Текст книги "Прорыв"
Автор книги: Григорий Свирский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 43 страниц)
– Какая длинная фамилия! – весело воскликнул Наум, но вскоре понял: произошло что-то настолько серьезное, что перебивать не стоит.
– Правда ли, что вы хотите уехать в Израиль? – спросил рокочущий мужской голос. Наум отвечал на своем "техническом английском". Но его не переспрашивали, видать, смысл улавливали. – Да! Да! Да!.. Понятен мой 1454""брокен 1455"инглиш"? Я действительно хочу уехать!
– С семьей?
– Конечно! Что я, бездетный?
– У вас много детей?
– Одна. Но стоит четверых!
– И вы не можете уехать?
– Нет, не могу! (Что они там, белены объелись? Впали в зимнюю спячку?)
– Почему1456"?– в мужском рокотании звучало искреннее недоумение. Похоже, заморскому джентльмену и в самом деле было непонятно, что существует страна, из которой нельзя уехать... Наум принялся объяснять терпеливо, как малышу из первого класса, что его отец Иосиф 1457"Гур и мать 1458"Лия пытаются покинуть Советский Союз уже лет двенадцать, не менее. Они пишут и пишут, а им отвечают... Как это по-английски, не знаю. По-русски: "Фиг вам". Что?.. Это 1459"сленговое выражение. Значит, 1460"шат1461"ап! Молчите! А то хуже будет... А мне, например, в 1462"ОВИРе... это где визы дают... недавно старший лейтенант, мадам Архипова сказала... как бы это перевести точнее? "Мы вас не выпустим, мы вас доконаем!" Доконаем?.. 1463"Килинг...1464"Шот...1465"Финита1466"ла комедия... Похороним, 1467"да-да,1468"ин1469"семетери... На кладбище! Вы разве не знаете, что они большие гуманисты?.. Что? Лично я с женой и ребенком готов улететь из СССР первым самолетом... Нет, деньги есть и билеты есть, самолеты "Аэрофлота" уходят в Вену пустые... Я? Я возмущен. Я чувствую 1470".себя так, будто я 1471"гавернмент1472"проперти. Имущество правительства СССР. Я не желаю быть имуществом. Я не раб, а 1473"хомо сапиенс!.. Да, конечно, мы просим американских евреев помочь нам, советским евреям, покинуть эту любвеобильную страну...
Нонка была сильно испугана, она швырнула в Наума кисточкой с краской, промахнулась. Затем она пыталась выхватить у мужа трубку, порвать телефонный шнур. Наум говорил уверенным тоном, с неколебимым достоинством, а правой ногой в стоптанном тапочке отбивался, отталкивал Нонку, которая, наконец, разревелась от страха, размазывая по лицу краску с ресниц.
То ли до собеседника донеслись отзвуки побоища, то ли ему просто захотелось узнать мнение жены, но он попросил передать трубку ей.
Наум сунул трубку Нонке и прорычал, как на следствии, когда игра в кошки-мышки кончилась: – Говори всю правду! Говори всю правду! И Нонка поведала дрожавшим голосом всю правду. Да, она действительно хочет в Израиль.
– ...Зачем? – Нонка смятенно взглянула на мужа, который стоял, скрестив руки на груди, с каменным лицом. – У меня ребенок. Я хочу, чтобы ребенок рос в еврейской стране... Да-да, не знал антисемитизма... Что? Гуд бай! Ага! Бай!
Почти неделю пленку с записью этого разговора крутили на всех волнах, комментировали на всех языках. Наум поймал свое заикание с комментариями по-японски... Вечером ему позвонили из ОВИРа, он полетел на крыльях, думал, выпускают... Незнакомая дама в погонах очень вежливо сказала, каких бумаг еще не хватает в его деле, и заметила как бы вскользь, что Архипова больше у них не работает...
Позднее Наум узнал, что ее просто перевели на второй этаж ОВИРа, куда евреев не пускали.
Какое-то время Наум ощущал себя "неприкасаемым". Не будут, гады, проламывать голову человеку, о котором трещат на всех языках мира!.. И в самом деле, слежка стала почти незаметной. "Плащи" вели себя без обычной наглости. Однако черная "Волга" стояла у подъезда уж не только днем, но и ночью.
Возможно, именно поэтому никто не пожелал учиться у Наума ивриту. Даже те, кто собирались. Горячее место!.. Наум и не думал выдавать себя за знатока иврита. Он освоил только первую часть книжицы "Элеф милим". Помнил, следовательно, пятьсот слов. В лучшем случае. Он знал, что в Москве есть несколько стариков-преподавателей иврита. Есть, наконец, профессор Московского университета Бенцион Меерович Гранде* самый крупный специалист по ивриту и арабским языкам. Гранде тайно не преподавал, спасибо и за то, что написал к словарю Шапиро "РУССКИЙ– ИВРИТ" предисловие и приложение, по сути учебник ивритской грамматики. Но его ученик, профессор Занд, собрал группку приятелей и знакомых. А старики вообще брали кого угодно. Прямо с улицы. Порой тряслись от страха, но – учили...
Когда к Науму пришел, заранее позвонив, первый и единственный ученик, Наум радовался, как студент-первокурсник. Загнал дочь за ширму. А что делать? В самом деле, объявления повешены. В них не указана подспудная цель: евреи, не бойтесь! Пусть боится Лубянка!.. Там начертано недвусмысленно: "Преподавание языка ИВРИТ". Взявшись за гуж... Наконец, Наум протянул руку явившемуся человеку в белой рубашке. Тот стоял как-то боком, в нем не было и тени военной 1517"выправки. Это ободрило.
Наум пригласил его к столу, достал большую тетрадь, напоминающую классный журнал. Написал дату и часы первого занятия: 1518""15 июня, 19.00. 19701519"", не ведая еще, сколько тревог принесет этот день.
Ученик не косился пугливо на дверь, не придумывал себе вымышленного имени; назвал свою фамилию, добавив, что он режиссер театра Образцова.
Он мог бы заявить, что иврит ему нужен как режиссеру. Но парень, видно, был не робкого десятка. Он сказал, что иврит ему нужен как еврею. И что он знает идиш. Наум моргнул растерянно. Идиш он не знал...
– Начнем, пожалуй, – протянул Наум, и они начали читать 1520""Элеф милим". Прошло примерно полчаса, раздался стук в дверь, и, поскольку дверь не запиралась, в нее сразу ввалилось пять человек. Толпой. Трое молодцеватых 1521"гебистов в штатском и двое понятых. Наученный и отцом, и 1522"Довом, Наум потребовал ордер на обыск. 1523""Прошу предъявить!1524"" Предъявили. Это была телеграмма от ленинградского прокурора Соловьева. Тут уж Наум перестал что-либо понимать. При чем тут какой-то Соловьев?!
– Я не знаю никакого Соловьева и не имею к его вотчине никакого отношения. Прошу удалиться! – добавил он ледяным тоном.
– Это приказ! – мрачно заметил 1525"гебист, раскрывая свою красную книжечку на имя капитана Госбезопасности.
Наум лихорадочно вспоминал указания отца и 1526"Дова. О чем следует спросить немедля. Чтоб не разгулялись... Вот о чем! Открыто на него, Наума, дело или никакого дела еще нет? Лишь пытаются сфабриковать.
– По чьему делу? – спросил Наум незаинтересованным тоном знатока законов, уставшего от людских глупостей.
– По делу Федорова! – процедил капитан сквозь зубы. В лаборатории Наума в это время работал электромонтер Федоров. Какое отношение имеет к нему 1527"забулдыга Федоров? Но нет, это же был свой, московский Федоров.
– Какой Федоров? Из Ленинграда, в котором я никогда не жил?..
– Да, из Ленинграда! – и сразу жестко: – Оружие есть? – Есть! -ответил Наум благодушно. – Огне... 1528"-А-Ы, – Наум зевнув, прикрыл рот 1529"рукой. – Огнестрельное.
– Где оно? – выкрикнули в три голоса.
– В шкафу.
– Не оборачиваться1530"! – Наум ощутил приставленное к спине дуло револьвера.
Второй гебист, прыщеватый, спортивного склада, 1531"метнулся к шкафу, распахнул створки.– Где оно?
Чувствуя спиной холодящее дуло, Наум направился к шкафу и взял там в углу охотничью двустволку.
– И это оружие? – саркастически заметил за спиной Наума капитан.
– Конечно! Вам никогда в детстве не всаживали солью в зад? Ух, как взвоешь!..
– Холодное оружие есть?! – перебили за спиной.
– Полный набор! – Наум широким жестом обвел длинную боковую стену, на которой были развешена два лука и ржавые стрелы в татарских колчанах.
– Ты-ык, – протянул капитан, изо всех сил пытаясь остаться серьезно-грозным. – А разрешение у вас есть? На хранение оружия?
Наум оглянулся: держит тот у его спины револьвер или уже не держит? Держит, идиот!
– Вы зачем пришли? Искать? Во время обыска и найдете... Помню я, что ли, куда сунул!
Капитан вложил, наконец, револьвер в карман и, прищурясь, осмотрел квартиру беглым взглядом.
– Ты-ык! – протянул капитан. – Сионистский уголок! На письменном столе Наума, под стеклом, лежали открытки с видами Израиля, а между стрел висел израильский флажок.
– Государственный флажок и туристские открытки, как вы понимаете, не криминал, – лениво произнес Наум, ища взглядом записную книжку с адресами и телефонами: московскими, ленинградскими, рижскими... 1535"Ох, ни к чему сейчас эта книжица...
Книжка, он помнил, лежала на тумбочке, на которой стоял телефон и полулежал кот, огромный серый 1536"котяга (гости-сионисты назвали его, естественно, не 1537"Васькой, каким он был отродясь, а 1538"Уриелем или – ласково – 1539"Урли). Похоже, Урли и закрывал книжку с адресами. Но, главное, все же было в "заначке1540"": письма 1541"Дова, доставленные туристами в обход советской цензуры, письма евреев из Вильнюса, Риги, Ташкента, Грузии. Отказы от гражданства. Найдут – много голов полетит.
Наум ни разу не взглянул ни на Ваську-Уриэля, ни на электросчетчик. Посматривал на окно, в котором отражались тени 1543"гебистов. Впервые заметил, что занавески грязноваты.
– Нонка, ты давно стирала занавески? – спросил он сердито. – Гости пришли, а у нас грязные занавески.
У Нонки тряслись пальцы. Присела молча на диван, прижимая руки к коленям.
Когда гебисты рылись в платяном шкафу и вытаскивали хоккейной клюшкой Наума из-под кровати домашние тапочки, запыленную книгу, вдруг распахнулась дверь и влетела случайная гостья, толстая тетка из торговых евреек, которая изредка заглядывала, чтоб не прозевать день, когда разрешат подавать документы на выезд. 1545"Увидя обыск, она взревела истошным голосом. Казалось, это вы1546"рвалось у нее из самого нутра: -ОБХСС!1547"ОБХСС! Я думала, вы порядочные люди! Инженеры! А вы? Вы кем оказались?!
Наум аж рот приоткрыл. Тетка вряд ли лицедействовала. Она и в самом деле всю жизнь страшилась ОБХСС, и теперь из нее вырвался этот вечный ужас: – ОБХСС!
Ее тут же выпихнули из квартиры, иначе она подняла бы весь дом.
Гебисты начали уставать. Приподняли крышку тумбочки вместе с телефоном и котом. Внутри было грязное белье, положили крышку обратно. Кот урчал, но не пошевельнулся. Так он, к восторгу Наума, и пролежал весь обыск. До трех часов ночи. И лишь когда гебисты ушли, размялся, вытягивая холеную пушистую спину.
Гебисты были людьми подготовленными: открыли картонную папку с формулами, тут же захлопнули: – Тык! Это ваша диссертация? За тетрадку-памятку пришлось повоевать. – Обыск не по моему делу, не так ли? По делу Федорова. А здесь мои личные записи.
Гебист не сразу, но согласился. Решил взять оттиск с пишущей машинки Наума.
– О, я вам сделаю сттиск! – бодро воскликнул Наум. И начал выстукивать: "Во время незаконного обыска, проведенного у меня 15 июня 1970 года..."
Капитан нервно вырвал этот лист из машинки и принялся выстукивать одним пальцем: а, б, в..,
Старинные часы с рыцарем – единственное приданое Нонки, отбили полночь. При первом ударе капитан вздрогнул, покосился на 1554"" дальний угол, где стояли на полу часы в железных рыцарских латах. Они отбивали полночь неторопливо, раздражая гебистов своим полным безучастием к их государственным заботам.
Наум достал с книжной полки растрепанный Уголовно-процессуальный кодекс и принялся оспаривать действия гебистов. Доказывал горячо, со свойственной ему методичностью и даже однажды перешел на 1555"ивритский алфавит:
– Алеф! Вы остались в квартире после полуночи, не забудем отметить в протоколе, что вы нарушили пункт Уголовно-процессуального кодекса РСФСР1557"No...
Капитан отругивался вяло. Было очевидно, что гебисты, нет, еще не боятся, но – остерегаются открыто беззаконных действий. Уголовно-процессуальный кодекс в руках Наума действовал на них 1558"сдерживающе.
Что говорить, времена изменились. К тому же было очевидно, что обыск происходил по чужому делу. Гебисты сами не знали твердо, что они ищут.
Это вскоре и подтвердилось. Вдруг распахнулась дверь и влетел веснущатый Саша-пчеловод* студент Тимирязевки, крича во весь голос:
– Шалом, евреи! Шалом, хавейрим! – Схватив первую попавшуюся руку -руку капитана КГБ – и тряся ее, он голосил во всю силу своих легких: -Шалом, евреи! Шалом, хавейрим! – И затем, вздохнув тоскливо, сообщил вполголоса: – У отца твоего обыск. У Володи 1562"Слепака обыск. У 1563"Виля1564"Свечинского обыск!. – Наум шагнул к нему и сказал добродушно: – Ты вовремя пришел, брат!! У меня тоже...
Часы били каждый час, и каждый час Наум напоминал, что гебисты позабыли про время, а оно бьет не в их пользу. – Укажем в протоколе, что...
– Укажем! – устало согласился капитан, направляясь к бельевому шкафу, стоявшему между старинными, овалом, окнами. И тут зайцем прыгнула вперед Нонка. Встала перед шкафом, раскинув руки.
– Не надо в бельевой шкаф!
Нонку, естественно, отодвинули в сторону. Отыскали узел, сотворенный из старой рубашки. Развязали зубами узел. Там оказался еще один. Развязали и его, ругаясь и сплевывая на пол. Но в нем оказался еще один узел. Тут уж подошел капитан. Три узла белья, один в другом, – тут что-то есть.
– Что спрятали? – резко спросил он. – Это не от вас, – прощебетала Нонка. – Это от детей. .
– Де-тей! – Гебисты вошли в раж. Наконец, тяжелый труд, кажется, увенчался успехом. Вот она, нелегальщина... А может, оружие? Рванули зубами последний узел. В нем оказалась картонная коробка, из которой высыпались на пол пятьсот презервативов.
Веснущатый Саша-пчеловод начал кататься по полу от смеха. Даже комсомольцы-понятые не удержались – заржали.
Нонка стояла, сжимая изо всех сил клубок с шерстью. (Взяла, чтоб пальцы не дрожали.) Лицо у нее было злое, в красных пятнах. Она вдруг сказала сердито, что они ищут не тут. Вот где надо искать, Пинкертоны! – И она показала рукой в сторону коридора.
Со времен войны в длинном коридоре были сложены два кубометра дров. Они были чем-то прикрыты и никому не мешали. А сверху, на полатях, стояла забытая печка -1568""буржуй1569"ка1570"" с разобранными трубами.
Нонка много раз собиралась ее выкинуть, но не хватало сил. А Наум отмахивался: "Оставь на всякий случай! 1572""Буржуйка" в атомной войне – первое дело".
Там же пылилась старинная медная люстра, рваный гамак и прочая рухлядь.
Наум не любил выбрасывать вещи, которые были как-то связаны с военными или просто тяжелыми годами жизни. Нонка с ним боролась, но силы были неравны.
И тут у Нонки мелькнула светлая мысль: пусть гебисты снимут всю эту рухлядь! И, не дав мужу опомниться, она воскликнула одухотворенно: -Залезайте туда, наверх! Вот там все сокровища и лежат! Все, что ищете!
Прыщеватый гебист принес табуретку, влез на нее, достал одно колено трубы, из которого на него посыпалась сажа. Буркнул сердито: – Не буду тут искать!
– Что вы за следователь?! – не унималась Нонка. – Там деревянные планки. Между планками можно схоронить целый склад нелегальщины.
Гебист пихнул ладонью "буржуйку", сажа посыпалась гуще. – Тут я искать не буду! – раздраженно воскликнул гебист, сплевывая сажу и вытирая черные губы тыльной стороной ладони. Спрыгнул с грохотом на пол.
– Бессмысленный обыск! – возмущенно заключила Нонка. – Лучше б сидели дома.
...Они ушли с рассветом, записав в протоколе все, что требовал Наум. Перечислив все статьи Уголовно-процессуального кодекса, которые были нарушены...
Васька-Уриель спрыгнул со своего сторожевого поста, и Нонка и Дина, выскочившая из-за ширмы, стали тискать и целовать его в распушенные 1578"буденновские усы. А Наум переглянулся с Сашей-пчеловодом. Потрогал свои большие 1579"веснущатые уши. Они горели. Землетрясение началось, это ясно! Москвичей трясут всех подряд. Но они не в эпицентре, это тоже ясно! Кто-то отвел от них удар. Спас, если говорить по-честному. Потому обыск скорее для проформы. На счетчик даже не взглянули.
В шесть утра Наум позвонил отцу, затем Володе Слепаку. – "Что стряслось?"
7. ИЩЕМ ТОЧКУ ОПОРЫ...
Это он узнал лишь на следующий день. В Ленинграде, на аэродроме "Смольный", группа евреев пыталась захватить самолет ...
– Идиоты! – вскричал Наум, кружа по комнате и отшвыривая пинком все, что попадалось под ноги. – Теперь этот 1581"жидомор1582"Толстиков1583"1 наденет красный фартук, возьмет топор и... 1584"покажет миру отрубленную еврейскую голову. Это конец движению... – Чувство беспомощности и личной вины не давало ему сосредоточиться на чем-либо ином. Он слышал краем уха: рижане почти полтора года жевали эту сладкую жвачку – захватить самолет и улететь...
Наверное, десятки ребят в разных городах "отжевали" ее, как 1585"чуингам, она обросла подробностями и даже кодовым названием -"СВАДЬБА ". Запросили Израиль, – он, как известно, "Свадьбу" не одобрил, но – что одобрял Израиль?!
Когда в России о секрете известно двоим, это уже опасно. Если трое -это уже не секрет...Догадайся Наум, что в Риге надежда на "Свадьбу" еще теплится, он бы лег на рельсы перед поездом "Рига– Ленинград", который вез заговорщиков.
Евреи – народ умный, но каждый тысячный – это такой идиот, который может быть рожден только избранным народом...
– "Свадьба тысячных", ты могла себе это представить?! – не мог успокоиться Наум, глядя на посеревшее лицо Нонки. Нонка впервые за много лет забыла покрасить губы. Она повторяла, как сомнамбула:
– Теперь всех пересажают! Всех пересажают!.
В ситуациях безнадежных у Наума неизменно "прорезался" висельный юмор; это он знал еще по войне. Усмехнувшись вдруг краем губ, он заметил жене:
– Зато, наконец, снимут с полатей твою "буржуйку"! – В бездействии он находиться не мог. Прежде всего, надо было передать 007"Дову, что евреи "горят". Начнется новое "Дело 008"Бейлиса"...
Позвонил приятель, сообщил, что у него есть "трамвай" на завтра. Не хочет ли Наум...
– Хочу! – прервал его Наум. – Жди меня!
Он быстро написал записку, сложил ее, как складывал свои письма с фронта, треугольником, и выскочил из дому. Смеркалось. Оглядевшись, Наум заметил метрах в пятидесяти черную "Волгу". Когда он перебегал улицу, мотор ее завелся, фары зажглись, и она прыгнула вперед.
Наум бросился в проходной двор. Из машины вывалилось несколько человек. Они помчались за Наумом, приближаясь, как пушечные ядра, от которых не уйдешь. Наум 010"метнулся в сторону, там был глухой забор, метра три высотой. Ожгла мысль (раньше никогда не приходила), что ему, Науму, сорок восемь и со времен войны он даже на турнике ни разу не подтягивался. Наум ухватился за края, порвав кожу на пальцах, занозив ладони, едва подтянулся до подбородка, подергался бессильно. Но тут услышал за спиной топот, выжал себя правой рукой до груди (откуда силы взялись) и перевалил тело через забор. Шмякнулся в крапиву. Лежа в крапиве, он слышал топот и ругань заметавшихся людей. Единственное спасение – назад. Слава Богу, эти проходные дворы были дворами его детства. Минута, две, и он через задний ход вбежал домой, где Нонка красила губы и ресницы. Жизнь продолжалась.
У него не было сил даже ее обругать. Отдышавшись, он поглядел на жену внимательно.
– Нонка, где моя шляпа, которую я купил в день Победы? – Часа через два, напялив на глаза порыжелую шляпу, которую он купил сразу после войны и не надевал ни разу, перекинув зачем– то через руку осеннее пальто, схватив в коридоре сломанный зонтик, он выбрел в темноту. Медленно, хромая и опираясь на зонтик, как на трость, пересек улицу. Хромал он напрасно Машины не было. Во всяком случае, никто его не освещал. Он попетлял, стараясь не шур017"шать, по проходным дворам, потом швырнул зонтик через забор,
за ним – победную "кобеднешнюю" шляпу и, выскочив на другую улицу, остановил такси.
Сколько он будет жить, такси это не забудет. За рулем сидела молодая женщина. А на заднем сиденье лежал ребенок, аккуратно запеленутый, перевязанный голубой ленточкой, как из роддома. Наум
спросил удивленно, почему она ездит с ребенком. Она вздохнула, а потом нехотя (все любопытствуют!) рассказала. Оказалось, одинокая мать. Ребенка оставить не с кем. И негде, главное. И поэтому она работает ночью и возит ребенка с собой. – Прижила! Куда денешься!
– У меня то же самое! – вырвалось у него горестно. – Тоже прижил ребенка. Ношусь с ним, как дурак с писаной торбой. И никуда не денешься...
– Так ведь родное детище! – Женщина за рулем стала утешать его. -Терпи, голубок!
– В том-то и дело, что родное... – Наум вздохнул.
"Трамвай", бизнесмен из Чикаго, боялся дико. Глаза вылупил, точно его тащили на эшафот. В конце концов Наум приклеил ему свой листок прямо под причинное место и просил передать господину Текоа,
представителю Израиля в ООН. А копию выслать брату в Израиль по адресу...
Назавтра, только надел рабочий халат, взял в руки карандаш, как заявился Яша, брательник. Сел рядом повздыхал, тихоня, "красна девица". Наконец, сказал вполголоса: – Старик! Если что, Динку твою возьмем к себе... – Потряс брата за плечо, ушел сутулясь.
Едва начался перерыв, Наум скинул халат и примчался домой. Бросив Нонке странную фразу: 'Трамвай трамваем...", снял с рычажка телефонную трубку, набрал "международную" и попросил дать ему Иерусалим.
Этого раньше никогда не бывало – ему не захотели дать Иерусалима. Телефонистка сказала, что не знает, где он находится.
– А Лондон вы знаете где?! – зарычал Наум. – Соедините меня с Лондоном "коллект". – И дал телефон Дэвида Флойда из газеты "Санди телеграф". До этого он ни разу не связывался с ним, знал только, по сообщению Дова, что Дэвид Флойд – не "левый". И знает русский язык. Быстро передал Дэвиду Флойду о том, что произошло в Ленинграде. Сам факт Дэвиду Флойду был известен. О мотивах несостоявшегося захвата услышал впервые.
– Я хотел бы быть в курсе вашей личной судьбы, – прозвучал из Лондона суховатый голос.
– В свете того, во что выльется будущий процесс, моя судьба никакого значения не имеет.
– По натуре вы пессимист, Наум?
– Я известный Оптимистенко, господин Дэвид Флойд. До свидания!
Заснуть в эту ночь он не мог. Ворочался с боку на бок. Вставал. Но оказалось, не спит и жена.
– Муха, – наконец, решилась она. – Зачем нам Израиль?
– Что-о?
– Там, наверное, даже грибов нет!
Наум стремительно сел, обхватив руками ноги в полотняных кальсонах со штрипками.
– Как так грибов нет? Спросим у Дова... Если грибов нет, тебе действительно, ехать незачем...
– А ты?
– Я поеду один. Или женюсь на Геуле.
– На Ге-у-ле? – Нонка приподняла завитую, в белых пластмассовых "бигуди" голову над подушкой. – Геула – солдат в юбке. Фельдфебель-парашютист. Ты ляжешь в кровать с фельдфебелем? – Упала на подушку и вдруг заплакала горько: – Муха, я злая нехорошая женщина!.. – Наум обнял жену.-Успокойся. В Израиле есть грибы... Боишься? – спросил он, когда жена приткнулась к его груди вспотевшим лбом.
– Хорошенькое дело! Ты что, не знаешь, где мы живем? Один такой самолетик, и евреи поедут по сталинскому маршруту. А то и далее...
Предвиденье Нонки, казалось, начало подтверждаться. Однажды утром зазвенела междугородняя. Науму со сна показалось, на него наезжает, сшибая, черная "Волга". Он схватил трубку, вытирая рукавом пижамы взмокшее лицо. Вызывала Рига. В телефоне послышался тихий девичий голосок. – Говорит Рут Александрович*!.. У нас в гостях Марик Шмон ! Собирается к вам...
В квартире Наума ванна была с газовой колонкой. Вскоре она стала черной от сажи. А бумаг не убавлялось. На другой день из квартиры Наума начал просачиваться на лестницу дым, и кто-то вызвал пожарных.
– У вас горит?! – взмокший пожарник в черной каске всунул голову в коридор. – Нет ?
– Мы горим без дыма!
– Тьфу! – пожарник помчался дальше.
Утром Наума вызвали в ОВИР. В ОВИРе было пусто, как в сарае. Давненько такого не видали...
– А вы, случайно, не раздумали ехать? – спросил его затурканный и незлой капитан МВД Золотухин, армейский щеголь, которого евреи называли "Золотухес"... Нет? Странно! А многие, знаете, передумали... Я бы, признаться, при вашей зарплате... И квартира у вас своя... Он взглянул на Наума в нерешительности: сказать или нет, чтоб забирал свои бумаги и бежал, куда глаза глядят? Приближается такая туча! Мало ваших резали, что ли?!
Наум понимал его безмолвные предупреждения и знал, почему "золотухес" говорит с ним доверительно, как со своим. Тот прочитал в анкете Наума, что Наум когда-то чинил в судебной экспертизе Московского уголовного розыска приборы. Числился там на подставке. А коль работал, пусть недолго, в системе МВД, значит, человек свой. А своему надо пособить... Очень хотел помочь Золотухин этому длинному лысоватому инженеру со смешинкой в глазах, да не решился. Сказал только, вынув расческу и подправив ею свой и без того безукоризненный пробор:
– Вот, знаете, две загадки мучают меня. Снежный человек и евреи. Наука бессильна объяснить... Что? Новая характеристика нужна с места работы? Зачем?.. Мы, знаете, МВД, а не КГБ. Могу сказать вам по величайшему секрету: мы не ведаем ни хрена...
В "треугольнике" Электролампового завода с Наумом говорили, как на следствии: – Гур Наум Иосифович, по национальности еврей, 1922 года рождения, ранее не судим... давно ли вы хотите ехать в Израиль?
– С детства! Это голубая мечта всей моей жизни!
– Допустим... Но хочет ли ехать ваша жена?
– Моя жена поедет со мной хоть в Гану, хоть в Уганду!
На другой день вызвали Нонну.
– Садитесь... Куда вы собираетесь ехать? Не поняли мы – в Уганду, Гану или еще куда?
– Я никуда не собираюсь! – выпалила испуганная Нонка.
– Ага! Значит, ваш муж нас дезинформирует... – И со всех сторон в три голоса: – Он вас принуждает ехать?!
Но Нонка уже справилась с собой. – А что вы вмешиваетесь в наши семейные дела? Может, я хочу поглядеть крокодилов в Уганде! В России крокодилов нет!..
– Ну-ну, – раздраженно произнесли из угла, где стояло в пыльном клеенчатом чехле переходящее знамя ЦК партии, врученное лучшему заводу. -Уезжайте к своим крокодилам. Но вашего ребенка мы заберем. По суду. Не дадим его губить.
Нонку точно подбросило со стула. Об этом давно думала с ужасом. От них всего можно ожидать. Сказала, как по писаному: – При попытке воздействия на моего ребенка я немедленно обращусь в ООН! Человеколюбы! Не стыдно вам?.. -И ушла, вся в красных пятнах.
Но ночь приносит свои сомнения. Все те же. – Муха, у тебя на войне была жуткая профессия. Жечь танки. Но тогда ты таскал за собой... эту... как ее звали?.. "Сороконожка", то есть "сорокопятка...", о которой ты писал, как о возлюбленной. Но сейчас ты с голыми руками... Муха, да проснись ты!.. Это же безумие – кидаться на танк с голыми руками... Ну, я, ладно, а Дина?.. Ее же упрячут в "детприемник". Как когда-то Яшу с Сергуней... Ну, скажи мне, кто заставляет тебя биться головой о железную стенку?
– Манефа! – ответил сквозь дрему Наум. Он проснулся от тарахтения будильника и сразу вспомнил ночной разговор с женой. Манефа!
Спасибо Манефе, он давно перестал быть чучелом с тремя орденами "Славы", "солдатскими Георгиями", как их называла армейская многотиражка. Услужила бабеха!
Это было сразу после войны. Вернулся из армии отец. Почти тогда же отпустили домой и его, Наума. В руке осколки остались, а так целый...В институте, куда его приняли, как фронтовика, вне конкурса, семинары по марксизму-ленинизму вела Манефа Ивановна Горбунова, дама в теле и с орденом "Знак Почета". Однажды она спросила Наума на занятии, как он относится к Канту. Наум ответил, что он к Канту никак не относится, так как Канта не читал. Манефа Ивановна подняла в удивлении свои пшеничные брови. – Но вы же читали, что говорил Ленин о Канте? – воскликнула она, готовясь, видно, распушить ленивца, который не заглянул в Ленина.
Наум, сидевший на задней скамье, привстал и произнес неслыханное:
– Но вы спрашиваете мое мнение, а не мнение Ленина.
Манефа онемела и вдруг завопила на всю аудиторию: – Троцкист!
Как он не вылетел из института?! Ордена помогли, а то бы загремел.
Да, скорее всего, не пьяный уличный антисемитизм, даже не погромная блевотина "Правды" о космополитах, а именно это столкновение Наума Гура, по складу ума – логика, исследователя, с принципиально алогичной системой мышления потрясло его до основания. Тем более, что Манефу поддержали и вся кафедра марксизма-ленинизма, и ректорат, влепивший студенту Гуру "строгача".
Через два года арестовали отца, затем Дова. Было о чем поразмышлять... Нет, никуда он уезжать не собирался, ни в Польшу, ни тем более в Палестину. Чего он там потерял, "под знойным небом Палестины– Аргентины"? Жалко было Гулю до слез, когда ее взяли. Да и Дова, загремевшего вторично. Душа болела...Боль эта ощущалась им физически остро, как некогда рана от снарядного осколка, и нашла выход неожиданный.
Было это в 1964 году. Только что увели Дова. Старик– сосед, мужской и дамский портной Менахем, единственный верующий еврей на их улице, узнал, что в Москву на международную Олимпиаду прибыли израильские спортсмены. Старик отправился на стадион в семь утра. Не терпелось увидеть своими глазами израильский флаг. Вернулся он огорченный, сообщил Науму: – Флаг есть, и флага нет.
– Как это может быть?
– Что вы, Наум Иосифович, их не знаете? Они-таки все могут. Палка есть, а полотнища нет. Оно навернуто на палку. И очень даже тщательно.
– Так, может быть, ветер?
– Все может быть, но почему только для израильского флага ветер, а для других нет...
Наум не утерпел, поехал на другое утро на Олимпиаду, попал на баскетбол "чехи– итальянцы", посидел на сырых от дождя скамьях среди шепчущихся стариков-евреев, которые все почему-то болели за чехов. Случайный сосед с ухоженной, как у Карла Маркса, бородой объяснил доверительно, что если чехи выиграют, то итальянцы выпадают из финала. И тогда на второе место выйдут израильтяне.
Наум захохотал -закашлялся от смеха и, поглядев на бородатых библейских старцев, которые нервничали, кричали, – все, как один, "болели" за чехов -почувствовал себя вдруг уютно, среди своих. Он тоже теперь был не против того, чтобы выиграли израильтяне.
После игр он тщетно пытался отыскать на стоянке автобус с израильтянами. Наконец, услышал ивритскую песню. Кинулся к ней. У взмокших спортсменов были настороженные глаза. Они тянули протяжно "Наги-ила Ха-ва..." и хлопали в такт мелодии, набиравшей темп...
– Это они? – спросил он пустоглазого, нервно дергающегося джентльмена в штатском, который не сводил глаз с голубого автобуса с черноголовыми парнями. – Израильтяне? – Не знаю! – он снова дернулся и поглядел на Наума в страхе.
"Боятся, – впервые понял Наум. – Бо-ят-ся!.. Постреляли жидков в охотку. Михоэлса сбили грузовиком. Отца, как еврейского поэта, под корень... Разве только отца?! Все уж забывать начали, а они– то помнят! Каждый расстрел "документировали"... Собственной тени боятся!,. Значит, Дов не безумец! Отец – не безумец!.. Нужна только точка опоры. Как Архимеду. Точку опоры найти. Вычислить..."
