355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Грег Иган » Диаспора » Текст книги (страница 3)
Диаспора
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 02:41

Текст книги "Диаспора"


Автор книги: Грег Иган



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

2
Правдивая добыча

Полис Кониши, Земля

23 387 281 042 016 CST

18 Мая 2975, 10:10:39.170 UT

"Что это у вас за проблемы?"

Аватаром Радии был бесплотный скелет, сделанный из прутьев и веток, череп был вырезан из узловатого пня. Местом его постоянного обитания был дубовый лес; они всегда встречались на одной и той же поляне. Ятима не был уверен находился ли Радия здесь все свое время, или он погружал себя полностью в абстрактном математическом пространстве всякий раз, когда он работал, но это беспорядочно растущее лесное окружение создавало странно гармоничный фон для тех математических объектов которые они вызывали перед собой для изучения.

"Пространственная кривизна. Я все еще не понимаю откуда она исходит." Ятима создал подсвечиваемый снизу шарик, плавающий между ним и Радия на высоте его груди, с полдюжиной черных треугольников вставленных в него. "Если вы начинаете работать с множеством, вы не сможете навязать ему любую геометрию, которую вам захочется?" Множество было пространством с ничем кроме измерения и топологии; никаких углов, никаких расстояний, никаких параллельных линий. В то время как он говорил, шарик протягивался и изгибался, а стороны треугольников отклонялись и рябились. "Я подумал про кривизну существовавшую на полностью новом уровне, новую инструкцию, которую вы могли бы написать любым желаемым для вас способом. Итак, вы могли бы выбрать нулевую кривизну везде, если это то что вы захотели." Он выпрямил все треугольники в жесткие, плоскостные фигуры. "Теперь я не так уверен. Существуют некоторые простые двумерные множества, наподобие сферы, где я не могу найти способ сделать геометрию плоской. Но я также не могу доказать, что это невозможно."

Радия сказал,"Что насчет тора? Вы можете сделать тор используя эвклидову геометрию?"

"Я не мог сначала. Но потом я нашел способ".

"Покажи мне"

Ятима убрал пятно и создал тор, в одну дельта шириной и четверть дельта высотой, с белой поверхностью, красной сеткой меридианов и синими кругами широты. Он нашел стандартный инструмент в библиотеке для обработки поверхности любого объекта, отмасштабировал тор, и добавил немного ему толщины, так что не было никакой необходимости, чтобы становиться 2-мерными. Вежливо предлагая адрес, куда Радия может последовать, Ятима прыгнул в пространство тора.

Они прибыли и стояли на внешнем ободе – "экваторе" тора – лицом к "югу." С лучами света, льнувшими к поверхности, пространство вокруг казалось безграничным, но все-же Ятима мог ясно видеть обратную сторону как аватары Радия так и свою собственную. Леса нигде не было видно; выше них не было ничего кроме черноты.

При взгляде прямо на юг, перспектива была почти линейной, с красными меридианами, завертывающимися вокруг тора, чтобы сойтись в исчезающей вдали точке. На восток и на запад синие линии широт казались почти прямыми и параллельными друг другу. Лучи света, путешествующие вокруг внешнего обода тора сходились, как будто сфокусированные увеличительным стеклом, в точке прямо напротив места, откуда они вышли – как сильно растянутое изображение одного крошечного пятна на экваторе, точно на полпути вокруг тора. Пройдя полпути синие линии вновь собрались вместе и выглядели чем-то вроде нормальной перспективы некоторое время, прежде чем прошли полный круг и эффект повторился снова. Но на этот раз вид был заблокирован широкой полосой пурпурной цвета с тонким ободком черного на верху, протягивающейся через горизонт: собственная иконка Ятимы исказилась кривизной. Зеленая и коричневая прожилки были также видимы, частично затемняя пурпурный и черный, когда Ятима смотрел непосредственно от Радия.

"Геометрия этого вложения, очевидно, не евклидова." Ятима набросал несколько треугольников на поверхности у их ног. " Сумма углов треугольника зависит от того где вы поместили его: более, чем 180 градусов здесь, около внешнего обода, но менее чем 180 около внутреннего обода. На половине расстояния, достигается баланс."

Радия кивнул. "Хорошо. Итак, как же вы сбалансируете сумму везде без изменения топологии?"

Ятима изменил пространство вокруг объекта и сам объект. Пространство на горизонте на востоке и западе начало сжиматься, а синие линии широты начали выпрямляться. На юге у узкой области кривизна быстро выросла. "Если вы изгибаете цилиндр в тор, то линии параллельные оси цилиндра растянутся в круги разного размера, вот где кривизна действительно проявляется. И если бы вы попытались сохранить все круги, так чтоб они были одинакового размера, невозможно было бы никоим образом удержать их друг от друга. Но это верно только в трех измерениях".

Линии сетки были полностью прямыми теперь, перспектива везде вполне линейная. Им казалось что он стоит на безграничной плоскости, и только повторяющиеся образы их аватар свидетельствовали об ином. Треугольники также выпрямились; Ятима сделал две идентичных копии одного из них, затем добавил третий и соединил их в виде лопасти вентилятора, которые показывали сумму углов до 180 градусов. "Топологически, ничего не изменилось, я не менял ничего не прикладывал и не присоединял к поверхности. Разница лишь в том, что…"

Он прыгнул назад на лесную поляну. Тор оказался превращенным в короткую цилиндрическую полосу; большие синие круги широты были все теперь равного размера – но меньшие красные круги, меридианы, выглядели так будто они были выровнены в прямые линии. "Я повернул каждые 90 градусов меридиана, в четвертое пространственное измерение. Они только выглядят плоскими поскольку мы видим их с ребра." Ятима повторил трюк с аналогом более низкого измерения: взяв полосу между парой концентрических кругов и скручивая ее на 90 градусов от плоскости, поставил ее на ребро; дополнительное измерение создавало место для всей полосы целиком, чтобы иметь однородный радиус. С тором было почти так же; каждый круг широты мог иметь тот же радиус до тех пор, пока они не получили другие "высоты" в четвертом измерении, чтобы держать их раздельно. Ятима изменил цвет всего тора в плавно изменяющиеся оттенки зеленого, чтобы показать скрытую четвертую координату. Внутренняя и внешняя поверхности "цилиндра" только соответствовали цветами верхним и нижним ободьям, – здесь они сошлись в четвертом измерении; в другом месте, другие оттенки с той или другой стороны показывали, что они остались разделенными.

Радия сказал: "Очень хорошо. Теперь можешь делать то же со сферой?"

Ятима скривился от досады. "Я пробовал! Интуитивно это кажется просто невозможным… но я бы сказал то же самое о торе, прежде чем нашел правильное решение. Он создал сферу, как и говорил, и деформировал ее в куб. Ничего хорошего однако не получилось – сфера просто свела всю свою кривизну в своеобразие углов, и все.

"Хорошо". Вот подсказка". Радия трансформировал куб обратно в сферу, и нарисовал три больших круга на ее черноте: по экватору, и два полных меридиана, отстоящих на 90 градусов друг от друга.

"Что же я разделил на поверхности?"

"Треугольники. Прямоугольные треугольники". Четыре в северном полушарии, 4 на южном.

"И все, что вы делаете с поверхностью – изгибаете, протягиваете, скручиваете ее в тысяче других измерениях – всегда ли вы будете способны разделить ее одним тем же способом, или нет? Восемью треугольниками, заключенными между шестью точками?"

Ятима экспериментировал, последовательно деформируя сферы в различные формы. "Я думаю, вы правы. Но как это поможет?"

Радия промолчал. Ятима сделал объект прозрачным, так что бы он мог видеть все треугольники сразу. Они сформировали вид грубой сетки, шестиконечной сети, закрытой авоськи из веревок. Он выпрямил все двенадцать линий, в которые несомненно выравнивались треугольники – но это превратило сферу в алмаз в форме октаэдра, что было также плохо как куб. Каждая плоскость алмаза была вполне эвклидовой, но шесть острых точек были похожи на бесконечно сконцентрированные хранилища кривизны

Он попытался сгладить и выровнять шесть точек. Это было легко – но это сделало восемь треугольников такими же изогнутыми и неэвклидовыми какими они были на оригинальной сфере. Казалось "очевидным", что точки и треугольники невозможно никогда сделать плоскими одновременно, но Ятима все еще не мог понять причину почему эти две цели были невыполнимыми одновременно. Он измерил углы там, где четыре треугольника встречались: 90, 90, 90, 90. Это имело полный смысл:, чтобы лежать плоско и стыковаться хорошо без каких-либо промежутков, они должны дополнять друг друга до 360 градусов. Он вернулся к алмазу, и измерил те же углы снова: 60, 60, 60, 60. В общей сложности 240, и это было слишком мало, чтобы лежать в плоскости; нечто меньшее чем полный оборот заставляет поверхность свернуться подобно точке конуса…

Вот именно! Это было сердцем противоречия! Каждая вершина нуждается в углах, составляющие 360 градусов вокруг нее, для того, чтобы лежать плоско… тогда как каждая плоскость, эвклидовый треугольник поставлял только 180 градусов. Вдвое меньше. Так что если там было бы ровно в два раза больше треугольников в качестве вершин, все бы прекрасно складывалось – но с шестью гранями и только восемью треугольниками, там было недостаточно плоскостей, чтобы завершить оборот.

Ятима усмехнулся торжественно, и рассказал цепочку рассуждений. Радия спокойно сказал: "Хорошо. Вы только что открыли теорему Гаусса, связывающую число Эйлера и общую кривизну".

"Неужели?" Ятима почувствовал прилив гордости; Эйлер и Гаусс были легендами давно умерших флешеров, но их уровня редко кто достигал.

"Не совсем." Радия легко улыбнулся. "Вы должны посмотреть точную формулировку, хотя, я думаю, вы готовы для официального включения в римановы пространства. Но если все это начинает казаться слишком абстрактными, не бойтесь отступить и посмотреть некоторые дополнительные примеры".

"Хорошо". Ятиме не нужно было объяснять, что урок окончен. Он поднял руку в знак благодарности, а затем исчез из пространства..

На мгновение Ятима был в тишине, наедине со своими мыслями. Он знал, что он до сих пор не понимает понятия полной кривизны, но были десятки других способов об этом думать, но по крайней мере он постиг еще один фрагмент картины мира.

Тогда он прыгнул к Источникам Истины.

Он прибыл в похожее на пещеру пространство со стенами из темного камня, с включениями из серых вулканических минералов, грязновато-коричневых глин, пронизанных ржавыми красными полосами. В пол пещеры был внедрен странный, светящийся объект: дюжина плавающих искр света, вложенных в сложный набор эфемерных мембран. Мембраны формировались вложенными, концентрическими сериями, слоями Далиэскью – каждая серия, образовывала в высшей точке пузырь вокруг единственной искры, или случайной группы двух или трех искр. Так как искры дрейфовали, мембраны как бы текли, размещаясь таким образом, чтобы никакая искра не избегала вложения в свой пузырь.

В определенном смысле, Источники Истин были просто еще одним индексным пространством. Сотни тысяч видов специализированных выборов содержимого библиотеки были доступны здесь в аналоговом виде – и Ятима поднимался на Эволюционное Дерево, колесил по Периодический Таблице, шел по подобным проспектам Линиям Жизни для историй флешеров, глейснеров, и граждан полисов. Половиной мегатау ранее, он плавал по Эукариотической Клетке; каждый белок, каждый нуклеотид, углевод дрейфующий через цитоплазму имел широковещательные метки со ссылками на всю библиотеку, чтобы ответить на любой вопрос о молекуле.

В Источниках Истины, все-же, метки были не просто ссылками; они включили полные утверждения конкретных определений, аксиом, или теорем объективно представленные. Источники были замкнутыми: каждый математический результат, который флешеры и их потомки когда-либо доказали, находился в одном месте. Библиотечные комментарии были весьма полезными – но и сами истиной были полностью здесь.

Светящийся объект погруженный в пол пещеры представлял из себя толкование топологического пространства: набор точек(искр), сгруппированный в "открытые подмножества" (содержимое одной или более мембран), которые определяли как точки были подключены друг к другу – без необходимости обращаться к понятиям подобным "расстояние" или "измерение." Не достигнув чернового набора, не имея структуры вообще, это пространство было почти таким базовым какое только было возможно получить: общий предок виртуальности, каждой сущности достойный именоваться "пространством," оно было, тем не менее, экзотическим. Единственный туннель вел в пещеру, обеспечивая связь с необходимыми предшествующими концепциями, и полдюжина туннелей выходили, с небольшим уклоном "вниз" в материковую породу, преследуя различные последствия концепций. Предположим, что T – топологическое пространство… что из этого следует? Эти туннели были замощены небольшими драгоценными камнями, каждый из них транслировал промежуточный результат по пути доказательства теоремы. Каждый туннель в Источниках был построен из шагов неопровержимого доказательства; каждая теорема, тем не менее глубоко похороненная, могла быть прослежена до каждого своего исходного предположения. И для того, чтобы определить точно что означало "доказательство," каждая область математики использовала собственный набор формальных систем: комплекты аксиом, определений, и правила вычисления, вместе со специализированным словарем, нужным для того чтобы корректно обосновывать теоремы и предположения.

Когда он впервые встретил Радию в Источниках, Ятима спросил его, почему какие-нибудь не разумные программы не могут просто взять формальную систему, используемую потребителями Источников и быстро доказать все свои теоремы, обходясь без граждан в своих усилиях.

Радия ответил, "Две – легко. Три – легко. Пять – легко. Семь – легко. Одиннадцать – легко. Тринадцать – легко. Семнадцать – …"

"Стоп!"

"Если бы не было скучно, я мог бы продолжать так до Большого Сжатия и ничего не обнаружить."

"Но мы могли бы запустить несколько миллиардов программ одновременно, для поиска в различных направлениях. Это не имеет значения, если некоторые из них так и не нашли бы ничего интересного."

"Какое из различных направлениях вы бы выбрали?"

"Я не знаю." Все? "

Несколько миллиард слепых агентов не позволят вы это сделать. Предположим, у вас только одна аксиома, взятая как данность, и 10 правильных шагов, которые можно использовать для создания нового утверждения. После первого шага, у вас появится десять истин для изучения." Радия продемонстрировал ветвь дерева решений, построив его в миниатюре перед Ятимой. "После десяти шагов, у вас будет десять миллиардов, десять в десятой степени." Веер туннелей в игрушечной сокровищнице был плохо освещен – но Радия заполнил его десятью миллиардами светящихся искр, заставив каменную облицовку светится сильнее. "После двадцати шагов, у вас будет десять в двадцатой. Десять миллиардов слишком много для изучения. Как сделать правильный выбор? Или вы поделите время – распределив искры между всеми этими путями – замедляясь вплоть до полной бесполезности?" Искры распространялись вширь, свет от них убывал пропорционально – и свечение становилось малоэффективным. "Экспоненциальный рост является проклятием во всех своих формах. Вы знаете, что это почти истребило флешеров? Если бы мы были достаточно сумасшедшими, мы могли бы попробовать превратить всю планету – или даже галактику целиком – в некоторый вид машины способной сделать необходимое вычислительное усилие… но даже тогда, я сомневаюсь что мы бы достигли решения Последней Теоремы Ферма за все время оставшееся до конца вселенной."

Ятима не отступал. "Вы могли бы сделать программы более высокого уровня. Более узкой специализации. Пусть обобщают примеры, формируют гипотезы… имеют цель для доказательства.

Радия уступил, "Возможно, это может быть сделано. Некоторые флешеры пытались сделать так до Исхода – но если вы живете недолго, медленно и легко отвлекаетесь, имеет смысл посредством неразумного программного обеспечения найти залежи знаний, которых вам никогда не достигнуть до самой своей смерти. Для нас, хотя бы… Почему мы должны жертвовать удобным случаем для получения удовольствия?"

Теперь, когда он вкусил от Источников Истины, Ятима мог бы только согласиться с этим. Не было ничего в любом пространстве или библиотечном файле, любом спутниковом сигнале или образе робота, более красивого, чем математика. Он послал метку запроса, и появился путь в Теорему Гаусса-Бонне, с лазурным свечением, видимым только для него. Он медленно поплыл вниз по одному из туннелей, читая все метки из драгоценных камней попадающихся на его пути.

Познание было удивительным занятием. Он мог приказать своему экзоселфу провести всю эту сырую информацию прямо в свой разум, в мгновение он мог бы поглотить полную копию Источников Истины, подобно амебе, глотающей планету, но факты стали бы едва ли более доступными, чем они уже были, и это ничего не дало бы для увеличения его понимания. Единственная возможность понять математическую концепцию была в том, чтобы увидеть ее во множестве других контекстов, продумать через дюжину специфических примеров. Кривизна означает, что углы треугольника не могут добавляться до 180 градусов. Кривизна означает, что вы должны протягивать или уменьшать плоскость не-единообразно, чтобы завернуть ее поверхность. Кривизна не оставляет никакого место для параллельных линий – зато появляются пространства значительно большие, чем те о которых Эвклид мог когда-либо мечтать. Понимание этой идеи так тщательно сплелось со всеми другими символами в его уме, что она изменила способ которым он обо всем думал.

И все же, библиотека была полна следов прошлых искателей знаний, содержащихся в теоремах флешеров, и Ятима мог бы изучать эти следы копаясь в исходных данных, предоставляющих ему архивное понимание тысяч граждан Кониши, путешествовавших прежде по этому маршруту. Правильные конфигурация ума позволяли ему без труда нагонять всех живущих искателей знаний, которых каменная пещера когда-либо проталкивала сквозь себя еще глубже в их собственных вдохновленных направлениях… цена за получение себя, говорящего на языке математики, не намного большего чем их лоскутный клон, только и способного на то, чтобы следовать за ними тенью.

Если даже он когда-либо и хотел быть искателем в своем собственном правильном формировании и тестировать свои собственные предположения в пещере, подобно Гауссу и Эйлеру, Риманну и Леви-Сивита, деРаму и Сартану и Cartan, Радию и Бланка, теперь Ятима знал, что не было никаких кратчайших путей, никаких альтернатив для изучения первоисточника Истин. Он не мог надеяться, что двигается в оригинальном направление, по маршруту который никто до этого не выбирал, без нового не воспринять старые результаты. Только однажды он создал свою собственную карту Источников – уникально скомканную и запятнанную, разукрашенную и снабженную примечаниями – может он начал догадываться где погребена следующая богатая жила не открытой еще истины.

Ятима вернулся в саванну к домашнему пространству, играя пересечением тора полигонами, когда Иноширо послал визитную карточку; теги легли на мир, как знакомый запах на ветру. Ятима колебался – он был счастлив с тем, что есть, но затем уступил, отвечая приветственным тегом и пуская Иноширо в свое пространство

"Что это за безобразный кусок дерьма?" Иноширо посмотрел презрительно на минималистский тор. С тех пор как он начал посещать Аштон-Лаваль, он, казалось, надел на себя мантию арбитра эстетики. Все что Ятима видел в своем домашнем пространстве непрестанно извивалось, сияние проходило через весь видимый спектр, и имело фрактальное измерение по крайней мере двух точек из девяти.

"Набросок доказательства того, что тор имеет нулевую полную кривизну. Я думаю сделать это постоянным элементом".

Иноширо застонал. "Истеблишмент действительно поймал тебя на крючок. Сирота смотри, сирота делай."

Ятима ответил спокойно: "Я разобрал поверхности на полигоны. Число граней, минус число ребер плюс число вершин-число Эйлера-ноль".

"Не на долго". Иноширо процарапал линию по объекту, пересекающую один из шестиугольников.

"Ты только что добавил одну новую грань и одно новое ребро. Это сводит все на нет.

Иноширо разрезал квадрат на четыре треугольника.

"Три грани, минус четыре новых ребра, а также одна новая вершина. Изменений: ноль".

"Моя победа. Новичка в логике". Иноширо открыл рот и изверг несколько беспорядочных тегов пропозиционального исчисления.

Ятима засмеялся. "Если у тебя нет ничего более лучшего, чем оскорблять меня…" И начал испускать теги для отмены доступа.

"Иди и посмотри новый кусок работы Хашима".

"Может позже." Хашим один из Иношировских творческих приятелей из Аштон-Лаваля. Ятима нашел что большая часть работ вызывает недоумение, но было ли это из-за разницы в полисах или в ментальной архитектуре или просто несовместимо с личным вкусом, было не понятно. Конечно, Иноширо настаивал, что все это очень "возвышенно".

"Это реальное время, эфемерный. Сейчас или никогда."

– Зачем это? Ты вполне можешь записать работу Хашима для меня, или я мог бы посмотреть ее через прокси

Иноширо преувеличенно нахмурился.

– Не будет такого, Когда художник делает, творения священны

– Произведения Хашима мне просто непонятны. Слушай, я знаю, они мне не понравятся. Ты иди.

Иноширо заколебался, пытаясь взять себя в руки, чтобы не рассердиться. "Ты мог бы оценить работу Хашима, если бы захотел. Если запустишь аутлук."

Ятима посмотрел на него. "Это то, что ты сейчас делаешь?

"Да". Иноширо протянул руку в сторону, и из его ладони вырос цветок, зелено-фиолетовая орхидея, с адресом библиотеки Аштон-Лаваль. "Я не вызывал тебя раньше, потому что ты, возможно, общался с Бланкой… но теперь вернулся один из моих родителей. А ты знаешь, какие они".

Ятима пожала плечами. "Ты гражданин, это не их дело".

Иноширо выкатил глаза и страдальчески посмотрел на него. Ятима сомневался, что когда-нибудь сможет понять его семью: никто из родственников Иноширо не мог наказать его, не говоря уже о том, что бы фактически остановить его. Все упреки он мог отфильтровать, все семейные праздники, которые могли превратиться в скандал, он мог мгновенно прекратить. Тем не менее родители Бланки – три из них были и родителями Иноширо настаивали на на их разрыве с Габриэль (хотя бы временно); перспективы экзогамии явно выходили за рамки приличия в Картер-Циммерман. Теперь, когда они снова были вместе, Бланка (по некоторым причинам), избегала Иноширо, также как и остальную семью – и, по-видимому, Иноширо больше не опасался, что о его частично родном брате будут сплетничать.

Ятима был немного обижен.

– Я бы не сказал Бланке, если бы ты попросил меня этого не делать.

– Да, да. Ты думаешь, я не помню? Она практически усыновила тебя.

"Только когда я был в утробе!" Ятима по-прежнему очень сильно любил Бланку, но они не виделись друг с другом, все чаще и чаще.

Иноширо вздохнул. "Хорошо. Извини, что я не говорил тебе раньше. Теперь ты пойдешь посмотреть произведения?"

Ятима снова осторожно понюхал цветок. Адрес Аштон-Лаваля имел отчетливо нездешний запах… совсем незнакомый. Он приказал экзоселфу снять копию аутлука и начал изучать ее внимательно. Ятима знал, что Радия как и большинство других искателей знаний, применяют аутлуки чтобы сосредотачивать себя на своей работе на долгое время. Любой гражданин, созданный по образу и подобию флешеров был уязвим для дрейфа – распада с течением времени даже самых заветных его целей и ценностей. Гибкость была существенной частью наследия флешеров, но после многократной перезаписи гражданина, даже самые надежные личности, могли разложиться и превратиться в энтропийной беспорядок. Ни один из основателей полисов не решился встроить заранее механизмы базовой самостабилизации, что бы весь вид не превратился в племена самоувековечивающихся мономаньяков, зараженные паразитной горстью мемов. Пришли к выводу, что намного безопаснее для каждого гражданина чтобы он мог свободно выбирать из широкого спектра мировоззрений: программного обеспечения, которое может быть внутри вашего эксоселфа и укреплять те ваши качества, которые вы больше всего цените, если и когда вы почувствовуете потребность в них. Возможности для кратких кросс-культурных экспериментов были почти случайными.

Каждый аутлук предлагал немного другой пакет ценностей и эстетики, часто построенной из врожденных причинах-быть-бодрым, которые все еще господствовали до некоторой степени в большинстве умов граждан: Закономерности и циклы – ритмы, подобные смене дней и сезонов. Гармония и тщательная разработка, в звуках и образах, и в идеях. Новизна. Воспоминание и ожидание. Болтовня, компания, сочувствие, сострадание. Одиночество и тишина. То был континуум, который пролегал на всем пути от тривиальных эстетических предпочтений до эмоциональных ассоциаций к краеугольным камням морали и идентичности.

Ятима проанализировал в своем экзосефе аутлук появившийся в пространстве перед ним как пара карт "до-и-после" его собственных наиболее чувствительных нервных структур.

Карты были похожи на сетки, со сферами в каждом узле, представляющими символы; пропорциональные изменения в размерах символов показывали, каким образом аутлук можно настроить.

– Вероятность умереть вырастает десятикратно? Избавь меня от этого.

"Только потому, что это так недостаточно развито на начальном этапе."

Ятима поглядел на него с сарказмом, а затем воспроизвел частные снапшоты, и стал рассматривать их с видом напряженного внимания.

"Решайся, это начнется в ближайшее время."

"Ты имеешь в виду сосредоточить мое внимание на Хашиме?"

"Хашим не пользуется аутлуком"

"Так что все сводится только к одному художественному таланту? Разве это не то, о чем все говорят?"

– Просто… прими решение.

Вердикт его экзоселфа на потенциал для паразитизма был довольно оптимистичным, но все-же не могло быть никаких гарантий. Если бы он запустил аутлук несколькими килотау раньше, то он вероятно был бы способен остановиться.

Ятима сделал так. что бы цветок стал расти из его собственной ладони. "Почему ты все время говоришь мне про эти сумасшедшие трюки"?

Лицо Иноширо демонстрировало выражение недооцененного благодетеля. "Если я не отвлеку тебя от Источника, то кто еще сможет это сделать?"

Ятима запустил аутлук. И сразу же, некоторые особенности пейзажа захватили внимание: тонкая полоска облаков на голубом небе, группа далеких деревьев, ветер, рябь на траве неподалеку. Это было как переход от одной гештальт-карты на другую, и казалось, что некоторые объекты проявились лучше, потому что они изменились больше остальных. Через мгновение эффект ослаб, но Ятима все еще отчетливо чувствовал изменение; равновесие сместилось на усилие-борьбы между всеми символами в его уме, а обычный шумовой фон сознания имел теперь немного другие обертоны.

"Ты в порядке?" Иноширо по-настоящему встревожился и Ятима вдруг почувствовал к нему необыкновенно сердечную волну любви. Иноширо всегда хотел показать Ятиме – что тот наконец нашел лучших друзей в своих поисках по бесконечным возможностям Коалиции – потому что он в самом деле хотел чтобы Ятима знал, что лучший выбор найден.

"Я сам. Я думаю".

"Ну и хорошо". Иноширо показал адрес, и они вместе прыгнули к произведениям Хашима.

Теперь их изображения исчезли; они были чистыми наблюдателями. Ятима обнаружил себя пристально глядящим на подкрашенную красным группу пульсирующих органических деталей, полупрозрачную путаницу жидкостей и тканей. Она делилась, растворялась, реорганизовывалась. Все это выглядело похожим на эмбрион флешера – хотя и далекий от реальности. Изображение продолжало меняться, показывая различные структуры: Ятима видел намеки на тонкие конечности и органы высвеченные лучами яркого света; прямо-таки силуэт костей во вспышках рентгеновских лучей; мелко разветвленную сеть нервной системы, изорванную изнутри филигранными тенями, усохшую от миелина до липидов в облачке пузырьков нейротрансмиттеров.

Там же были два тела, сейчас. Близнецы? Один из них больше, хотя – иногда гораздо больше. Оба менялись местами, извиваясь вокруг друг друга, уменьшаясь или увеличиваясь в стробоскопических прыжках в то время как длина волны изображения беспорядочно металась по всему спектру.

Один из флешеровских детей превратился в творение из стекла, нервов и кровеносных сосудов превращенных в оптические волокна. Внезапный, потрясающий образ яркого белого света явил живых, дышащих сиамских близнецов, невероятно рассеченных, демонстрирующие сырые розово-серые мускулы, проложенные рядом с помнящими форму сплавами и пьезоэлектрическими приводами, флешер и глейснер анатомически интегрированные. Сцена скрутилась и изменилась в одинокого ребенка робота в матке флешера; перекрутилась снова, чтобы показать светящуюся карту ума гражданина вставленного в тот же женский мозг; с измененным масштабом, завернутую в кокон из оптических и электронных кабелей. Затем рой наномашин прорвался через ее кожу, и все было рассеяно в облако серой пыли. Два флешеровских ребенка прогуливались, руку об руку. Или отец и сын, глейснер и флешер, гражданин и глейснер… Ятима оставил попытки различить их и позволил потоку впечатлений свободно течь через себя. Две фигуры спокойно шагали по главной улице города, тогда как башни зданий поднимались и распадались вокруг них, джунгли и пустыни подступали и отступали.

Художественная работа, самостоятельно поворачивала точку обзора Ятимы вокруг этих фигур. Он видел как они переглядываются, прикасаются, целуются – и сталкиваются, неловко, в рукопожатии их правые руки. Символизирущие мир и трогательные одновременно. Меньший вознесся на плечи большего и тогда вся композиция, стекла к зрителю подобно песку в песочных часах.

Они были родителем и ребенком, детьми одних родителей, друзья, любовники, и так далее, и Ятима радовалсяв их компании. Творение Хашима было квинтэссенцией идеи дружбы без границ. И сводилось ли это все к аутлуку или нет, Ятима был рад что он был свидетелем этого, забирая некоторую часть этого чтобы обогатить свой экзоселф прежде чем каждый образ работы Хашима растворится в мерцающей энтропии потока охлаждающей жидкости компьютеров Аштон-Лаваля.

Пространство начало перемещаться, уводя точку зрения Ятимы прочь от пары. В течение нескольких тау он шел вместе с ними, но весь город разрушился до основания, превратился в пустыню, так что за исключением удаляющихся фигур ничего не было видно. Он попытался последовать за ними, но обнаружил что это невозможно – он должен был продолжать предоставлять свои координаты даже только для того, чтобы оставаться на месте. Это было странным опытом: для Ятимы не было никакого смысла в прикосновении, или балансировке тела, или проприоцепции – разработчики Кониши избегали таких иллюзий как вещественность – но попытка пространства "вытолкнуть" его прочь, и необходимость сопротивляться этому, казалась такой близкой к физической борьбе, что он мог бы почти поверить в свое овеществление.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю