молчали. Каждый был занят своим делом.
– Значит, в подсобники ко мне? Надолго? – не выдержал наконец Конопля.
– Пока не научусь кладке. Я как-то пробовал, в далекой молодости...
– А сейчас какая нужда заставила?
– Новая специальность никогда не помешает. Пригодится.
– Был бригадиром, а теперь – учеником, подсобником. Понятно еще, если бы и сюда бригадиром. Кстати, должность свободная. Меня-то на вороных прокатили...
Конопля вел кладку степенно, не торопясь. Потом устраивал себе, как любил говорить, «перекур с дремотой». Однако сегодня особенно не подремлешь, погода не позволяет.
– Слушай, Егор, а почему вас называют бригадой «Ух»?
– Очень просто, – усмехнулся Конопля. – Бригада «Ух» работает до двух!.. Ну, шабаш, скоро обед.
Подошел Верхогляд:
– Ну как, может, того... по рыжику, а? На троих. Жинка такую закуску положила, пальчики оближешь!
– А этого не хочешь? – показал ему кукиш Лисяк.
– Ну ладно, завтра отдашь, – по-своему истолковал его жест Конопля. – Так я побежал...
