Текст книги "Гранит"

Автор книги: Григорий Терещенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Глава четвертая

1

Григоренко приходил на работу всегда без четверти восемь. С утра, как правило, он, не заходя в управление, ехал на основное производство. Это, конечно, не означало, что директор избегал кабинетных дел. Вовсе нет. Но если зайдешь в кабинет, то до самого обеда не выберешься. Пока почту прочтешь, пока со сводками ознакомишься, а там начнутся звонки... В рабочее время Григоренко просматривал только папку «К докладу», подписывал лишь самое неотложное. Остальные же бумаги читал вечером, когда в управлении наступала тишина. И сколько бы ни было документов, ничего не оставлял на завтра.

Но сегодня ему не пришлось ехать на участки. Возле управления он увидел Шевченко и еще одного старика, примерно такого же возраста.

«Может, ко мне?» – подумал Григоренко и остановил машину. Пока шел, прикидывал, когда же они новое здание для управления построят? Ведь это уже лет тридцать стоит. Вон другие комбинаты прямо-таки дворцы отгрохали. «Но ничего, – вздохнул он, – потерпим пока. Вот построим еще один жилой дом, снесем последний барак, а тогда и за штаб примемся».

Увидев директора, старики заволновались, заспешили навстречу. Григоренко поздоровался, пожал обоим руки. Спрашивать о том, к нему ли они, не было надобности. И так ясно.

– Прошу в кабинет, – пригласил он, пропуская стариков вперед. Григоренко заметил, что Тимофей Иванович Шевченко шагает бодро. Год назад много хуже выглядел, а теперь, гляди, на поправку пошел.

Первым переступил порог кабинета Шевченко, за ним – его товарищ.

– Садитесь, пожалуйста! – предложил Григоренко, а сам подумал с тревогой: «С чем же они ко мне пожаловали? Не стройматериалы ли просить? Если так, то беда. За ремонт дома Шевченко и то не можем до сих пор оправдаться».

– Вот, привел вам, – начал Тимофей Иванович, – Степана Бороду.

Товарищ его, щупленький, низенький старичок, с волосами цвета выцветшей травы, застеснялся, стал покашливать в ладошку. Потом встал, лицо его покраснело.

– Извиняйте, если зазря беспокоим... Слыхали мы – гранит собираетесь оживлять. Мол, умелые мастера нужны...

– Степан с отцом по этому ремеслу до войны работал,– перебил его Шевченко. – На главной площади раньше бюст Ленина стоял – так это их работа. Украшения для домов делали... Ремесло наше теперь, почитай, погибает. Мы – последние, кто учился работать у отцов-дедов. А отцы наши жемчугом умели вышивать по граниту...

«Да, время бежит, – подумал Григоренко. – Гнали вал, план выполняли. Если кто и поднимал этот вопрос перед начальством, так слышал в ответ: «А это рентабельно?» Оживлять гранит, конечно, не так-то просто, как многим кажется. Умирали, не оставив преемников своего дела, мастера, а вместе с ними – искусство обработки гранита. Умирали умение, навыки, способы и приемы работы, умирали тайны красоты. Пройдет еще пять-десять лет – не станет и этих стариков...»

– Вот что я вам скажу, – встал из-за стола Григоренко. – Бригаду по изготовлению гранитных плит мы действительно формируем в горном цеху и вас с большим удовольствием примем.

– Из нас, Сергей Сергеевич, работники уже скверные,– сказал Степан Борода. – Вы лучше приставьте к нам молодых, кто научиться желает. Все, что сами умеем, им передадим. А зарплату можете нам не платить, у нас пенсия.

– Только таких давайте, чтоб талант к рисованию имели, – добавил Шевченко.

«Да, пожалуй, подходящий момент настал – заняться этим. Станем делать полированные плиты и одновременно, осваивая опыт старых мастеров, «оживлять», как они говорят, гранит. Это может пойти по статье ширпотреба. Если в главке не захотят заниматься этим докучливым для них делом, или предложат повременить, обратиться позднее, после того как они изучат вопрос,– придется идти к Шеру. А учеников найдем. В крайнем случае обратимся к людям по радио, через газеты. Это и министр разрешит».

2

– На сегодня хватит! – Белошапка встал, аккуратно собрал учебники и тетради, сложил их стопкой на краю стола. Часы показывали двадцать минут одиннадцатого.

Остап оделся, вышел на улицу. После сильных морозов вдруг потеплело. Густыми хлопьями валил снег. Казалось, небо хотело вытрясти из себя все, что накопило. «К урожаю, должно», «Хороший снег», – только и слышалось отовсюду.

Белошапка направился в скверик. Скоро у Зои закончатся занятия. Она учится в десятом классе вечерней школы.

«Институт я, конечно, не вытяну, – не раз говорила Зоя. – Да и зачем в семье два инженера. Одного хватит. А вот в техникум, после школы, на заочное отделение обязательно поступлю».

Так она говорит, а думает, может, и иначе? Кто их, этих женщин, поймет. Но аттестат зрелости Зое, конечно, нужно получить. Сейчас каждый может и должен закончить десятилетку.

Остап вошел в скверик. В нем светло, хотя горит всего три фонаря. На одной из скамеек замерли две молчаливые фигуры. Проходя мимо, Остап старался не смотреть на них. Да, нехорошо у всех на виду целоваться. Сколько народу за вечер пройдет, и всем становится неловко. Но все-таки невольно Остап взглянул в ту сторону. Так, лишь краешком глаза. И пошел дальше.

Он вспомнил, что в январе парочек здесь не было. Все скамьи в скверике пустовали. Сейчас иначе – дело к весне идет.

Остап взял горсть снега. Перед ним возникла школа, в которой он учился. Первый урок... Вспомнил отца. Но образ его был смутен, как во сне.

Остапу стало грустно от этих воспоминаний.

Вдруг послышались крики, смех. Это в вечерней школе закончились занятия и в ход пошли снежки. Взрослые люди, у некоторых по двое, трое детей, а резвятся, как ребятишки, не унять. Но что поделаешь – весна!

Идут группами. Вон самые последние, двое. Или влюбленные, или муж с женою.

В какой же компании Зоя? Кажется, в средней. Нет, Остап не выйдет сейчас к ней навстречу, а догонит в конце сквера.

Учащиеся проходят совсем близко от него.

– Зоя, а твой не встречает сегодня? – долетает до Остапа.

– Чего ты за нее волнуешься, Люсь, – слышится мужской голос. – Провожатых разве не найдется? Вот я, к примеру, возьму и проявлю инициативу.

– Да тебе твоя Христя глаза выцарапает. Небось уже где-нибудь поджидает.

– У меня постоянный провожатый, лучше вас всех... – смеется громко Зоя. – Ну, пока!

Она отделяется от попутчиков и сворачивает в скверик. Остап выходит из своего укрытия, ускоряет шаг.

– Ты что, в засаде был? – спрашивает Зоя. – Я тебя даже не заметила. – И она сильно сжимает его руку.

На скамейке по-прежнему беззастенчиво целуются.

– Весна уже. Даже в воздухе чувствуется, – говорит Остап.

– Да, – кивает головой Зоя. – Февраль пройдет, а там уже тепло.

Замолчали. Неторопливо идут по аллее.

– Ты знаешь, Зоя, – словно продолжая мысль, заговорил снова Остап, – решил Сабита перевести па строительство завода вторичного дробления. Неважные там дела. Как думаешь, согласится Сабит оставить свою бригаду?

– Не знаю. Ты бы с директором посоветовался. А разве Лисяк не помогает?

– Помогает, – усмехнулся Остап. – Сегодня отобрал у Конопли бутылку и разбил. Конопля полез в драку. Насилу разняли.

– Правильно сделал, что разбил.

– Правильно-то правильно, но началась драка.

– Знаешь, Остапик, недавно читала я статью одного критика. Он высмеивал писателя за то, что его герои даже дома о производстве только и говорили. Мол, неправдоподобно и прочее. Вот и мы с тобою похожи на тех героев. Встретились – и о производстве сразу. Как будто больше не о чем говорить.

– Что поделаешь, муж живет производством, – улыбается Остап. – А жена – первый советчик. Разве не так?..

Незаметно дошли до дома. В окнах Григоренко горел свет.

«Не заболела ли снова мать Сергея Сергеевича»,– с тревогой подумал Белошапка.

3

– Ты что, Григоренко, опять за старое?! – послышался в трубке голос Громова.

«За что же теперь будет разнос? – пытался сообразить Сергей Сергеевич. – За план не могут. За бюрократизм? Тоже вроде бы не грешен. За квартиры, должно быть...»

– Чем я еще провинился?

– Пойми наконец, ты не только директор, но и коммунист!

– Не пойму, о чем вы... В чем обвиняете?!

– С чужой женой живешь! Вот о чем речь. Это, товарищ Григоренко, знаешь как называется?

– Со своей я живу, Георгий Михайлович!

– Как это со своей?!

– А вот так. Зарегистрированы мы. По всем правилам советского законодательства. Правда, без свадьбы...

– Ну, тогда извини меня. Поздравляю! Жена где работает?

– На Клинском карьере.

– Тем лучше. Так ты извини меня...

«Значит, опять слухи, опять сигналы и анонимки посыпались в горком», – с горечью подумал Сергей Сергеевич.

4

Сабит вошел в кабинет Григоренко и растерялся, увидев, кроме директора, начальника отдела кадров и председателя завкома. Черные глаза Григоренко – как угли. Глаза Боровика добрые. А что выражает взгляд председателя завкома – не поймешь.

– Вызывали?

– Да, просили зайти, – мягко ответил Григоренко. – Садитесь.

«Значит, не ругать позвали», – отметил про себя Сабит.

Потоки солнечного света, отраженного снегом, щедро лились в широкие окна. Красная ковровая дорожка, лежащая между столом и дверью, казалась в этом свете совсем новенькой, хотя и была порядком истертой. Солнечные блики празднично сверкали на черных боках телефонов.

Григоренко рассматривал Сабита, будто впервые его видел.

– Вы знаете, что на участке Бегмы дела из рук вон плохи? – обратился наконец он к Сабиту. – Нам нужна ваша помощь.

– Нашу бригада хотите туда? Жаль, мало-мало ребята втянулись в работу... Может, сперва хранилище кончать... Но если надо...

– Как у вас с учебой?

– Мало-мало английский запустил. Подтяну.

«Вот кого отправить бы в Новосибирский университет,– подумал Сергей Сергеевич. – Толковый парень. Такой сможет заставить машины управлять предприятием».

– Мы тут посоветовались и решили назначить вас бригадиром комплексной бригады. Там бригадира нет. Конопля вот уже две недели как освобожден, – сказал Григоренко, глядя в глаза Сабиту.

Сабит растерянно заморгал и почувствовал, как застучала кровь в висках.

– Бригада разношерстная, тяжелая, – подключился к разговору председатель завкома.– Даже название себе дали безобразное: бригада «Ух». Взрослые люди, а до такого додумались.

– Принимай, Сабит, – поднял голову Боровик.– И воспитай бригаду.

– Жалко свой бригада. А эта мне совсем не нравится.

– А если временно? – спросил председатель завкома.

– Временно совсем не согласный. Временных никто не любит...

– Тогда постоянно, – сказал Григоренко. Он был уверен, что Сабита назначает не временно, обратного пути ему уже не будет. Наоборот, Сабит должен пойти дальше. – С вашей бригадой теперь любой справится. Поработали вы хорошо, ничего не скажешь.

– Я работаю, а Остап Вавилович ругает. Шибко ругает.

– Ругает, говоришь? – удивился Григоренко. – А нам предлагает тебя поставить бригадиром самой большой и ответственной комплексной бригады. Да еще на главное направление. Вот так. Нет, Сабит, командир не берет с собой подчиненного в бой, если в нем не уверен.

– Белошапка предлагает? – Сабит встал и начал растерянно переминаться с ноги на ногу. – А как, если не справлюсь? Дрова наломаю?.. Не хочу, чтоб про меня плохо говорили.

– Наломать дров мы не позволим, – сказал Григоренко,– если что – поможем. Мы недавно туда много хороших ребят из демобилизованных отправили.

– Справишься, Сабит! – подбодрил его и Боровик.

– А не получится, переведем на другую равноценную должность, техника-нормировщика, например, – сказал председатель завкома.

– Нормировщиком не пойду.

– Без работы не останешься, не бойся, – улыбнулся Григоренко и встал.

– Эх, был не был... Мало-мало поработаем!..

– Ну, вот и сосватали, – засмеялся Боровик и тоже поднялся.

5

Белошапка вошел в лабораторию и застыл в недоумении. В комнате, в полном одиночестве, сидела Марина, грызла яблоко, а по щекам ее катились крупные слезы.

Увидев Белошапку, Марина вздрогнула и отвернулась к окну. Когда она снова взглянула на Остапа, лицо ее уже озарилось улыбкой. И трудно было поверить, что Марина только что плакала.

– Я за анализом на песок.

– Возьмите, – кивнула Марина на пачку лежащих на столе бланков.

– Кто-нибудь обидел?

– Скажете тоже... Пусть только кто попробует, сам не рад будет.

– Работа здесь у вас получше, не то что у нас на строительстве.

– Это верно. Только человек не одной работой живет.

– Да как сказать?

Остап давно уже заметил, что после замужества Марина стала какой-то другой. Притихла. Ни острых реплик, ни горячих споров, ни гордых взглядов. Словно подменили ее.

– Садитесь, Остап Вавилович. Посидите. Или жены боитесь?.. Вдруг прибежит и в волосы вцепится.

– Зря не вцепится. Сама, вижу, мужа боишься. А была бедовая!

– Бедовая, говорите... Была, да вся кончилась...– Марина тяжело вздохнула и вдруг уткнулась лицом в ладони.

– Что, дома не все в порядке? – спросил осторожно Остап.

Марина открыла лицо. Слез на глазах не было.

– Хотите сказать, что не прошло и полгода, как в загсе расписались, а уже разлад. Вы правы. Знали бы вы, какая я одинокая...

Наступило молчание. Затем Остап сказал:

– Ты вышла замуж, а в семье одиночества не бывает.

– У кого не бывает, а у кого... Бегма совсем не такой, каким казался...

Марина помолчала, а затем, еще раз тяжело вздохнув, заговорила:

– Понимаете... Мы нигде не бываем. Придет после работы и молчит. Фильмы только по телевизору смотрим. В городе новый Дворец культуры открыли, артисты приезжают... А я тот Дворец лишь издалека видела... Часто приходит выпивши. Правда, пока не бьет.

– Странно все как-то, – пожал плечами Остап.– Всем казалось, что вы нашли друг друга. Дополняете один другого. Он до тридцати пяти лет все жену подыскивал. Я думал, вы счастливы, радовался за вас.

– А вы-то сами счастливы?

«Почему это ее интересует? – подумал Остап. – Не насильно ведь выходила замуж. Ивана Середу оставила, а Бегму у Светланы отбила...»

– Да, я счастлив!

Марина подняла на Остапа глаза:

– Это хорошо, что счастливы! А я одинока. Потеряла интерес к жизни. Ото всех отгорожена четырьмя стенами своей квартиры... Нет, не надо ничего говорить. Я наперед знаю, что скажете. «Мол, малодушный человек, нытик. А вокруг, погляди-ка, – жизнь цветет, люди любят друг друга!» А есть ли она вообще, эта любовь? Как ее почувствовать?

– Ну что на это ответить тебе, Марина... Любовь – чувство великое. Без любви не может быть настоящего счастья у человека.

– Разве счастье – это только любовь?

– Ты устала, Марина.

– Нет, вы не уклоняйтесь от ответа.

– Хорошо, попробую ответить. Я нашел свою Зою. Разве это не счастье? Когда получили однокомнатную квартиру – танцевали от радости. Заработала по моим чертежам мойка – снова радость. Счастье, по-моему, складывается из любви и...

В это время дверь открылась. Вошла круглолицая, с живыми черными глазами девушка.

– В столовую пойдешь? – обратилась она к Марине.

– Я попозже пойду. Ты иди одна.

Как только девушка ушла, Остап продолжил свою мысль:

– Мне кажется, что люди без любви не были бы людьми... И они должны сами строить свое счастье.

Румяное лицо Марины побледнело, осунулось, но, несмотря на это, Белошапка отметил невольно про себя: «А она симпатичная».

– Ну, так какое оно, это счастье? – В голосе Марины зазвучала ирония.

– Какое? Как тебе сказать, нелегко оно достается... Чтобы завоевать его, тоже нужно мужество... Я вот никак не могу понять, в чем причина вашей неудачи. Живете вдвоем, всего вдосталь. Ну, потратились на свадьбу, на устройство квартиры. Но на театр всегда можно деньги найти.

– И вы к деньгам все сводите...

– Да нет, просто к слову пришлось.

– А мой уверен, что главное в жизни человека – деньги. Мне кажется, что ради денег он и на преступление может пойти. Все на книжку откладывает.

– Конечно, Марина, счастье не в деньгах. Ты права. Копить деньги – это мещанство, обывательщина.

– Вот и я так думаю. Приехал из Киева театр. Говорю ему: пойдем. А он – ни в какую, дорого, мол. За два билета не захотел пять рублей заплатить.

– Но ведь на водку не жалеет?

– На водку он не тратит. Его угощают.

– Зачем же было за такого выходить? Видела же, какой он?

– Ах, Остап Вавилович, вы не знаете, что такое одиночество. Мне уже двадцать пять исполнилось...

– Знаю! Я-то знаю...

– Спасибо за душевную беседу, – прервала его вдруг Марина и встала. – Надеюсь, все, чем поделилась, останется между нами. Не с каждым решишься откровенно поговорить. Вы, наверное, тоже еще не обедали? Может, пойдемте вместе, вдвоем веселее.

– Ну что ж, пошли...

6

Смеркалось. Густой морозный туман никак не рассеивался.

Сергей Сергеевич и Оксана вернулись со стадиона немного уставшие и возбужденные. Местная хоккейная команда выиграла у харьковчан со счетом 8:6.

Дома были Елизавета Максимовна и Иринка.

– А где же Верочка? – спросил Сергей Сергеевич.

– Ее еще нет, – ответила мать. – Я сама беспокоюсь, где она могла задержаться?

– Давно она ушла? – спросила Оксана.

– Сразу после обеда. Я разрешила ей к подружкам пойти. Но вот уже темнеет, а ее все нет!

Мать волнуется, хотя она, конечно, не виновата. Девочке седьмой год. И до этого она уже не раз ходила к подругам. Но никогда так поздно не задерживалась.

– Иринка, вы не поссорились? – строго посмотрел Сергей Сергеевич на дочь.

– Нет, папа.

– Должно быть, заигралась с подружками и забыла, что домой пора, – предположила Елизавета Максимовна.

– Я пойду поищу ее, – сказала Иринка и тут же стала одеваться.

Минут через тридцать Иринка возвратилась. Но одна.

– Я всех подружек обошла, но ее нигде нет, – сказала она.

– А может, у Борзова или у Драча? – спросил Сергей Сергеевич. – Могла же она и к мальчикам зайти. Они ведь знакомы с Нового года. Схожу-ка я к ним. Заодно посмотрю, как устроился новый начальник цеха.

– Ой, не заблудилась ли? – всплеснула руками Елизавета Максимовна. – Туман-то вон какой густой. Знала бы, ни за что не отпустила. Ой, горюшко мое!

Как только за Григоренко закрылась дверь, Оксана стала звонить в милицию. Дежурный долго расспрашивал ее о приметах девочки. Потом пообещал принять меры к розыску.

Оксана не находила себе места, пока не вернулся муж. Но и он пришел без Верочки.

– Где же искать? – спросил с тревогой Сергей Сергеевич. – Придется в милицию звонить.

– Я звонила уже, Сережа. Там ее нет. Что же случилось?..– Оксана взволнованно заходила по комнате. «А может... – но она тут же отогнала ужаснувшую ее мысль. – Нет, нет...»

В прихожей зазвенел звонок. Все бросились к двери. На пороге стояла Верочка, в руках она держала большую куклу.

– Где ты была? – бросилась к ней Оксана.

– В кино.

– С кем? С кем ты ходила в кино?!

– С папкой.

– С папкой?!. – Оксана выхватила у дочери куклу. Еще мгновение – и она швырнула бы ее на пол, истоптала. Но голос Сергея Сергеевича остановил ее:

– Оксана!..

Григоренко взял куклу и положил на стул.

– У тебя что, кукол мало? – стараясь успокоиться, склонилась над Верочкой Оксана.

– Такой нету.

– Ты, доченька, забудь про того папу. У нас теперь другой, хороший папа и другой дом. Все другое. Раньше-то он тебе ничего не покупал? Вспомни.

– Мамочка, а я его все равно люблю. И дядю Сережу люблю.

– Он тебе не дядя Сережа, а папа. Поняла?

– Поняла, – смиренно пролепетала Верочка.– У меня теперь два папы.

– О том папе ты, Верочка, забудь... А где ты его встретила?

– Он стоял у нашего дома. И мы пошли выбирать куклу. Потом в кино ходили. Про войну кино, интересно...

«Чем же покорил Верочку ее отец, бывший муж Оксаны, – думал с тревогой Сергей Сергеевич. – Куклой? Вниманием? Нет, скорее всего тем, что он все-таки ее родной отец!..»

Глава пятая

1

Григоренко собрался было идти на строительство завода вторичного дробления – дела там не ладились, – как в кабинет вошла секретарь и подала телеграмму.

Сергей Сергеевич задумался: «Привезти образцы полированного гранита с экономическими расчетами...»

Секретарь стояла и ждала. Но Григоренко забыл о ней. Он мысленно перенесся в Москву. В главк. В кабинет Шера.

– Вызовите, пожалуйста, экономиста Зинченко,– повернул он наконец голову к секретарю.

Собственно, докладывать еще не о чем. Карьера нет. Зимой его не построишь. Вскрышу, когда вода превратилась в лед, не снять. Резальные и шлифовальные машины еще не пришли. Но Москва торопит. Правда, кое-что сделано. В горном цеху начала работать маленькая бригада каменщиков. Привозили глыбы гранита, раскалывали их металлическими клиньями. Потом обрабатывали вручную. Работа трудоемкая и дорогая. Производительность низкая. Когда Григоренко спросил Борзова о себестоимости изделий, тот ответил, что подсчитать трудно: половину людей он держит за счет других бригад.

Изготовление плит начал еще Прищепа. Для цеха установили план, выделили фонд зарплаты. Завезли первый самосвал гранитных глыб. Прищепа поставил на эту работу четырех рабочих. Новый же начальник цеха Борзов увеличил бригаду до десяти человек.

И вот по вопросу изготовления гранитных плит его, директора, вызывает начальник главка. Нужно ехать докладывать. Значит, надо подготовиться. Производство гранитных плит – дело не простое. Мирон Моисеевич Шер должен понять, насколько это тяжелая и сложная работа. Григоренко все ему объяснит. Иначе плановый отдел спустит задания. Определит ГОСТ. Тогда отказываться будет поздно. Тем более он, Григоренко, сам давал согласие.

Сергей Сергеевич думал о том, что сделано еще очень мало. Надо было, конечно, начать вскрышные работы на новом карьере. Зима? Ну и что же, что зима. Если разрыхлить взрывами верхний пласт, то грунт можно брать экскаваторами. Да и зима выдалась теплая. Однако они отложили вскрышные работы до весны. Да, в этом виноват он сам, ничего не скажешь. Все внимание уделял только строительству. А тут еще фундамент под конусную дробилку... Неожиданные неприятности с грунтовыми водами. Пришлось пускать специальные дренажные помпы. Кладку вели день и ночь, без выходных... Вот теперь и ломай голову, что докладывать.

«Ну что ж, так и доложу. Врать не стану. Не до плит, мол, было... Конечно, прежде всего нужно получить камнерезные и шлифовальные машины. Но от ручной работы, хотя она и дорогая, отказываться пока тоже нельзя».

Вошла Люба Зинченко.

– Я вас слушаю, Сергей Сергеевич.

– Любовь Александровна, скажите, пожалуйста, нет ли у нас каких-либо данных о себестоимости гранитных плит? Ну, тех, что Борзов изготовляет. – И мысленно ответил сам себе, что таких данных, безусловно, нет.

– Кое-что есть. Завтра подготовлю.

– Любочка! – воскликнул Григоренко, забыв официальный тон. – Мне сегодня нужно! Завтра в десять утра я должен докладывать начальнику главка.

– Хорошо, до вашего отъезда я успею.

– А как с составлением промфинплана?

– Закончила.

– Главный смотрел?

– Сейчас у него.

– Сегодня же все цифры посмотрю и подпишу. Очевидно, на днях вас тоже вызовут с промфинпланом в Москву... Значит, вы прикидывали себестоимость гранитных плит?

– Подсчитывала. В три раза больше, чем отпускная цена.

– Втрое больше? Да, так и следовало ожидать, работаем вручную. – Григоренко задумался. – Надо быстрее новый карьер открывать. В этом – гранит весь в микротрещинах от взрывов.

– У нас есть такой карьер, – сказала Люба.– Здесь неподалеку. Говорят, там до войны вручную гранит добывали, плиты для памятников тесали. Только теперь он отсевом и грунтом засыпан.

– Вы про этот карьер слышали или сами его видели?

– Видела. Когда была маленькой, мы там с ребятами карасей ловили.

– Почему же раньше вы мне о нем не сказали?

– Вы же не спрашивали...

– Ну хорошо, об этом поговорим потом. А сейчас прошу подготовить мне материалы для доклада начальнику главка.

2

Всю ночь бушевала метель. Казалось, снежной кутерьме не будет конца. Но к утру ветер растрепал тучи и успокоился. Солнечные лучи изрубили на рассвете остатки туч, коснулись снега и заискрились на нем. Загляденье! Ростислав Лисяк остановился и любуется.

За спиной взвизгнули тормоза.

– Чего рот разинул? – крикнул кто-то.

«Так можно и под машину попасть, – подумал Ростислав.– Что это со мной?» Он повернул голову. Сзади стоял новенький «ЗИЛ». Чужой. На комбинате «ЗИЛов» нет. Здесь в основном большие машины, тяжеловозы.

Водитель весь подался вперед, к смотровому стеклу. И вдруг распахнул дверцу:

– Ростислав!.. Ты?!

Лисяк с недоумением посмотрел на водителя. Самохвал!.. Было как-то непривычно видеть его за баранкой. Правда, Лисяк хорошо помнит его «философию» – настоящий человек должен брать от жизни все...

– Не узнаешь? – Самохвал выскочил из кабины. Подал руку.

Ростислав, конечно, его узнал. Да и как не узнать. Самохвал ушел с комбината всего полгода назад.

– Вот, новенькую получил. Как видишь, переквалифицировался: колеса крутятся – деньжата водятся. И как это я тебя раньше не встречал? Я уже месяц на машине.

– К нам зачем прикатил?

– Гранотсева нагрузить. По наряду коммунхоза. Дорогу посыпать надо.

Самохвал полез в карман, достал пачку папирос, протянул ее Ростиславу. Они закурили.

– Где вкалываешь? В начальство еще не пробился? – оскалил зубы Самохвал.

– Нет, а работаю я на строительстве.

– Что, другой работы не нашлось? Переходи к нам, на Нефтехимстрой.

– Мне и здесь неплохо.

– Ну, будь здоров и не кашляй. Я поехал.

Самохвал плюнул на окурок и забрался в кабину.

«Странно, рабочий день еще не начался, а его уже пропустили, – подумал Ростислав. – Это, наверное, потому что раньше работал на комбинате».

Лисяку с пригорка все видно. Вот Самохвал подъехал под бункер, вылез, нажал кнопку. Но что же он так мало грузит? Да и ехал вроде не от проходной, а от дизельной. Нет, тут что-то не так!

Когда Самохвал ехал обратно, Лисяк вышел на дорогу, поднял руку.

– Послушай, присыпь здесь. Понимаешь, подъем тут, машины буксуют.

– Не могу, времени нет.

– Да на это минут пять уйдет, не больше.

– Что у вас, своих машин нет, дорогу посыпать? – обозлился Самохвал.

– Давай, давай, сыпь!.. – повысил голос Лисяк.

Самохвал рывком нажал на рычаг. Кузов стал подниматься, и вместе с гранотсевом на дорогу соскользнули два рулона металлической сетки.

– На, подавись!.. – процедил сквозь зубы Самохвал, затем резко развернулся и поехал снова под бункер – загружаться.

3

Зазвенел звонок. Оксана Васильевна подошла к телефону.

– Ну что, муженек твой теперь Любашу в Москву вызвал, – услышала она чей-то ехидный женский голос.– Хи-хи!..

– Кто это?!

Но в ответ лишь частые гудки. Трубку положили...

В груди Оксаны словно что-то оборвалось.

«Когда она уехала? Когда? Если сегодня, то Сергей уже домой возвращается. Он так и сказал вчера по телефону: «Выезжаю завтра».

Звонок не давал Оксане Васильевне покоя. Она, конечно, понимала, что звонила недоброжелательница, но острая боль не оставляла ее сердца. «Зачем он вызвал Любу в Москву? А может, та сама напросилась? Что, если Сергей не приедет ни завтра, ни послезавтра? – Она представила их там вместе. – Вот взять бы сейчас да и поехать туда. Зачем? Проверить!.. Фу, что за мысли! Мать ведь больна. Как можно бросить детей, больную свекровь. Да и что скажет Сергей? Что скажут люди? Люди и без того много болтают... Дать телеграмму, чтобы немедленно возвращался: мать, мол, в постели, больна... Ну, он поехал, – понятно, вызвали. А зачем в Москву ехать Любе? Зачем? Подумаешь, специалист! С грехом пополам диплом получила. Опыта никакого. Но он не кого-нибудь, ее назначил экономистом. Странно... А я-то, дуреха, радовалась, считала себя победительницей... Какой стыд, как теперь людям в глаза смотреть...»

Нервы Оксаны Васильевны были напряжены до предела. Раньше Григоренко казался ей защитником и опорой, умным, сильным. Теперь же...

«И ведь, уезжая, ни словом не обмолвился о Любе. Побоялся. Решил скрыть. Жена, дескать, на другом карьере работает, не дознается. Конечно, и не узнала бы, если б не звонок...»

Ей вдруг припомнилось, как на торжественном собрании, когда читали приказ о премиях и была названа фамилия Любы, Сергей Сергеевич весь как-то просиял и во взгляде его появилось даже нежное выражение. О, она, Оксана, не забудет того взгляда! Припомнилось ей и еще кое-что, чем она сможет упрекнуть его. «Нет, я ему прямо скажу: или – или...»

Оксана подошла к свекрови. Та не спала.

– Ложись, доченька, мне полегчало, – проговорила тихим голосом Елизавета Максимовна.

Если бы свекровь не болела, Оксана поделилась бы с нею своими мыслями. Но сейчас ее волновать нельзя.

«А может, я все это просто выдумала? Может, Сергей сейчас спит себе спокойно в доме на Калошином, а Люба еще только едет в поезде. И ничего, ровным счетом ничего не произошло. Да и сестра его сейчас в Москве... Ну, а если он в гостинице остановился?..»

Лишь под утро сон сморил наконец Оксану.

4

На дворе март. Погода прескверная: слякоть, пронизывающий ветер, а с неба сыплется то ли дождь, то ли снег, не понять.

Сабит шел по участку не спеша, уверенно, как хороший хозяин по своему двору. Вот остановился возле Егора Конопли, придирчиво осмотрел швы кладки.

– Твой глаза как видят?

– Пока что без очков...

– Сходи к доктору. Мало-мало на два сантиметра шов гонишь! Неладно получается. А с половинками, по-твоему, кто-то другой работай?!

Подсобный рабочий стал подавать половинки и четвертушки. Конопля начал класть их на раствор, продолжая с напускной важностью бурчать:

– Что теперь – лето?.. Швы ему велики... Половинки... Лучше бы за разгрузкой кирпича следил...

Сабит подошел к Лисяку:

– Мало-мало освоился? Сам уже кладешь?

– Не боги горшки обжигают.

Там, где закладывали фундамент, какой-то парень, дурачась, обнимал девушку. Девушка отбивалась, стараясь высвободиться. Сабит поспешил туда.

– Вам что, никакой дела нет?! Ишь какой петух!

Парень тут же взял мастерок, а девушка, подхватив носилки, пошла к своей напарнице.

Возле электропечки кто-то спал. А может, не спал, просто притворялся. Сабит тронул спящего за плечо: сначала легко, спокойно. Не помогло. Тогда он взял его за нос.

– Ты что это, в рабочий время спишь? Или заболел?

Парень посмотрел на Сабита мутными, бессмысленными глазами.

«Пьяный, – понял Сабит. – Вот подлец! Ввели бесплатные обеды, заказывай на завтра что хочешь. Как в санатории. Но ему и этого недостаточно. Видимо, еще до обеда на Хорольской улице причастился».

Сабиту вдруг стало нечем дышать. От нахлынувшего гнева он начал задыхаться. Сабит шагнул к парню. У него появилось желание ударить этого пьянчугу. Он схватил парня за ворот, рывком поднял перед собой. Но тут же отпустил.

– Чтоб тебя, мало-мало, не было в моей бригаде! Понял?

– Не грозись. Видали мы таких. Сам гляди не споткнись, карьер тут! – крикнул парень вслед Сабиту и грязно выругался.

Сабит подошел к группе ребят, которые стояли и молча курили.

– Что, загораем? Работать надо, а не загорать!

– С раствором задержка. Тот, что утром привезли, половину в снег выгрузили.