Текст книги "Фиаско"

Автор книги: Грег Диналло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

24

Только после девяти вечера попал я в гостиницу «Рамада» – тонкую, как нож, башню, устремленную ввысь на деловой улице в Арлингтоне. «Вам на какой этаж: с курящими или с некурящими?» – поинтересовался портье, когда оформлял мне номер. Судя по его тону, мой выбор пришелся ему не по душе. По российским меркам, номер был роскошным: подобранные в тон разноцветные обои, небольшая гостиная, письменный стол и такая ванная, о которой москвичи только могут мечтать.

Да, Шевченко, прав – на первом месте у меня работа, иссушающая мозг, изнашивающая сердце. Хоть я вконец измотался за последние двое суток, все равно не выдержал – достал пишущую машинку и установил ее на стол. Примерно за час я набросал вчерне несколько страниц текста и выпил добрый кофейник кофе, принесенный в номер. Лучше бы, конечно, шлепнуть водочки. Из-за хорошей дозы кофеина и разницы во времени голова у меня оставалась неестественно бодрой, мысли так и роились. Я решил было заказать успокоительного в виде бутылки «Столичной», но вместо этого, схватив туристский путеводитель, устремился к лифту и оказался прямо на станции метро, поскольку находилась она как раз под гостиницей.

Через каких-то двадцать минут я уже увидел себя выходящим на улицу Фогги-боттом в центре Вашингтона. Бодрящий ветерок обжигал лицо, я шел мимо дремлющих правительственных учреждений по направлению к Молу, как называлась эта улица в путеводителе. За просторным заснеженным газоном широкая мраморная лестница вела к подножию террасы, где в зареве галогенных ламп купалось сооружение, похожее на греческий храм. Лавируя между высокими колоннами, я подошел к внушительному постаменту.

Холодный гранит памятника воплотил горячую душу человека, который освободил рабов, принес победу в гражданской войне и спас американский народ. Он слегка сутулится, голова наклонена немного вперед, лицо испещрено глубокими морщинами, глубоко посаженные глаза выдают человека, уставшего от повседневных тягот, безмерной ответственности и одиночества; словно проходя мимо в этот прохладный вечер, он увидел свободный стул и присел на минутку, чтобы передохнуть и перевести дух.

Я настолько погрузился в размышления, что услышал шаги позади себя и увидел длинную тень, когда человек подошел чуть ли не вплотную.

– Эй, приятель, с тобой все в порядке? – раздался хриплый голос.

Я быстро обернулся и оказался лицом к лицу с полицейским, его озабоченные глаза ярко блестели на фоне лоснящегося чернокожего лица.

– Все в норме, спасибо. А вы как?

– Да вся задница обмерзла. Не могу представить, что любой здравомыслящий парень добровольно захочет высунуть нос на улицу в такую погодку.

– Но я-то здесь.

Он добродушно рассмеялся.

– Да-а, здесь. Но мне-то выбирать не приходится. Вот только закончу смену и сразу завалюсь домой.

– А вы живете в Вашингтоне?

– Я – да, но дети живут не с нами. Отправились на заработки, чтобы купить какой-нибудь домишко на юге.

– Желаю удачи. Собственность – это результат труда. Кто-то станет богатым и покажет другим пример, что будет способствовать развитию экономики и предпринимательства. Знаете, кто это сказал?

Он посмотрел на меня с таким недоумением, будто я заговорил с ним на русском языке.

– Вот он, – кивнул я на статую Линкольна.

– Да? Никогда не слышал. – Он жестом показал на мемориальную доску с выгравированной на ней Геттисбергской декларацией. – Я тоже из тех, кто считает, что все люди рождаются равными.

– Да и я из таких, хотя в стране, откуда я приехал, эта идея только начинает оказывать себя.

– Где же это? В Южной Африке, что ли?

– Да нет. В России.

– Не шутите? То-то мне поначалу послышался какой-то акцентик в вашей речи. – И он пошел, оставляя за собой легкий парок при дыхании. – Ну ладно, приятель, не рассчитывай, что эта идея пробьется за одну ночь.

Я постоял еще немного, тронутый его заботой и проницательностью, а потом решил возвращаться. Только я вошел в номер, как на телефоне заморгала красная лампочка. Звонила бойкая девчушка – компьютерный оператор из оперативного центра СБФинП.

– Для вас получен факс, мистер Катков, насчет Рабиноу. Разыскали его через Федеральное авиационное управление. Оказывается, он пользуется реактивным самолетом типа «Гольфстрим», числящимся за его компанией. В последнем полетном листе указан аэропорт Ла Гуардия как место посадки, а это значит, что птичка все еще в Нью-Йорке.

– А вы наверняка знаете, что он прилетел этим самолетом?

– В пассажирской декларации его фамилия первая. В городе у него есть квартира. Ее адрес… – Она на минутку замолкла, и я услышал в трубке, как она перебирает клавиши компьютера. – Диктую: Саттон плейс саут, дом 35, квартира 4. Не исключено, что сейчас он там и скрывается, но с уверенностью сказать не могу.

– Мне кажется, что такой шанс есть. Спасибо за информацию.

Немного поспав, приняв горячий душ и переодевшись, я добрался на метро до национального аэропорта – следующая станция после Пентагона, как указывалось в моем путеводителе, – и успел к посадке на челночный авиарейс, вылетающий в Нью-Йорк. Как и везде в присутственной Америке, в кабине аэролайнера «Боинг-737» курить запрещалось. Страна желала иметь исключительно здоровую нацию с крепкими нервами. Не прошло и часа, как на горизонте под правым крылом самолета проступили известные всему миру очертания огромного города. Точнее, не проступили, а возникли внезапно, как вдруг выскакивает вроде бы ниоткуда складная радиоантенна автомашин. В раннем утреннем свете прижавшиеся друг к другу высокие здания из камня, бетона, стали и стекла представляли собой незабываемое зрелище.

– А там что, Эмпайр Стейт Билдинг? – не удержавшись от удивления, громко спросил я соседа.

Он нехотя оторвал глаза от газеты, посмотрел и равнодушно кивнул. В этот момент лайнер заложил вираж как раз над северной оконечностью Манхэттена, открыв широкие водные просторы, и плавно пошел на посадку.

При выходе из терминала около автомобильной стоянки диспетчер помог мне поймать такси. В машине не нужно было торговаться из-за оплаты проезда, хотя, когда мы влились в транспортный поток, водитель сразу доказал, что по своему мастерству не уступает лучшим московским шоферам. Вскоре мы миновали подвесной мост с высокими столбами, освещенный гирляндами ярких ламп, по величественной эстакаде въехали в еще сумеречный Нью-Йорк и покатили по его пустынным улицам. Из-под крышек дорожных люков едва заметно вился теплый пар. Оголодав без курева, я дымил без перерыва, раскуривая сигарету за сигаретой, пока такси не подъехало к улице с указателем «САТТОН ПЛЕЙС» и не свернуло к многоэтажному респектабельному особняку.

Представительный швейцар в униформе, встретив меня у парадного подъезда, проводил в вестибюль к охраннику – сидя за конторкой, тот смотрел телевизор. Я представился и сказал, что хотел бы встретиться с мистером Рабиноу. Охранник начал внимательно исследовать записи в журнале для посетителей.

– Извини, дружище. Мистер Рабиноу всякий раз предупреждает нас, когда ждет кого-либо. Тут никакой Киров не записан.

– Не Киров, а Катков. Да, он меня не ожидает, но я…

– Забудь, милок. Тебя он принимать не собирался.

– Думаю, что собрался бы, знай, что я здесь. Скажите ему, пожалуйста: Николай Катков из Москвы.

– Из самой Москвы? – удивился он. – Что-то не похоже, чтобы ты был оттуда, дорогой мой.

– Вот как? А вы там бывали?

– Послушай, мне наплевать, откуда ты заявился. Хоть из магазина новогодних игрушек. Понял? Он не намерен встречаться с тобой.

– Ну подождите, на вашем месте, я все же дал бы знать мистеру Рабиноу, а там – пусть он сам и решает.

Охранник немного подумал, а потом все же позвонил в апартаменты Рабиноу и изложил суть дела. Его попросили не класть трубку. Охранник не отводил ее от уха, дожидаясь ответа и постепенно накаляясь. Наконец он злобно проворчал:

– Порядок, Киров. Давай поднимайся. – Сам вызвал лифт и ждал, пока он не спустится.

Когда двери лифта открылись, внутри стоял широкоплечий молодой человек в деловом костюме. Я шагнул в сторону, чтобы пропустить его, но он жестом пригласил меня войти. Лифт начал подниматься, а он повернул меня лицом к стене и, ни слова не говоря, начал обыскивать. Пульс мой заметно участился. Вспомнилось грозное предупреждение: «Если он согласится встретиться с вами – значит, это он. А если это он, то во второй раз промашки не допустит».

Лифт доставил нас под самую крышу небоскреба. В холле у входа стояла величественная бронзовая конструкция, похожая на подсвечник для семи свечей. Из высоких, от пола до потолка, окон открывалась захватывающая панорама огней, мерцающих до самого горизонта. На второй этаж апартаментов вела винтовая лестница, заключенная в сверкающее круглое стекло. На белоснежных стенах развешаны были не картины, нет, а произведения искусства. Распахнув рот, я глазел на безумство красок, подписанных знаменитым голландцем Конинком, как вдруг сзади послышался повелительный голос:

– Добро пожаловать в Нью-Йорк, мистер Катков.

Загорелый, в великолепном темно-синем костюме, накрахмаленной белой рубашке и с ярким галстуком, Майкл Рабиноу казался выше ростом, чем тогда, когда я впервые увидел его в клубе «Парадиз». Он легко и непринужденно спускался по лестнице, словно молодой мужчина, а не 60-летний человек.

– Как это любезно с вашей стороны, что вы нашли время заскочить ко мне в гости! – воскликнул он с обезоруживающей искренностью, и мы обменялись рукопожатием.

Глаза его воинственно поблескивали, за показной светской приветливостью проглядывала обычная мужицкая хитрость. Кивком головы он отпустил моего сопровождающего и повел в столовую, куда, очевидно, попадали не все посетители. Изысканное столовое серебро, фарфоровая посуда, хрустальные бокалы на две персоны и, что немаловажно, хрустальные пепельницы.

– Почему бы нам не позавтракать вместе и не узнать получше друг друга? – любезно предложил Рабиноу.

– Я не прочь, – ответил я, и мы сели за стол. – Хочу только честно предупредить, что люди знают, где я нахожусь. Люди из федеральных правоохранительных органов.

– Чудесно. Я, право, так и полагал.

– Вы так полагали? – совершенно искренне изумился я.

О том, что я уехал в Америку по приглашению СБФинП, знали только Юрий и Шевченко. Неужели я ошибался насчет Шевченко? Что из того, что он старший следователь? Может, и его купили? А не связан ли он каким-то образом с Рабиноу?

– А что тут удивительного, мистер Катков? – ответил он как-то снисходительно. – Мне ведь не нужно рассказывать вам о могуществе прессы. – И он предложил мне свежий номер «Нью-Йорк таймса». Внизу на первой полосе газеты под текстовкой, в которой говорилось: «Смерть агента связана с расследованием отмывания денег», была фотография Скотто на стоянке автомашин СБФинП в окружении толпы репортеров. Сзади нее человек недоуменно разглядывал журналистов. Голова его была обведена желтым фломастером. Этим человеком был я.

– Не отведаете ли апельсинового сока? – предложил Рабиноу с хитрой улыбочкой. – Свеженький, только что выдавлен.

Служанка в форме подкатила сервировочный столик и наполнила соком бокалы, положила на тарелки блины и копченую лососину.

– Я в замешательстве, мистер Рабиноу, не знаю, что и подумать, – заметил я, когда служанка разлила по чашкам кофе и отошла. – Обо мне здесь ничего не написано, мы с вами никогда не встречались. Как же вы догадались, что это именно я?

– А я привык распознавать любого, кто может навредить или, наоборот, оказаться полезным мне, – объяснил он, помешивая кофе. – Вы, Катков, занимаете двойственную позицию, и я еще не решил, к какому лагерю вас отнести.

– Наемный убийца в Москве склонил меня к мнению, что вы уже приняли решение.

– Убийца? – переспросил он с явной обидой, глаза его сузились от гнева. – Почему вы так думаете? Я предпочитаю оружие умственного поединка, тщательно выбираю цели и очень редко промахиваюсь.

– Я не собираюсь обидеть вас, но тот малый в лифте искал у меня не коэффициент умственного развития.

Рабиноу ткнул пальцем в газету и сказал:

– Ребята с крупнокалиберными убойными ружьями. Подумайте только. В мире кругом насилие; чем больше у тебя достижений, тем интенсивнее на тебя охотятся. Спортсмены, кинозвезды, предприниматели – все мы плывем в одной лодке. К сожалению, в мире бизнеса оружие и охранники стали такой же неотъемлемой частью, как женщины и компьютеры.

Откинувшись на спинку стула, он посидел так минуту другую, потом встал и пошел к камину, а я подумал, что его слова были бы хороши для надгробной надписи. На мраморной надкаминной полке стояли в рамках семейные фотографии: обожаемой жены, миловидной дочери – вот она ребенок, вот выпускница колледжа, вот невеста, смеющихся внучат, гордых родителей и всяких родственников. Он взял один снимок и передал мне.

– Вы случайно не знаете, кто это?

Из надраенной серебряной рамки на меня глядел пожилой мужчина лет семидесяти, с карликовым пуделем на руках. Сходящиеся к носу глаза, отвислый нос и широкая улыбка придавали ему вид чем-то удивленного верблюда.

– Ваш отец, наверное?

Рабиноу отрицательно мотнул головой и улыбнулся.

– Это мой учитель. Восемьдесят лет назад, когда он приехал сюда, его звали Мейер Сачовлянский.

– А-а! – воскликнул я, вспомнив, – Мейер Лански, не он ли?

Рабиноу просиял.

– Он был великий человек, честный бизнесмен в бесчестном мире бизнеса и гений во многих ипостасях. Наши семьи приехали сюда из одного и того же городка.

– Из Гродно, помнится, на польской границе. Глаза Рабиноу блеснули, в них зажглось любопытство.

– Я ведь журналист, мистер Рабиноу, и занимаюсь журналистскими расследованиями.

– Об этом мы поговорим попозже, – проворчал он, возвращая портрет на место. – А сейчас я хотел сказать, что Мейер знал все, что нужно было знать о бизнесе, и учил меня. Даже в ФБР считали, что он мог бы успешно заправлять всей корпорацией «Дженерал моторз».

– А мне говорили, будто он и в самом деле ею заправлял.

– Должен был заправлять, но предпочел другую стезю… – Рабиноу вернулся к столу, лицо его посуровело, и он добавил: – Евреем по рождению он не был.

– Почему и сменил фамилию?

– Его здорово оскорбили дважды, к вашему сведению, Катков. Мейер гордился тем, что принадлежал к евреям, как, впрочем, и я горжусь. В тридцатых годах он срывал нацистские сборища в Нью-Йорке, а после войны, когда Израиль сражался за свое существование, он не продавал оружие арабам. Но израильтяне все равно не признали его за своего и отказали ему в гражданстве – эта обида и доконала его.

– Они не хотели иметь дело с людьми, которые играют не по правилам?

– Не по правилам?! – негодующе воскликнул он. – Да вообразите только, где бы были израильтяне сегодня, если бы они играли по правилам! Он уговаривал меня не повторять его ошибку, но я не внял его предостережению.

– А вас исключили из гильдии адвокатов до этого совета или после?

Глаза Рабиноу вспыхнули от негодования.

– Все это сплетни, все было не так. У Мейера получилась размолвка с некоторыми деловыми партнерами, итальянцами. Тогда в отместку, чтобы досадить ему, они бросили меня на растерзание акулам. – Он переводил взгляд с одной фотографии на другую. – Пришлось ради благополучия семьи изменить фамилию, но не привычки – я и сейчас играю по правилам.

Сокрушался он прямо-таки мастерски, если бы не последние события, свидетелем которых я был.

– Все это хорошо. А полмиллиарда долларов, вырученных от продажи наркотиков и найденных в подвалах одной из ваших фабрик?

– Одной из моих фабрик?

– Да, той, что в восточной части Балтимора.

– А-а, Балтимор, кое-как застроенный город, прекрасная в этом отношении перспектива. Я приобрел там немало всякой недвижимости и не могу помнить все виды своей собственности.

– Готов на что угодно спорить, что мистер Лански помнил бы.

– Это уже третий пропущенный мяч, Катков. Вы знакомы с бейсболом?

– Допустим, вы не помните всех названий своих компаний. Но то здание принадлежит корпорации ИТЗ. Теперь припоминаете?

– Ну и зануда же вы, черт бы вас побрал.

– Это необходимое качество моей профессии. Скажите, компания ИТЗ ваша или не ваша?

– Разумеется, моя. Я создал ее для бизнеса в России. Можете не верить, дело ваше, но мои родители подвергались гонениям, как и Мейера и, по-моему, ваши. Они и уехали, чтобы дети обрели лучшую жизнь. Теперь у меня лучшая жизнь, но я по-прежнему заинтересован делать деньга, заинтересован даже больше, нежели прежде. Другими словами, я готов делать все, чтобы ваша и моя страна становились все более демократичными.

– Выходит, мы единомышленники, мистер Рабинович?

Он откинулся на спинку стула и с каким-то сожалением улыбнулся.

– С одним только различием, Катков: ваши родители никуда не уезжали и вынесли все до конца. В вас заложены здоровые гены. Вы обладаете силой воли и нужным нахальством.

– Кроме того, у меня нет выбора. Вначале вы не хотели спорить со мной. А как теперь?

– Все еще колеблюсь. Страшно за вашу страну. Он замолк на минутку, собираясь с мыслями, и поправил себя: – За нашу страну. Вы отдаете отчет в том, какие чудовищные вещи там сейчас происходят? Маргарет Тэтчер понадобилось целых двенадцать лет, чтобы приватизировать всего пятнадцать процентов английской экономики. А Ельцин пытается сделать это одним махом. Без частных капиталовложений ему не обойтись, однако инвесторам трудно решиться на долгосрочные капиталовложения при существующей в стране всеобщей коррупции. Она не отпугнет Рабиновича, потому что ему коррупция привычна, как мать родная, но она уже достала других предпринимателей. Иностранные банки, которые годами сотрудничали с Советским Союзом, сворачивают свой бизнес в России и уносят оттуда ноги. Большинство из них теперь не дадут ни цента займов для закупки зерна в любой зарубежной стране.

– К сожалению, все так и есть. Но какое это имеет отношение к моей персоне?

– Имеет. Но не к вам лично, а к характеру вашей работы. Я сказал, если помните, что об этом мы поговорим попозже. В последнее время у вас прошло несколько довольно интересных материалов.

– Насколько мне известно, мои статьи на английском языке еще не публиковались.

– А вы знакомы с еженедельником «Нью-йоркер»? – спросил он и, заметив мою реакцию, поспешил добавить: – Нет-нет, там вашего ничего не было. Это довольно солидный и довольно толстый журнал, который читают целую неделю, когда делать нечего. Ну да ладно, дело не в этом. Как-то в нем я увидел карикатуру на писателя, которого загнала в угол группа читателей. Подпись, помнится, была такова: «Ваши книги нам понравились. Премного наслышаны про них». – И Рабиноу искренне засмеялся, карикатуру он счел явно удачной и острой.

– Видимо, кто-то рассказывал вам про мои статейки?

– Не только про них, но и кое-что еще. Дело в том, что вы можете немало навредить, копаясь в том скандале.

– Навредить? Да еще немало? Вы мне льстите, мистер Рабиноу. Я ведь не один такой, есть другие газеты и журналы, что вы скажете о них?

– Вы копаете глубоко, Катков, и намерены быть впереди всех. Со своим материалом вы можете стать запевалой, а другие вам подпоют. Российская экономика в ее нынешнем состоянии подобна карточному домику. Один толчок, одна негативная публикация могут привести к целому обвалу с весьма пагубными последствиями, чего я, собственно, никак не желаю.

– Но частые посещения казино, которым заправляет шайка гангстеров, могут привести к таким же последствиям.

– Имеете в виду Баркина и его компанию?

– Совершенно верно.

– Да, тут вы правы. Если бы мне пришлось вычислять заказчика наемных убийц, прежде всего я заподозрил бы его.

– Я тоже об этом подумал. Но вы не ответили на мой вопрос.

– Влиятельные чиновники из российского правительства считают его клуб самым подходящим местом для установления контактов с иностранными бизнесменами. Но если у меня с Баркиным есть кое-какие общие дела, это вовсе не значит, что он мне по душе, хотя человек он толковый и самолюбивый и своими руками создал эту крохотную империю. Поверьте мне, Аркадий Баркин плевать хотел на Россию.

– А чему тут удивляться? Россия ведь сама плевала на него, впрочем, как и на большинство народа. Теперь каждый живет сам по себе, вы это знаете не хуже меня. Да, коммунизм пал, а коммунистические аппаратчики моментально перекрасились в капиталистов, и если прежде они хозяйничали на государственных предприятиях ради блага партии, то теперь распродают эти предприятия и прочее госимущество как свое собственное. – Я сделал паузу, сдерживая себя, а потом добавил: – Возьмите, к примеру, нашу систему распределения…

– Ну вот еще. Не стану «брать» ее за так, вместо этого готов платить справедливую цену. Скрестите пальцы, когда теперь заключают сделки, это не сделки, а один смех. Скорей всего, частные инвесторы и будут управлять предприятиями более эффективно, но где они возьмут сырье для своих фабрик? А если товарам перекроют вдруг рынки сбыта? Я же намерен обеспечить их и тем и другим – и сырьем, и рынками сбыта. Самое нужное и главное для бесперебойного экономического развития заключается в создании интегрированной системы распределения. Если она эффективна, то способна привести к внезапному кризису и развалу экономики.

– Да-да. Помнится, ваш профсоюз водителей грузового транспорта уже несколько раз предупреждал об этом.

– Можно спорить о методах, к которым прибегли тогда водители, но по сути их предупреждение верно. У вас в стране до потребителей доходит всего лишь четверть ежегодного урожая. Остальные три четверти либо растаскиваются и теряются при транспортировке, либо гниют и портятся на складах. А в результате прибыли нет, цены взлетают на космическую высоту, инфляция достигает неимоверной величины – только за прошлый год 2500 процентов, а работяги ходят вечно под мухой. Запасы у вас в стране не скудеют только потому, что вы их не распределяете. Не производите, но и не распределяете.

– А также потому, что любой ловкач выручит от продажи своих товаров на внешнем рынке гораздо больше, чем на внутреннем.

– Нет ничего плохого в том, если, скажем, купить нефть в Одессе по доллару за баррель, а продать ее в Лондоне уже по двадцать долларов. Так совершаются все сделки на свободном рынке. Ваши предприниматели прекрасно это усвоили и, надо сказать, довольно быстро. Таким путем и сколачиваются капиталы. Господь Бог знает, что России нужна твердая валюта и она достает ее любыми путями.

– Совершенно согласен с вами, но только мы не просто достаем ее. Ведь ловкачи больше вывозят из страны, чем ввозят.

– Но только не тот ловкач, который сидит перед вами. Я, к примеру, поставляю массу всяких товаров. Я ваш союзник, а вовсе не враг, и можете сказать своим друзьям в СБФинП, что все мои деловые операции законны.

– Они все это сами выяснят, уж поверьте мне на слово.

– Зачем же попусту терять время? И вам, и мне наша страна небезразлична. А эти правоохранительные учреждения, что русские, что американские, горазды лишь давать пинка под зад инициативным людям, нимало не заботясь о последствиях. – Он с сердитым видом откинулся на спинку стула. – А лупят они ей-ей как пребольно. Выколачивают напрочь дух предпринимательства. Чтобы не загубить бизнес окончательно, приходится крутиться, мошенничать, обманывать, нужно быть гением и дьявольски удачливым. А если хотите сделать хоть что-то из ничего, надо иметь железные яйца размером с добрую дыню… – Он повернул голову – блеснула серебристая прядка в его волосах – и, посмотрев мне прямо в глаза, добавил: – Вот чего добиваются те самые ловкачи, которых вы готовы стереть с лица земли.

– Никого я не собираюсь стирать с лица земли. Однако в России теперь вовсю свирепствуют преступность и коррупция. Мы…

– Так вот оно что? – Рабиноу не дал мне договорить. – А вы думаете, здесь, в Америке, сто лет назад все, шло по-другому? Да в ту пору она была рассадником алчности, взяточничества и политической коррупции, да таких, что на этом фоне ваши крутые ребята выглядят детишками, играющими в банкиров. В стране тогда верховодили проницательные и наглые заправилы. Они подчинили себе власти и заставили их расчистить дорогу для крупнейших монополистов, для семейств Карнеги, Рокфеллеров, Морганов. Конечно, они были паханами уголовного мира. Но разве не оказали позитивное воздействие на экономику? Разве не создали демократическое общество с мощной рыночной экономикой? Спорю на что угодно, что все это дело их рук; да они и по сей день занимаются этим же. Возьмем, к примеру, Милкена. – Рабиноу сердито нахмурился и недовольно вздохнул. – Этот парень создал, что называется, совершенно новую отрасль в экономике: финансовый рынок купонов ценных бумаг, которого раньше и в помине не было, пока он в одиночку не придумал, как организовать его. Теперь на этом рынке вращаются миллиарды долларов. Миллиарды!

И что получил он в награду за все это? Те же бывшие повесы-недоумки, которые возненавидели меня за то, что я блестяще закончил в свое время Гарвард, облачили его в арестантскую робу и засадили за решетку. Если этих прытких ребятишек не попридержать, они быстренько лишат Россию возможностей развивать рыночную экономику. Учтите: эту мысль я высказываю вам первому.

Рабиноу разразился целой лекцией, а я из тех, кто не переносит длинные речи, кому непременно требуется передышка. Меня больше тронул его энтузиазм, а не аргументы, хотя они и не были лишены лихо закрученной логики.

Он подошел к окну и посмотрел вниз на огромный город.

– Подойдите-ка сюда, Катков, – попросил он по-русски, подкрепив просьбу жестом руки.

Тон его стал мягче, дружественнее, словно он захотел поделиться со мной чем-то сокровенным. Я не знал, что он говорит по-русски, и мне потребовалась секунда-другая, чтобы оправиться от удивления. Переход на родной язык в некоторой степени снял мою напряженность.

– Посмотрите туда. Видите? – Он показал на блестящую медно-красную ленту, пересекающую городской пейзаж. – Это течет Ист-Ривер. Большинство жителей только эту реку и видели. Но не я. Я видел Волгу. Какая интересная принадлежность нашей планеты. Объединяет воды нескольких морей. Понимаете, что я имею в виду?

– Да, кажется, понимаю, – ответил я, удивляясь беглости и чистоте его речи. Почти совсем без акцента.

– Вот и хорошо. Рад, что мы понимаем друг друга. – Он с удовлетворением улыбнулся, снова переходя на английский язык. – А теперь вот что меня интересует. Вы же пришли сюда не для того, чтобы выслушивать мои разглагольствования. Итак, что вам нужно?

– Правда.

– Иногда и она бывает суть дела. А правда касательно чего?

– Фамилия Воронцов вам ни о чем не говорит? – Вроде что-то припоминаю.

– И только, мистер Рабиноу? А ведь у вас с ним большие дела, и вы прекрасно осведомлены, что произошло. В его кейсе нашли документы с упоминанием и компании ИТЗ. Они ставят вас прямо в центр скандальной истории, на которую вы уговариваете меня не обращать внимания.

– Что-то не нравятся мне ваши намеки.

– Докажите, что я говорю не то.

– О Воронцове у меня сложилось представление как о приятном человеке и честном государственном служащем. Мне доставляло удовольствие вести с ним дела.

– Надеюсь, дела вполне законные?

– Совершенно верно, какие же еще.

– Никакие. Меня этот вопрос не волнует. Но он очень интересует его дочь. Она считает, его добрая репутация замарана, даже сильно.

– За это пусть благодарит таких ребят, как вы.

– Вы имеете в виду журналистов. Но должен сказать, что новости делаем вовсе не мы – мы всего лишь пишем о них.

– Мы? Катков, меня не интересуют безликие «мы». Сейчас меня интересует ваша конкретная личность. – Он сделал подобие улыбки, снова посмотрел на семейные фотографии, потом глянул на меня и угрожающе прошептал: – Как не хотелось бы мне, чтобы моя дочь оказалась в такой лодке, в какой сейчас плывет дочка Воронцова.