Текст книги "Отверженные мертвецы"

Автор книги: Грэм Макнилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

– Не может ли сокол с янтарными глазами символизировать Воителя Хоруса и его мятежников?

– Занеси все это в Проводник, – сказала Сарашина. – Немедленно!

– Прошу вас, – заговорил Палладий. – Не причиняйте зла этим людям, они и так уже немало вынесли.

Гхота шагнул в храм, его тяжелые, подбитые гвоздями ботинки загрохотали, словно выстрелы, стекло и камни хрустнули под крепкими подошвами. Окинув взглядом толпу перепуганных людей, он остановился на Роксанне и ухмыльнулся так, что Палладий заметил его стальные клыки, треугольные, как акульи зубы.

Гхота показал на Роксанну.

– До остальных мне дела нет, – сказал он. – Нужна только она.

Его невероятно низкий голос как будто с трудом пробивался из глубокого ущелья. Слова выкатывались подобно камням, и казалось даже странным, что они не отзываются эхом в высоких стенах храма.

– Послушай, я знаю, что пролилась кровь, но ваши люди напали на Роксанну, – сказал Палладий. – Она имела полное право защищаться.

Гхота склонил голову набок, словно впервые слышал подобный довод. Слова Палладия рассмешили его, и он расхохотался. По крайней мере, Палладий решил, что грохот горной лавины, вырвавшейся из его груди, был смехом.

– Она нарушила границу, – прорычал Гхота. – Надо было заплатить пошлину, но она решила, будто ее это не касается. Мои люди действовали по закону Бабу. Она нарушила закон и теперь должна заплатить. Все просто. Или она пойдет со мной, или я перебью всех, кто здесь находится.

Палладий постарался справиться с гнетущей тревогой. Стоит только одному человеку поддаться панике, и здесь начнется настоящая бойня. Майя прикрыла собой детишек. Эстабен закрыл глаза, сложил ладони перед грудью и что-то неслышно бормотал. Роксанна сидела, опустив голову, и Палладий ощутил ее страх, словно удар.

Как легко забыть, как она отличается от остальных…

Он шагнул навстречу Гхоте, но тот поднял руку и покачал головой.

– Оставайся там, где стоишь, – сказал Гхота. – Я вижу, что ты пытаешься найти способ выпутаться из этой ситуации. Но это бесполезно. И еще ты думаешь, что эта ведьма сможет повторить свой фокус, как с теми людьми. Да, она могла убить пару человек, но со мной это не пройдет. А если она попытается, я постараюсь, чтобы она не умирала несколько недель. Я точно знаю, сколько всего может выдержать человеческое тело, и обещаю, она будет мучиться. Долго и жестоко. Ты меня знаешь, я отвечаю за свои слова.

– Да, Гхота, – пробормотал Палладий. – Я тебя хорошо знаю и верю каждому слову.

– Тогда давай ее сюда, и мы уйдем.

Палладий вздохнул.

– Я не могу этого сделать.

– Тебе известно, кто она?

– Да, известно.

– Глупо, – бросил Гхота.

Пистолет так быстро возник у него в руке, что Палладий не верил своим глазам до тех пор, пока не прогремел оглушительный выстрел. Люди закричали. А когда они увидели, что сделал выстрел с Эстабеном, крик превратился в вой.

Снаряд разорвал человека. Буквально разорвал в клочья.

Верхняя часть тела от удара пролетела через зал и ударилась в грудь Безучастного Ангела. Клочья раздробленной плоти повисли с рук статуи, а безликую голову забрызгали мозги и осколки черепа.

Майя пронзительно взвизгнула, Роксанна бросилась на пол. Скорбящие плакальщики сжались на скамьях, ожидая, что через мгновение последуют за своими умершими родственниками. Дети заплакали, и матери даже не пытались их успокоить. Роксанна подняла голову, посмотрела на Палладия и взялась за край капюшона, но он покачал головой.

Гхота шевельнул запястьем, и Палладий обнаружил, что смотрит в огромное дуло оружия. Из ствола еще поднимались струйки дыма, распространяя химический запах высококачественного пороха. В тусклом освещении храма блеснул отчеканенный на кожухе орел.

– Ты следующий, – сказал Гхота. – Ты умрешь, а девчонку мы все равно заберем.

Палладий внезапно ощутил, как ногам стало холодно, словно из открытого погреба повеяло арктической стужей. Потом поднялись дыбом все волоски на коже, и он вздрогнул. Говорят, такой озноб человек чувствует, когда кто-то проходит по его могиле… На лбу выступили капли пота, и хотя Палладий точно знал, что в храме тепло, его било мелкой дрожью, как бывало по ночам под открытым небом на плато Нахиджеван.

Крики испуганных людей отодвинулись на задний план, зато четче стали хрип и свист тяжелого и влажного дыхания. Мир вокруг лишился своих красок, и даже цветные татуировки Гхоты выглядели тускло. Морозный воздух заполнил зал, загадочные вихри ледяного дыхания окутывали каждое живое существо и поглаживали отвратительно холодными пальцами.

Палладий увидел, как один из спутников Гхоты напряженно выпрямился и схватился за грудь, будто его сердце сжала чья-то невидимая рука. Лицо бандита стало серым, как старый снег, он рухнул на скамью и разинул рот, хватая воздух, а застывшее лицо превратилось в маску боли и ужаса.

Еще один бандит упал как подкошенный, хотя всего мгновение назад у него не было никаких признаков недомогания. Его лицо тоже исказил ужас, но на теле не было видно никаких повреждений. Гхота злобно зарычал и нацелил пистолет на Роксанну, но не успел он спустить курок, как раздался вопль еще одного бандита. В его крике прозвучал первобытный и откровенный страх, заставивший оглянуться даже такое чудовище, как Гхота.

В мир снова хлынули краски, и Палладий бросился в сторону за мгновение до оглушительного грохота выстрела. Он не видел, на кого нацелено оружие, но услышал, как что-то загудело от удара. В дальнем конце зала опять раздались отчаянные и перепуганные голоса. Палладий пополз по полу между скамейками. Он знал, что там происходит нечто ужасное, но понятия не имел, что именно.

Дыхание вылетало у него изо рта белыми клубами, а на спинке деревянной скамьи Палладий увидел иней. Он вздрогнул, когда Гхота снова выстрелил, а потом испустил яростный вопль, приводящий в ужас своей мощью. Звук пронзил тело Палладия до позвоночника, оставив его лежать без сил и без движения.

Ни один смертный воин был не в состоянии испустить этот боевой клич.

Палладий распростерся на полу и обхватил голову руками, пытаясь заглушить вопли. Он прижался лицом к холодным камням пола, чувствуя, как леденящий холод проникает и его легкие при каждом судорожном вдохе. Крики не прекращались. Вопли ужаса и боли перемежались громовыми раскатами ярости.

Палладий не шевелился, пока не почувствовал, что ему на затылок капает холодная вода. Подняв голову, он понял, что это тает иней, покрывавший спинку скамьи. Ледяной холод рассеялся так же внезапно, как и возник. Чья-то рука тронула его за плечо, и Палладий в испуге вскрикнул и замахал руками.

– Палладий, это я, – раздался голос Роксанны. – Все кончено, его уже нет.

Палладий попытался переварить информацию, но она казалась слишком неправдоподобной.

– Нет? – наконец спросил он. – Как? Отчего?

– Я не знаю, – ответила Роксанна, выглядывая поверх спинки скамьи.

– Ты это сделала? – спросил Палладий, как только к нему вернулась способность соображать.

Он рискнул приподняться и выглянуть из-за скамьи.

– Нет, – сказала Роксанна. – Клянусь, это не я. Посмотри сам. Я бы не смогла такого натворить.

Роксанна не обманывала его. Гхота исчез, оставив после себя запах страха и пороха.

У входа в храм лежали семь тел; семь жестоких и опасных мужчин. Ни один из них не двигался, а конечности у каждого были вывернуты под самыми невероятными углами. Как будто бесхитростный гигант брал их по очереди и выкручивал, пока игрушка не поломается. Палладий на своем веку повидал немало трупов, и он понял, что в этих телах переломаны все кости до единой.

– Во имя Терры, что здесь произошло?! – вскричал Палладий, выходя в центр зала. – Кто убил этих людей?

– Будь я проклята, если знаю, – сказала Роксанна. – Но не могу сказать, чтобы не испытывала к нему благодарности, кто бы это ни был.

– Я в этом не сомневаюсь, – согласился Палладий.

Над скамьями стали подниматься головы. При виде Палладия, стоявшего в центре зала над останками семи бандитов, страх у людей стал сменяться любопытством. Палладий заметил появившееся в их глазах благоговение и развел руками, отрицая свое участие.

– Это не я, – сказал он. – Я не понимаю, что прои…

Слова замерли у него на губах, когда взгляд переместился вдоль прохода в конец зала, к статуе Безучастного Ангела. С рук ангела гротескными гирляндами свисали останки Эстабена, и Майя безутешно оплакивала свою очередную утрату.

На долю секунды ему показалось, что вокруг статуи возникло неяркое сияние. Палладий ощутил томительное присутствие смерти и не удивился, заметив в глубине пронизанного прожилками камня багровый оскаленный череп. Видение исчезло так быстро, что Палладий уже не знал, было ли оно на самом деле.

– Значит, ты все же снизошел ко мне, – едва слышно прошептал он.

В следующее мгновение к нему подошла Роксанна.

– Что ты сказал?

– Ничего, – ответил Палладий, отворачиваясь от статуи.

– Я хотела поблагодарить тебя, – сказала Роксанна.

– За что?

– За то, что не позволил им меня увести.

– Ты ведь одна из нас, – ответил он. – И я не мог отдать им тебя, как не мог бы отдать никого другого.

Он заметил в ее глазах разочарование и тотчас пожалел о необдуманных словах, но забирать их назад было поздно.

– Так что же здесь было? – спросила Роксанна.

– Здесь была смерть, – сказал Палладий, с трудом удержавшись, чтобы не оглянуться на Безучастного Ангела. Затем он заговорил громче, чтобы его услышали все собравшиеся в храме: – Злые люди пришли к нам, и они заплатили за свои жестокие намерения. Смерть пользуется любой возможностью забрать человека в свои мрачные владения, и дорога зла – кратчайший путь туда. Смотрите, куда приводит эта дорога.

Голоса оживились, собравшиеся в храме люди начали обниматься. Тень смерти их миновала, и воссиявший свет еще никогда не казался таким ярким. Краски окружающего мира засверкали с новой силой, и сердца переполнились ликованием. Люди смотрели на него, как на источник новообретенной радости, и ему хотелось сказать всем, что эти бандиты погибли не от его рук и что он сам не меньше всех прочих удивлен, что остался в живых.

Но один взгляд на восторженные лица убедил его, что их веру не смогут поколебать никакие слова.

Роксанна махнула рукой в сторону тел.

– Что же нам с ними делать?

– То же, что и со всеми остальными, – ответил он. – Сжечь.

– Гхота с этим просто так не смирится, – заметила Роксанна. – Нам придется покинуть это место. Он вернется и сровняет храм с землей.

– Нет, – возразил Палладий, поднимая странную винтовку, принадлежавшую одному из бандитов. – Это храм смерти, и если этот мерзавец вернется, ему придется на своей шкуре испытать, что это означает.

Глава 5
СТАРЫЕ РАНЫ
НЕВЕРОЯТНОЕ
ВСТРЕВОЖЕННЫЙ ХУДОЖНИК

Кай и Афина воспользовались гравилифтом, чтобы спуститься к основанию башни, где располагалась общая столовая. После недавнего сеанса связи они почти не разговаривали, истратив все свои силы на поддержание общего видения. Оценку достигнутых результатов придется отложить до тех пор, пока они не снимут напряжение напитками и между ними не встанет барьер в виде столика.

Стены столовой – металлические, ничем не украшенные и скудно освещенные – напомнили Каю кают-компанию на космическом корабле. Вероятно, это было сделано намеренно, поскольку большей части астропатов предстояло провести в таких условиях почти всю жизнь. В гулком помещении присутствовали несколько человек, погруженные в свои мысли астропаты скользили пальцами по страницам книг, кое-кто добавлял в свои онейрокритики новые символы. Отыскав свободный столик, Кай и Афина некоторое время сидели молча.

– Итак, у меня наметились улучшения? – спросил наконец Кай.

– Ответ тебе известен, – ответила Афина. – Ты сумел отправить послание в Башню Голосов, и это тебя сильно измотало.

– Но это все-таки улучшение, верно?

– Моя похвала тебе ничем не поможет, – сказала Афина. – Ты не дождешься ее, пока полностью не восстановишь свои способности.

– Ты суровая женщина.

– Я реалист, – сказала Афина. – Я знаю, что могу уберечь тебя от Пустой горы, но я хочу, чтобы и ты это знал. Ты должен отправлять сообщения за пределы этого мира, на космические корабли в другом секторе, и ты должен добиться точности. Для этого у тебя будет хор астропатов, но ты не хуже меня знаешь, что самые лучшие из нас работают и одиночку. Ты готов к этому? Я не уверена.

Кай смущенно поерзал на своем стуле. Он слишком хорошо знал, что Афина права.

– Я не могу чувствовать себя в безопасности, направляя свою мысль так далеко, – сказал он.

– Я понимаю, но до тех пор, пока ты с этим не справишься, для Телепатика от тебя не будет никакой пользы.

– Я… Я хочу этого, но… ты не понимаешь…

Афина наклонилась вперед в своем кресле, и от электромагнитного поля репульсора у Кая свело зубы.

– Чего же я не знаю? Того, что мы рискуем и сталкиваемся с ужасами, которые не под силу одолеть самым отважным солдатам или легионерам? Что силы, благодаря которым мы приносим пользу, могут уничтожить нас в любой момент? Что мы служим Империуму, который без нас просто развалится, но этот Империум боится нас не меньше, чем врагов, с которыми ведет сражения? О, все это я очень хорошо знаю, Кай.

– Я не об этом…

– Меня не интересует, что именно ты имел в виду. Посмотри на меня: изувеченный обрубок, которому позволил бы умереть любой здравомыслящий медик. Но я приношу пользу, и потому мне оставили жизнь.

Афина хлопнула по металлической крышке стола покрытой шрамами ладонью.

– Это, конечно, нельзя назвать настоящей жизнью, но каждому из нас приходится нести свою ношу. Мне – мою, а тебе – твою. Я справляюсь, пора и тебе научиться справляться со своими трудностями.

– Я пытаюсь, – ответил Кай.

– Нет, не пытаешься. Ты прячешься за тем несчастным случаем. Я читала рапорт о происшествии на «Арго». Я знаю, это было ужасно, но какой смысл тебе пропадать в Пустой горе? Ты заслуживаешь лучшего, Кай, и пора это доказать.

Кай откинулся назад, провел рукой по обритому черепу, потом улыбнулся и положил руки на стол.

– Знаешь, это уже почти комплимент.

– Я не собиралась тебя хвалить, – возразила Афина, но улыбнулась в ответ.

Натянутая кожа на челюсти не дала приподняться правому уголку рта, и ее улыбка была больше похожа на гримасу. Сервитор в балахоне принес им две кружки витаминизированного кофеина. Кай сделал глоток и втянул щеки, ощутив сильную горечь.

– Трон, я и забыл, насколько плохой здесь кофеин! Почти такой же крепкий, как на армейских кораблях.

Афина кивнула, соглашаясь с его мнением, и отставила кружку.

– Я больше его не пью, – сказала она.

– Почему? Пусть он на вкус не лучше трюмной жижи, зато им можно заварить пробоину в корпусе судна.

– Я пила чудесный кофеин на борту боевого корабля Фениксийца. Там работают лучшие интенданты и повара, а когда попробуешь лучший напиток, трудно возвращаться к этому.

– У Фениксийца? Это был корабль Детей Императора?

– Именно что был.

– Был?

– Он погиб в битве с Диаспорексом, – пояснила Афина. – Залп угодил в самый центр, и судно раскололось надвое.

– Великий Трон! И ты в тот момент была на борту?

Афина кивнула.

– Машинный отсек почти сразу же поглотила звезда Кароллис. Корма и бак продержались ненамного дольше. Вторичным взрывом была уничтожена астропатическая капелла, нижние палубы мгновенно заполнили потоки плазмы. Мои сохранители вытащили меня из капеллы, но не раньше, чем… Спастись удалось немногим.

– Какое несчастье! – воскликнул Кай и понимающе кивнул. – Я рад, что тебе удалось выбраться.

– А я не радовалась, – сказала Афина. – По крайней мере некоторое время. Моя жизнь была одним сплошным мучением, пока госпожа Сарашина и мастер Зи-Менг не научили меня тантрическим ритуалам, чтобы облегчить боль.

– Тантрическим ритуалам?

– Тебе ведь известно, как работает Зи-Менг, – спокойно заметила Афина.

Кай ненадолго задумался.

– Может, они и меня могли бы научить?

– Я в этом сомневаюсь. Ты не так сильно пострадал, как я.

– Нет? – сердито переспросил Кай. – А мне кажется, что достаточно сильно.

– Твое тело осталось целым, – пояснила Афина.

– А у тебя остался целым разум, – возразил Кай.

Афина сдавленно хихикнула.

– Из нас двоих получился бы один действующий астропат.

Кай кивнул. Последовавшее молчание не тяготило их, словно после рассказов о пережитых несчастьях между ними установилась связь, которой раньше недоставало.

– Похоже, нам обоим повезло, – сказал Кай.

– По-твоему, это везение? – ответила Афина. – В таком случае, помоги нам, Трон.

В центре паутины, образуемой башнями Города Зрения, стоял Проводник – связующее звено всех межгалактических коммуникаций. Этот комплекс зданий, высеченных в известняковом горном массиве армией слепых сервиторов, был заполнен плотными рядами сотен инфоцитов в черных одеяниях, подключенных к бронзовым панелям коммутаторов. Любое телепатическое сообщение после приема и интерпретации – и просмотра криптэстезианцами – обрабатывалось, а затем через Проводник отсылалось адресату уже общепринятыми способами. С темного потолка тянулись пневмопроводы, а по ним под неустанный треск клавиатур инфоцитов со свистом и грохотом пролетали информационные цилиндры.

Надзиратели в серых одеяниях и серебряных безликих масках парили на гравидисках между рядами безымянных писцов. Поднимаемые ими потоки воздуха разбрасывали по полу обрывки страниц и памятные записки. Насыщенный электричеством воздух пропах чернилами для принтеров, дезинфицирующими средствами и рутиной.

Те представители Администратума, кому доводилось посещать Проводник, находили это зрелище бездушным и чудовищно угнетающим. Работа администраторов, для которых эти тысячи безликих мужчин и женщин проявлялись только голосами, тоже была нелегкой, но там существовала хотя бы слабая вероятность выдвижения одаренных личностей из массы штампующих, подшивающих и сортирующих работников. В монотонной каторге Проводника такого шанса не существовало, и большинство администраторов старались сюда не возвращаться, предпочитая закрывать глаза на существующий порядок в силу его необходимости.

Веска Ордин скользил по залам Проводника на своем репульсорном диске, переводил взгляд с одного инфоцита на другого и просматривал информацию, пробегающую сверху вниз по внутренней поверхности серебряной маски. Как только его взгляд останавливался на каком-нибудь пульте, над оператором возникал ноосферический ореол, в котором появлялись символы, определяющие характер передаваемого сообщения. Среди них встречались межпланетные послания, выдержки из корабельных бортовых журналов и результаты регулярно проводимых проверок, но большая часть информации относилась к мятежу Хоруса Луперкаля.

Все тридцать лет службы в Проводнике Веска гордился тем, что никогда не вникал в содержание проходящих сообщений. Он был просто одним из тысяч передающих звеньев, при помощи которых Император управлял расширяющимся Империумом. Его работа не требовала ничего большего. Он не в состоянии постичь грандиозный порядок вещей. Он всего лишь бесконечно малая шестеренка в непостижимо огромной машине. Он всегда был уверен, что у Императора и его избранных помощников имеется план для всей Галактики, который и воплощается с геометрической точностью.

Предательство Воителя поколебало эту уверенность до самого основания.

Веска заметил ярко-красный символ, указывающий на крайнюю срочность сообщения, и щелкнул пальцами оборудованных осязательными датчиками перчаток, чтобы воспроизвести информацию на своем визоре. Еще одно послание с Марса, где после бунта, уничтожившего почти всю инфраструктуру красной планеты, силы лоялистов пытались укрепить свои позиции в квадранте Тарсис.

Марсианская кампания пошла не по плану. Магистры кланов по собственной инициативе стали направлять оперативников в попытке обезглавить руководство мятежа, но ассасинам не удавалось преодолеть заграждения из биофильтров и определителей подлинности, защищающих доступ во внутренние круги мятежных магосов Механикум.

Веска вздохнул и следующим щелчком отправил сообщение обратно на пульт. Использование тайных агентов ему не нравилось. Неужели Воитель настолько опасен, что надо прибегать к такой бесчестной тактике? Флотилии семи легионов, посланные, чтобы остановить Хоруса Луперкаля, вероятно, уже ведут сражение на Исстваане-V, хотя сообщению о победе еще предстоит пробиться по астропатическому каналу между Террой и логовом Воителя.

В ежедневных вокс-передачах говорится о сокрушительном ударе по силам мятежников и неминуемом разгроме предательских легионов.

Зачем же тогда посылать ассасинов?

К чему все эти потоки сообщений из Башни Шепотов с приказами Железным Рукам, Саламандрам и Гвардии Ворона о формировании второй волны? Прежде подобные размышления никогда не беспокоили Веску, но заверения, рассылаемые по всему Империуму, в последнее время казались слишком настойчивыми, чтобы быть искренними. И в них чувствовалось отчаяние.

С Терры отправлялись все новые и новые приказы и запросы к экспедиционным флотилиям с требованием уточнить их местонахождение. Веска, бывший ветераном Проводника, начал понимать, что высшие руководители Империума отчаянно стараются установить расположение всех сил и определить их надежность. Неужели измена Воителя распространилась шире, чем кто-либо мог предположить?

Веска продолжал облет зала, как вдруг заметил сигнал с просьбой о помощи. Здешние оперативники, хоть и были подключены к терминалам, все же не являлись сервиторами, у которых удалялась часть мозга. Работники Проводника были способны на независимое мышление, хотя многие считали это серьезным недостатком.

Над головой инфоцита вспыхнула ноосферическая карта.

– Оперативник три-восемь-девять-три-два, какие у тебя затруднения?

– Я… э… это же…

– Говори четче, оперативник три-восемь-девять-три-два, – потребовал Веска. – Если это касается срочного сообщения, ты обязан помнить о четкости и быстроте.

– Да, сэр, только вот это… В это невозможно поверить.

– Четкость и быстрота, оперативник три-восемь-девять-три-два, – напомнил ему Веска.

Инфоцит поднял голову, и Веска понял, что человек не в состоянии подобрать слов, чтобы передать суть возникшей проблемы. Язык отказывался сформулировать слова и столкнуть их с губ.

Веска вздохнул и сделал себе мысленную заметку отправить оперативника 38932 на месячную переподготовку. Гравидиск плавно опустился, но, прежде чем он успел сделать выговор оперативнику 38932 по поводу низкой дисциплины, над другим терминалом в этом же ряду появился еще один сигнал. Затем еще два запроса о помощи, еще три, потом сразу дюжина.

В течение нескольких секунд в зале загорелось не меньше сотни одинаково срочных сигналов вызова.

– Что происходит? – воскликнул Веска.

Он снова поднялся на гравидиске над рядами и окинул взглядом тысячи инфоцитов, находившихся в его ведении. Белые огоньки, словно визуальное воплощение эпидемии, распространялись по залу с ужасающей быстротой. Инфоциты смотрели на своих надсмотрщиков, но Веска не понимал, что случилось. Он опять спустился к терминалу оперативника 38932 и вырвал из дрожащих пальцев листок с сообщением.

Он просмотрел зернистые и слегка смазанные буквы, отпечатанные принтером терминала. Смысл сообщения никак не проявлялся. Символы в результате явно неверной интерпретации складывались в неправильные слова.

– Нет, нет, нет, – пробормотал Веска, мотая головой. Затем он облегченно вздохнул, отыскав единственно приемлемое решение. – Это неверно истолкованное видение, вот и все. Хоры астропатов допустили ошибку. Да, это можно объяснить только так.

Но у него тряслись руки, и, как бы Веска ни старался убедить самого себя, в глубине души он сознавал, что не прав. Неверно истолкованное видение могло вызвать два или три требования подтверждения, но не сотни. Сердце сдавило тяжестью, а из легких как будто выкачали весь воздух. Веска Ордин вдруг понял, что инфоциты не запрашивают подтверждения истинности этих сообщений.

Они надеются, что он опровергнет чудовищную информацию.

Листок выскользнул из его пальцев, но начертанные на нем слова навечно отпечатались в нейронах памяти. И каждая строка усиливала ужас.

Контратака имперских сил на Исстваан-V провалилась.

Вулкан и Коракс пропали без вести. Феррус Манус мертв.

Повелители Ночи, Железные Воины, Альфа и Несущие Слово перешли на сторону Хоруса Луперкаля.

Высоко на западном склоне горы, известной под именем Чо-Ойя, посреди поросшего травой плато стоит изящная вилла. Солнечный свет отражается от белых стен и поблескивает на красной черепице крыши. Из единственной трубы поднимается тонкая струйка дыма, а на коньке крыши уселись в ряд породистые голуби. Над северо-восточным углом виллы поднимается тонкая башенка – то ли одинокая сторожевая вышка, то ли маяк, установленный для безопасности мореплавателей.

Внутри башни Йасу Нагасена стоит перед продолговатой деревянной рамой, к которой серебряными шипами прикрепляет прямоугольный лоскут белого шелка. Чо-Ойя – это древнее название горы, пришедшее из наречия, давным-давно ассимилированного языком, который, в свою очередь, состарился и был забыт. Местные жители говорят, что оно означает «Бирюзовая Богиня», и, хотя поэтичность этого имени привлекает Нагасену, звук умерших слов нравится ему больше.

Башня смотрит на Императорский Дворец, а еще позволяет рассмотреть Пустую гору. Нагасена не смотрит в ту сторону. Это уродливая деталь, хотя и необходимая. Но он никогда ее не изображает, даже когда пишет восточный пейзаж.

Нагасена, обмакнув кисть в горшочек с голубой краской, осторожно кладет мазок между линиями, нанесенными специально, чтобы краска не расплывалась по материалу. Он рисует от руки, работая в стиле мо-шуй.[16]16
  Мо-шуй – одна из разновидностей традиционной китайской живописи.


[Закрыть] Глядя на получившуюся глубину голубого неба, он удовлетворенно кивает.

Он устал. Он рисует с самого рассвета, но хочет закончить картину сегодня, поскольку чувствует, что иначе этого может не случиться никогда. От долгого стояния у него болят кости. Он видел слишком много зим, чтобы повторять эти глупости, но каждый день по-прежнему преодолевает семьдесят две ступени и взбирается на самый верх башни.

– Ну, ты будешь входить или нет? – спрашивает он, не оборачиваясь. – Стоя в дверях, ты меня отвлекаешь.

– Прошу прощения, господин, – говорит Картоно. Он проходит внутрь и останавливается по правую руку своего хозяина. – Подумать только, кое-кто из слуг считает, что твой слух ухудшается.

Нагасена довольно усмехается.

– Это заставляет их ходить на цыпочках. Кроме того, ты бы удивился, узнав, сколько интересного можно почерпнуть из разговоров, когда люди считают, что их не слышат.

Некоторое время оба молчат. Картоно знает, что Нагасена сам решит, когда начать разговор. И отводит взгляд от картины, зная, что хозяин ненавидит, когда люди смотрят на его незаконченное произведение. Он частенько говорит, что на произведение искусства можно взглянуть только после полного завершения работы.

Картоно предпочитает смотреть поверх плеча Нагасены в широкие проемы в стенах. Нагасена планировал помещение на самом верху башни специально для занятий живописью, и целый мир виден отсюда, как на ладони.

Жалюзи на каждой стене преграждают путь ветру, и Нагасена часто поднимается сюда не только ради живописи, но и чтобы просто полюбоваться окружающими пейзажами и обрести спокойствие. В данный момент открыты проемы на северной и северо-восточной стене, и Императорский Дворец открывается взгляду во всем своем величии.

Позолоченные крыши, остроконечные шпили и могучие башни теснятся на ограниченном пространстве, и в огромном городе-дворце ни на мгновение не затихает движение, словно это живое существо. Податели петиций, слуги, солдаты и писцы наполняют его проспекты жизнью и шумом. Из кухонных печей Города Просителей поднимаются дымки, но воздух здесь много чище, чем тот, что остался в памяти Нагасены. Он чувствует запахи, которые ветер приносит от Дворца, словно вести из далеких земель.

– Что ты видишь? – спрашивает Нагасена, показывая рукой в окно.

– Я вижу Дворец, – отвечает Картоно. – Это прекрасное зрелище. Дворец крепок, красив и полон жизни.

– А за Дворцом?

– Горы и восстановленный мир. Небо, чистое, как весенний ручей, и облака, словно дыхание гигантов вокруг пиков Дхаулагири.[17]17
  Дхаулагири (санскр. «Белая гора») – многовершинный горный массив в Гималаях.


[Закрыть]

– Опиши гору, – приказывает Нагасена.

– Зачем?

– Не спрашивай, просто опиши ее, пожалуйста.

Картоно пожимает плечами и переводит взгляд на горы, сверкающие на солнце чистым серебром крутых склонов.

– Гора возвышается над окружающим ландшафтом и блестит, словно полированный щит. Мне кажется, что я могу рассмотреть высокую вершину Гангкхар Пуенсум.[18]18
  Гангкхар Пуенсум – гора в Бутане, являющаяся его наивысшей точкой. Высота над уровнем моря 7570 метров.


[Закрыть] Ты видишь Гангкхар Пуенсум?

– Да, мне кажется, я ее вижу. А что?

– Это плохая примета, друг мой. В легендах мигоев говорится, что после смерти Пань-гу,[19]19
  Пань-гу – в древнекитайской мифологии мифический первопредок, первый человек на земле. Мифы о Пань-гу зафиксированы письменно в III в. нашей эры.


[Закрыть] прародителя их расы, его голова превратилась в Гангкхар Пуенсум, и этот пик стал императором всех гор. Древние короли мигоев должны были карабкаться по его склонам, чтобы обратиться к богам с просьбами или испросить их благословения. До сих пор еще никому не удалось добраться до вершины, и мигои говорят, что именно поэтому они остались в оковах, словно настоящие рабы.

– Короли мигоев? У них нет ни королей, ни предков, – возражает Картоно. – Это же раса генетически усиленных рабочих. У них и прошлого-то нет, не то что королей.

– Возможно, возможно, – отвечает Нагасена. – Это известно тебе и известно мне, но знают ли об этом мигои? Может, они выдумали себе фиктивную историю и мифическое прошлое, чтобы оправдать свое место в этом мире? Не легче ли переносить тяготы жизни, если верить, что на то была воля богов?

– И увидеть вершину этой горы не к добру? – спрашивает Картоно.

– Так говорят мигои.

– С каких это пор ты обращаешь внимание на приметы, господин? – интересуется Картоно. – Такие вещи хороши только для недалеких мигоев.

– Может быть, – говорит Нагасена. – Но я писал пейзаж в поисках указаний.

– Писал пейзаж? Это что, новая форма прогнозирования, изобретенная летописцами? – со смехом восклицает Картоно. – Признаюсь, я не слышал об этом.

– Картоно, перестань дерзить, – одергивает его Нагасена. – Я этого не потерплю.

– Прошу прощения, господин, – мгновенно раскаивается Картоно. – Но идея пророчества через создание картины… это в наше время по крайней мере необычно.

– Только потому, что ты не художник, Картоно. В древности художники верили, что в каждом из них горит искра божия. Они верили, что тот, кто умеет видеть, может заметить в гениальных произведениях частицу божественного промысла. Легенда говорит, что Цзинь Нун,[20]20
  Цзинь Нун (1687–1764) – известный китайский художник и каллиграф.


[Закрыть] великий художник из Чжоу, создал великолепную картину, а когда посмотрел на свое творение, увидел в нем волю небес и сошел с ума, поскольку подобные вещи не для простых смертных. Он сжег картину, отрекся от прежней жизни и ушел со своими тайнами в горы, где стал одиноким отшельником. Нашлись желающие отыскать кратчайший путь к мудрости, они преследовали его и умоляли поведать тайны, но Цзинь Нун всегда отсылал этих глупцов прочь. Наконец он попал в руки бессовестных людей, и бандиты прибегли к пыткам, стремясь узнать у него божественную тайну, но Цзинь Нун ничего им не сказал и впоследствии был сброшен со скалы.