Текст книги "Отверженные мертвецы"

Автор книги: Грэм Макнилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

Афина, проследив за его взглядом, заметила осыпавшийся со склона белый песок.

– Что это? – спросила она.

– Ты читала мое личное дело, – сказал Кай, стараясь не показывать испуга. – Ты должна знать, что это такое.

– Я хочу, чтобы ты сам мне сказал.

– Нет, – отрезал Кай.

Из песка показалось нечто огромное, сверкающее кобальтом и золотом, похожее на чешуйчатую спину змея, поднявшегося над поверхностью океана. Невероятное создание двигалось с грацией хищника и упорством урожденного убийцы. Спустя несколько мгновений оно скрылось под поверхностью пустыни.

– Мы здесь очень уязвимы, – спокойно заметила Афина.

– Я и сам это знаю, – резко ответил Кай.

– Ты не думаешь, что надо отыскать безопасное укрытие?

– И что ты предлагаешь? – огрызнулся он. – Мы же в пустыне.

Сердце у него уже колотилось по ребрам, а ладони взмокли от пота. Во рту пересохло, и мочевой пузырь грозил немедленно выплеснуть содержимое. Кай прикрыл ладонью глаза от слепящего солнца и окинул взглядом горизонт в поисках новых подземных хищников.

– Нет, не в пустыне, – возразила Афина. – Мы в твоем сознании, лицом к лицу с твоим страхом. Что бы здесь ни было, это часть тебя, и только ты можешь позволить им на нас напасть. Давай, Кай, ты же не забыл основные принципы психической защиты?

– Я не могу помешать им появляться.

– Нет, можешь, – настаивала Афина, беря его за руку. – Создай то, что обеспечивало тебе безопасность в прошлом.

Кай заметил блеск в песке за плечом Афины, и все мысли о когда-то усвоенных принципах вылетели у него из головы. Все затопил страх, и из-под песка послышались отчаянные вопли, словно голоса целой армии похороненных заживо людей.

– Кай, ты сможешь это сделать, – сказала Афина, оглядывая пески. – Держись за мой голос.

Она начала нараспев читать мантры, предшествующие погружению, и мерный ритм ее голоса подействовал подобно успокаивающему лекарству.

– Это видение, созданное мной. Это царство спокойствия. Я хозяин этого царства. Кай, повторяй это вслед за мной.

– Я хозяин этого царства, – повторил Кай, стараясь поверить этим словам.

В песке сгустившимся темным пятном проявился силуэт чудовища. Оно кружило под ними, поднимаясь к поверхности неторопливыми толчками металлического тела. Оно знало об их уязвимости и не спешило убивать свои жертвы.

– Говори увереннее! – прошипела Афина. – Я не больше твоего хочу видеть это создание.

– Я хозяин этого царства! – закричал Кай.

– А теперь создай для нас безопасное укрытие, – посоветовала Афина.

Кай постарался собраться с мыслями, несмотря на движущийся под ногами песок. Левиафан скользил под ними, его невероятно огромное тело, растянувшееся на километры, окружило Кая и Афину.

Он знал, что это такое, но знание только усиливало желание держаться подальше от ужасного монстра.

– Я знаю, где будет безопасно, – произнес он.

– Покажи мне, – попросила Афина.

В бесплодной пустоте своего сознания Кай медленно, камень за камнем, начал рисовать крепость из света. Вокруг них начали подниматься воображаемые башни, сводчатые корпуса, крытые сады и трехрядные галереи. Позолоченные арки, балконы и минареты, украшенные нефритом, жемчугом и янтарем, образовывали сооружение, рожденное воображением и воспоминаниями.

Это была крепость из древних времен, чудо света, которое давно прекратило свое существование.

При виде величественной крепости, чьи стены мерцали и переливались, словно были сделаны из оплавленного песка, Афина широко раскрыла глаза. Неведомая сила подняла их в воздух и перенесла на высокую башню, за сотни метров от волнующегося песка.

– Что это за место? – спросила Афина, едва закончился головокружительный полет.

Кай крепко обнял ее за плечи, оберегая от яростного ветра, грозившего сбросить их со стены.

– Это крепость Арзашкун в царстве Урарту, – ответил Кай. – Когда-то она стояла в верховьях великой реки, берущей начало в саду, где зародилось человечество.

– Она стоит до сих пор? – спросила Афина, глядя, как над дрожащими песками ландшафта видений поднимаются все новые и новые башни, стены и ворота.

– Нет, она была разрушена.

– Но ты знаешь, как она выглядела?

Кай услышал приближающийся к поверхности гул, но заставил себя сосредоточиться на вопросе Афины. Если он позволит своим мыслям вырваться за пределы крепости, они оба немедленно рухнут вниз. Он вызвал в памяти стеклянные стены колоссальной библиотеки, расположенной в окружении высокогорных лесов.

– Вскоре после назначения в Тринадцатый легион мне посчастливилось получить доступ в Хрустальную библиотеку на Прандиуме, – сказал Кай, обращаясь к прошлому, чтобы избежать настоящего. – Видела бы ты, Афина, эти десятки миллионов книг, картин и симфоний, помещенных в резонансные кристаллы, заполнившие все стены каньона. Хранитель показал мне одну из книг примарха Жиллимана, хранившуюся среди прочих томов, словно в ней не было ничего особенного. Но это невероятное произведение, какого я и представить себе не мог. Оно не отличается ни новизной идей, ни изысканной каллиграфией, зато в ней колоссальное внимание уделено деталям, недоступным для простого смертного.

– И в той книге ты увидел крепость? – догадалась Афина.

– Да. На странице, где рассказывалось о пребывании лорда Жиллимана на Терре перед отправкой его флотилии в Великий Крестовый поход. Я увидел набросок крепости, настолько реалистичный, что ощутил твердость ее камней и крепость стен. Там еще имелось примечание о путешествии в те края отца примархов и о том, что он изучил архитектуру крепости. Я тоже бывал в том районе, но от Арзашкуна ничего не осталось, даже воспоминаний. Тем не менее лорд Жиллиман представил себе крепость настолько отчетливо, словно получил планы от самого Рогала Дорна.

– Если бы только это было на самом деле, – вздохнула Афина.

Кай проследил за ее взглядом, устремленным поверх стены. У него вдруг сильно забилось сердце и закружилась голова. Из-под песка, словно кровь в молоке, стало проступать красное пятно. Пульс Кая участился, и в горле пересохло, когда он ощутил неудержимый всплеск воспоминаний. В мысли ворвался жалобный детский голос, и красное пятно тотчас увеличилось.

Невидимый охотник, нетерпеливый и возбужденный, рванулся под землей к расползающемуся багряному пятну. Под самыми стенами он вырвался на поверхность с оглушительным шумом, в блеске клинков и шипов. Призрачный корабль вынырнул из глубочайшего океана, словно охотник из засады, и тотчас с грохотом рухнул. Его борта сверкнули голубоватой сталью, золотом и бронзой. Это был покоритель миров, завоеватель, способный произвести невообразимые разрушения, и крепость из света, конечно, не могла устоять перед такой мощью.

Вслед за кораблем катилась волна десятков тысяч голосов, наполненных ужасом и болью. Призрачный корабль знал его имя, и он хотел, чтобы Кай присоединился к мертвецам, чьи кости и кровь заполнили переходы и каюты.

Кай с воплем вылетел из своего видения в тот момент, когда крепость рассыпалась осколками в виде невероятного множества ухмыляющихся лиц, черных клинков и оскаленных клыков.

Он резко открыл глаза и выпрямился в кресле. Шепчущие камни мерцали воспаленными красными огоньками, перебрасывая остатки психической энергии контакта в залы-ловушки, расположенные в подземельях башни. Кай закрыл лицо ладонями и ощутил прохладную керамику и металл аугментических глаз. Сознание было переполнено чувством вины, ужасом, отвращением и печалью, из горла, воспалившегося от криков, вырвалось сдавленное рыдание.

Слез не было, и мучительная боль не отступала.

– Это был «Арго»? – спросила Афина.

Кай кивнул. Он вдруг заметил, что до сих пор держит ее за руку, и под его напряженными пальцами на ее изувеченной коже появились красные полукружья от впившихся ногтей. Он со стыдом отдернул руку.

– Прости, – произнес Кай. – Я не хотел.

Афина прикрыла ладонью поврежденное запястье.

– Я ощутила это, – сказала она и снова взяла его за руку. – Я ощутила все, что ты чувствовал, когда они умирали. Все.

Кай разрыдался, оплакивая потерянные души обитателей «Арго».

Но горше всего он оплакивал себя самого.

Глава 4
ГХОТА
ДРЕВНИЕ БОГИ
ЛИКИ СМЕРТИ

Работа с мертвецами вызывала жажду, и Палладий Новандио глотнул застоявшейся воды из деревянного бочонка, стоявшего у дверей крематория. Суровые крепкие люди, загружавшие тела в печь, давно привыкли к холодным застывшим останкам, напоминавшим об их собственной смертности. Без лишних слов они подтаскивали носилки с трупами к гигантской печи, вырубленной в скале, снимали с мертвецов одежду, лишая последнего достоинства, и, взяв за руки и за ноги, бросали в огонь.

Город Просителей не знал недостатка в трупах, это топливо здесь никогда не иссякало.

Женщины в храме сортировали и стирали одежду, а потом распределяли ее между нуждающимися. Порой казалось, что население города не меняется, и встреченного на улице человека по одежде можно было принять за восставшего из мертвых. Мысль о том, что умершие могут хоть что-то оставить тем, кого они покинули, доставляла Палладию некоторое утешение.

По крайней мере, в большинстве случаев.

Он смыл с лица осевшую сажу смесью воды и собственного пота. Привкус пепла и горящего жира остался в горле. Но изменить ситуацию уже невозможно. Без сколько-нибудь действенной гражданской власти на улицах Города Просителей постоянно появлялись трупы. Кто-то просто сдался и отказался от борьбы за жизнь, кто-то оказался не в том месте и не в то время. Смерть могла каждого забрать в любой момент, и для этого у нее имелись разнообразнейшие возможности.

Миллионы людей, прибывая на Терру, устремлялись в горы, к Дворцу, но только незначительной части путешественников удавалось забраться так далеко. И все же тысячи просителей собирались у Врат и обращались с просьбой пройти внутрь к безликим воинам, охранявшим все подступы. Улицы Города Просителей постоянно пополнялись теми, кто искал смысл жизни, ответы на свои вопросы или просто приходил полюбоваться на величественную обитель Императора.

Палладий помнил время, когда Город Просителей был добропорядочной общиной и достаточно маленькой, чтобы держаться в рамках стабильности. Но поток людей к стенам Дворца все рос и рос, становясь невыносимой нагрузкой на сложившуюся структуру. Мгновенно возводимые здания раздвигали границы города, но становились все более ненадежными и тесными.

Затем, почуяв возможность поживы, словно стервятники над раненым среди пустыни, стали возникать банды грабителей. Растущий город и его беззащитное население привлекали к себе внимание разбойничьих шаек с гор и равнин и с полей сражений. Вскоре кровавые и жестокие убийства стали обыденностью, и город затопил страх.

Самой страшной была банда Бабу Дхакала. Его люди были сильнее, быстрее и безжалостнее всех остальных, они не щадили никого и были способны на любые злодеяния. Палладий сам видел человека, которому выкололи глаза и оставили истекать кровью на ступенях клиники. Его убийцам вскоре отрубили руки и ноги, а изувеченные останки насадили на высокие копья и оставили на съедение птицам. Убийства из мести, убийства ради славы, случайные убийства… Ни одно из них не имело смысла, но когда закончился самый жестокий период этого безумия, осталась только банда Бабу Дхакала.

Никто не мог точно сказать, откуда появился главарь банды, слухи ходили разные. Кое-кто говорил, будто он был членом Легио Кустодес, который не вышел из Кровавой Игры. Другие утверждали, что Дхакал был одним из императорских громовых воинов, которому каким-то образом удалось выжить после Объединительных войн. Находились и такие, кто считал его космодесантником, чей организм не принял последней стадии модификации, но которому удалось сбежать, прежде чем его уничтожили. Вероятнее всего, это был просто безжалостный мерзавец, превзошедший в жестокости всех своих конкурентов.

Но даже его ужасная репутация не отталкивала тех, кто отчаянно стремился попасть во Дворец, и Город Просителей день за днем, год за годом, продолжал разрастаться. Вооруженные отряды время от времени прочесывали улицы, забирая мелких подонков, слишком недалеких или ленивых, чтобы спрятаться, но эти акции служили лишь для демонстрации власти лордов Терры. На самом же деле Город Просителей существовал по собственным законам.

Иногда в сопровождении сотен вооруженных солдат к Арке Глашатаев выходили имперские герольды и зачитывали списки тех, кому посчастливилось получить разрешение на вход во Дворец. Но лишь немногие из этих счастливчиков проходили сквозь Врата Прим. Многие к тому времени погибали в безымянных переулках города, а другие, отказавшись от своей мечты получить разрешение, возвращались в тот уголок планеты, который считали своим домом.

Палладий был одним из тех, кому повезло. Его вместе с семьей призвали во Дворец еще в те времена, когда в Городе Просителей соблюдался относительный порядок. Он пришел сюда из южных земель Романии, где зарабатывал на жизнь резьбой по камню, отделывая мрамором дворцы представителей зарождающейся технократии. Но мегаструктура поднималась все выше и выше, и стекло и сталь постепенно вытесняли тяжелый камень, так что Палладию пришлось искать другое занятие.

Вместе с женой и недавно родившимися сыновьями он пересек земли, еще хранившие шрамы глобальной войны, начала которой никто уже не помнил. Только тогда он стал понимать величие замысла Императора, о котором говорили герольды. Тогда же он и отправился в путь. Палладий пересек хребты Сербиса и шел вдоль Карпатской Дуги, пока не добрался до родины руссов, а затем вместе с торговыми караванами по Шелковому пути пересек плато Нахиджеван. Оттуда путники повернули на восток, прошли Ариану[15]15
  Ариана – историческая область в восточной части Иранского плато.


[Закрыть] и вновь расцветшие земли Индоя, после чего дорога пошла наверх. Горы, маячившие на самом горизонте, начали приближаться.

Это было захватывающее зрелище, которое навсегда запечатлелось в памяти Палладия. Но со временем эти воспоминания наполнились не только восторгом, но и горечью.

Палладий прогнал воспоминание об убийстве и вышел за пласталевые щиты, задерживающие большую часть пепла из крематория. Однако и здесь воздух был насыщен гарью. Камеру сжигания скоро надо будет освобождать от останков. Он повесил на крюк прорезиненный фартук и стащил плотные брезентовые рукавицы. За ними последовала промокшая от пота повязка, закрывавшая рот и нос, а затем и потемневшие от пепла очки.

Палладий задержался еще на мгновение, чтобы пригладить рукой взлохмаченные волосы, а затем вышел через дверь в главный зал храма. Тот, как обычно, был полон скорбящих, и к фигурам ангелов возносился поток непрерывных стенаний мужчин и женщин. Взгляд Палладия остановился на плавных изгибах статуи Безучастного Ангела, а рука сама собой потянулась к прохладной мраморной поверхности.

Вывезенный из Сирии нефрит был отшлифован и отполирован вручную до такой гладкости, какой может достичь только преданный своему делу ремесленник. И все же Вадок Сингх отверг статую и приказал выбросить. При мысли о военных каменщиках Императора у Палладия сжались кулаки. Сингх так был одержим своей идеей, что отвергал любую вещь, если она в точности не соответствовала его замыслам, касалось ли это материалов, планов или людей.

Особенно людей.

Он скользнул взглядом по безликой голове ангела и уже не в первый раз задумался, чье лицо собирались изобразить на оставшейся нетронутой поверхности. Но статуя навсегда осталась незаконченной, и этот вопрос не имеет смысла. Чей-то голос окликнул его по имени, и Палладий отвел взгляд от пустого лика.

Роксанна и Майя сидели с двумя выжившими ребятишками, которым смогли помочь добытые у Антиоха антисептики. Немного в стороне от них расположился муж женщины, Эстабен. При виде его Палладий ощутил легкое раздражение. Он запретил этому человеку распространять листовки Лектицио Дивинатус. Нельзя привлекать излишнее внимание к этому месту, которое люди стали считать настоящим храмом.

Роксанна подняла руку, и Палладий ответил тем же. Он знал, что рано или поздно она навлечет на них беду. Подобные ей личности не могут вечно скрываться, даже в таком месте, как Город Просителей. Пока о ней никто ничего не знал, но Роксанна была исключительной женщиной, и ее семья рано или поздно заставит ее вернуться. Если потребуется – силой.

Он направился к ней, сочувственно улыбаясь скорбящим и кивая тем, кто стоял рядом с ними. При его приближении Роксанна подняла голову и положила руку на головку ребенка, лежащего на коленях Майи.

– Похоже, что лекарство подействовало, – сказала она. – Я думаю, с ними все будет хорошо.

– Я рад это слышать, – ответил Палладий и легонько потрепал по волосам мальчика, сидевшего рядом с Майей.

– Его зовут Арик, – сказала Майя и погладила ребенка по щеке.

– Хорошее и сильное имя, – заметил Палладий, обращаясь к мальчику. – А ты знаешь, что оно означает?

Мальчик покачал головой, тогда Палладий сжал кулак.

– Арик был одним из воинов, отмеченных знаком молнии Императора, в эпоху Объединения, – сказал он. – Рассказывают, что он был высоким, как Пустая гора, и что он пробил проход к Мохану только своими кулаками. Дай время, и ты тоже вырастешь таким же большим.

Мальчик улыбнулся и тоже сжал кулачок. Майя положила ладонь на плечо сына.

– Да возлюбит тебя Император, – сказала она. – А ты благословлен детьми?

Палладий слегка вздохнул, но кивнул в ответ.

– Двумя сыновьями.

– Они здесь? – спросила Майя. – Я бы хотела с ними встретиться и сказать, какой добрый у них отец.

– Они были здесь, – сказал Палладий. – Но умерли.

– О, прости! – воскликнула Майя. – Я не знала.

– А что с ними случилось? – спросил Арик.

– Арик, помолчи! – прикрикнула на него мать.

– Ладно, все в порядке, – сказал Палладий. – Он должен знать и понимать подобные вещи.

Палладий обнял мальчика за плечи и заглянул ему в глаза, желая, чтобы тот понял мрачную историю, которую ему предстояло услышать.

– Когда-то давно я работал на одного могущественного человека, и он не хотел, чтобы я работал на кого-то другого, – заговорил Палладий. – Мне не понравились такие ограничения, и я тайком принял заказ от другого хозяина, хотя и знал, что придется дорого заплатить, если это раскроется. Могущественный заказчик узнал о работе на стороне и послал людей к моему дому, чтобы выразить свое неудовольствие. Я тогда вырубал известняк в каменоломне на западе от Дворца, а моя жена и мальчики оставались дома. Те люди перерезали горло моей жене, а мальчиков застрелили. Вернувшись с работы, я нашел всех троих мертвыми.

Арик широко раскрыл глаза, и Палладий понял, что напугал его. Это хорошо. Страх поможет ему уберечься от многих нападок смерти.

– Несчастный ты человек, – сказала Майя и привлекла мальчика к себе.

Он отверг ее испуганное сочувствие и свою печаль, переведя взгляд на Эстабена. У мужчины было невыразительное и пустое лицо сломленного человека, словно его уже покинула жизнь. Это выражение было очень хорошо знакомо Палладию. Порой казалось, что другого у этого мужчины и не бывает.

– Эстабен? – окликнул он, но тот не поднял головы.

Он повторил имя, и мужчина наконец отреагировал.

– Что? – откликнулся он.

– Эстабен, твои сыновья поправляются, – сказал Палладий. – Ты должен бы вздохнуть с облегчением.

– С облегчением? – повторил Эстабен, пожимая плечами. – Вали и Чио уже с Императором. Если уж на то пошло, им повезло. А нам приходится жить в этом мире, полном страданий и боли. Скажи, жрец, чему я должен радоваться?

Палладий ощутил толчок гнева.

– Я сожалею о твоей утрате, но двое сыновей еще нуждаются в тебе. И я не жрец.

– Жрец, – настаивал Эстабен. – Ты этого не признаешь, по это храм, и ты его жрец.

Палладий покачал головой, но, прежде чем он успел опровергнуть слова Эстабена, послышался треск дерева и глухой стук упавшей двери. Люди испуганно закричали и стали поспешно отодвигаться от входа.

В пролом вошли семь человек. Семь высоких, сильных и опасных мужчин.

Все они были одеты в кожу с ремнями и стальными пластинами, прикрепленными наподобие брони. У двоих имелись усеянные шипами шлемы, один нес устрашающую ребристую палицу из чугуна, а четвертый держал в руках громоздкое ружье с конусовидным дулом, вдоль которого к сверкающему искрами цилиндру тянулись медные трубки. На перекатывающихся мускулах рук извивались замысловатые татуировки, и у каждого над правым глазом красовалось клеймо в виде зигзага молнии.

– Люди Бабу Дхакала, – зашептала Роксанна, но Палладий жестом призвал ее молчать.

Он вышел в центр зала и поднял руки.

– Прошу вас, – заговорил Палладий. – Это место для мирных обрядов.

– Уже нет, – ответил ему широкоплечий громила, вошедший последним.

Он настолько превосходил ростом своих семерых спутников, что те казались рядом с ним подростками. Его грудь крест-накрест пересекали ремни, увешанные кинжалами, а на поясе, рядом с пистолетом, слишком тяжелым для нормального человека, покачивались три крюка, на каких обычно мясники подвешивают туши. Огромные бицепсы перетягивали металлические браслеты с шипами, отчего вены под кожей пульсировали, словно извивающиеся змеи.

Всю кожу этого человека сплошь покрывали татуировки, изображающие молнии, молоты и крылатых хищников. В тех немногих местах, где кожа оставалась чистой, она казалась бледной, как у трупа, а из уголка тонкогубого рта спускалась тонкая струйка крови.

Но имя человека, пришедшего с намерением отомстить, Палладию подсказали его глаза. Крошечные зрачки едва заметными точками выделялись на фоне сплошной массы лопнувших сосудов. Эти глаза буквально были налиты кровью.

– Гхота, – выдохнул Палладий.

На витках двойной спирали из неподвластных гравитации частиц Афина поднялась по центральной шахте Башни Шепотов. При этом у нее невыносимо чесалась кожа и болезненно пульсировали шрамы, стягивающие культи ампутированных ног. Почему строители башни не сочли нужным поставить пневматический лифт, навсегда осталось загадкой, и Афина не переставала проклинать их каждый раз, когда приходилось передвигаться по зданию вверх или вниз.

Но ей крайне необходимо было повидаться с госпожой Сарашиной, а потому пришлось подняться на верхний уровень, где находилась «Онейротика Алкера Мунди», самая крупная в Городе Зрения библиотека видений. На коленях Афины лежала пачка бумаг и журнал записей – отчет о ее последнем полете в имматериуме, требующий повторной интерпретации. Никто лучше Аник Сарашины не мог разобраться в пророческих предзнаменованиях, и если кто-то и сумеет помочь ей разобраться в последнем видении, то только она.

В конце концов поток частиц рассеялся, и Афина подняла манипулятор к пульту управления креслом. При смене одного антигравитационного поля другим кресло дернулось, заставив Афину невольно поморщиться от нового приступа боли в искалеченных ногах.

Перед аркой, ведущей в библиотеку, Афина кивнула Черным Часовым, охранявшим тяжелую бронированную дверь. А под самой аркой уловила негромкое жужжание машинных духов, заключенных в своды и следивших, чтобы в библиотеку тайком не пронесли ничего запрещенного.

В этой секции библиотеки почти все пространство занимали стеллажи высотой в сотни метров, лучами расходящееся от центрального зала. Скрипучие полки были забиты интерпретирующими текстами, календарями сновидений, журналами регистрации снов и множеством книг по общим вопросам астропатии. Здесь были собраны все видения, посылаемые и получаемые в Городе Зрения, полный свод переговоров, проходивших между Террой и остальной Галактикой.

Десятки сутулых астропатов, похожих на зеленоватые привидения, парили между стеллажами, листая толкователи видений, а телепаты высокого ранга добавляли в постоянно увеличивающиеся тома недавно одобренные символы. Любое изменение должно было быть одобрено смотрителем бесценного хранилища Артемейдонсом Юном. Старый располневший телепат шаркал вдоль стеллажей в сопровождении целой грозди люмосфер и толпы помощников.

Афина кружила по залу, пока не ощутила присутствие Сарашины в отделе, посвященном фундаментальному символизму видений. Она направилась к своей бывшей наставнице, и та подняла голову, реагируя на приближение. Несмотря на отсутствие традиционного зрения, астропаты благодаря своему дару воспринимали окружающий мир не менее четко, чем зрячие люди.

– Афина, – окликнула ее Сарашина с искренней улыбкой. – Как ты себя чувствуешь?

– Больной и усталой, – ответила Афина. – А как еще может себя чувствовать астропат?

Сарашина понимающе кивнула. Афина, уловив краткий отблеск сочувствия, подавила свой гнев, вспыхивающий, когда она ощущала в окружающих жалость к ней.

– Ты пришла поговорить о Кае Зулане? – спросила Сарашина, словно не замечая резкого тона Афины.

– Нет, хотя одному Трону известно, как сильно он пострадал.

– Не подлежит восстановлению?

– Трудно сказать наверняка, – ответила Афина. – Им овладела сильнейшая аверсия, и его психика больна, но, я думаю, мне удастся его вытащить.

– Ладно, если ты пришла поговорить не о Зулане, что еще тебя беспокоит?

– У меня было видение, касающееся Десятого легиона, – сказала Афина. – Сразу после встречи с Зуланом.

Сарашина жестом пригласила ее в дальний уголок зала, где вдоль закругленной внешней стены башни были поставлены столы и информационные машины. Она ощутила замешательство Афины и потому выбрала свободный стол подальше от астропатов, изучавших книги и манускрипты, созданные специально для слеповидящих.

Афина направила свое кресло за Сарашиной и разложила на столе свои записи.

– А ты занесла это видение в Проводник? – спросила Сарашина.

– Еще нет, сначала я решила посоветоваться с тобой.

– Хорошо, но после нашего разговора сразу же занеси его в журнал. Тебе известна цель экспедиционной флотилии Десятого легиона?

– Конечно, – сказала Афина. – И как раз это пугает меня сильнее всего, потому что мне кажется, что это не настоящее послание.

– Что ты имеешь в виду?

– Я хочу сказать, что это, вероятно, не видение будущего. Мне кажется, что все это происходит прямо сейчас.

– Расскажи, что ты видела, – предложила Сарашина. – И ничего не пропускай.

– Я была в выжженной солнцем пустыне и увидела, как из песка поднимается обсидиановая статуя мускулистого воина в броне из черненого металла. Воин был прикован к скале. Его кисти были покрыты серебром, и на левой руке сидел сокол с янтарными глазами, перьями цвета морской волны и загнутым клювом.

– Со статуей все ясно, – заметила Сарашина. – Это Прометей.

Афина кивнула. Образ титана из древних мифов, олицетворяющего веру в человечество вопреки божественному повелению, был распространенным среди астропатов символом, указывающим на примарха Десятого легиона. И серебряные руки статуи служили точным указанием на личность.

– Да, Феррус Манус, – сказала Афина. – Примарх Железных Рук.

– И что же произошло в этом видении?

– Солнце закрыла огромная тень, я подняла голову и увидела, как солнечный свет исчезает, а мир вокруг оказался засыпан черным зернистым песком. Это новый символ, но в последнее время я часто его видела.

– Исстваан-пять, – подсказала Сарашина.

Афина вновь кивнула.

– Как только солнце померкло, статуя Прометея натянула прикрепленные к скале цепи. Металлические звенья стали лопаться, и тогда сокол взмыл в небо, а в руке гиганта появилось сверкающее копье. Воин устремился вперед и метнул копье в самый центр черного солнца, наконечник высек фонтан искр и пронзил ядро.

– Хорошее предзнаменование для флотилии лорда Дорна, – заметила Сарашина.

– Я еще не закончила, – сказала Афина.

Прежде чем продолжать, она глубоко вздохнула.

– Хотя воин и пронзил темное солнце копьем, я видела, что он все еще прикован к скале. И я сознавала, что гигант ударил преждевременно, не имея полной силы, чтобы поразить врага. Затем статуя вновь погрузилась в песок, а сокол спустился к скале, проглотил остатки обсидиана и с торжествующим криком взмыл в небо.

– Это все? – спросила Сарашина.

– Да, это все, – подтвердила Афина и постучала пальцами по листкам с записями. – Я сверилась со своей онейрокритикой, и толкование меня сильно беспокоит.

Сарашина протянула руки вперед, и ее пальцы запорхали по выпуклым словам и буквам.

– Феррус Манус всегда был слишком нетерпелив, – сказала она. – Он рвется к Исстваану-пять впереди всех своих братьев, стремясь уничтожить мятежников, и большая часть сил отстает.

– Да, но меня беспокоит сокол с янтарными глазами, – призналась Афина.

– Сокол, несомненно, играет важнейшую роль, – согласилась Сарашина. – Его причастность не может не беспокоить. Те силы, что Феррус Манус оставил позади, будут истреблены. Какую еще интерпретацию ты применяла к соколу?

– В большинстве цивилизаций это символ войны и победы.

– Само по себе такое толкование нельзя считать зловещим. Какие же у тебя есть еще основания для тревоги?

– Вот это, – сказала Афина. При помощи руки-манипулятора она открыла старинную онейрокритику и развернула ее к Сарашине. Как только пальцы Сарашины скользнули по страницам и слова проникли в сознание, ее безмятежное лицо помрачнело.

– Это старинное поверье… – начала Сарашина.

– Я знаю. Многие древние боги, которым поклонялись вымершие народы, считали сокола олицетворением воинской доблести, что только подтверждает очевидный символизм. Но я вспомнила о тексте, который был на рисунке, высеченном у подножия мраморной скульптуры, которую работники Консерватория нашли в развалинах того улья, что обрушился в Нордафрике всего год назад.

– Кайрос, – дрогнувшим голосом произнесла Сарашина. – Я ощутила его падение. Шесть миллионов жизней были погребены в песках. Ужасно.

В тот момент, когда улей Кайрос погрузился в пустыню, Афина была на «Лемурии», орбитальной станции над Террой, но эфирное сотрясение, сопровождавшее его гибель, обрушилось на нее волной боли и ужаса. Аура Сарашины дрогнула от печальных воспоминаний.

– После разрушения улья к западу от него открылся целый комплекс захоронений, и там среди могильных орнаментов часто встречалось изображение сокола. Говорят, что обитатели Гипта считали сокола символом победы, хотя они имели в виду борьбу между фундаментальными силами, особенно борьбу духовную, противопоставляя ее борьбе физической.

– И как же это согласуется с твоим видением? – спросила Сарашина.

– Сейчас объясню. – Афина подтолкнула к ней еще один лист бумаги. – Здесь текст свитка, который я скопировала два года назад со старого сердечника памяти, найденного в развалинах Новой Александрии. Это небольшой текст, всего лишь пантеон древних богов, но одно имя меня поразило. Особенно если учесть янтарные глаза сокола и цвет его оперения…

– Гор, – произнесла Сарашина, остановив палец на середине листа.