Текст книги "Фиаско"

Автор книги: Грег Диналло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

29

Меня вывел из дремоты острый толчок под ребра Толчок локтем, если уж быть точным. Это был локоть Скотто. Не знаю почему, но мне показалось, что она таким вот образом решила меня разбудить. Я перекатился на другой бок, глаза никак не открывались. Она лежала рядом со мной, больно тыкая меня локтем и сердито дергая за маленькое одеяльце, которое едва укрывало нас обоих.

– Катков? Давай просыпайся, просыпайся быстрее, черт бы тебя побрал.

Я тупо уставился на нее, будто никогда раньше не видел еще, ничего не соображая. Затем ритмичный перестук колес развеял туман в голове, и все события минувших двух суток мгновенно предстали передо мной единой картиной.

– Что?.. Что там такое? – отрывисто спросил я, испугавшись, не случилось ли беды с контейнером. – Что-нибудь не так?

– Пошел ты в жопу, – огрызнулась она. – Что ты перекатился сюда? Лежи, где лежал.

Я облегченно вздохнул, несмотря на ее резкий наскок.

– Я тут немного озяб и подумал, что большого вреда не будет, если мы поделим одеяльце. Вот и… залез под него.

– Привалился ко мне.

– Наверное, привалился. А что оставалось делать? Не хотели бы вы, чтобы я один им накрылся.

Я в сердцах отбросил свою половину одеяла. Тело затекло и ныло от лежания на твердом полу вагона, к тому же мне надоели ее мелочные придирки. Я потряс головой – вроде прояснилось, встал, покачиваясь, подошел к гофрированной металлической двери и откатил ее в сторону.

Тонкая полоска дневного света, прорезав темноту на горизонте, быстро расширялась. В вагон ворвался влажный воздух, был он острый и солоноватый. Я с удовольствием вдохнул полной грудью и всмотрелся в проносившийся мимо пейзаж. За буйной тропической листвой, тянущейся прямо вдоль полотна железной дороги, до самого горизонта блестел и переливался океан, сливаясь с безоблачным голубым небом. Никаких сомнений: мы попали в южные края.

Потихоньку подошла Скотто и встала рядом со мной, изобразив покаяние на лице.

– Пожалуйста, извините меня. – Ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать стук колес и свист воздуха, теребящего ее волосы. – Я из тех людей, которые встают обычно не с той ноги.

– Да ладно уж, забудем об этом.

– Конечно, я поступила как эгоистка, в первую очередь заграбастав одеяло, согласны?

– Согласен, – буркнул я, все еще притворяясь обиженным.

– Что-то вас тревожит? – быстро спросила она, поверив, что обида во мне еще не прошла.

– Да нет, все в порядке.

– Да ладно, все пройдет. Сплюньте через левое плечо.

– Может, это и не столь важно, но я почувствовал неловкость, когда вы во сне, в самый разгар оргазма, стали постанывать: «Марта! О, Марта!» Совсем не так, как…

– Это вам приснилось, Катков. Все это вы во сне видели, – возразила она и похотливо хихикнула.

Мы стояли в проеме открытой двери, любуясь океанским побережьем, а в это время поезд выгнулся крутой дугой, стал виден весь состав, и тут-то мы разглядели впереди наш объект – контейнер № 95824. Вряд ли кто-нибудь еще следил за ним. Несколько раз за ночь я слышал рокот вертолета, но теперь мы отъехали от Атланты более чем на триста миль, и никакого вертолета в небе не было и в помине.

Усевшись на полу, мы стали разбираться с бутербродами, консервированной едой и водой в пластиковых бутылках, которые Скотто успела сунуть в туристскую сумку вместе с одеялом и кое-какой одеждой. Затем вынула пистолет из кобуры, вытащила обойму, проверила, не остался ли патрон в патроннике, и начала умело и споро его разбирать. Делала она это не ради порядка, а для того, чтобы он не отказал, когда его снова пустят в ход. И вскоре на расстеленном одеяле уже лежали, матово поблескивая, как когда-то блестели, разложенные на скатерти ордена и медали Воронцова, разобранные детали оружия, а рядом с ними – коробка с патронами и принадлежности для чистки; они тоже находились в бездонной туристской сумке Скотто.

Я вспомнил, как она мастерски водит машину, и подумал, почему ей так нравится ходить по краю опасности, а не жить в уютном домике с семьей где-нибудь в окрестностях большого города.

– Расскажете мне немного о себе, Скотто?

– Постараюсь, насколько это возможно.

– Почему вы пошли в полицию?

– На этот вопрос легко ответить. В колледже я встречалась с одним парнем, который хорошо разбирался в криминалистике. А эта наука в его изложении оказалась поинтереснее истории европейских стран. Он был прямо как настоящий сотрудник ФБР. Ну я и загорелась.

– Вы рассказали, как стали полицейской. А я спросил, почему…

– Потому что эта служба не только увлекательна. Она придавала мне чувство уверенности в своих силах и… – Тут она вставила в ствол пистолета шомпол со щеткой, посмотрела на меня и хихикнула, словно школьница. – А еще я привыкла играть с оружием. Последним моим учителем, и, пожалуй, самым толковым, был мой дядя Анджело.

– Это тот, который учил вас играть в кости?

– Тот самый.

– И вы пошли по его стопам?

Она так и прыснула со смеху и лишь мотнула головой – дескать, нет.

– Если бы пошла, сидела бы уже за решеткой.

– Так он, выходит, сидит в тюряге?

– Сидел. Я же, вроде, говорила, что он был связан с уголовниками. Его посадили за торговлю наркотиками в своей харчевне в Бенсонхерсте. – Она ловко вставила в ствол затвор и защелкнула его в нужном положении. – Он там готовил пиццу по-сицилийски лучше всех в городке. Но, к сожалению, не подсуетился, когда надо было вносить залог за освобождение.

– Ну и что из этого? Так вы пошли служить в правоохранительные органы, чтобы доказать, что не все итальянцы гангстеры?

– Да нет же. Вовсе не по идейным соображениям. – Она рассказывала, а пальцы ее ловко заталкивали пули в обойму. – Малый он был замечательный, любил пошутить, посмеяться. Ласковый с нами, детьми. Да вообще все ребята моего детства были такими же, как и он, хотя у большинства из них характер был довольно прескверный, они… не знаю, как и сказать… как бы раздваивались: играли с детьми, ласкали и обнимали их, а в следующую минуту брали пистолет и шли выколачивать из хозяина лавочки дань за покровительство.

– В Москве скорых на расправу рэкетиров теперь тоже полным-полно.

– Знаю. Многие мои подружки повыходили замуж за этих парней. Они сидели по домам, убирали, варили обед и рожали детей – из них вышли отличные хозяйки, и они до сих пор врут друг другу, рассказывая небылицы, откуда достают деньги.

– И вы, стало быть, решили пойти в полицию, чтобы держать в страхе таких раздваивающихся?

– В общем, да. И знаете, поначалу у меня получалось. А потом вышла замуж за славного, порядочного парня, который только и мечтал о маленьком домике в окрестностях, с женой, детьми и собакой. – Она вставила обойму в рукоятку, вложила пистолет в кобуру, а кобуру прикрепила к ремню. – И все мои стремления пошли прахом и крепко приложили меня по заднице.

Громкие гудки тепловоза помешали мне задать следующий вопрос. За гудками последовали удары колокола – поезд громыхал на переезде в окрестностях какого-то города. Мимо промелькнула чудная сонная станция с названием «ПОРТ-СЕНТ-ЛЮСИЯ».

– Флорида, – бодро оповестила Скотто. – Мы едем по Флориде, Катков. Тут живет моя тетушка Адель.

– Это супруга Анджело?

– Нет, жена другого дядюшки. Дяди Хэнка. Он был профессиональным игроком в гольф.

– Так, стало быть, у вас еще один дядя – профессионал в гольфе?

– Да, – раздраженно подтвердила она. – Не всем же быть гангстерами. Когда я была маленькой, он содержал поле для игры в гольф. Был в числе первых владельцев таких полей, шел впереди своего времени.

– И моего времени тоже. Люди стараются попасть маленьким мячиком в лунку с расстояния полкилометра. Я, к примеру, так не сумею.

– Да и я тоже. У этих игроков только и разговоров было насчет клюшек, неверных ударов или промахов и попаданий. Не разбираюсь я в этих чертовых терминах.

– Мне кажется, эту игру придумали для импотентов.

Скотто рассмеялась, а потом заметила:

– Этого я не знаю, зато знаю, где мы едем сейчас… Места эти мне знакомы. О, да это Майами!

– Майами?

– Подлинная столица Америки наличных денег. Отсюда они расползаются по всей денежной системе страны и сюда же стекаются. Отсюда наличку можно перевести по телеграфу в любую точку мира или же переслать сюда. Здесь обретаются свыше сотни иностранных банков с филиалами и отделениями по всей Южной Флориде. Некоторые функционируют законно, другие – подпольно, а третьи прикидываются ничего не знающими и не сведущими. В последнее время мы их здорово поприжали.

– Знаю, что вы не преминете поправить меня, если я ошибусь, но у меня сложилось такое впечатление, будто ваша банковская система поставлена в довольно жесткие рамки.

– Вот здесь вы попали точно в яблочко. На суммы до десяти тысяч закрывают глаза. А что свыше нее подлежит сообщению в управление внутренних доходов и налогов.

– Стало быть, там держат под контролем практически каждую операцию, а вам не нужно и голову ломать.

– Вот-вот. В самую точку.

– Но два миллиарда долларов? Их отмывать придется целую вечность, разве не так?

– Зависит от способов отмывания. В электронной стиральной машине их можно отмыть за пару секунд.

– То есть как это?

– А телеграфными переводами. Ежедневно туда-сюда через иностранные банки переводятся триллионы баксов. Триллионы, не миллиарды даже, усекли, Катков? И при этом каждый занюханный цент проходит через огромное компьютерное устройство в Манхэттене, которое называется УЦСМП.

– Это, как я понимаю, сокращение…

– Верно. Сокращенное название Учетного центра системы межбанковских платежей. У них там всяких электронных штучек-дрючек побольше, чем в ЦРУ и КГБ, вместе взятых: разные коды, шифры, периферийные системы, защитные системы и свыше сотни прямых телефонных линий связи с сотрудничающими банками. Из каждых шести долларов, находящихся в обороте в нашей экономике, по меньшей мере пять прокручиваются через этот центр, не говоря уже о восьмидесяти процентах всемирных платежей, а при регистрации их приходится платить всего восемнадцать центов за операцию.

– И наличку тоже переводят по телеграфу?

Скотто лишь снисходительно улыбнулась:

– Еще как и несмотря на сумму.

– Иначе говоря, в принципе, есть возможность перевести телеграфом все два миллиарда долларов в любую точку мира всего за восемнадцать центов?

– Только прежде всего нужно зарегистрировать перевод в системе межбанковских платежей.

– Значит, несмотря на все предусмотренные процедуры регистрации, как я понимаю, пока еще нельзя отличить грязные деньги от чистых?

– По одному только факту телеграфного перевода таких возможностей нет. Банкиры, они как-то определяют. К сожалению, те учреждения, которые на это способны, меньше всех в этом заинтересованы.

– Потому что они имеют от этого навар?

– Не только навар, но буквально жиреют и наживаются на этом деле. За перевод берут от семи до десяти процентов.

Мы проехали еще четыре часа, температура и влажность воздуха с каждым часом повышались, чаще встречались и станции: Палм-Бич, Бока-Ратон, Помпано, Форт-Лодердейл. Далеко за полдень наконец-то показалась вереница высотных отелей, стоящих у самой кромки залива Бискен-Бей. Их разноцветные фасады купались в теплых лучах заходящего солнца и казались обсыпанными сахарной пудрой. Длинные узкие мосты, которые Скотто назвала пешеходными мостками, соединяли узкую полоску песчаных островков с материком.

Поезд стал замедлять ход, потом нырнул в короткий туннель и вынырнул на конечной сортировочной станции в северо-восточной части Майами. Все пути были забиты длинными товарными и пассажирскими составами. Маневровые тепловозы-тягачи выискивали нужные вагоны и платформы. Между ними ловко шныряли сцепщики и смазчики, проверяя колесные пары, буксы и сцепку.

Мы со Скотто собрали своп пожитки и приготовились прыгать из вагона, когда поезд остановится, но он, похоже, и не собирался сбавлять ход. Вместо того чтобы проскочить ряд стрелок и встать где-нибудь на запасный путь или податься в тупик, он как ехал, так и продолжал ехать вперед и вперед, переходя с одного пути на другой. Мы обменялись настороженными взглядами, понимая, что нечего ждать его остановки, – как мы и опасались, поезд заехал на станцию с одного конца, а выскочит с другого.

– Куда, черт бы его побрал, он несется? – проворчала Скотто, в ее голосе одновременно чувствовались и усталость, и раздражение.

– Может, где-то есть другая товарная станция?

– Ага, дожидайся другой, как же, – выпалила она и со злостью поддала ногой свою туристскую сумку.

Наш длинный товарняк двигался по кварталам города, напоминавшим мне район восточного Балтимора, пересекая под мостами и туннелями другие магистральные, местные, маневровые и сортировочные пути – все вместе они представляли гигантский железнодорожный узел. Когда наш состав внезапно круто повернул на восток к короткой дамбе, косо пересекающей водное пространство, впереди выросли причудливые футуристические небоскребы.

Вдалеке над спокойной гладью залива нависали громады пассажирских морских вокзалов, товарных складов и причалов, и все это покоилось на необъятном рукотворном острове. Огромный щит оповещал: «ПОРТ МАЙАМИ. ОСТРОВ ДОДЖ. ВОКЗАЛЫ».

Надпалубные сооружения пассажирских лайнеров и погрузочные краны океанских грузовых судов не оставляли ни малейшего сомнения в том, что деньги из контейнера никак не попадут в банковскую систему Майами и не будут отмываться электронным способом, как предполагала Скотто. Контейнер спокойненько перегрузят на одно из этих грузовых судов, и он поплывет неведомо куда, в неизвестный нам порт, где их станут отмывать и отскребывать просто-напросто руками.

30

Словно выдохшийся марафонец, наш длинный состав, ухая, шипя и громыхая, все же пришел к финишной черте где-то в середине огромной товарной станции.

Солнце уже скрылось за высокими домами, когда мы, подхватив немудреные вещички, распростились наконец-то с душным товарным вагоном. В этот весенний вечер здесь было жарче, чем в самое летнее московское пекло… Город лениво раскинулся под малиновым закатом неба, отдаленно слышались гудки и скрежет поездов, виднелись очертания портальных подъемных кранов, расставивших свои немыслимые ноги вдоль цепочки железнодорожных вагонов.

Мы пошли узеньким коридором между сотнями контейнеров, сгруженных на пристани, потом повернули куда-то и оказались возле огромного океанского контейнеровоза, пришвартовавшегося к самой кромке пирса. В отдалении в сгущающихся сумерках мелькали белые рубашки таможенников. Вооруженные и настороженные, они стерегли входы и выходы на пристани и стояли по всему периметру этой секции морского грузового порта. На высоком ограждении через определенные промежутки развешаны были предупреждения: «ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА. ПОСТОРОННИМ ПРОХОД ВОСПРЕЩЕН».

– Тут ментов видимо-невидимо, – шепнула Скот-то. – Вот попали.

– Думаете, таможенники или чиновники из управления по экономическим вопросам допустят нас до нашего контейнера?

– Как же, допустят. Прежде чем мы что-то сделаем, они тут такое развернут…

– Эй! Эй, стоять на месте!

Мы замерли, повернулись и увидели таможенника, который направил на нас луч карманного фонарика и уже нацелил свой пистолет. Я думал, что Скотто тряхнет документами, но вместо этого она подняла руки вверх и тихо сказала:

– Прикуси язык и делай все, как я велю.

Таможенник поставил нас лицом к ближайшему контейнеру, приказал прижать ладони к его гофрированной стенке и широко расставить ноги, затем сунул в карман фонарик, вынул портативное радио и вызвал подмогу.

Я не успел опомниться и все думал, что же предпримет Скотто, а со стороны пирса на большой скорости к нам уже мчалась автомашина с включенными фарами. И вот рядом со скрипом затормозил серенький микроавтобус, из него выскочили еще трое таможенников, один в чине сержанта, и быстро обыскали нас. Отобрали пистолет у Скотто и передали сержанту с многозначительной ухмылкой.

– У меня есть удостоверение личности и разрешение на его ношение, сержант, – сказала Скотто напряженным шепотом. – Оно в правом кармане куртки.

Сержант осветил фонариком лицо Скотто, затем достал и осторожно развернул ее удостоверение. В свете фонарика блеснул жетон.

– А-а, так вы, оказывается, из министерства финансов?

Скотто слегка кивнула.

– Да, но я не намерена афишировать свою принадлежность к этому ведомству. Понимаете?

– Слушаю вас, – ответил сержант с вызовом в голосе.

– Мы участвуем в операции по пресечению отмывания денег. На тот случай, если те, кто намерен отмывать их, следят сейчас, сделайте вид, что вы изловили тут морячка с какой-то портовой шлюхой. Договорились?

– Сомнительно. Не клюнут они на эту уловку. Место охраняется так, что тут и муха не пролетит.

– В следующий раз мы не забудем постучаться. Я предпочла бы большую безопасность, чем пустой разговор.

Сержант слегка покраснел и дал знак своим ребятам. Те подскочили и, бесцеремонно надев на нас наручники, затолкали в автобус. Здание таможенной службы находилось в дальнем конце грузового порта. Когда нас ввели туда и сняли наручники, мы оказались в тесной комнатушке, обставленной такой обшарпанной мебелью, что по сравнению с ней обстановка офиса СБФинП выглядела антикварной. Табличка на двери гласила: «НАЧАЛЬНИК СМЕНЫ».

Старший таможенный инспектор был круглолицым мужчиной средних лет, с капитанскими нашивками на погонах, с торчащими, как у кота, усами под широким носом. Пожалуй, они были еще жестче, чем волосы на голове. Звали его, согласно надписи на табличке, мистер Агюилер. Он по-петушиному откинулся на спинку стула и смотрел на нас с каким-то озадаченным видом.

– Правильно ли я понимаю, – сказал он, тщательно рассматривая наши документы, что вот этот тип – русский журналист и вы работаете вместе с ним.

– Слишком долго рассказывать, – стала объяснять Скотто. – Он предоставил нам некоторые ключевые сведения, а мы решили отплатить добром за добро…

– Так журналист, говорите? – перебил ее Агюилер, совершенно сбитый с толку. – Журналист предоставил нам важные сведения?

– Именно так. Мы о них не знали.

– Она имеет в виду, что мы работаем вместе, бок о бок.

– Я имею в виду, что вы к нам примазались, – поправила меня Скотто. – А это, как говорится, две большие разницы.

– А вот мне это вообще без разницы, – сердито выпалил Агюилер. – Не желаю иметь никаких дел с журналистами.

Тут уж я не мог смолчать и поинтересовался:

– У вас с ними случались какие-то проблемы, инспектор?

– Да не проблемы, а рубцы на теле остаются. Каждый раз, когда я разговариваю с вашей братией, меня как кипятком ошпаривают. Все вы горазды врать, и ложь называете правдой, разбавляете вранье правдой, а сами чуть что – и в бега.

– Но только не я. Предпочитаю удирать на самолете.

Скотто лишь кратко кивнула, подтверждая мои слова. Затем вернулась к делу и кратко проинформировала Агюилера о перипетиях с контейнером № 95824.

– Два миллиарда! И все наличными! – Глаза его засверкали, как светильники на станциях московского метро. – Вот это улов! Да мы с радостью все перепроверим, задержим, вообще сделаем все, что пожелаете.

– Весьма признательна за предложение, инспектор, но не могу подставлять вас в этой жестокой игре, – кротко ответила она. – Мне нельзя ошибаться. Вам это дело славы не прибавит, мы же больше всего хотим предотвратить утечку информации. А вот что мне и впрямь позарез нужно, так это точные сведения, куда данный контейнер направляется. В Швейцарию? Или в Лихтенштейн? На Каймановы острова? В Панаму? А может, к какому-нибудь вашему приятелю из ближайшей прачечной?

Агюилер снова откинулся на спинку стула. Я кожей почувствовал, что он решил подшутить над ней, и ломал голову, как ее предупредить. Но он передумал шутить, согласно кивнул и с какой-то злостью в голосе прошептал:

– В Гавану.

– Да туда же не плавают, – быстро среагировала Скотто.

– Конечно же, не плавают. Но каждый контейнер из этой запретной зоны причала будет отправлен в Га-ва-ну.

– Но ведь наши корабли на Кубу не ходят, – возразила Скотто, совсем сбитая с толку. – Я же сама слышала на днях, что эмбарго еще продлили. Так что гайки в торговле с ней еще сильнее закручиваются, а вовсе не ослабляются.

Агюилер снисходительно уточнил:

– По сути дела, так оно и есть. Однако те, кто эти гайки закручивает, любезно прислали мне копию своей последней директивы, предписывая предпринять особые меры и сохранить в тайне отгрузку именно этого сухогруза.

– А что секретное грузят-то? – быстро спросила Скотто, еще не остыв от возбуждения.

Агюилер встал, принес толстую папку, присел на краешек своего рабочего стола, ловким взмахом руки вытряхнул из папки компьютерные распечатки и стал перечислять:

– Туалетные столики, приставные стульчики, зеркала, трельяжи, кровати, всякие декоративные украшения и безделушки, постельное белье, драпировки и шторы, ковры, столовая и чайная посуда, письменные столы, настольные лампы, телевизоры – тысячи и тысячи всяких домашних хреновин.

– Боже мой, – отозвалась Скотто, сокрушенно мотнув головой. Инспектор Агюилер лишь улыбнулся в усы. А я представил себя в «мерседесе» Баркина в то памятное утро и вспомнил его замечание насчет кубинской экономики и намерения Кастро развивать туризм на острове.

– А мне думается, все это обстановка для гостиниц или для чего-то вроде этого. Разве не похоже?

– Похоже, конечно, дымок тут есть, но сигар пока не видно, – съязвил Агюилер, доставая еще одну стопку бумаг из своей папки. – Грузятся также контейнеры, под крышу набитые игральными автоматами, столиками для игры в карты и рулетку, колодами карт, игральными костяшками и фишками. Продолжать дальше, а?

Скотто подняла руки вверх в знак того, что сдается, и, присвистнув, спросила:

– Куба снова возвращается к шорному бизнесу?

Агюилер кивнул и сердито насупился.

– И кто же получатель всего этого груза?

– Некая компания «Туристика интернасиональ».

– Никогда о такой не слышала.

– Я тоже не слышал. Но за последние пару лет на Кубу уже отплыли десятки судов с самыми разными грузами. И все документы на отправку надлежащим образом оформлены, подписаны и заверены печатью правительства США.

Скотто насторожилась, я поймал ее быстрый взгляд.

– Сдается мне, во всем этом деле замешан ваш приятель Рабиноу.

– Какое совпадение – эта мысль тоже пришла мне в голову.

– А вы никогда не сталкивались с этой фамилией? – Скотто произнесла ее Агюилеру по буквам.

– Так Рабиноу, говорите? – переспросил он и мотнул головой – дескать, нет.

– А фамилия Рабинович тоже вам ни о чем не говорит?

– Одного малого из крановщиков вроде так зовут. Хотя нет, нет, вроде не Рабинович, а Лейбович. Не знаю, что-то похожее.

– Если этот малый работает крановщиком, то кранами наш Рабинович не занимается. А случайно не знаете, когда это судно отплывает?

– Конечно, знаю. Стало оно на якорь сегодня утром, – начал перечислять Агюилер, – привезло грузы, их нужно разгрузить, потом новые загрузить – словом, пройдет немало времени.

– Сколько? – настаивала Скотто.

Агюилер подошел к компьютеру.

– Ну-ка поглядим, что тут… Так, порт приписки Галифакс…

– Галифакс? – переспросила Скотто. – Стало быть, судно зарегистрировано в Канаде?

Агюилер согласно кивнул.

Скотто перевела на меня удивленные глаза. Это было уже кое-что.

– Ну, Катков?

– Канада имеет дипломатические отношения как с США, так и с Кубой.

– Это вы верно подметили. Кто же, по вашим данным, отправитель контейнера ИЯ 95824, а, инспектор?

Агюилер вынул очередной лист из папки и повел пальцем по строчкам.

– Вот он, отправитель – компания «Коппелия пейпер продактс, лимитед».

Как авгуры, мы со Скотто обменялись понимающими взглядами.

– Ладно. Так все-таки когда отплывает это судно со столь невинным грузом?

Агюилер снова обратился к компьютеру.

– Так. Отплывает… отплывает… в понедельник… в восемнадцать часов тридцать минут.

– Значит, через четыре дня, – облегченно вздохнула Скотто. – Стало быть, у нас есть время помыться, почиститься, перевести дух и собраться с новыми силами.

– Может, я чем-нибудь могу быть полезен? – поинтересовался Агюилер.

– Нам ничего не нужно, решительно ничего. Пожалуйста, ничего не предпринимайте. Договорились?

– Договорились, – ответил он с видимым облегчением.

– Мне только нужно воспользоваться вашим телефоном.

Агюилер проводил нас в пустую комнату и вышел. Скотто быстренько набрала нужный номер.

– Алло. Это Скотто. А он здесь?

Она прижала было трубку к уху, но вдруг отдернула ее. Я услышал, как Банзер честил ее почем зря. Выплеснув сполна свое возмущение, он перешел на дробь вопросов.

– Майами… Сухогруз… Гавана… – только и лепетала она в ответ.

Как я и ожидал, последнее слово окончательно доконало его. Еще прослушав Скотто, он предложил воспользоваться данными СБФинП, чтобы установить, кто владеет компанией «Туристика интернасионалъ», а потом снова принялся честить нас.

Спустя час свершилось невероятное – мы уже расположились в соседних номерах гостиницы «Бест Вестерн». Это вычурное создание невменяемой фантазии какого-то архитектора находилось в гидропарке, у самого подножия пешеходного перехода в морской вокзал.

И вот я стою под горячим душем в заполненной паром ванной, за которую иные москвичи, не задумываясь, и жизнь свою положили бы. Видимо, расположена она прямо за стенкой ванной, где сейчас моется Скотто, потому что я услышал, как она туда вошла. Я внезапно отчетливо услышал ее последнее предупреждение: «Это вам приснилось, Катков. Все это вы во сне видели». Да Бог с ней, может, ей и неведомо, но здесь, за тонкой перегородкой, стоим мы напротив друг друга совершенно голые, я думаю о том, запретном.

В мечтах моих разделяющая нас стена вдруг исчезла, и мы очутились с ней лицом к лицу; с волос ее струится вода, обтекая смуглое тело сицилийки, блестящее, словно влажный янтарь. Она протягивает мне кусок мыла и, забыв обо всем, гордо вскидывает голову. Я будто наяву вижу, как ложится мыльная пена на ее крепкие груди, но тут мыло вдруг выскальзывает из моей руки и куда-то падает. Я отодвигаю в сторону стеклянную дверь и ищу его. Ванная вся заполнена паром. Куска мыла нигде не видно, но теперь, к моему явному смятению, исчезла куда-то и специальный агент Скотто.

…Только я закончил бритье, она тут как тут – постучала в дверь в перегородке между нашими номерами.

– Катков? Эй, Катков, открывай!

Я быстренько натянул брюки и впустил ее. Она пришла босая, в белых джинсах и белой накрахмаленной хлопчатобумажной рубахе, с полотенцем на голове. Мокрые нерасчесанные волосы обрамляли ее свежее лицо.

– У вас в номере работает телевизор? – спросила она как ни в чем не бывало.

– Заходите, пожалуйста. После того как мы столько тряслись в том вагоне, мне захотелось побыть в тишине.

– Причина уважительная, только сейчас идет передача, которую вам, может, захочется посмотреть.

Она неторопливо прошла по комнате, взяла сенсорный переключатель программ и включила телевизор. На экране засветилась реклама батареек для карманных фонариков – розовый механический кролик попал в перестрелку бандитов с полицией. Московская реклама выбрала бы в этом случае какую-нибудь старушку на углу улицы с пакетом батареек в одной руке и с банкой майонеза – в другой, а тут был кролик – он все бежал и стрелял. Потом появился диктор и мрачным голосом сообщил о том, что российский президент Борис Ельцин снова угрожает ввести в стране режим чрезвычайного правления. Пока я пытался осмыслить его слова, на экране появилась какая-то красивая женщина. Тепло одетая, она стояла на Красной площади перед собором Василия Блаженного с его ярко освещенными луковичными куполами и говорила:

«Гневно осудив бездеятельность недавно избранной Думы, президент Ельцин заявил, что он будет управлять страной путем издания указов и что широкомасштабная приватизация земли и промышленности по-прежнему является первоочередной задачей его внутренней политики.

Хотя некоторые наблюдатели считают, что Россия снова находится на краю хаоса, другие приводят в качестве доказательства устойчивого положения страны ее программу приватизации. Девяносто восемь процентов ваучеров выдано гражданам России для бесплатного приобретения выставленного на продажу государственного имущества, такого, как, например, ГУМ – огромный универсальный магазин в Москве, ЗИЛ – автомобильный гигант, Волгоградский тракторный завод и другие предприятия. Многие граждане, видимо, уже вложили в проведение реформ Ельцина значительные финансовые средства, что делает эти реформы необратимыми. Но осведомленные экономисты настаивают на том, что частные капиталовложения должны играть ключевую роль в упрочении демократии».

– И что вы думаете насчет всего этого? – спросила Скотто, как только корреспондентка исчезла с экрана.

– Для России это может обернуться настоящим бедствием.

– Почему? Вы считаете, что коммунисты смогут вернуться к власти?

– А они ее и не выпускали из рук.

– Извините, я что-то не понимаю.

– Вы, Скотто, упрощаете очень сложные проблемы. Судите сами. Ельцин был коммунистом, убежденным и высокопоставленным. Да не один он – все нынешние реформаторы были такими. Многие вступали в партию не по убеждениям, а в силу своих честолюбивых замыслов, исходя из того, что партия либо допускала людей до власти, либо придерживала их, либо вообще отстраняла. В условиях свободного рынка эта ее функция отпала, и коммунисты сразу же заделались капиталистами. Разве что за исключением Жириновского.

– Никогда о нем не слышала.

– И хорошо, что не слышали. Надеюсь, что и не услышите. Он у нас националистический психопат, расист, дожидающийся своей очереди, но не среди идеологов, а в ряду домогающихся власти… Вы помните, что произошло в Польше?

– Там провалили на выборах сторонников Валенсы. Я мрачно кивнул:

– Поверьте мне, приверженцы жесткого политического курса со своей линии никогда не свернут.

– Да, но ведь будут и следующие выборы. И рано или поздно им дадут пинка под зад и отстранят от власти.

– Может быть. Однако все это не имеет никакого отношения к качеству жизни в России, которое не просто находится на невообразимо низком уровне, но и с каждым днем все ухудшается. Безработица, инфляция, бездомные, голодные. Я уже не говорю о возрождении махрового антисемитизма.

– Это напоминает Германию 30-х годов.

– Удачное сравнение.

– Стало быть, опасность в том, что люди свяжут свою судьбу с любым политиком, который сумеет убедить, что при нем они заживут лучшей жизнью.

– Ситуация еще хуже, чем вы представляете. Опасность еще в другом: люди помнят, что при Брежневе дела шли лучше – они сами тому свидетели, – и приходят к выводу, что материальное благополучие дороже всяких свобод.

– Да бросьте вы. Разве при Брежневе вы бы приехали сюда и сидели здесь, как сейчас сидите?