Текст книги "Истоки. Книга первая"

Автор книги: Григорий Коновалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)

XII

В перекипающем дожде блеснули на опушке березовой рощи огоньки. Генерал велел шоферу узнать, что это за огни. Когда шофер ушел, перепрыгивая через лужи, генерал повернулся лицом к Юрию, тихо сказал:

– Танки переброшу поближе к границе.

– Данила Матвеевич, обстановка усложняется?

– Обстановка та самая, что бывает накануне большой драки… Зимой вряд ли начнется, а за лето уже не ручаюсь. Логика войны толкает их на Балканы. Агенты Канариса на Балканах не зря жрут хлеб. Одних застращали, других подкупили, третьих соблазнили: мол, сообща загрызем Россию. Румынский головорез Антонеску серчает на нас за Бессарабию. Маннергейм даже заикается от злости: Выборг потерял… Отношения наши с немцами, кажется, кислые… Да, за зиму ручаюсь, а лето… бис його знае…

– Данила Матвеевич, а Москве говорили об этом?

– А там и без того все знают. Степан Валдаев, как по святцам, предсказал судьбу Франции. Да и как не знать, когда каждый солдат скажет тебе то же самое. Такое положение не скроешь! – Генерал ударил кулаком по своему колену.

– Но вы-то будете наготове?

– Да, да! – сердито засопел генерал. – Но современную армию в случае их удара не развернешь за неделю. Время нужно. Внезапность и во времена Суворова играла большую роль, а сейчас, при современной технике… меч острый эта внезапность. Немцы есть немцы, шутить не любят.

Из-за кустов вывернулся шофер в куртке, потемневшей от дождя, за ним шагал человек в кожаном реглане, по которому потоками струилась вода, будто он только что вылез из реки. Сквозь забрызганное стекло машины Юрий увидел нахмуренное лицо Валентина Холодова. Чоборцов опустил стекло, спросил строго:

– Ну, что у тебя?

– Развлекаю аккредитованных шпионов! – Холодов резко смахнул ладонью капли дождя с подбородка, спросил: – Какой это умник гремит танками за трактом? Я по гулу моторов определил: появились новые машины.

Генерал насупил густые брови, шумно засопел.

– В порядочную глушь упрятали вы гостей, – сказал Юрий. – Что они делают?

– Пьют, едят свинину, хвастаются. Японец любезничает с американцем, немец язвит англичанина и… очень любопытен к нашим дорогам этот нахал.

– Дорога не иголка, ее не спрячешь, – ворчал Чоборцов. – Танкам глотки не зажмешь. Так что продолжайте роль хлебосольного хозяина.

Не убирая руки с дверки машины, Холодов попросил, чтобы его освободили от пьяной компании и поручили командовать в маневрах хотя бы отделением.

– То, что ты сейчас делаешь, стоит полка, – ответил генерал. – Передай комбригу Вагину: потихоньку убраться со своими танками на проселок. Слушай. В нашу область высланы продукты и товары. Сегодня прибывают эшелоны. Придется выделить сотни полторы грузовых машин.

– Но ведь сейчас маневры, товарищ генерал, машины нужны нам самим.

– Я думаю и о маневрах! – И Чоборцов коснулся рукой мокрой спины шофера:

– В Калиновку!

Пронизывая белесое сеево дождя со снегом, огни фар ползали по мокрым стволам деревьев, обвалившимся кручам овражков. Обогнали гаубичную батарею, позади и впереди которой шли артиллеристы, мокрые с головы до пят. На лафете лежал красноармеец, бледными губами ловил капли дождя.

– Что с ним? – спросил Чоборцов лейтенанта.

– Перелом ноги, товарищ генерал… Это когда пушка с горки покатилась… Сам виноват, зазевался.

Юрий почувствовал неприятный озноб в сердце. «Для этого паренька уже настоящая война», – подумал он.

Конники в кубанках и бурках пересекли дорогу, скрылись за перелеском. Над ним промережили в тусклом небе вспугнутые стаи галок.

Проехали мимо кухни, глотнув приятный дымок, у часовенки с изваянием скорбящей божьей матери свернули на колею вдоль речки. По воде плыли желтые листья дуба. Густились сумерки. На повороте встал на дороге красноармеец в шинели, выставив вперед винтовку с неласково мерцавшим граненым штыком. Справа из шалаша вылез другой с ручным пулеметом и решительно махнул рукой.

– Стоп! Гаси свет! – приказал он, подойдя к машине. – Федяев, доложи отделенному.

– Передовые Волжской дивизии, – с улыбкой шепнул генерал Юрию.

Через минуту как из-под земли появился высокий, широкоплечий человек в брезентовом плаще. Из капюшона выпирал загорелый, с заметной горбинкой нос, жестко поблескивали горячие глаза. Он узнал командующего и, слегка окая, доложил, называя Чоборцова условным на время маневров именем, что он сержант Александр Крупнов, а его отделение заняло позиции на новом рубеже.

– Саша! – тихо окликнул Юрий.

Александр нагнулся к машине, но тут же выпрямился.

– Здорово, – как бы походя сказал он, согнал с лица светлую улыбку, приковал к генералу почтительно-внимательный взгляд.

Минутное огорчение опалило сердце Юрия: брат не принадлежал ему, жил своей особой жизнью бойца.

– Промокли? Есть простуженные? – спросил генерал.

– Все здоровы. По берегу роют траншеи, накрывают блиндажи накатником. Осину рубим, – подчеркнул сержант Крупнов.

В сумерках под моросящим дождем слышались лязг лопат, удары топора, падение срубленных деревьев.

– Почему же непременно осину? – спросил генерал.

– Строевой лес жалко, – ответил сержант Крупнов. Он стоял неподвижно, открыто и спокойно глядя на командующего.

Юрию казалось, что брат был способен простоять так, не тяготясь этим, хоть вечность.

– Ну а если они полезут? – спросил Юрий.

– А мы-то для чего? Пусть лезут хоть сейчас.

– Молодец! Не жалей, сержант, солдат и себя. Пусть потеют. На войне насморком да испариной на лбу не отделаешься. Там кровь потребуется. Посмотрим, как работают ваши бойцы, – сказал Чоборцов и вылез из машины.

Юрий обнял брата, но тот смущенно отстранился и выжидательно, с полной готовностью выполнить любое приказание генерала, встал перед ним.

«Впрочем, он всегда был дисциплинированный», – подумал Юрий.

Увидев своего отделенного, сопровождающего генерала и какого-то гражданского, очевидно, важного начальника, бойцы лишь на секунду поднимали головы и снова работали лопатами, топорами. Один из бойцов привлек к себе особое внимание командующего: широко расставляя скользящие по грязи ноги, нес из леса большую осиновую слегу, положив ее на спину, как коромысло. Два красноармейца, побросав лопаты, подбежали к нему, сняли слегу с его спины и громко стали восхищаться его силой.

– А можешь ты, Ясаков, вон то бревно унести?

– Если командир скажет – могу унести, – не сразу ответил Вениамин Ясаков, провожая взглядом Чоборцова и Юрия. – Все дело в приказе, а унести можно… Батюшки! Юрий Денисович! – Ясаков метнулся к Юрию, но властный окрик Александра остановил его.

– Эх ты! – бормотал Веня. – Генерал-то на моей свадьбе гулял… – Он сник под взглядом сержанта.

XIII

В ночь похолодало. Дождь сменился крупой, шуршавшей по опавшей листве. Батальон сел за ужин. К этому времени Вениамин Ясаков закончил оборудование землянки для своего отделения. По бокам были вырезаны лежанки, пол застлан еловыми ветвями, у порога топилась печка, сделанная из камней и худого ведра. Пахло берестой, смолистым дымом. В землянке шла обычная для бойцов жизнь. Развесили сушить мокрые шинели, от которых повалил кисловатый пар. Дневальный принес из ротной кухни пшенную кашу-концентрат, красноармеец Неделька, прищуривая глаз в густых ресницах, разлил в манерки вино.

– Сержант приказал ужинать, не ждать его.

От горячей пищи и вина все раскраснелись. После ужина каждый занялся своим делом. Ясаков сушил сено, чтобы ночью, форсируя речку, было чем прикрыть грудь; комсорг при свете фонаря писал боевой листок, два бойца, Соколов и Галимов, сочиняли песню, а Неделька тихо подыгрывал на гармошке. Над золотой горкой углей шипела в котелке сержантская порция каши.

– Как полез противник в драку… – отрывисто, сердитым голосом говорил Соколов. – Ну добавляй, Абзал, добавляй. – Он толкал в плечо Галимова. А тот, вскинув темные глаза, подхватывал:

– Тат-та-та-та-та, дал он драпу. Добавляй, Варсонофий, добавляй.

В глазах Ясакова эти бойцы были очень важные люди: оба они получили орден Красной Звезды за храбрость в боях у Халхин-Гола. Случилось это так: японцы прижали отделение к реке. Все были ранены. Галимов со своими товарищами был на другом берегу.

– Спасем ребят! – сказал он. – Я с Волги, плаваю, как акула. Прикрывайте меня.

Голый, с ножом в зубах, он вплавь переправил через реку раненых, а когда плыл за последним, пуля прошила мышцу груди. Окровавленный, дико крича, он бросился с ножом на японцев, отбил последнего красноармейца. Это был Варсонофий Соколов. С тех пор они служат вместе и здесь, на Западе.

Связывая теплое сено в тугие пучки, Ясаков почтительно обратился к Соколову и Галимову:

– А что, товарищи, немец не может устроить нам ловушку?

Бойцы переглянулись, их лица отражали напряженное раздумье.

– Немцев мы не знаем, какой у них характер, – сказал Соколов.

– Характер германский нам неизвестен, – подхватил Галимов. – Японца мы знаем, а немца нет. Японец хитрый и злой.

– Японец ужасно визжит, когда идет в штыковую атаку, орет: «Банза-а-ай!»

– Да, орет «банза-а-ай» и не боится штыковых атак.

– Вот финны тоже смелые… – сказал Неделька. – Ты, Ясаков, расспроси нашего сержанта, он на финском понюхал пороху. А германцы, надо полагать, на технику нажимают. Штыков у них мало, и те как бы вроде ножа.

– А страшно, товарищи, штыком-то? Наверно, не глядят, а зажмурком, а? – спросил Ясаков.

Полог, служивший дверью, откинулся, и в землянку вошел Александр Крупнов.

Бойцы встали, сутулясь под низким накатом.

Александр вымыл руки, взял котелок с кашей. Зная, что он не пьет, Неделька не предложил ему вина. Александр не спеша съел кашу, вытер коркой хлеба дно котелка, посмотрел на часы.

– Пошли!

В непроницаемой ночной мгле, сгибаясь под ветром, они направились к командиру дивизии, держась друг от друга на расстоянии вытянутой руки. В лицо стегала колючая крупа, слева, невидимая, плескалась речка. В лесу меж двух деревьев стояла палатка полковника Богданова, охраняемая двумя автоматчиками в задубевших плащах поверх шинелей.

Ростислав Богданов был типичный полковник, как бывают типичные старшины и мичманы. Человек средних лет, железные мускулы, крепкий лоб, жесткие густые волосы, твердый взгляд. Чоборцов знал Богданова не первый год, и ему всегда казалось, что полковник не стареет, нет ему износа. Кажется, он и родился полковником, никем другим быть не хочет, и дивизия никого, кроме Богданова, не желает иметь своим командиром. Батальонами командовали, как на подбор, майоры, ротами – капитаны, взводами – лейтенанты.

Богданов доложил Чоборцову, что дивизия зарылась в землю, готова в любую минуту принять бой или навязать его «противнику», расположенному за рекой.

Потому ли, что план предусматривал главное столкновение именно на этих позициях, потому ли, что большелобый веселый полковник уже расположил к себе генерала и шефов, радушно приняв их в своей теплой палатке, пахнувшей дымом, но только Чоборцов и шефы захотели остаться у Богданова. Посреди палатки дышала теплом жаровня – лист жести с горячими углями. Поужинали вместе с полковником и начальником штаба, молча закурили, развалившись на сосновых ветвях. Вокруг тлеющих углей сидели штабные работники и флотский командир, представлявший на учениях отряд канонерок. Красноватый отсвет накалил их лица. Вверху трепетал на дубовой ветке бронзовый листок, колеблемый теплой волной. Юрий смотрел то на этот листок, то на моряка, который сушил у жаровни брюки и, покуривая трубку, сыпал скороговоркой:

– Сорок дней не был на берегу. Харчи в автономном плавании божественные. Воздух чудо: что ни глоток, то полпроцента гемоглобина. Так и распирает меня полнокровие. Сошел на берег в одном поселке. Солнце сияет. Девушки крупные. Швартуюсь к одной. Развитая, образованная, – он сделал руками выразительный жест, показывая высокую степень образования. – Широкие бедра. Начитанность. Решился на прямоту: «В моем распоряжении, Дуся, одна ночь. Чему быть, того не миновать. Лучше поздно, чем никогда. Пошли в загс, а потом на сеновал». – «С загсом, Проня, успеется, пойдем на сеновал. Забирайся по лестничке, а я схожу в дом за вишневкой и закусками».

Помахала рукой и скрылась в дверях. Полез на сеновал, сам не верю своему счастью, аж ноги дрожат. Иду в сумраке ощупью и вдруг полетел куда-то. Сильно стукнулся. Тут кто-то пожалел меня и погладил по голове. Всмотрелся – теленок лижет. И еще штук пять тянутся ко мне. Дверей не найду. С тоской смотрю вверх на тот люк, через который сыграл в телятник.

«Эй, морячок, ты куда спрятался? – слышу Дусин нежный голос сверху. – Захотел телячью ферму посмотреть?» – «Открой двери, Дуся». – «Ключей у меня нет, сторож унес. Не падай духом, он поехал за фельдшером, к утру вернется. А телятишки-то, видишь, чесоткой заболели, вот мы их и изолировали». – «Мне тут скучно, выручай, Дуся». – «Всей бы душой, но не имею права. Приедет фельдшер, смажет их лекарством, заодно и тебя, пройдешь окуривание, и тогда увидимся. А пока ты расскажи мне свою автобиографию. Я буду слушать». – И она села на перекладине, свесила дивные ножки.

– Ну, и травишь ты, Хрусталев, – сказал начальник штаба, смеясь вместе со всеми.

Хрусталев начал рассказывать новую историю, но Юрий уже, не слышал ее. Генерал Чоборцов вкрадчиво спросил полковника:

– Так ты, Богданыч, крепко сидишь?

– Пухов не собьет меня.

– Н-да! А что, Богданыч, плохое у тебя место, гнилое. А у Пухова возвышенность, устроился он хорошо. Не думаешь перебираться на новые позиции?

– Скажут: нарушает Богданов порядки. Богданов всегда во всем виноват. Чуть что – вали на Богданова, – добродушно ворчал полковник, не спуская глаз с карты. – Ну и пусть говорят. А мы их вот так… Атакую. Правильно я понял вас, генерал?

– Я тут сторона. Сам за все отвечаешь, – сказал Чоборцов, скрывая азарт под наигранным безразличием.

– Атакую. Начальник, свяжись по рации с генералом Шмелевым! – приказал Богданов начальнику штаба и уже с хитрецой обратился к Чоборцову: – Новые танки передайте мне, а? Сомну.

– Если прорвешь, Ростислав, оборону, – дам.

В палатку вошел сержант Александр Крупнов, доложил лейтенанту, что он со своими разведчиками прибыл. Лейтенант сказал, что отделение вливается в разведотряд.

– Форсируем реку. Не задерживаясь, просочимся в тыл. Разгромим штаб полка. Вы на финляндском в диверсионном отряде служили, знаете, как это делается.

Лейтенант и Александр ушли.

И сразу же заработала рация: командиры, получая приказы, выходили из палатки. Полковник Богданов, уже не замечая больше ни генерала, ни шефов, разговаривал по телефону с командирами подразделений. Чоборцов кивнул Юрию, они вышли из палатки. В темноте шумели деревья, хрустел под ногами ледок. За палаткой отыскали машину.

– К Пухову, – сказал генерал.

Проехали по деревянному мосту через речку как раз в то время, когда вывернулась из овчины туч луна. Взглянув на темные вспененные волны, Юрий подумал об Александре: как-то он будет переправляться через речку?

Стальные стволы пушек за кустами ольхи, казалось, нацелились в луну. Она металась низко над лесом по курганам туч.

Во дворе фольварка остановились, зашли в каменный дом. При свете свечей шло совещание командиров батальона. Майор, поблескивая бритой головой, давал указания командирам рот наводить понтоны. Потом все разошлись, а Чоборцов и Юрий прилегли на лавках отдохнуть. Свечи погасили, горела только одна на краю стола, капая на лавку плавленым стеарином…

Возня и приглушенные голоса разбудили Юрия. Вскочил, протирая глаза. Генерал курил, сидя на лавке. Огромный, неуклюжий красноармеец в оледенелой шинели связывал веревкой руки телефонисту, зловеще шептал:

– Не шуми, зашибу!

Юрий узнал Ясакова. Вениамин не обращал внимания ни на Юрия, ни на командарма. Он втолкнул телефониста в чуланчик, окаменел с винтовкой у дверей. Вошел Александр; мерзлые полы шинели звенели, ударяясь о голенища сапог.

Начальник штаба бросился к телефону, но Александр предупредил его, блеснув глазами:

– Не работает. Точка, товарищ капитан. – Снял шинель, сел за стол, вытирая платком сочившуюся из губы кровь.

– Ваш часовой случайно, видать, смазал меня по губам. Здорово бьет, – с похвалой сказал Александр, очевидно, норовя подбодрить приунывшего условно плененного капитана.

Чоборпов насмешливо покачал головой.

Двери распахнулись. Галимов и Соколов, неловко переступая через порог, тащили красноармейца. Голова его сникла на грудь, ноги чертили носками сапог по дощатому полу.

– Положите на лавку, – сказал сержант Александр Крупнов.

Он помог Галимову и Соколову снять с красноармейца мокрую, уже затвердевшую на морозном ветру шинель.

– К берегу подбило. Нахлебался воды, – проговорил суровый Варсонофий Соколов.

– Молодец, винтовку не бросил, – одобрил Галимов.

– Донага разденьте, укройте на кровати, – посоветовал «пленный» начальник штаба.

Красноармеец, тихо лежавший на лавке, вдруг сел, когда Галимов начал стягивать с него брюки.

– Не троньте его! – остановил Галимова Александр. – Ишь, нянька нашлась! – Он наклонился над красноармейцем, тихо и властно приказал: – Встать!

Красноармеец встал, но тут же снова сел, уткнувшись головой в угол. Его рвало водой. Юрий с жалостью глядел на него.

– Слушай, сержант, ты чересчур того, жестковато, – сказал он брату.

Александр смолчал.

– Делать нам тут нечего, Юрий Денисович, поедем дальше, – сказал генерал.

Александр, не надевая шинели, проводил командующего и брата до машины, защищая широкой ладонью свечу от ветра. Длинные пальцы налились красноватым заревом. И Чоборцов вспомнил: у клокочущего сталью мартена видел он этого молодцеватого парня рядом с седоусым стариком обер-мастером.

– Отметить не грех этих расторопных хлопцев. Ну, и ухари парни! – уже в машине сказал Чоборцов, подавляя в сердце жалость к нахлебавшемуся ледяной воды красноармейцу.

«Воспаление легких схватит… Наверное, есть утонувшие», – горько подумал Юрий, но высказать свою думу постыдился.

– На войне труднее будет, Данила Матвеевич, – сказал он с наигранной боевитостью.

– Что будет на войне, Юрий Денисович, угадать трудно. Техники, ой как много! Стальная, огневая, моторная. А человек-то все из того же мяса и тех же костей… Ан нет! Душа у нашего человека другой конструкции.

В рассветной мгле по тылам «синих» рыскали танки, громыхая гусеницами, гудя моторами.

В прорыв хлынула мотопехота Волжской дивизии. Клин углублялся и расширялся. С полдня авангардные части свернули в тылу «неприятеля» влево, соединились с авиадесантом, окружив большую группировку войск.

Чоборцов и Юрий видели, как авиадесант захватывал аэродром. Внезапно за тучами загудело небо. И вдруг, прорвав облака, посыпались черные комки. Почти одновременно раскрылись парашюты – образовался как бы второй, нижний слой облака.

Занятые наблюдением за боевыми действиями десанта, Чоборцов и Юрий не знали о несчастье: насмерть разбились два парашютиста. Когда командующий и Юрий подошли к месту их гибели, санитары уже положили одного под ясень, прикрыв его брезентом. Другого снимали с дерева: он упал на дуб. Он был еще жив, когда спустили его на землю. Так он и умер с нераспустившимся парашютом за спиной. Командир парашютного десанта с мускулистым узким лицом снял кожаный шлем, постоял молча над погибшими.

– Товарищ командующий, разрешите продолжать? – обратился он к Чоборцову.

– Что продолжать? – недовольно отозвался генерал.

– Завтра повторю массовый прыжок… Жалко, хорошие ребята… Однако… на маневрах, как на войне.

– Продолжай, дорогой. Жестокие испытания впереди, и готовить себя к ним нелегко, – сказал генерал. А когда командир десанта ушел, генерал сказал Юрию:

– Ваш братишка, сержант, наверняка заставит своего утопленника заново переплыть речку. – И вдруг, выкатив накаленные злым азартом глаза, закончил решительно:

– Черта с два возьмешь нас!

С этого дня Юрий втянулся в игру и не заметил, как пролетела неделя. И очень огорчился, когда дали отбой маневрам.

На совещании у командующего шефы выслушали похвалу и критические замечания насчет танков. Юрий повидался с Александром и уехал домой на Волгу. Ему так понравилась армейская жизнь с ее определенностью, ясностью порядка, с ее тяжелой работой, что он пожалел, почему в свое время не остался на военной службе.

Прощаясь с шефами, генерал Чоборпов сказал Юрию:

– Сегодня немцы начали маневры… Ну, брат, до свидания. Летом приеду на Волгу строить гидростанцию.

Юрий сказал, что все будут рады гостям, но умолчал о том, что строительство ГЭС отложено.