Текст книги "Приключения Неуловимых Мстителей. Роман"

Автор книги: Григорий Кроних

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

15

Лютый спал по-походному – одетый, и проснулся от какого-то тревожного чувства. То ли от того, что смолкла стрельба, под которую он заснул? Или что привиделось? Или протрезвел окончательно, что не так часто в походной жизни случалось? Сидор протянул руку и взял с тумбочки шкалик. Ни капли. Атаман бросил бесполезную посудину, сел на койке и натянул сапоги. В трактире действительно стихло, только, кажется, давешний артист поет романс. А где же белокурая Жазиль? Только Лютый собрался с ней познакомиться поближе – щусенок этот, Данька, помешал, а потом певичку как корова языком слизала. Схватил как-то Сидор за шиворот Касторского, но он такую чепуху стал говорить, что его даже бить не хотелось, только бы прогнать поскорее взашей. Неужели Жазиль эта полагает, что от Сидора Лютого можно спрятаться? Да стоит ему скомандовать – ее из-под земли казачки отроют.

– Корней!

Не слышит кабатчик. Лютый встал с кровати и, приоткрыв дверь, хотел снова кликнуть. Но внизу раздался выстрел, и атаман увидел, как обливаясь кровью, свалился под стойку Корней. Какой дурак кабатчика убил? Вдруг в поле зрения появился чертов щусенок с револьвером и выпалил в кого-то.

Тут Лютый действительно отрезвел. Он прикрыл дверь, достал маузер, отшвырнул кобуру и взвел боек. Врешь, его так просто, как пьяных олухов, не возьмешь!

* * *

Данька бегом рванул наверх. Распахнул ногой дверь. В комнате оказалось пусто. Неужели ушел? Хлопец прислушался. Под чьим-то тяжелым шагом затрещала черепица. Данька не раздумывая шагнул в распахнутое окно и увидел, как на крыше пристройки мелькнула вниз белая шелковая рубаха сотника. Парень добежал до этого места, когда Лютый уже пришпоривал коня.

Данька заметил, что внизу стоит еще одна взнузданная лошадь. Он прыгнул прямо в седло и тоже ударил пятками в лошадиные бока. Началась бешеная погоня. Сидор спасал свою жизнь, а Данька больше жизни хотел отомстить за смерть бати и гибель всего их отряда.

Лютый направил коня известной дорогой – в сторону станицы Липатовской. Туда никакие Мстители не сунутся, там Бурнаш. Всадники вылетели на околицу села, по косогору Сидор спустился к берегу и этим чуть срезал путь. Затем скачка продолжалась через кладбище, перестук копыт сливался в одну дробь. В темноте сотник, должно быть, сел не на того коня, – Данькина кобыла постепенно сокращала дистанцию. Сидор хлестал коня неимоверно, но это не помогло. Тогда он повернулся и стал палить из маузера, надеясь, что мальчишка отстанет.

Сжав зубы, Данька продолжал скачку, готовый мчаться так хоть до самого штаба Бурнаша. Все ему нипочем, поклялся про себя хлопец, лишь бы настичь Лютого. Данька достал из-за пазухи револьвер и выстрелил в сотника. В ту же секунду Сидор взмахнул руками и опрокинулся на спину, повиснув на стременах. По инерции его конь все мчался вперед, уже не понукаемый всадником.

Даниил поглядел на уносящееся неподвижное тело, натянул повод и повернул назад…

В трактире Ксанка перевязывала раненого в руку Яшку.

– Больно?

– Хорошо, – невпопад ответил цыган, глядя черными лучистыми глазами.

– Да ну тебя.

– А чего? Я, правда, всю жизнь ходил бы раненый.

Яшка заметил, как один из очнувшихся бурнашей подполз к винтовке. Цыган взял здоровой рукой револьвер и разнес крынку над головой бандита. Тот от испуга свалился замертво.

Ксанка проследила, куда он стрелял.

– Сиди, не шевелись, – спокойно сказала она и продолжила перевязку.

– Люблю я ва-ас! – все тянул под гитару Буба Касторский на своем посту у дверей. Вдоль стены стояли уже семь винтовок. Один из их бывших хозяев приподнялся. «Ку-ку», – сказал ему Буба, и успокоил ударом кулака. – Боюсь я ва-а-с!

В дверях, наконец, появился Данька. Артист накрыл струны ладонью. Командир Мстителей прошел на середину трактира, Буба двинулся за ним.

– Ну? – не выдержал Валерка.

– Убил гада.

– Товарищ Даниил, а что с этими будем делать? – спросил Буба Касторский, обводя рукой помещение.

– Дуй на колокольню, – приказал Валерке командир, – поднимай хутор. Народ судить будет. Валерка кинулся выполнять.

– Корней жив? – спросил Данька. Ксанка указала за стойку.

– Я его первым перевязала, но тут фельдшер нужен.

Данька зашел за стойку и увидел Чеботарева, лежащего на рогоже с забинтованной головой.

– Эй, дядька Корней!

Раненый не отвечал. Хлопец похлопал его по плечу – никакой реакции.

– Надо его обязательно вылечить, – сказал Даниил, – мне его кое о чем шибко расспросить надо… Ты как?

– Нормально, – ответил цыган.

– Тогда найди подводу и отправь Корнея в больницу. Еще если тяжелораненые есть – прихвати. Может, и сам там подлечишься?

– Никак нет, – помотал головой Яшка и выжидательно посмотрел на Ксанку.

– Сдюжит, – подтвердила девчонка, – пуля в кость не попала.

Цыган ей благодарно улыбнулся – не хотелось ему вовсе расставаться с друзьями и оправляться в больницу.

Глухим звоном донесся до них звук набата – Валерка раскачал самый большой колокол на деревенской колокольне. Обычно он казался тревожным, но сейчас был торжественным и печальным, потому что бывший гимназист не мог в одиночку бить быстрее. Медленные удары плыли над станицей, возвещая о наступлении нового времени…

Услышав знакомый колокол, отец Микола опустился на колени перед алтарем и начал творить молитву. Слава Богу, кончилась власть сотника Сидора Лютого.

16

… После трех дней боев гармонист Коля взял, наконец, в руки инструмент и растянул меха. Другие красноармейцы тут же собрались и тихонечко, чтобы не помешать, сели в кружок.

Гармонь украшает бивуачную жизнь домашней мирной нотой. Слышишь ее только в часы отдыха, когда нет рядом врага, который вдруг вздумает атаковать? А разведка не всегда точно может доложить боевую обстановку. Как раз сейчас командарм ждал вестового с уточненными оперативными данными эскадрона разведки. Тогда можно будет разработать план и двигаться вперед. А пока – отдыхай, ребята…

– Слей.

Командарм наклонил голову, и ординарец щедро полил из котелка.

– Уф-ф, – отфыркиваясь, разогнулся Буденный и взял полотенце. Тщательнее всего он вытер пышные усы. Что за командарм выйдет, коли у него по усам ручьи текут? Буденный подмигнул ординарцу, хотел что-то сказать, но услышал гармонь и двинулся на звук. Ординарец пошел сзади, неся гимнастерку и шашку начальника.

Командарм нашел компанию гармониста и остановился невдалеке заслушавшись.

– Товарищ командарм, – позвал ординарец.

Вдоль бронепоезда, стоящего под парами, скакал всадник в бурке.

Буденный отдал полотенце ординарцу и пошел навстречу вестовому. Тот спешился за пять шагов и подбежал с докладом.

– Срочное донесение, товарищ командарм, – отдал честь вестовой.

Буденный взял бумагу и жестом пригласил гонца в штабной вагон. Там уже ждал их начальник штаба.

Надев гимнастерку и нацепив шашку, командарм подошел к висящей на стене карте.

– Все партизанские отряды, расположенные в этом районе, насколько я знаю, разбиты атаманом Бурнашом, – сказал Семен Михайлович.

– Так точно.

– А здесь что написано?

– Станица Збруевка освобождена отрядом каких-то мстителей, – доложил вестовой.

– Каких-то? А каких? – спросил командарм.

– Простите, неизвестно в точности.

– Вы связь-то с ними пытались наладить?

– Это невозможно, товарищ командарм.

– Почему?

– Их нет.

– Кого?

– Мстителей.

– А Збруевка? – показал Буденный на карту.

– Збруевка есть.

Командарм подкрутил пышные усы.

– Хм, ничего не понимаю. А ты? Начальник штаба пожал плечами.

* * *

И в тот же час, недалеко от той самой Збруевки, по пыльной малоросской дороге катила черная рессорная кибитка, запряженная четверкой добрых коней. Неторопливой рысцой бежали кони, возница на козлах то ли дремал, то ли думу думал. И долго бы еще продолжалось путешествие, если бы сзади, на высоком откосе, не показалась четверка всадников. С минуту они наблюдали за кибиткой, величиной меньше спичечного коробка.

Яшкина лошадь поднялась на дыбы и заржала.

– Ку-ка-ре-ку!

Возница мгновенно ожил и хлестнул лоснящиеся спины коней.

– Ку-ка-ре-ку!

Яшка усмирил лошадь и послал ее верхом – по косогору, параллельным курсом. Остальные трое всадников дали шпоры и погнались по следам черной кибитки.

– Мстители! Красные мстители! – истошно завопил возница и уже ни на секунду не отпускал кнута. Бесконечные, жалящие, как сто слепней, удары заставили коней нестись во весь опор.

Из окошка кибитки высунулся парень в темной папахе и белой черкеске с газырями. С тревогой он оглянулся назад: всадники неумолимо сокращали расстояние между ними. Парень достал маузер и стал стрелять по погоне, над его ухом в поддержку бабахнул обрез возницы.

Мстители не остались в долгу и тоже открыли стрельбу по кибитке. Занятый пальбой и кнутом, возница не заметил, как один всадник, скакавший по косогору, приблизился к кибитке, прыгнул прямо с лошади и, зацепившись, влез на крышу. Казак как раз перезаряжал карабин и, когда попытался навести оружие, Яшка пинком выбил его в дорожную пыль. Следующий удар отправил на землю самого возницу. Стрельба прекратилась. Цыган спустился на козлы, но добраться до вожжей не смог, казак их уронил. Яшка прицелился и лихим прыжком оседлал одну из лошадей, натянул поводья, и разгоряченная гонкой четверка остановилась.

Сзади подъехали остальные красные Мстители. Данька спешился и, держа наготове револьвер, распахнул дверцу кибитки. В проем свесилось мертвое тело в белой черкеске.

– Пацан! – удивилась Ксанка.

Командир убрал пистолет и осмотрел одежду убитого. Во внутреннем кармане у сердца нашлось письмо. «Гнату Бурнашу, самолично».

– Ну-ка, Валерка, глянь.

Валерка взял конверт и достал бумагу. «Здорово кум Гнат. Посылаю к тебе сына своего Григория. Чую, будет он добрым казаком, не посмотри, что он молод. Будет рубать красных бандитов не хуже меня. Знал бы ты, как самому в другой раз хочется сесть на коня, но сила уже в руках не та, да и ноги не слушаются. Ну, прощай, друг батька, твой старый казак Семен Кандыба».

– А Григорий-то ростом с меня.

– О чем ты? – спросил Валерка.

– Да думаю: не пора ли к самому батьке Бурнашу в гости пожаловать?

– Это очень рискованно, Данька.

– С таким письмом ни черта не страшно.

– А если признают? – спросил Яшка.

– Кто? Лютого нет в живых, а больше меня никто не знает.

– Подумать надо, – сказал все-таки Валерка.

– Подумаем, – пообещал командир. – Надо место под лагерь рядом с Липатовской отыскать и о связи условиться.

17

– Да все вы, барчуки, так гутарите, – усмехнулась Настя. – Только веры вам нет.

– Но какой же я барчук?

– А кто? – спросила девушка, и Данька прикусил язык, чтобы не сболтнуть лишнего.

– И подарки мне ваши не нужны, – сказала Настя, – знаю, как заготовлены.

– Не знаешь, Настя, не знаешь, – вспыхнул румянцем Данька, но не скажет же он ей, что не бандит и людей по хуторам не грабил. – Вот, глянь, какие руки.

Хлопец показал свои ладони, твердые, как дерево, от постоянных упражнений.

– Та твой батька мог бы еще батрака нанять и сынка работой не мучить! – продолжала издеваться девушка. – Жадоба давит?

Данька промолчал, не зная, что ответить. Видя, что парень совсем смутился, Настя упорхнула:

– У меня дел полно, пойду. Данька взял палочку и стал со злостью кромсать ее ножом. Что за черт с ним случился? Видели бы его Мстители обсмеяли б похуже Насти. Вместо того, чтоб дело делать, он за какой-то девчонкой чипляется. И чем она ему нравится? И не нравится вовсе: нос курносый, весь в веснушках, а характер, как у змеи. Так и жалит. То барчуком обзовет, то хохочет, как он самовар атаману раздувает. Морока с ней одна. Угораздило же Бурнаша встать на постой в хате, где хозяйской дочкой оказалась такая заноза. Между прочим, сама она не бедняцкого рода, Данькина родная хата в половину этой будет. В первые дни, когда явился Данька под видом Григория Кандыбы к атаману Бурнашу, Настька сама с вопросами лезла. Даньке не до девчонки, нужно было и самому атаману понравиться, и с казачками дружбу свести. Постепенно Данька освоился, вник в дела Бурнаша. Тот его, как сына старого товарища по сражениям, взял к себе в штаб казачком. Он и ординарец тебе, и писарь. Хорошая должность, теперь Данька про всех все знал и даже расспросами подозрения не вызывал. Может, это через казачка сам атаман интересуется! А Гнат его любил, секретов не таил, работой не перегружал, от себя не отсылал. Так что даже записки для Ксанки в условленном месте оставлять было не просто. В любой момент атаман Бурнаш мог хватиться дорогого «Гриню», которому гады красные всю спину нагайкой исполосовали!

Вот тут и приметил Данька курносую веселую девчонку. С казаками ему из себя фигуру представлять надо было, а с Настей можно поболтать по-свойски. Только теперь она все больше насмехаться стала, с чего это? И чем больше Данька ломал голову, тем больше хотелось поговорить с ней, чтоб разобраться…

Данька сам не заметил, как достругал палочку до самых пальцев. Бросил огрызок и про себя решил так, что негоже красному мстителю раскисать квашней из-за какой-то девчонки, тем более, когда он находится в тылу врага на разведке.

Размышления Даньки прервало появление на улице десятка пустых тарахтящих телег и полусотни бывшего хорунжего Славкина. Сам он ехал впереди на чалом жеребце и неловко держал кое-как перевязанную правую руку. Его люди едва тащились, свесив головы, чуяли, должно быть, что сейчас будет.

Из дома выскочил Бурнаш в расстегнутой рубахе и с бешено горящими глазами.

– Что? Опять?.. Молчать! Сопляк ты! – атаман ткнул пальцем в Славкина. – Где хлеб? Вошь, а не казак! Почему не выполнил приказ? Сейчас каждого второго – к стенке! – Бурнаш схватился за бок, где должен висеть маузер, но оружия при себе не оказалось. – Гринька – маузер!

Данька бодро забежал в сени и остановился, прислушиваясь.

– Я тебя спрашиваю!

– Не виноваты, мы, батька, – пробормотал Славкин. – Как есть – не виноваты. Нету в той Медянке хлеба.

– А разведка что, врет?

– Разведка не врет, атаман, но только когда мы приехали, амбары пустыми стояли.

– Как же вы ехали, что они хлеб у вас перед носом спрятали? В трактире усы мочили, бисово отродье?

– Никак нет, затемно выехали, – вскинул голову Славкин, – вот те крест, атаман! На зорьке уже к околице подъехали, а хлеба уже нема.

– Да то обратно красные Мстители предупредили, – встрял в разговор Пасюк. – А нас глянь, батька, вилами встречают! – казак указал на раненого хорунжего.

– Мстители? Опять Мстители! – Бурнаш забегал перед строем казаков, снова вскипая яростью. – Видели их? Воевали? Они вас вилами испужали?

– Да то баба сумасшедша была, – усмехнулся Пасюк, – бешеной собакой кусанная!

– Баба!? Сами как бабы стали! Гриня – маузер! Данька, решив, что дальше тянуть не стоит, принес оружие.

– Только вы, батька-атаман, не стреляйте казаков, – попросил хлопец, подавая маузер.

– Все жалеешь, Гриня? Пороть их надо, да рук не хватает, – сказал Бурнаш, чуть успокоившись. – Запрягай экипаж! Вторая сотня – на конь! Ты, Григорий, со мной поедешь.

– Господин атаман, кони пали, – сказал хорунжий. – Я потому полусотню и взял, что…

– Проклятье! Почему не доложили?

– Думали – оклемаются…

– Дурак ты, хорунжий, – в сердцах сказал Бурнаш, – ровно в салочки играешь.

– Вот, на конюшне нашли, – Пасюк подал атаману бумагу.

«Мстители», – прочитал Гнат и побагровел.

– Собрать здоровых коней! Вторая сотня – на конь! А ты, хорунжий, лечись, с тебя спрос впереди будет.

Данька принес атаману пиджак, они сели в поданый экипаж: автомобиль-ландо, запряженный четверкой цугом. Металлические части авто и сбруи сверкали на солнце, а сидения были укрыты дорогим турецким ковром.

– Вперед! – скомандовал Бурнаш, одновременно давя на автомобильный клаксон.

Всадники, чьи ряды пополнились новыми товарищами, быстро двинулись в обратный путь. С одной стороны, их ободрило присутствие самого атамана, с другой – они старались скрыть перед ним страх, внушаемый таинственными мстителями. Последнее время бурнаши постоянно натыкаются на ловушки и неприятности, приготовленные этими неуловимыми врагами. Не исключено, что в станице их ждет новый сюрприз, и от этого делается как-то зябко даже под палящим солнцем.

Всю дорогу Бурнаш проповедовал что-то об идейном анархизме, а Данька мучительно размышлял: догадались ли ребята, что бандиты могут вернуться в станицу? До сих пор повторных налетов атаман не устраивал, но, видно, его терпение лопнуло. Теперь он не оставит без внимания ни малейшей вылазки Мстителей. Значит, следует быть еще осторожней.

Сотня настороженно вступила в притихшее село. Даже ребятишек не было видно на улицах. Бурнаши озирались, опасаясь засады. Данька старался разглядеть хоть кого-то из друзей, но тщетно. Атаман сигналом клаксона остановил свое войско на деревенской площади.

– Слушай мою команду: всю станицу согнать сюда! Тех, кто вилами махал, особливо ту бабу – взять под арест и приволочь на площадь. Пускай другие знают, как не слухать батьку Бурнаша. Все амбары спалить, а помощничкам «мстителей» всяких – и хаты заодно. Кто драться будет – стреляй не глядя, я так велю! Ясно?

Бандиты рассыпались по станице собирать народ. Загорелись амбары, заголосили бабы…

Данька прошелся вокруг площади, но никакого знака Мстителей не услышал, никто не прокукарекал. Значит ушли друзья в лес на базу.

Вокруг машины собралась порядочная толпа селян: старики, бабы да ребятишки. Цепь казаков огораживала их – чтоб не разбежались. Отдельно, при карауле, стояли шесть арестованных – уже в кровоподтеках и царапинах, видимых сквозь разорванную одежду.

– Братья станичники! – громко сказал Бурнаш, встав в автомобиле. – Да, братья! Потому что верю вам и прощаю все! Не могли вы, станичники, сами додуматься батьке Бурнашу мешать в справедливом бою с красными собаками! То злые люди подбили вас на нехорошее дело! Правильно?.. – толпа промолчала. Вот стоят шестеро – они тоже братья мои и сестры. Только еще сильнее обманутые красными «мстителями». Этого я простить не могу… Если каждая баба на казаков с вилами бросаться станет – куда это годится?

– Ничего, мужья наши вернутся – они вам не вилами пригрозят! крикнула одна из арестованных.

– Тебя как зовут? – спросил атаман.

– Анисья.

– Вот, Анисья, грозишь ты мне вилами из-за угла, коварно, хорунжего моего ранила – а я на тебя не обижаюсь. Мне жаль тебя – такая ты обманутая! Что тебе красные дали? Ничего! А я тебе, хоть ты и преступница, жизнь дарю! И другим таким же врагам батьки Бурнаша – тоже. Но не запросто так. Слышите, станичники?! Если к завтрашнему полдню доставите мне в Липатовскую двадцать подвод с пшеницей – отпущу я их на все четыре стороны. А нет – не обессудьте! – атаман развел руками.

Бурнаш сел и клаксоном дал сигнал к отправлению.

– Будь ты проклят, ирод! – крикнула Анисья.

Пораженная толпа станичников молчала. Арестованных связали, посадили на две телеги и повезли в Липатовскую. Впереди колонны, как обычно, двигался экипаж атамана, довольные бурнаши ехали следом. Ух и голова у батьки, вот голова! И простил всех, и так дело повернул, что сами крестьяне ему пшеницу к штабу доставят. Голова!

18

В Липатовскую Бурнаш вернулся уже в приподнятом духе и сразу позвал Даньку с собой в штаб.

– Батька, а этих-то куда? – спросил Пасюк, кивая на телеги с арестованными. Гнат приостановился на пороге.

– Хаты свободные есть?

– Нет.

– Тогда в церкви запри, – распорядился атаман. – У каждого входа – по караулу. В хате Бурнаш показал Даньке на стол.

– Садись, пиши приказ.

– Слушаю, батька, – отозвался казачок и взялся за перо.

Через полчаса лже-Григорий уже читал бурнашам перед штабом свиток приказа:

– Народ великой радостью и любовью встречает своих освободителей вольную армию батьки Бурнаша. В бессильной злобе красные комиссары подсылают своих наймитов, чтобы мутить народ. А посему объявляю за поимку главарей банды красных «мстителей» из самоличных сумм батьки будет выдано: деньгами…

Данька сделал паузу и посмотрел на одобрительно слушающих казаков.

– Никак Сидор приехал, – услыхал он, перевел взгляд дальше к коновязи и… Тут уж язык просто отнялся. Данька увидел, как покойный Сидор Лютый спешился с коня и привязал повод. Сейчас хлопец сам стал ни жив ни мертв. Значит, не достала бандита его пуля! Как бы теперь не вышло наоборот, а Лютый стреляет метко, то Даниил из-за бати хорошо помнит… Он же красный мститель! Данька сосредоточился и стал читать прыгающие перед глазами буквы дальше.

– Деньгами: царской «катенькой» – сто рублей, «керенками» – полтора метра, советскими рублями – две тыщи и пять тыщ расписками от самого батьки. Объявить по всем хуторам и станицам в течение двух суток. Атаман Гнат Бурнаш. Год 1920, месяц май.

Лютый перебросил повод и повернулся к штабу, где мальчишеский голос читал приказ атамана. Ладный казачок в белой черкеске старательно-громко произносил слова… Казачок… Не веря еще глазам своим, Сидор подошел вплотную к подростку. Тот смотрел только в свиток, а Лютый – в упор на него. Потом Сидор развернулся и быстро вошел в хату.

Атаман Бурнаш встретил помощника благодушно.

– Здорово, Сидор, присаживайся, сейчас казачок чай подаст. Расскажи, как удалось с самим батькой Махно погутарить?

Лютый к столу не сел, а выглянул в окно, где на крыльце все еще стоял Данька.

– Об том после поговорим, – сказал Лютый, – я о другом. Знаком мне этот хлопец – твой казачок. И отца его знавал – красного командира Ивана Ларионова!

– Да ты что?!

– Я вот этой рукой старшого пристрелил, а ты мальца на груди, как змею, пригрел!

– Да померещилось тебе, Сидор. Я с его батькой, добрым казаком Семкой Кандыбой лет десять знаюсь.

Данька тем временем вернулся в хату и встал под дверью.

– А ты документ какой-нибудь спросил у сына дружка своего? поинтересовался Лютый.

– Спросил. Ты рубаху у него задери да сам почитай! У него вся спина красной плеткой расписана. Он этот документ при себе долго держать будет.

– Так то же я, Гнат, слышишь, то ж я…

Дверь распахнулась и Лютый оборвал себя. Данька вошел с подносом, на котором, не дрожа, стояли два стакана в ажурных серебряных подстаканниках. Он спокойно поставил чай на стол.

– А захотите еще, батька, так у меня самовар горячий стоит.

– Ну ладно… Гриня!

– Чего, батьк? – оглянулся от дверей казачок.

– А ничего, ступай. – Бурнаш прикрыл за ним дверь и повернулся к Лютому. – А ежели другой документ надо, то имеется бумага – письмо от батьки его – Семки Кандыбы. Мнительный ты стал, Сидор, ой мнительный, атаман похлопал казака по плечу. – Уже и мне не веришь.

– Я глазам своим верю.

– Сидор!

– Сколько у тебя этот казачок? Как я уехал – недели две? А теперь прикинь, что за это время было!

– Ну?

– Сотня Илюхи Косого в Волчьей балке на засаду напоролась, случайно? Меж коней мор пошел – водой отравленной поили! А сегодня за хлебом посылал – ни зернышка! Как по уговору. Засланный к тебе казачок – лазутчик.

– Устал ты с дороги, вот тебе и мерещатся всюду враги, – сказал Бурнаш. – Иди, отдыхай.

– Добро… добро, атаман.

Данька успел отскочить от дверей и взяться за сапог, которым раздувал самовар, прежде чем Лютый распахнул дверь. Бандит задержался рядом с казачком.

– А ты, щусенок, поди и панихидку по мне справил.

Данька как ни в чем не бывало работал сапогом, словно кузнец мехами.

– О чем это вы, дядя Сидор? Спутали с кем-то?

– А может, и спутал.

Лютый зашел к себе в хату и зло швырнул маузер с саблей на койку. Сел к столу и выпил стакан горилки.

– Игнат!

Из сеней прибежал бородатый мужик, исполнявший роль денщика, и принес новый штоф с самогоном.

– Жеребца седлай, – приказал Сидор, – ас казачка глаз не спущай. Пропадет – шкуру с тебя спущу!

– А чего ему пропадать-то? – удивился Игнат. Лютый сгреб мужика за грудки и притянул к себе.

– Выкрасть могут Гриню нашего.

– Это кто же?

– Сволочи красные. Понял, Игнат?

– О, Господи, о, Господи, – запричитал, крестясь, мужик.

– Ну давай, ступай, – отпустил Сидор. Сам схватил штоф и хлебнул прямо из горла.

* * *

Данька уже почти час бродил по станице. Он заметил, что за ним всюду тенью следует Игнат – денщик Сидора. Значит, не поверил атаман до конца в легенду о Григории Кандыбе. Это не самое страшное. Данькину руку жгла записка, которую надо было срочно передать в условленном месте Ксанке. В ней говорилось, что воскрес Лютый, а самое главное, Бурнаш захватил в станице Медянке заложников, и если их не спасти, то завтра будет поздно. Данька разрывался: если Игнат увидит передачу записки, то хлопец рассекретит не только себя, но и сестру, а если переждать время, то погибнут ни в чем не повинные заложники.

Данька кружил по улицам, здоровался с казаками, перекидывался репликами, а сам думал только о том, на что решиться. Он опять вышел к штабу, на завалинке которого сидела компания бурнашей с Савелием во главе. Данька поздоровался и устроился рядом.

– … Да я поначалу и сам не поверил, – рассказывает казачок, – а вот глянул в стороны: гроб с покойничком летает над крестами! А вдоль дороги мертвые с косами стоят, – Савелий даже показал как. – И-и… тишина!

– Ну да! – заржали казаки. – С косами.

– Ну, ты даешь.

– Берегись! Берегись! – донесся вдруг сумасшедший крик.

– Лошади понесли, – сообразил кто-то из казачков.

На улице показалась бешено несущаяся тачанка.

– А-а! – крик замер на Настиных губах.

Данька увидел вдруг побледневшую, как бумага, девчонку, которая с ужасом смотрела на своего младшего брата, барахтающегося в придорожной пыли вместе с двумя приятелями. Неуправляемая тачанка летела прямо на них. Данька бросился наперерез и повис на шее одного из коней. Повозка остановилась за пару метров от детей. Парень разжал враз онемевшие руки и опустился на землю. Настя схватила брата и убежала во двор.

– Гришенька! Гриша! – к хлопцу подбежал перепуганный Игнат. – Не зашибся, не зашибся, слава тебе, Господи… Сволота! Глаза залил, паразитина! – Мужик бросился на пьяного возницу и стал мутузить его прикладом винтовки. – Скажу Лютому, он тебя…

Данька воспользовался моментом и нашел Настю во дворе, за сараем.

– Ты как? Она кивнула.

– А Коська?

– Спасибо, – сказала девчонка. – Только не подходи ко мне… Из-за тебя все…

– Из-за меня? – поразился Данька.

– Из-за вас – бандитов проклятых, – выдохнула Настя, и по ее щекам полились слезы. – Не подходи, никогда не подходи!

– Да в чем дело? Твой брат цел…

– Я про него на дороге забыла, потому что о тетке Анисье горевала. Вы ее с другими нынче в церкви заперли. Родная она мне…

– На, прочти, – Данька протянул девушке записку.

– Что это, Гриня?

– Эту бумагу надо передать красным, – твердо сказал парень. – Они спасут твою тетку и других заложников. Поняла?.. Не плачь.

– А откуда ты знаешь…

– Я ж тебе говорил, что я не такой, как они, – Данька подсел на скамейку и обнял Настю за плечи. – Поверь мне. Только эта записка может помочь твоей тете. Передашь?

Настя кивнула и прильнула к хлопцу. С самого начала чуяла она, что он – особенный.

– Выйдешь на околицу – повернешь вправо, – начал инструкцию Данька, там стоит дерево старое, все посохшее. Прокукуешь три раза, петух отзовется…