Текст книги "Отверженные мертвецы"

Автор книги: Грэм Макнилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Глава 19
ВРАГ ИМПЕРАТОРА
НОЧЬ БЛИЗКА
КАЗНЬ

Кай чувствовал тепло на своем лице, а прохладный бриз ласкал кожу, овевая запахами океана, высоких трав и экзотических специй, предназначенных для пробуждения чувств. Кай хотел открыть глаза, но из-за смутного страха лишиться этого драгоценного мгновения спокойствия не осмелился это сделать.

Он знал, что видит сон, но не испытывал по этому поводу никакого беспокойства. Жизнь в реальном мире была наполнена болью и страхом, а здесь не было места подобным переживаниям. Кай прислушался к своим ощущениям: шепот волн на песчаном берегу, шорох ветра в ветвях деревьев и бесконечная пустота, какая может быть только в самой безлюдной местности.

– Кай, ты собираешься делать ход? – раздался рядом с ним чей-то голос.

Кай мгновенно узнал его – золотая фигура, за которой он гнался по мраморным переходам Арзашкуна. Он нерешительно открыл глаза и почему-то удивился, что это ему удалось.

Он сидел на деревянном стуле перед доской для игры в регицид, на берегу озера, что плескалось за стеной Арзашкуна. Игра уже началась, перед Каем выстроились серебряные фигурки, а ониксовые статуэтки стояли перед высоким человеком в абсолютно черном одеянии. Лицо партнера прикрывал капюшон, и из темной его глубины сверкала пара золотых глаз. На каждой складке одеяния виднелись слова, вышитые блестящей черной нитью, однако Кай не мог их прочитать и отказался от этих попыток, когда сидящий напротив человек снова заговорил:

– Ты прошел долгий путь с тех пор, как мы беседовали в последний раз.

– Почему я здесь оказался? – спросил Кай.

– Чтобы сыграть в регицид.

– Но партия уже началась, – заметил Кай.

– Я знаю. Мало кому из нас дана привилегия присутствовать при начале событий, управляющих нашими жизнями. Игрок должен посмотреть на предоставленную ему доску и сделать то, что в его силах. К примеру, что ты можешь сказать о моей позиции?

– Я не большой эксперт в регициде, – признался Кай.

Его партнер отбросил капюшон и открыл лицо, мерцавшее в отблесках солнечных лучей, проникавших сквозь дрожащие листья. Лицо казалось добрым, даже отеческим, но под наружной маской скрывалось какое-то неопределимое или, вернее, неопределенное выражение.

– Но игра тебе знакома?

Кай кивнул.

– Хормейстер заставлял нас играть, – сказал он. – Он говорил, что надо с пользой проводить время, необходимое для принятия решений.

– Немо Зи-Менг мудрый человек.

– Ты его знаешь?

– Конечно. Но посмотри на доску, – настаивал партнер. – Скажи, что ты видишь?

Кай присмотрелся и заметил, что некоторые фигуры тоже были закрыты накидками, так что определить их вид оказалось невозможно. Вспомнив сложные правила игры, он понял, что у партии может быть только один результат.

– Мне кажется, что ты проигрываешь, – сказал Кай.

– Да, так может показаться, – согласился человек, снимая накидку с одной из фигур. – Но первое впечатление может быть обманчивым.

Открытая статуэтка оказалась воином, одной из девяти ониксовых фигур, изображающих солдата прошлой эпохи в блестящих доспехах.

– Это тоже твоя фигура, – сказал Кай.

– Сделай свой ход.

Кай обнаружил фигуру, вырвавшуюся вперед в агрессивной атаке, но не поддержанную с флангов. Он передвинул своего дивинитарха с соседней клетки и положил взятую фигуру на край доски.

– Ты собирался пожертвовать своим воином? – спросил Кай.

– Хорошая жертва не всегда обязательна, но она оставляет противника в растерянности и недоумении, – сказал его оппонент.

– А мне говорили, что лучше жертвовать фигурами соперника.

– В большинстве случаев я бы с тобой согласился, но настоящая жертва может изменить ход игры, чего нельзя достичь, не обладая предвидением и готовностью пойти на риск.

С этими словами он двинул вперед свою крепость и опрокинул дивинитарха Кая. Фигурка в руке блеснула в солнечном свете, став на мгновение серебристой, а затем снова черной.

– Воинов чаще всего приносят в жертву для достижения цели, – с грустной улыбкой сказал сидящий напротив человек. – Наиболее сильные игроки считают эту жертву очень полезной, и одно из преимуществ такого гамбита в том, что средний противник почти никогда не знает, как защищаться от такого приема.

– А если твой оппонент – не средний? – спросил Кай. – Если твой противник так же умен, как и ты?

Человек покачал головой и скрестил руки на груди.

– Если ты позволишь своей робости управлять игрой, ты никогда не добьешься победы, Кай. Перед тобой только будут появляться новые пугающие призраки. Ты слишком часто отступаешь из страха, о котором твой противник даже не догадывается, и это удерживает тебя от решающего шага. Такова суть регицида.

Кай опустил взгляд на доску, наслаждаясь моментом спокойствия в том мучительном кошмаре, в который превратилась его жизнь. Если это даже кратковременная фантазия, в данный момент она вполне реальна, и Каю совсем не хотелось возвращаться в безумие бодрствования.

– Я должен вернуться назад? – спросил он, передвигая вперед своего храмовника.

– В Город Просителей?

– Да.

– Это зависит от тебя, Кай, – ответил человек и переставил императора. – Я не могу выбрать дорогу за тебя, хотя знаю одну, на которой мне бы хотелось тебя видеть.

– Мне кажется, что предостережение в моей голове предназначено для тебя, – сказал Кай.

– Правильно, – согласился его соперник по игре. – Но ты еще не готов передать его мне.

– Я хочу это сделать, – сказал Кай. – Если ты тот, за кого я тебя принимаю, не мог бы ты вытащить его из моего сознания?

– Если бы я мог, думаешь, я бы этого не сделал?

– Наверно, сделал бы.

– Кай, я многое повидал, но некоторые тайны скрыты даже от меня, – сказал человек, показывая на группу фигурок в накидках, которых – Кай мог в этом поклясться – не было на доске еще минуту назад. – Я видел этот момент много раз и тысячу раз повторял все наши слова, но Вселенная не открывает свои тайны, пока не наступит назначенный час.

– Даже тебе?

– Даже мне, – сдержанно кивнул человек.

Кай глубоко вздохнул и потер руками глаза. Кожа вокруг них оказалась раздраженной и отозвалась болью.

– Хормейстер всегда говорил, что в регициде познается истина, – сказал Кай после того, как они обменялись очередными ходами.

– Он был прав, – сказал его партнер и передвинул своего императора еще на клетку вперед. – Казалось бы, в игре нет места фантазиям, нет определенной техники, нет психического предвидения, но множество вариантов, мастерство и способность предугадать ход противника, если и не приведут к истине, позволят насладиться ее поиском как высоким искусством.

Несмотря на утверждение Кая о недостаточном опыте, игра продолжалась без особого преимущества с обеих сторон, хотя у него сохранилось больше фигур. После начального размена и основного розыгрыша стало ясно, что близится финал. Оба игрока лишились большей части своих армий, но основные фигуры еще остались на доске.

– А теперь мы пойдем вот так, – сказал Кай и перевел свою императрицу на сильную позицию, подразумевавшую ловушку для императора противника. На ранней стадии игры император Кая уверенно пересек поле, тогда как император партнера постоянно оставался в обороне, и лишь теперь ониксовая фигура придвинулась к линии огня.

Фигуры сблизились, и у Кая появилось неприятное ощущение, что его спровоцировали на эту атаку, но он не мог определить, как его соперник собирался этим воспользоваться без крайнего ущерба для себя. Наконец он уверенно передвинул фигуру, не сомневаясь, что ониксовый император заперт между его основными фигурами.

И только когда игрок в черном отважно двинул своего императора вперед, он понял свою ошибку.

– Регицид! – объявил его соперник, и Кай с восхищением и изумлением понял, как ловко им манипулировали, заставляя подсунуть голову под топор палача.

– Невероятно, – вымолвил он. – Ты выиграл с помощью императора. Я думал, что это почти невозможно.

Его партнер пожал плечами.

– На ранней и средней стадии игры император зачастую становится обузой, поскольку его приходится защищать любой ценой, но в эндшпиле он должен стать важным и агрессивным игроком.

– Это было кровопролитное сражение, – сказал Кай. – Ты потерял много сильных фигур, но одолел моего императора.

– Так часто бывает, когда встречаются два равных игрока, – ответил человек в черном одеянии.

– Будем играть еще? – спросил Кай.

Человек наклонился вперед и взял Кая за руку. Пальцы уверенно и сильно сжали запястье, и Кай не сомневался, что он без труда может сломать ему кости.

– Нет, в эту игру можно сыграть только один раз.

– В таком случае, почему доска уже готова к следующей партии? – удивился Кай, заметив, что фигуры без чьего-либо вмешательства выстроились в исходную позицию.

– Потому что мне предстоит игра с другим партнером, с тем, кто изучил все гамбиты, все тонкости и все эндшпили. Я это знаю, поскольку сам его учил.

– Ты сможешь его победить? – спросил Кай и ощутил смутную тревогу, словно на краю оазиса шевельнулась тень.

– Не знаю, – признался человек. – Мне неизвестен исход нашей встречи.

Он перевел взгляд на доску, и на глазах у Кая фигуры снова задвигались, выстроившись в сложную схему, предполагающую реализацию множества вариантов. Он поднял взгляд и впервые отчетливо увидел своего партнера и осознал тяжесть целой цивилизации, давившей на его широкие плечи.

– Я могу чем-то помочь? – спросил Кай.

– Ты можешь вернуться назад, Кай. Ты можешь вернуться в мир бодрствования и принести мне послание, переданное Сарашиной.

– Я боюсь туда возвращаться, – сказал Кай. – Мне кажется, я умру, если вернусь.

– Боюсь, что ты действительно умрешь, – согласился человек в черном одеянии.

Внутри у Кая все сжалось в холодный ком, и страх, охвативший его на борту «Арго», вернулся с новой тошнотворной силой. Небо потемнело, и он услышал, как в подтверждение его страха откуда-то далеко забормотали голоса.

– Ты просишь меня пожертвовать собой ради тебя?

– Нет такой жертвы, которая была бы слишком велика, если речь идет о выживании человечества, – сказал человек.

Холодный туман клубился над многочисленными полками с лабораторным оборудованием, и гул генераторов пробивался сквозь герметичные стены низкого зала. На стеллажах с оборудованием, достойным места в залах марсианского генетика, жужжали центрифуги, вращающиеся сосуды с редкими материалами, инкубаторы оберегали драгоценные яйцеклетки, а емкости с обогащенной жидкостью лелеяли сложные протеины и энзимы.

В самом существовании подобной лаборатории на Терре не было ничего удивительного, но обнаружить нечто подобное в самом сердце Города Просителей было бы равносильно обнаружению в археологическом раскопе Старой Земли полностью функционирующего космического корабля.

Бабу Дхакал наклонился над серебряным инкубационным цилиндром, в котором кипела жизнь, поддерживаемая особым химическим составом. Оседающая влага затуманила доспехи владыки клана, его омертвевшее лицо покрылось морозной изморосью. Он больше не чувствовал холода, как не чувствовал ни боли, ни тепла, ни удовольствия. Радости, придававшие смысл его существованию, умирали одна за другой.

И он сам тоже умирал.

Бывший хозяин Дхакала позаботился о том, чтобы этот человек стал больше, быстрее и сильнее, чем любой другой воин из варварских кланов, боровшихся за господство над колыбелью человечества. Тогда Дхакал был солдатом, призванным вывести людей из пропасти анархии. То были золотые дни, и знамя, украшенное орлом и молниями, вело за собой непобедимые армии воинов грома.

Сражения продолжались недели напролет, счет погибших шел на миллионы, а поединки могущественных полководцев потрясали горы и раскалывали континенты. Сейчас рассказы о тех победах считают хвастливыми гиперболами, и историки отказываются верить в возможность таких крупномасштабных столкновений. Он не мог понять, почему их слепое скудоумие не повлекло соответствующего наказания, но в глубине души знал, что мрачная новая эпоха не в состоянии признать правдивость легенд, не осудив бурю и натиск тех бурных и кровавых дней.

Дхакал припомнил, как голыми руками опрокинул Лазуритовую башню. Интересно, как бы отреагировали на его рассказ об этом ярком дне Империума жалкие нынешние летописцы?

Звонок стоявшего перед ним устройства заставил Бабу Дхакала отвлечься от воспоминаний о славных днях и вернуться к насущным проблемам. Серебристая стальная труба зашипела выпускаемым охлаждающим газом, а затем послышалось бульканье питательной жидкости, уходящей по гофрированному шлангу. Верхняя часть цилиндра приподнялась, открывая подставку из тонкой сетки, на которой поблескивал выращенный орган. Сеть искусственных капилляров насыщала его обогащенной кислородом кровью, но на поверхности уже появились темные некротические пятна.

– Опять неудача, – прошептал Бабу Дхакал, сжимая кулаки. – Я пытаюсь исправить то, что исправить невозможно.

Он осторожно закрыл инкубационный цилиндр и сделал глубокий вдох, стараясь подавить бушующую в груди ярость. Казалось, он должен был бы уже привыкнуть к таким неприятностям, но такому человеку, как Дхакал, смирение давалось нелегко. Разве прошел бы он через сражение против пяти батальонов Дробильщиков, если бы легко мирился с поражением? Смог бы он устоять против сверкающего молота Железного Царя, если бы не его самоуверенность?

Он сжал могучими руками край столешницы и в яростном разочаровании согнул его. Бабу Дхакалу хотелось дать выход растущей злобе – сбросить со стеллажей все оборудование, разгромить лабораторию, так долго обманывающую его надежды, но колоссальным усилием воли он сдержал этот порыв. Его организм постепенно слабел, и вместе с другими органами слабел и самоконтроль, так что Дхакал оказался на волосок от превращения в того злобного варвара, каким считали его люди. Да, он убивал людей, он терроризировал население целого города, оказавшегося в его власти, но разве все это он делал не ради высокой цели?

Вспыхнула красная лампа, и вслед за этим раздался грохот герметичной заслонки. В это помещение, где были собраны давно забытые людьми чудеса, было разрешено входить только одному из подданных. Бабу Дхакал повернулся навстречу Гхоте и сразу заметил удрученный вид бойца. Даже его глаза, красные от крови, заметно потускнели.

– Ты пришел с известием о поражении, – сказал Бабу Дхакал, и непривычное слово оставило во рту привкус пепла.

– Да, мой субадар, – ответил Гхота. Опустившись на колени, он поднял голову и открыл вздувшиеся на шее вены. – Моя жизнь принадлежит тебе. И ты волен ее оборвать.

Бабу Дхакал спустился с помоста, откуда наблюдал за работой приборов, достал из ножен на бедре длинный кинжал с зубчатым лезвием и приставил его к пульсирующей артерии на шее Гхоты. Некоторое время он тешил себя намерением довести дело до конца, хотя бы ради того, чтобы ощутить теплую влагу человеческой крови.

– Еще день назад я бы без колебаний снес твою голову.

– И я бы с радостью подчинился твоему решению.

Бабу Дхакал убрал кинжал в ножны.

– Наступила новая эпоха, Гхота, и нас осталось слишком мало, чтобы придерживаться старых методов, – сказал он. – Пока я хочу, чтобы твое сердце оставалось в груди.

Гхота поднялся и ударил себя кулаком по груди. Этот салют давно уже вышел из употребления, но для воинов забытых времен он сохранил свое значение.

– Приказывай, субадар! – воскликнул Гхота.

– Что с людьми, которых ты повел с собой?

– Все мертвы.

– Это не страшно, – сказал Бабу Дхакал. – Все они были результатом неудачных экспериментов. Расскажи мне об этих космодесантниках. На что они похожи?

Гхота усмехнулся и расправил плечи, хотя и не имел на это права.

– Они нам не ровня, но это воины, достойные нести знак орла.

– Так и должно быть, – ответил Бабу Дхакал. – Они достигли величия, стоя на наших плечах. Без нас их бы вообще не было.

– Но они лишь бледная тень по сравнению с нами, – заметил Гхота.

– Нет, это новая ступень в эволюции супервоинов, это мы – бледные тени по сравнению с ними. Да, мы сильнее и крепче, чем они, но наше генетическое наследие недолговечно. Хоть Долгая Ночь и закончилась, для нас наступает новая ночь. Мы были созданы не для того, чтобы жить после Объединения. Тебе об этом известно?

– Нет, мой субадар.

– Наши гены с самого начала несли в себе изъян, хотя я и не могу сказать, было ли это сделано намеренно или стало результатом несовершенства технологии. Я надеюсь на второе, хотя подозреваю первое. Повелитель этого мира легкомысленно относится к своим созданиям. Интересно, знают ли его примархи, что он откажется от них в угоду смертным, едва цель будет достигнута? Боюсь, они, как ангелы древности, не могут допустить даже мысли о такой возможности.

Гхота ничего не ответил, ссылка на древние легенды ему ни о чем не говорила.

– Сколько же воинов там было? – спросил Бабу Дхакал.

– Семеро, но двое уже мертвы, мой субадар, – ответил Гхота. – Так что их осталось пятеро.

– Ты сам убил этих двоих?

– Только одного, второй и так уж был почти мертв.

– Тогда мы должны отыскать их, Гхота, – заявил Бабу Дхакал.

С ближайшего стола он взял металлическое устройство и прикрепил его к верхней части рукавицы. Из многочисленных отверстий с легким жужжанием показались иглы, лезвия и разные другие хирургические инструменты. Бабу Дхакал улыбнулся.

– Мы постепенно умираем, но с их генетическим материалом я смогу найти способ преодолеть неминуемое разрушение наших тел. Ты понимаешь, насколько это важно?

– Понимаю, мой субадар, – сказал Гхота.

Бабу Дхакал кивнул.

– Где теперь могут быть эти пятеро воинов? – спросил он.

– Они отправились на восток, – ответил Гхота. – За ними следят мои люди, и они будут нас извещать об их маршруте.

– Хорошо, – одобрил его Бабу Дхакал. – Мы все сделаем сами, мой ямадар. Ты и я. Мы вырвем из их живой плоти кровоточащие прогеноиды и обретем то, в чем Император нам отказал.

– Жизнь, – произнес Гхота, наслаждаясь вкусом этого слова.

Лунный свет заливает площадь, оставляя только черно-белые тона, но он не может скрыть красноты крови, залившей вывороченные камни мостовой, стены ближайших домов и саму землю. Нагасена изучает кровли домов в поисках притаившейся угрозы, хотя и не ожидает встретить здесь никакого сопротивления. Во всяком случае, со стороны беглецов. С карнизов домов и коньков крыш смотрят вниз железные вороны, а по краям площади виднеются кучи мусора – остатки дневной торговли, как полагает Нагасена.

Наряду с мусором на площади разбросаны мертвые тела. Их не меньше двадцати, возможно, больше, и все убиты без намека на милосердие – застрелены, обезглавлены клинками либо разорваны голыми руками.

– Это дело рук космодесантников, – говорит он, и Сатурналий согласно кивает.

Хирико и Афина потрясенно смотрят на результаты резни и ужасаются, насколько чудовищно может быть изувечено человеческое тело. Они не привычны к проявлениям жестокости, и свидетельство смертоносных способностей космодесантников потрясает их до глубины души.

– Тяжело на это смотреть, не так ли? – не без сочувствия говорит Нагасена.

Хирико поднимает голову и кивает, она сильно побледнела, губы пересохли.

– Я знаю, кто такие космодесантники, – говорит она, – но видеть, как основательно они могут исковеркать человеческие тела, это…

– Ужасно, – заканчивает Афина. – Но они для этого и созданы.

– И для многого другого, – добавляет Нагасена.

Хирико смотрит на него с недоумением, но ничего не говорит.

На эту площадь их привела Афина Дийос. Астропат следовала за невидимой нитью агонии Кая, и, как бы ни было ей неприятно помогать его преследователям, прежде всего она руководствовалась своей верностью Империуму. Она доверяет честному слову Нагасены, но вот ему самому становится все труднее оправдать эту охоту.

Он уже знает, что приведенные хормейстером причины поимки Кая не соответствуют истине, и от этого не становится легче. Особенно после того, как они через оптический канал прослушали разговор Атхарвы с его спутниками. Сатурналий и Головко не придают значения словам мятежников, но Нагасена знает, что человек, осужденный за измену, не обязательно становится лжецом.

Если Каю Зулану известна истина, какое право имеет Нагасена способствовать ее сокрытию?

Он перестроил свою жизнь, положив в основание несокрушимую скалу правды, и на углях старых привычек поклялся никогда не прятаться от истины и не позволять другим ее скрывать. Нагасена не уверен, удастся ли ему сохранить верность своим принципам до конца этой охоты.

– Трупы еще теплые, – говорит Сатурналий. – Мы уже близко.

– Как вы думаете, кто это? – спрашивает Афина и неприязненно морщится, заметив проходящего мимо Картоно.

Она тщательно следит, чтобы он ее не задел. А раб Нагасены вытаскивает из кучи трупов оторванную руку и вытирает кровь с бицепса. К изображению головы быка добавлены скрещенные молнии. Нагасене известно, что жвачные животные когда-то считались священными в этой местности, но на этом его сведения о символе заканчиваются.

– Это метка клана Бабу Дхакала, – говорит Картоно.

– Ты считаешь, это нам о чем-нибудь говорит? – саркастическим тоном спрашивает Хирико.

Картоно ничем не заслужил ее враждебного отношения, но он давно привык к ненависти псайкеров, так что не обращает внимания на ее неприязненные слова.

– Это преступник, – поясняет Картоно. – Он главарь банды, которая контролирует большую часть Города Просителей. Шлюхи, продовольствие, наркотики, оружие и тому подобное – ничто не проходит мимо его внимания.

– Каким же образом эти люди могли столкнуться с беглецами? – спрашивает Нагасена.

– Какая разница? – заявляет Максим Головко. – Они преступили закон Империума, и чем больше их будет убито, тем лучше.

– Посмотри на них, Максим, – убеждает его Нагасена. – Это не обычные люди.

– Это мертвецы, – отрезает Головко, словно больше его ничто не заботит.

Сатурналий хватает Головко за руку и резко разворачивает. Командир Черных Часовых занимает высокое положение, но его полномочия не сравнить с властью Легио Кустодес.

– Слушай, что тебе говорит Йасу Нагасена, – говорит Сатурналий.

Головко кивает и стряхивает его руку.

– И что же в них особенного? – спрашивает он.

– Обрати внимание на их рост, – предлагает Сатурналий.

– Ну, высокие, и что из этого?

– Трудно сказать на первый взгляд, но я не сомневаюсь, что их рост не уступает росту тех, за кем мы охотимся, – говорит Нагасена, мысленно складывая разрозненные части тела в единое целое. – А скрещенные молнии когда-то были символом воинов грома, сражавшихся на стороне Императора в Объединительных войнах.

– О чем ты говоришь? – удивляется Афина Дийос. – Неужели это те самые воины?

Нагасена качает головой.

– Нет, те давно мертвы, но я уверен, кто-то хотя бы частично воспроизвел процесс, превращающий обычного смертного в такого воина.

– Это невозможно, – возражает Сатурналий. – Подобные технологии – прерогатива одного только Императора.

– Очевидно, это не так, – отвечает Нагасена. – И теперь предстоит ответить на вопрос, как эти люди могли столкнуться с нашими беглецами. Я не верю в простое совпадение. Я уверен, что эти люди пришли сюда с определенной целью. А это означает, что их создатель, кем бы он ни был, осведомлен о природе тех, за кем мы охотимся. – Он переводит взгляд на мертвые тела и добавляет: – Или об их способностях.

– Другими словами, мы не одни в этой охоте, – говорит Сатурналий, сделав логический вывод из слов Нагасены.

Головко качает головой.

– Тогда мы напрасно тратим время.

Он приказывает Черным Часовым осмотреть площадь. Солдаты действуют как профессиональные военные, какими они и являются на самом деле. Нагасена идет за ними и сразу намечает цель, как только его взгляд останавливается на еще дымящихся развалинах пристройки, разбитой крупнокалиберными снарядами.

– Это следы болтера, – говорит Сатурналий, распрямляя плечи и опуская алебарду.

Нагасена кивает. Он продолжает идти к разрушенному домику, но на ходу отстегивает винтовку и снимает ее с предохранителя. На земле множество предметов, свидетельствующих о недавней битве: сломанные клинки, клочья одежды и латунные гильзы, достаточно крупные, как для болтера, но очень старые.

После боя остались потеки крови и отпечатки ног, однако побывавшие здесь мародеры уничтожили все улики, по которым можно было бы догадаться о дальнейшем маршруте беглецов. Нагасена доходит до края руин и улавливает запах горящего хаша. На мгновение он вспоминает, как и сам когда-то растворялся в мареве наркотика, лежа в шелковых Домах Дракона в Нипоне, с ружьем в руке и острым желанием приставить его к своей голове.

Он стряхивает мгновенное оцепенение и поднимает винтовку, увидев худого старика, сидящего на высоком стуле – единственном предмете обстановки, уцелевшем после обстрела дома. Старик восседает среди моря стеклянных осколков и курит тонкую самокрутку. Струйка дыма извивается в воздухе, соблазняя запретными наслаждениями.

– Ты хирургеон, – говорит Нагасена.

– Я Антиох, – немного невнятно и рассеянно говорит старик. – Я перекуриваю. Не хочешь ко мне присоединиться?

– Нет, – отвечает Нагасена.

– Ну же, давай, – смеется Антиох. – Я заметил, как ты смотришь на папироску. Я сразу определил, что ты любитель посмолить.

– Был когда-то, – признает Нагасена.

– Всегда, – хихикает Антиох.

К развалинам подходят Сатурналий и Головко.

– Они были здесь, не так ли? – спрашивает Нагасена.

– Кто?

Головко сбивает старика со стула одним движением руки, и Антиох падает в битое стекло. Осколки режут ему кожу, но старик этого как будто не замечает. Он сплевывает кровь и даже не пытается сопротивляться, когда Головко поднимает его на ноги, схватив за ворот грязной ночной рубашки.

– Космодесантники-изменники, – рявкает Головко. – Они здесь побывали, нам это известно.

– Тогда зачем спрашивать? – говорит Антиох.

Головко снова бьет старика.

– Хватит, – останавливает его Нагасена. – Он курит мигойскую смолу и не почувствует твоих ударов.

Головко смотрит на него недоверчиво, но на время оставляет старика в покое. Сатурналий поднимает опрокинутый стол, липкий от крови, и принюхивается, затем кивает.

– Кровь космодесантника, – подтверждает он.

– Они обратились к тебе за помощью, – говорит Нагасена. – Что ты для них сделал?

Антиох пожимает плечами и наклоняется, чтобы поднять выпавшую папиросу. Он тихонько дует на нее, и снова появляется соблазнительный оранжевый огонек. Старик затягивается и выпускает несколько идеально ровных колец дыма.

– Да, – говорит он. – Они были здесь, но что я мог понять в их анатомии? Я ничего не смог сделать для большого человека. Он начал умирать задолго до того, как его привели ко мне.

– Один из них мертв? – спрашивает Сатурналий. – Кто?

Антиох сонно кивает.

– Кажется, они называли его Джития.

– Гвардия Смерти. – Головко удовлетворенно кивает. – Хорошо.

– А что с Каем Зуланом? – спрашивает Сатурналий. – С ними ведь был еще и астропат.

– А, так вот кто он, – бормочет Антиох. – Да, верно, у парня не было глаз. Никогда бы не подумал, что это астропат. Я думал, они все живут в Городе Зрения, разве нет?

– Этот – нет, – отвечает Нагасена. – Он тоже был сильно ранен. Он еще жив?

Антиох ухмыляется и пожимает плечами, словно это его совершенно не волнует.

– Да, конечно, я его подштопал. Промыл глазницы и наложил стерильную повязку. Бесполезное дело.

– О чем ты?

– О том, что он умирает, – сердито бросил Антиох. – Слишком много травм, слишком много боли. Мне приходилось видеть такое, когда служил в армии. Некоторые парни сдаются, когда больше не могут терпеть боль.

– Но сейчас он еще жив? – настаивает Нагасена.

– Был жив, когда я его в последний раз видел.

– Что здесь произошло? – спрашивает Сатурналий. – Почему сюда пришли эти люди, что лежат снаружи?

– Люди Бабу? Я не знаю, но они требовали, чтобы эти вышли и сдались.

Нагасена кивает. Его предположение, что люди Бабу Дхакала знали о космодесантниках, подтвердилось. В таком месте трудно удержать что-то в секрете. Но что заставило главаря бандитского клана вступить в открытую стычку с космодесантниками? Не мог же он не знать, насколько они опасны? Наверняка ему что-то было надо от них, и ради этого он рискнул своими бойцами.

– А они не сдались, – говорит Антиох и начинает дрожать при воспоминании о схватке, несмотря на наркотический угар. – Никогда в своей жизни не видел ничего подобного и, надеюсь, больше не увижу. Я видел, как они разрывали людей Бабу, словно тряпичных кукол. Шестеро против тридцати, и они перебили всех, только Гхота ушел живым.

– Гхота? Это один из людей Бабу Дхакала?

– Да, точно, – подтверждает Антиох. – Большой сучий сын, почти такой же большой, как те, кого вы ищете. Если мне позволено будет сказать, не советую их разыскивать. Хоть их и осталось всего пятеро в живых, мне кажется, у вас недостаточно людей, чтобы с ними справиться.

– Пятеро? – переспрашивает Нагасена.

– Гхота убил воина с белыми волосами, – говорит Антиох.

Нагасена встревоженно переглядывается с Сатурналием. Невысказанный вопрос повисает между ними постыдной тайной. Какой смертный мог убить космодесантника?

– Где они теперь? – требует Головко. – Куда они пошли после того, как ты оказал помощь предателям?

– А, я уже помог вам, но не думаю, что надо говорить что-то еще, – отвечает Антиох. – Мне кажется, это будет неправильно.

– Мы слуги Империума, – заявляет Сатурналий, нависая над тощим хирургеоном, который смотрит на него взглядом непослушного ребенка.

– Может быть, но они хоть были честны со мной, – говорит Антиох.

Нагасена становится между Антиохом и Головко, прежде чем генерал-майор снова применит кулаки, и подзывает адепта Хирико.

– Ты можешь отыскать ответ в его голове? – спрашивает он.

Хирико, осторожно пробираясь среди обломков, подходит к Антиоху. Старик с опаской смотрит на нее, но не возражает, когда женщина прикладывает ладони к обеим сторонам его головы.

– Что она делает? – спрашивает Антиох.

– Тебе не о чем беспокоиться, – заверяет его Нагасена.

Хирургеон ему не верит и подозрительно следит за женщиной, а веко начинает подергиваться.

– Кто она такая? – спрашивает он.

– Я нейролокутор, – отвечает ему Хирико. – А теперь сиди смирно, а то будет больно.

Хирико закрывает глаза, и Антиох напряженно замирает в ожидании боли.

– На что похож разум человека, одурманенного хашем? Можно ли в нем отыскать что-то полезное, или это крепость с открытыми настежь дверями?

Хирико остается неподвижной почти целую минуту, и Нагасена гадает, отразится ли на ее мыслях наркотический морок.

– Ох, – вздыхает она и качает головой.

– Ты что-то нашла? – спрашивает Нагасена.

Она кивает, еще не оправившись от погружения в сознание Антиоха. Старик выглядит напуганным, и Нагасена понимает, что Хирико избавила его от дурмана. Без успокаивающей пелены смолистого дыма, за которым он до сих пор прятался, старику становится страшно в реальном мире.