Текст книги "Охотничьи тропы"

Автор книги: Григорий Федосеев

Ульяна сдала пушнины на 600 рублей. У нее было выполнено четыре годовых плана.

Летом Бабиным пришло сразу два письма.

«Дорогой Николай, – писали из жюри конкурса, – закончился конкурс на лучшего юного охотника… Жюри конкурса подвело итога и постановило выдать тебе за отличную добычу и сдачу первоклассной пушнины первую премию: охотничье ружье с комплектом охотобоезапасов…»

Уля получила такое же письмо и третью премию – библиотечку.

* * *

Вечером отец сказал Николаю:

– Вчера решетовские колхозники приезжали, рассказывали, что в их стороне волков и лис развелось много, а охотников нет. Завтра воскресенье, в школу тебе не итти, собирайся, со мной поедешь. Посмотрим места и промышлять будем.

Зимнее утро с легким морозцем, кусты, одетые куржаком, и широкие увалы – все радовало Николая.

Конь бежал бодрой рысцой. Вдалеке скрылись Кочки. Вдруг конь всхрапнул и остановился на краю кустарника.

Он многое видел этот конек, перевозил с хозяином убитых зверей и не имел привычки особенно пугаться чего-либо. А сейчас стоял и тревожно шевелил острыми ушами.

– Т-ш-ш! – предупредил отец. Он взглянул влево и дернул сына за рукав. – Смотри.

По увалу, точно врезаясь в серое небо, метрах в двухстах от них цепочкой бежали двенадцать волков.

Впереди шла волчица, за ней тянулись старые и молодые волки, позади всех ковылял хромоногий карликового роста волк. Вдруг звери, словно по команде, стали, как вкопанные.

Через несколько мгновений два волка отделились от стаи и крупным наметом пошли влево, другая пара стала огибать полукруг вправо.

– Они за кем-то охотятся, – шепнул отец. – Смотри, смотри, – подтолкнул он Николая.

Посреди снежного поля, возле небольшого кустика, занималась охотой лиса. Гибкое тело ее поднималось в пружинистых прыжках и опускалось на снег. Она ловила мышей.

Но вот лиса, подпрыгнув, увидела бегущих слева по кругу волков. Она мгновенно присела и развернулась вправо, сразу забыв про добычу и потеряв интерес к охоте. Но и справа надвигались волки.

Лиса метнулась прямо, назад – всюду были враги. Тогда краснушка, жалобно тявкнув, опустилась на зад и замерла в ужасе.

Как только лиса заметалась из стороны в сторону, стая ожидавших волков двинулась на нее.

Кольцо замкнулось, вперед вырвался могучий самец. Он налетел на лису. Та извернулась раз, но на втором повороте разинутая пасть сомкнулась, и в волчьих клыках хрустнул лисий хребет.

Тут подоспела вся волчья свора и через несколько секунд лисы не стало.

Позже всех подковылял на пиршество хромой волк.

Стая уж расходилась, облизываясь и урча друг на друга. Хромоногий жалобно взвизгнул, отыскав на снегу только обрывки лисьего хвоста и шкуры.

Волчица снова пошла вперед. Стая двинулась гуськом за ней.

Николай смотрел на волчью охоту, словно оцепенев. Такое количество живых волков он видел впервые. Чувство удивления звериной сметка и некоторая доля страха смешались в нем.

– Что, брат, примолк? – шутливо спросил его отец. – С непривычки поди страшновато?

– По правде сказать, да, – сознался он.

– А оружие-то у нас на что? – засмеялся Федор Андреевич. – Вот, смотри да учись зверя понимать. Знай, на какие штуки он способен.

Конек снова затрусил по укатанной дороге.

* * *

Лисьи тропы нашли быстро. Отец привычно расставлял небольшие капканы – первый и второй номер.

Коня с розвальнями они оставили в кустах, распустили чересседельник, разнуздали, бросили коню под ноги охапку сена и он стоял, спокойно пожевывая.

Николай смотрел, как отец маскирует ловушки, присыпая их снегом, как он ловко восстанавливает нарушенную «ступку» – след зверя.

Расставив по разным тропам десяток капканов, они поехали дальше.

– А ты видел лису?

– Нет, – сознался Николай.

– Эх, ты, разведчик, – засмеялся Федор Андреевич. – Заметил полынок шагов триста справа от околка. Когда капканы ставили, она там и притаилась. Я вожусь на тропе, она смотрит. Ей все интересно. Любопытнее, чем «кума», нет на свете зверя. Хоть на что поспорю: мы уехали, а она все будет думать и гадать: с чем человек там возился, не оставил ли чего-нибудь подходящего для нее, вдруг там есть чем полакомиться? И страшно ей, и пуще того любопытство разгорается. Вот так ходит, кружится, а к тому месту все ее тянет. Обязательно туда придет. Ну, а капкан шутить не любит.

«Наверное, смеется надо мной отец, – подумал Николай. – Лиса-то хитрая. Совсем ничего здесь не поймаем, раз она видела нас».

Тишина стояла в поле. Изредка перелетала дорогу стрекочущая сорока. Иногда на высоких березах видели они косачей, поднявшихся погреться на скупом зимнем солнышке. Все сковал мороз, все притихло в ожидании тепла и весны.

И только рыскали по степи волки и лисы в поисках добычи. Здесь, далеко от деревень и поселков, следы их встречались все чаще и чаще. Вскоре охотники расставили все капканы и повернули к дому.

– Давай-ка заедем на первую остановку, – предложил Федор Андреевич. – Наверняка краснушка наша.

Коня поставили в том же колке и пошли к капканам.

– Что, я тебе говорил, – радостно воскликнул отец, когда они поднялись на увал, – вот она, голубушка!

Случилось так, как предполагал отец. Лису погубило любопытство.

* * *

Накануне Бабин предложил мне пойти с ним утром осмотреть капкану и поставить новые. Мы вышли спозаранку в тихое зимнее утро. По дороге Федор Андреевич разговорился:

– Я ведь с мальчишек охотником стал. Пристрастился на всю жизнь. Считаю, что самая хорошая специальность – охота. Большой толк от нее и развитие человек получает. А здоровее и выносливее охотников нет на свете людей.

– Было мне тогда двенадцать лет. Жил в нашей деревне дедушка один, промысловик. Приглянулся я ему, стал он меня с собой брать, учить промыслу.

– Все говорил мне: «Учись, внучек. Выходи утром пораньше, приходи вечером попозже. Дома сидеть толку не будет. На заре в засаде сиди, а днем выслеживай зверя, капканами работай».

– Научил он меня понимать природу, охотничье дело изучать как полагается. Вырос я большой, а все эти советы не забывал, и самому хотелось головой поработать. С давних пор повелось ставить на волка, на лису большие капканы. Весу эти капканы огромного. Фунтов по десять, по двенадцать каждый. Больше четырех штук далеко не унесешь. Устанавливать такую штуку на морозе трудно, маскировать того труднее. А при неосторожности можно и руки лишиться – перерубит пополам.

– Бывало, попадет зверь, хватит такая челюсть, кость звериная хрупнет – надвое. Зверю боль, большая, он сгоряча рванется и останется в капкане одна лапа. А волк или лиса уйдет на трех ногах.

– Задумался я: «А на что нужен капкан с такой силой? К чему кости ломать? А если взять на зверя капканы поменьше? На волка такой как на лису – номер второй – третий, а на нее – номер первый или нолевой даже! Чтобы крепче держал маленький капкан, сделать к нему вторую пружину?».

– Эти номера легкие, и я придумал прикрепить капкан к палке с метр длиной. Ну, на волка потолще палку, на лису полегче. Бывало так, что звери откручивали капканы от крепления и уходили. Против этого придумал я делать к капкану вертлюг. Сколько ни крутится зверь, а – все на месте. Вертлюг-то через цепочку к палке толстой проволокой привязан.

– Вот наделал я таких легких, с моим устройством, капканов штук двадцать, забрал их и пошел ставить по тропам. Иду и тяжести не чувствую. К тому времени научился я расставлять капканы так. Найду тропу, пересеку на лыжах и ставлю в четвертую – пятую ступку зверя от места пересечения. Ставить надо капканы навстречу зверю, а если он прошел туда и обратно, то ставь по обе стороны от лыжницы. Идет зверь по тропе, первым делом замечает лыжный след впереди и сразу обо всем, кроме него, забывает. Все внимание на него обращает. Шагнет раз – другой и готов. Маленький капкан схватит крепко, а кость не переломит. Зверь не чувствует большой боли. Хотя он и старается вырваться, но ногу себе не оторвет, не перегрызет. Дождется, когда охотник прибудет.

– Наловчился ставить новые капканы за восемь – десять минут. А старые по два часа отнимали, и маскировка получалась неважная. Столько снегу разроешь, что мешком за тридцать – сорок метров приходилось таскать новый, чтобы засыпать установку. А маленькую ловушку легко и прятать.

– Поставил с вечера я свои изобретения и не спалось мне всю ночь. Все думал, как они работать будут. На рассвете пришел к капканам и попалась мне такая добыча, что не поверите – две лисы, горностай, два хоря сразу.

– Стали работать мои установки. Из двух десятков какой-нибудь да схватит добычу. Я и раньше планы выполнял, ну а тут, по новому способу, выполнил я в 1938 году пять годовых норм.

– В 1939 послали меня на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. Побывал в Москве, насмотрелся многого. Понял я тогда – надо молодежь тому, что сам знаешь, обучать.

* * *

Снег лежал ровной, пушистой пеленой. И каждая тропка зверя отпечатывалась на нем четко и ясно. Федор Андреевич шел и зорко поглядывал по сторонам. Впереди мелькнула тропка зверка. Лапы крупного хоря проложили здесь дорогу. По бокам от следа тянулись какие-то две борозды.

– Эге, – сказал Федор Андреевич, – что-то интересное этот приятель добыл! Что же это такое?

Мы отправились по следу хоря.

Невдалеке, у куста полыни, тропка обрывалась. Зверок остановился здесь. От полынника хорь пошел в сторону. На продолжении тропы борозд по бокам уже не было.

– Поищем, – сказал Бабин и стал осторожно разрывать снег под травой. Через несколько секунд мы увидели оцепеневшую в зимней спячке змею. – Так вот ты за кем охотишься! – воскликнул Федор Андреевич. – Сюда ты обязательно придешь.

Он поставил капкан у самой змеи и заровнял место установки.

– Теперь посмотрим, куда ты дальше направился.

След привел нас на край торфяного болота. Хорек наделал здесь много нор и добывал из них спящих в сухом торфе змей. Достав вторую змею, он понес ее в другую сторону. Сейчас тропа тянулась метров сто пятьдесят и оборвалась снова у куста травы. Хорь так же разрыл снег, закопал змею и вернулся опять на болото. Бабин и здесь поставил капкан.

Хорек увлекся охотой. Богатое скопище змей привлекло его, и он стал таскать одну за другой в разные стороны. Третью змею он зарыл в двухстах метрах в сугробе и вернулся сюда за четвертой.

Теперь след уводил нас далеко. Мы прошли полкилометра, а тропа хорька все уходила вперед. Наконец, она оборвалась у норы. Сюда зверь забрался вместе с добычей и уже не выходил обратно.

– Видать, здесь у него жилплощадь, – шепнул мне Бабин и поставил возле норы четвертый капкан. – Должен он когда-нибудь отсюда появиться, – сказал Федор Андреевич.

Хорь не выходил две ночи. Напрасно мы с Бабиным проверяли расставленные всюду капканы.

На третью ночь зверок показался и был пойман. Он оказался крупным самцом с отличной шкуркой.

– Хороша была у тебя смекалка, – сказал Бабин, упрятывая хоря в сетку.

* * *

В феврале 1948 года в Новосибирске состоялся слет молодых охотников. Большой зал был переполнен. С разных концов необъятной Сибири собрались сюда русские ребята и девушки, якуты с берегов моря Лаптевых, алтайцы – горные медвежатники, остяки с берегов Тыма, охотники Сале-Харда, промысловики Баргузина. Вспыхнул кипяще-белый свет юпитеров, и вдруг я увидел за столом президиума удивительно знакомое девичье лицо с чуть вздернутым носиком и русые косы на плечах.

«Уля Бабина!» – обрадовался я.

Председательствующий объявил, что слово имеет Ульяна Бабина из села Кочек.

Уля сказала:

– Давайте не будем зазнаваться, а настойчиво учиться друг у друга и у более опытных людей. Учиться, как больше добыть пушного золота для нашей Родины.

Она рассказала о своих приемах и способах промысла. Зал горячо аплодировал ей.

В заключение она сказала:

– Иной раз бывает неудача, вроде и сама себе не рада. Прихожу с промысла усталая, но на утро, чуть свет, иду наверстывать вчерашнее. И вдруг мне попадает добыча. Я забываю про тяжести, и на уме у меня Владимир Ильич Ленин. Иду и мечтаю, не чувствую усталости. Ведь Владимир Ильич любил охоту.

– Я считаю свою работу самой лучшей на свете. Наш труд видит партия, правительство и любимый Иосиф Виссарионович.

Улю премировали винтовкой.

Снова горели лучи прожекторов. В их свете, рядом с пожилым охотником, чья грудь была украшена многими боевыми орденами, стояла девушка с русыми косами и голубыми глазами.

Она твердой рукой сжимала винтовку.

 
На сотни добрых километров,
Где свет селений не горит,
Друг перед другом встали кедры
В горах Алтая на гранит.
 
 
Здесь, при закатах цвета меди,
В лиловых сумраках логов,
Тайги хозяева – медведи —
Порою поднимают рев.
 
 
А там, на дереве дуплистом,
Нещадно отражая пчел,
С урчаньем соболь шелковистый
За блюдом лакомым пришел.
 
 
Алтаец ждет: цветы метелей
Покроют склоны в дни охот…
В поход по табелю артели,
За мягким золотом в поход!
 
 
И не посмеет за горами
И на горах никто сказать,
Что белка малая – программе
Работ великих не подстать…
 

В одну из поездок по Туве встретил я знатного скотовода Чальяна. Он уже тогда становился и знаменитым охотником. Первую премию за волков получил. Мне вспомнилась небезынтересная история о том, как он стал охотником. Чальян сам рассказал о своей первой охоте на волков по-новому. Опыт поучителен. Позволь, читатель, поведать этот его рассказ тебе.

* * *

Ноябрь подходил к концу. И без того лютые морозы крепчали. Сохранять наш многочисленный колхозный скот на зимних пастбищах становилось все труднее. Стужа, а главное хищные звери – волки – стали для скота тяжким бедствием. В Туве они ежегодно истребляли многие тысячи голов скота, а еще больше диких животных и ценного зверя. Неисчислимый урон и нашему скотоводческому колхозу причиняли ненасытные волки. До того я не отличатся ни храбростью, ни умением охотиться. Куда мне было браться за волков! Но вот один случай научил меня больше, чем сумел я узнать за всю жизнь.

Поздним ноябрьским вечером управился я с окотом. Ночью его сторожил бдительный Аккалх – злая и сильная овчарка.

Жена уже приготовила тувинский наш ароматный и сытный чай. А мне не до чая. Одна мысль в голове: что поделать, как уберечь доверенный мне колхозом скот от волков?..

Морозы не так страшны. Не то, что в единоличном хозяйстве, как у нас водилось: сам мерзнешь и скот погибает. В колхозе же осенью мы хорошо отремонтировали скотные дворы, утеплили, обмазали глиной. На моем участке заготовили полтысячи копен одека [12]12
   Одек – сухой навоз для подстилки скоту зимой.


[Закрыть]и довольно кормов. В этом году, не как-нибудь, косили машинами. Правительство – спасибо! – снабдило наш колхоз и сенокосилками и тракторами. И еще помогли – спасибо! – дома себе строим. Прочь неуютные холодные юрты!

Очаг в темной юрте горел ярко. Озабоченный, я подбрасывал в него кедровые чурки, неторопливо беседовал с женой:

– Скот на ночь в тепле, – говорил я. – Да и с кормами не худо. Нечего гневить природу, сильную траву дала нам. Хорош подножный корм, немало и сена накосили летом. От стужи, знаю, убережем. А вот как быть с волками – ума не приложу.

Надо посоветоваться с добрыми людьми, охотниками, – так же степенно ответила жена. – Хорошие охотники всегда помогут извести кок-караков [13]13
   Кок-карак – прозвище волка, буквально значит «синеглазый».


[Закрыть].

Заливистый лай Аккалха прервал беседу.

– Ой, волки опять! Беда, беда! – запричитала жена, выбегая из юрты.

Я схватил свое дробовое ружье, поспешил к кошаре. Не добежав до нее, услышал выстрел – свой собственный! Но как выстрелил и зачем, даже сейчас сказать не могу. Совестно немножко… Помнил только: огонь на мгновенье осветил кошару, потом стало темнее, чем прежде.

В темную ночь звезды горели ярко, казалось, их легко сосчитать. Но вокруг ничего различить нельзя. Мороз острыми иглами покалывал щеки. Тишина стояла полная. Один лишь Аккалх нарушал ее. Лай его усиливался по мере приближения. Аккалх видно убежал далеко к волкам, но один не мог принять сражения, и отступал к кошаре.

– Возьми, старуха, топор, – храбро сказал я. – У меня один патрон остался. Заряжу последний, и мы встретим незванных гостей.

Не успели мы занять «позицию», как с удивлением увидели: вблизи возникли два всадника. Ай, ай!.. На всадников значит Аккалх лаял… А я «по волкам» стрелял! Вот, думаю, попаду в историю, в какой-нибудь смешной охотничий рассказ.

Быстро разрядил ружье, бросил на хашан [14]14
   Хашан – изгородь.


[Закрыть]. «Может, не слышали выстрела они»… Стоял, как ни в чем не бывало, придумывал, что ответить, если спросят, в кого стрелял. Нахлопывая тороками, путники трусцой подъехали к баглашу [15]15
   Баглаш – привязь.


[Закрыть].

Привязав лошадь, один из них, отбиваясь от Аккалха и не замечая меня, скрылся в юрте. Я последовал за ним. Поздоровались, угостили друг друга трубками. Гости стали справляться о здоровье, о состоянии скота.

Жена поставила перед гостями большую чугунную чашу с чаем, поджаренное пшено, мясо.

Выпив чай и закусив, мой собеседник, оказавшийся знаменитым охотником, истребителем волков – Улур-Херель [16]16
  Прозвище охотника Хереля буквально значит «охотник, умеющий подвывать волкам».


[Закрыть]. насмешливо взглянул на меня:

– В такую позднюю ночь – в кого же вы стреляли!? Неужто волки подходили так близко?

– На горе стая волков завыла, – уклончиво ответил я. – Чтобы не подошли к стойбищу, я решил выстрелить. Надоели, проклятые! Не поможете ли вы чем-нибудь?

Улур-Херель понял, что я испугался давеча, и, усмехнувшись, спросил:

– А где по-вашему волки?

– Везде по окрестностям. Каждую ночь повадились. А днем – на Кара-шате. Вчерашней ночью у Караоловых пяти овцам перерезали горло, у трех вырвали пахи. Одну овцу задрали, взвалили на себя и оттащили сажен на сто от юрты. Съели и ушли спокойно.

– Куда, в каком направлении ушли?

– В сторону Кара-шата. Там всегда их много бывает.

– Что же, отец, попьем чайку, оденемся потеплее и двинемся на Кара-шат.

– Как, сейчас – ночью? – оторопел я.

– Ну да, сейчас. Вы же «охотились» ночью! А мне тем более можно. Есть у вас пойманные лошади? – спросил Херель с прежней улыбкой.

– Лошади-то, конечно, есть. Но как же мы будем охотиться в темноте?

– Ваше дело, дорогой, оседлать лошадей да показывать дорогу. Остальное – секрет охотника. Вас не касается.

– Можно и оседлать, но вы шутите со мной, старым. Ночью да еще на волков!

– Какие могут быть шутки?! – с неудовольствием воскликнул Херель. – У вас лишь собака залаяла, а вы начали отстреливаться. Это может и шутка. Побаиваетесь немножко волков, отец! А? – подтрунивал он надо мною. – Ну, а мне шутить не к чему.

Я отправился за лошадьми, примерно, около полуночи. Холод усилился. «Охота пуще неволи!» – вырвалось у меня, когда я споткнулся, с трудом различая в темноте привязанных на аркан к колышкам лошадей. Приметив меня, мои вороные дружно заржали. «Куда, думаю, поедем в такую ночь? Чего он, дурень, затеял!». Но тут же, вспомнив, как насмешливо улыбался Херель, быстро оседлал лошадей.

Херель уже снарядился в дорогу. Спутник, который его сопровождал, давно спал мирным сном. Херель даже не взглянул на него.

– Ружье у вас есть, отец? – спросил Херель.

Я сказал «есть», но из двух имевшихся зарядов один я пустил в воздух. Да и ружье валялось где-то за хашаном. Зачем оно, если нет патронов?

У Хереля одна из лучших марок охотничьих карабинов, ружье «с черной ложей», как говорят наши тувинцы.

Ехали молча. Тишина полная. Слышен лишь топот, фырканье лошадей да мерное постукивание наших идиков [17]17
   Идик – национальная обувь.


[Закрыть]о крылья седла.

– Здесь главная вершина? – чуть слышно спросил Херель, когда мы поднялись на верхушку Кара-шата.

– Самая высокая гора тут, – ответил я.

– У подножья есть юрты?

– Три юрты есть.

– Значит, остановка наша здесь, – сказал Херель и спешился. – Ну, слезай! – строго добавил он, видя мою полную растерянность. – Пора начинать охоту. Или думаешь на лошади ночевать?

– Ночевать, не ночевать, – обиделся я. – Но вашей охоты никак понять не могу. Никогда не видел и не знал, чтоб нормальные люди охотились ночью. И на волков!

– Не беспокойся, дело простое. А нормальные или нет – увидишь после.

Выколотив трубку о носок идика, Херель закурил. Потом передал мне свой повод. Приложив ладони к вискам и приседая, он долго вглядывался в горизонт. Показывая затем поочередно то на восточный, то на западный склон горы, он еще раз спросил: знаю ли я точно – пасутся ли там табуны?

Я ответил утвердительно. Херель вдруг по-волчьи завыл.

Преобразился он при этом неузнаваемо. Низко склонив голову, Херель прикрыл рот рукавом, чтобы смягчить звук и придать ему удаленность. Он медленно приподнимался и тут же, снова припадая к земле, продолжал выть жутко и протяжно:

«У-у-у… а-а-а… у-у-у»…

Его вой совершенно ничем не отличался от волчьего.

Сначала Херель выл в западном направлении. Через минуту он радостно прошептал.

– Слышишь, мои друзья откликаются!

Я прислушался. Где-то в нескольких километрах от нас в ответ завыла целая стая волков. Волки выли глухо и так же протяжно, тоскливо, как и Херель. Но они делали короткие промежутки, очевидно прислушивались.

– Отвечают нам только пять волков, – уверенно сказал Херель, еще раз прислушавшись. – Они недалеко, но гнаться нам за ними нет надобности…

– Почему?

– Сами придут к нам. И не один, много…

Херель повернулся к востоку, снова, прикладывая руки ко рту, принялся выть на разные голоса.

В том, что волков много, я убедился скоро. Но меня одолевало другое сомнение: «Херель привел тебя сюда на съедение волкам!»…

Моя рука невольно тянулась к бижеку [18]18
   Бижек – национальной нож.


[Закрыть], единственному оружию, которым обладал. Бижек – большой, острый, им от волка можно оборониться.

– Постой, – вывел меня из тревожного раздумья голос Хереля. – Слышишь, эти тоже не забывают нас – откликаются. Они неподалеку, километрах в двух. Там три волка. Всего значит восемь.

– Но как же ты подсчитываешь их? Ничего ведь не видно! – с удивлением спросил я.

– А голоса! У каждого свой голос. Теперь мы можем поспать пару часов.

Мы отошли метров двести. В седловине, поросшей молодыми лиственницами, для ночлега самое подходящее место.

– Что теперь будем делать? – спросил я, привязав коней.

– Как что? Отдыхать будем. Только не проспать бы. Если проснешься раньше меня, на рассвете – разбуди непременно.

Завернувшись в негей [19]19
   Негей – шуба из овчин с длинной шерстью.


[Закрыть], Херель захрапел мгновенно, будто спал не вблизи от волков, а в своей юрте.

Я попытался тоже уснуть, но сон отлетал от меня, как только я смыкал глаза. Много раз вскакивал, видя перед собой, как наяву, стаи синеглазых. Представлялось, будто они сбежались со всех окрестных хребтов и подкрадывались, ползли на брюхе. А спутник мой, словно дома, спокойно похрапывал, порою скрежетал зубами, что еще больше отгоняло от меня сон.

Ночь казалась мне бесконечно длинной, но вот и утренняя зорька! На этот раз она была особенно светлой и радужной, как бы улыбалась пробуждающейся земле.

– Вставай, светает! – тихо тормошил я Хереля.

Он проворно поднялся:

– Да, пора. Веди лошадей! – торопливо проговорил Херель, протирая глаза и пристально всматриваясь в даль.

Лошадей приготовил быстро. Занеся ногу в стремя, а другой еще опираясь о землю, Херель указал взмахом руки:

– На тот хребет отправимся. Там примемся за дело. Садись. Торопиться надо.

Метрах в двадцати от намеченной позиции Херель остановил коня и ползком взобрался на пик. Я поспешил за ним.

– Ложись! – остановил он меня. – Наблюдай за той горкой. – Не медля ни минуты, Херель, как и ночью, наклонился к земле, прикрыл рот рукавом и завыл протяжно, жалобно. В ответ – тишина. Херель повысил голос, приподнимая голову, и вдруг оборвал вой.

Так и обмерло у меня сердце, когда совсем неподалеку послышался ответный вой кок-караков. Херель же, будто ничего особенного не происходило, спокойно взглянул в сторону, откуда доносился волчий вой.

– Видишь? – спрашивал меня Херель.

Я слышал звериный вой, но ничего не видел, ничего не соображал.

– Вон там три волка, видишь? Один большой, сидит в ложбине у камня. Другой на бугорке, вон видна спина – лежит. А этот третий наблюдает из-за бугорка, одни уши торчат.

Я напрягал зрение, но, как ни силился, не мог различить ничего.

– Приснились волки тебе, – сказал я. – Они воют где-нибудь далеко.

– Какой вы непонятливый, отец! Они рядом же, тут!

Херель взял карабин, прицелился:

– Вот, смотри в прицел – теперь видишь?

Я припал к карабину, взял мушку в прорезь прицела.

Рядом с камнем, и верно, сидел огромный волк. Остальных и разглядывать не стал. Протянул Херелю карабин, сам плотнее прижался к земле, полушопотом попросил:

– Херель, дорогой, стреляй, а то убежит…

– Торопиться в таких случаях – нет ничего хуже. Всю охоту испортишь. Лучше подзовем их поближе. Они станут послушны нам, как овцы.

Припав к земле, Херель завыл еще более глуховатым тоном:

– У-у-у… у-у-у…

Потом схватил карабин, отвел предохранитель и замер. Прошло несколько секунд. Не меняя положения и не шевелясь, Херель тихо ткнул меня в бок и показал пальцем под гору.

Я с трудом удержался, чтобы не пуститься в бегство. Матерый серый волк, отделившись от остальных, быстро приближался к нам. Время от времени он оглядывался. Пройдя с полкилометра, волк остановился, снова стал прислушиваться.

Тогда Херель наклонил голову еще ниже, почти к земле, и завыл. На этот раз вой был совсем тихий, обрывистый, жалобно-тоненьким голоском.

Волк стремглав рванулся к нам, уже не оборачиваясь. Расстояние сокращалось с каждой секундой, и вот волк перед нами. Сейчас прыжок и… В этот момент раздался выстрел.

Матерый несколько раз перевернулся через голову и закружил на передних лапах, издавая странный звук, похожий на собачий визг или рычание.

Я и о страхе позабыл, привскочил на корточки. Раненый хищник продолжал кружиться на месте. Почему он вертелся – надо узнать.

Внезапный, довольно сильный толчок вернул меня к действительности. Я едва не вскрикнул от боли и неожиданности, но сильная рука Хереля прижала меня к земле.

– Охотничек! Испугаешь! – едва слышно прошипел он, не выпуская меня.

К нам скорой рысью мчались еще два волка: один – впереди, другой – несколько поодаль. Не обращая внимания ни на что, в том числе и на нас, передний волк галопом скакал к раненому, пока не видя его. Шел он на визг, может быть на запах крови, и, только взбежав на пригорок, увидел раненого зверя. Здесь остановился, обозревая и обнюхивая окрестность, но тотчас последовал второй выстрел. Наблюдатель отпрянул в сторону, приподнял голову, как-то рявкнул и, подрыгав ногой в предсмертных судорогах, успокоился.

Херель снова держал карабин наизготове и зорко следил за третьим и последним хищником.

Тот крупными прыжками приближался к первому волку, продолжавшему с воем и рычанием колесить на одном и том же месте.

Затем он решительно свернул от нас и кинулся на другой хребет. Вероятно, заметил убитого волка. В недоумении смотрел я то на волка, то на стрелка. Выстрела не было, хотя дуло карабина медленно, как часовая стрелка, поворачивалось вслед за волком. Прошли две – три, может быть, пять, секунд. Волк выскочил на хребет, повернул голову в сторону своих спутников. Выстрел – и этот, третий, волк опрокинувшись, покатился обратно в нашу сторону.

Херель встал, стряхнув с себя снег.

– Ну, теперь все… А ты не верил. Какой же ты колхозный скотовод, если не умеешь стрелять и охотиться по-новому, не истребляешь хищников. Двадцать тысяч голов скота по Туве каждый год отдаем волкам! Мы с тобой отдаем! Подсчитай урон колхозным стадам.

– Ой, Херель! Вот это охота! Буду теперь истреблять волков только так, – в восторге кричал я. – Ты – первый и лучший охотник во всей нашей Туве!

Но Херель не понимал моего восхищения. Для него такая охота была обычным делом.

– Я тебе говорил, – заметил он. – Твое ружье следовало взять. Им лучше достреливать нарочно раненого волка. А то, видишь, карабином пришлось достреливать: шкуру немножко попортил…

– Как это «нарочно» раненый? – в недоумении спросил я.

– Что «как»? Разве не видел? Очень просто. Я нарочно стрелял в зад тому матерому, чтобы он сразу не издох, но и не мог бы уйти. Он рычал, сзывая своих на помощь. Убей я его сразу наповал, волки никогда не подошли бы. К тому же и внимание их не отвлекалось бы от нас. Вот в чем секрет ночной охоты на волков, дорогой мой. Охоты наверняка, по-колхозному!

И Херель весело, дружески рассмеялся, показывая свои белые, как снег, зубы.

Так однажды со знаменитым колхозным охотником Улур-Херелем мы застрелили трех синеглазых не сходя с места.

Возвращаясь домой довольный крупной удачей, а еще больше полученным уроком умной и богатой по результатам охоты, я про себя думал – «Какие замечательные мастера своего дела, наши колхозные люди! И как богат наш народ на мудрые и полезные стране выдумки. Ведь, если бы десяток таких охотников, как Херель – ни одного волка не осталось бы! А уж к моему колхозному стаду пусть только приблизятся синеглазые!»

Первую премию по области я недаром получил через месяц после этого урока. Спасибо Улур-Херелю!

Перевел с тувинского Никодим Гильярди.