Текст книги "Псы войны: пробуждение Ареса"

Автор книги: Грег Бир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Я уже слышал о Фламмарионе – это французский астроном, живший несколько столетий назад. Его именем зовутся кратеры на Луне и на Марсе. На Красной планете много мест, названных в честь мертвых ученых. Но я не имею ни малейшего понятия, кто такой его однофамилец, чем он насолил моей маскианской подруге и что он наговорил о нас.

Еще несколько шагов в молчании. Потом Тил продолжает рассказ:

– В лихое время сбежала я из лагеря. Много бед на меня обр’шилось. Элли Пекуа моего н’реченного украла… И форы… они женщину для третьего поколения торг’вали, а Айдел Гаргарел на меня ук’зал.

– В смысле – для третьего поколения? Они хотели, чтобы ты родила им детей?

Я никогда не слышал о форах, но похоже, это еще один клан марсианских поселенцев. Колонисты, покупающие себе женщин. Милейшие, наверное, люди.

Тусклый свет отдаленных звезд-лампочек падает на лицо девушки, и в их голубоватом мерцании она кажется растерянной, замкнутой и очень несчастной. Я охотно придушил бы Айдела Гаргарела и Элли-как-ее-там за все страдания, которые они причинили Тил.

– И тогда я багги украла и в п’стыню уехала. Тех, кто машины крадет, у нас не пр’щают. Ср’зу казнь смертная. Не одним вам на Марсе тяжко пр’ходится. Так вот: не я пр’шла вас спасать. Вы меня спасать станете.

Будущее не наших отцов

Я сижу в кресле с подставкой для ног, наблюдаю, как снаружи занимается серый рассвет, и нервно барабаню пальцами по коленям. Нащупываю в кармане платиновую монету. Встаю пописать и на обратном пути заглядываю в кухню. Холодильник ломится от продуктов, но, похоже, все протухли. Пожалуй, не рискну их есть. Надо было купить впрок свежих овощей, но я об этом как-то не подумал. Разучился планировать наперед.

За пределами своей раковины я просто ходячий призрак.

Наливаю стакан воды из-под крана. «П’ра бы встать да наружу п’йти», – раздается у меня в голове голос Тил.

Мне действительно не мешало бы прошвырнуться по городу, поправить свой сбитый компас. Насладиться вновь обретенной свободой. Погулять – с друзьями либо в одиночку. Только вот не хочется ни капельки. На меня обрушилось море информации, и я не знаю, как быть с этими тайнами. Нельзя делиться ими ни с кем – слишком опасно. Я помню совет Джо остерегаться СНЗВ. Может, мне не следовало даже появляться здесь.

Днем, когда солнечный свет отражается от серо-голубых стен квартиры, я тону в неразберихе мыслей, захлебываюсь жалостью к себе, но после заката сгущается непроглядная тьма и становится еще хуже. Меня терзают воспоминания – сбивчивые, бессвязные, одно дерьмовей другого.

С тех пор, как я завладел монетой, произошла целая куча событий – удивительных, и радостных, и ужасных, но история Тил все не отпускает меня, я снова и снова возвращаюсь мыслями именно к ней – юной девушке, бегущей от несправедливости. Девушке, которую мы не смогли спасти ни от этого древнего и таинственного места, восточной штольни, ни от жестоких соплеменников, творящих порой такую хрень, что их предшественники-идеалисты в гробу вертятся.

Иногда я поражаюсь, сколько же в нас, людях, дерьма.

Космодесантников должны интересовать только сражения, вмешиваться в другие дела нам запрещено. Нельзя вкладывать деньги в войну и во все, что с ней связано. Нельзя вылезать из раковины. Я вернулся на Землю всего двое суток назад, ночью поспал урывками, а день провожу в полном одиночестве – сижу у окна, обмотанный влажными полотенцами, и жду, когда остатки космолина покинут мой организм вместе с потом. Глазею на торговые корабли, грузовики и снующие туда-сюда прогулочные катера. Наблюдаю, как бьется пульс экономики, подгоняемый изобретениями гуру. Смотрю на весь этот необъятный, шумный, звезданутый мир…

И слушаю отзвуки голоса Тил. Мне вспоминается ее акцент, и как забавно она порой строила фразы. Ее слова, сказанные незадолго до того, как она окончательно предала свой народ и открыла нам, кучке заплутавших космодесантников, дверь в марсианскую сокровищницу.

«Вы меня спасать станете».

Плевать на все: на войну за Марс и на наше возможное поражение. Я слышу голос Тил и верю, что она жива, и когда-нибудь я увижу ее снова. Я отказываюсь верить в обратное. И пусть сейчас у меня не больше сил долететь до Марса, чем у кружащих за окном чаек, я знаю, что вернусь и найду ее.

Значит, еще один бросок на Красную планету. Хоть я и клялся, что ноги моей больше не будет на Марсе. Хоть Джо и начнет меня отговаривать.

Но я дал еще одну клятву – пообещал Тил, что передам платиновую монету.

Просто пока я не знаю, кому.

Хобо и штольня

Я задаюсь вопросом, откуда в пещере берется воздух. Ответ скрывается в паре сотен метров от нас, в уходящем вниз туннеле с многочисленными ответвлениями. Большинство боковых проходов темные, лампочки-звезды не освещают их. Туда мы не идем.

Тил почти переходит на бег, и я с трудом поспеваю за ней. Она ловко отталкивается от пола и потолка, пользуясь тем, что притяжение Марса меньше земного. Я понятия не имею, как маскианцы воспитывают дочерей, но судя по всему, девочки тренируются похлеще древних спартанцев. Может, важные шишки из Зеленого лагеря мечтают вырастить из них олимпийских гимнасток. Тил явно могла бы претендовать на медаль.

Мне искренне жаль Тил, и одновременно я заинтригован ее историей: не то трагедия юной девушки, сражающейся с патриархальным обществом, не то история о борьбе с лицемерием и ханжеством – вроде той, что описана в «Алой букве»[12]12
  «Алая буква» (англ. The Scarlet Letter) (1983) – роман американского писателя Натаниеля Хоторна, описывающий противостояние пуританского общества и изгнанной из него молодой женщины.


[Закрыть]. Хрен разберешься.

Тил резко тормозит возле края шахты. Я едва не врезаюсь в нее. Маскианка предостерегающе вскидывает руки и одаривает меня раздраженным взглядом. Я что, настолько неуклюжий?

Внизу, за каменистым обрывом – необъятная черная тьма, из которой поднимаются клубы горячего пара. Свежие. Влажные. Наэлектризованные. Эхо доносит хлюпанье лопающихся внизу пузырей. Прежде я не видел на Марсе ничего подобного. В первый раз я чувствую – чую – живую планету, а не запыленную скорлупу окаменевшего яйца.

Тил отходит от края шахты на пару шагов.

– Это место Чертовой норой пр’звали. Но я не знала, что так близко оно.

– Горячее подземное озеро. Чистое. Свежее. И серой не пахнет.

– Была в нем сера. Отец г’ворил – д’рной воздух, нельзя без маски социальной. Селитра и посейчас осталась.

Тил показывает на сетку из белых кристаллов, покрывающих черные каменные своды.

– Первая к’манда задохнулась. Д’рной воздух заполз к ним в к’стюмы. Вторая к’манда надела к’стюмы получше и в озеро оксифор засыпала. Буру и поташ с р’внинных ферм привезли. Окисленную пыль и отходы руды вниз скин’ли. Оксифор все в жизнь, в еду превр’щает. В воздух.

Оксифор… Зеленая пыль?

– Третья к’манда еще больше гаражей выр’ла и принтеры принесла. М’шины и взрывчатку себе сдел’ли, еще глубже заб’рались. Чересчур глуб’ко – но лишь п’том это пон’ли. Пробили каменный барьер, и хобо на своб’ду вырвался. Ж’вой. Быстротечный. Все под воду ушло. Тебе знак’мо слово «хобо», мастер-сержант Венн?

– Знакомо. Но думаю, вы вкладываете в него какой-то другой смысл.

– Гесперийская эра[13]13
  Гесперийская эра – этап геологического развития Марса (3,5 млрд лет назад), когда планета имела постоянную гидросферу.


[Закрыть]. Проходил геологию в шк’ле?

Я понимаю ее с полуслова.

– Солдат должен как следует изучить поле боя.

– Хобо раньше по-др’гому г’ворилось. Ххобо. Это озеро п’дземное, древнее. Или река, что внизу по к’мням и по жерлам вулк’на плещется. Ищет путь – б’жать вольно и на п’верхность пр’биться. А как наверх выбьется, з’мерзает. В’сыхает. Исп’ряется. Но внизу глуб’ко по-прежнему т’чет-плещется. Сколько пл’тин не строй, хобо пробьет их, затопит все. Так много воды нам без надобности, мы с мягких земель п’лучаем доста’чно. Рудокопы п’тались воду откачать и р’боту продолжить. Ок’залось, труды н’прасные.

Отец из пятой к’манды был. П’следний ух’дил. П’ставил датчики – чтобы узнать, когда вода сп’дет и хобо в др’гую сторону течь станет. Х’тели вернуться п’отом и дальше иск’паемые добывать: железо, никель, платину, иридий, алюминий. Б’льшие залежи. Воды, конечно, чрезмерно, для марсиан даже. Имей мы все это, больше г’родов построили бы. Много больше. Хотели рожать больше детей, зазвать больше п’реселенцев. Ни то ни др’гое не сбылось со временем.

– Потому что началась война.

– Не поэт’му! Первые беды пр’шли к нам еще до моего р’ждения.

– Какие беды?

– Иди за мной.

Мы сворачиваем в узкий боковой туннель. Тут немного светлее – стены отражают мерцание звездных лампочек. Я кладу руку на металлическую стену, испещренную асимметричными кристаллическими узорами. Под толщей пыли ладонь чувствует тепло.

И тут до меня доходит. Днем, в солнечную погоду, марсианская грязь прогревается на пару сантиметров, но стоит запустить пальцы глубже, чувствуешь холод. Сейчас мы глубоко в недрах Марса, но вопреки логике стены теплые и приятные на ощупь. Должно быть, под штольней находится магматическая камера, сохранившаяся с той поры, когда Марс был еще совсем юным.

Поразительное место. Невозможно переоценить его стратегическую важность. Как получилось, что землянам ничего не известно об этой сокровищнице? И антагам, раз уж на то пошло, тоже?

Но если Бойцовый Петух правильно понял генерала, командование знает о штольне. Кто-то случайно нашел ее и доложил командованию, а те решили разведать, что к чему.

Подтвердить аномалию.

Очевидно, начальство рассудило, что за пещеру стоит сражаться. Местных ресурсов и воды хватит нескольким дивизиям на десятилетия. Сотни бросков, сотни подъемов. Фонтаны уже не нужны.

А антаги по-прежнему сбрасывают кометы.

И никто не рассказал про штольню нам.

У меня сейчас мозг взорвется.

Тил приводит нас к вертикальной квадратной шахте, примерно три метра шириной. Металлические скобы-ступеньки уходят вверх, в темноту. В десяти-пятнадцати метрах над нами нависает платформа.

– П’лезешь со мной? Одна не х’чу идти.

– А что там?

– Отец сказ’вал, пл’щадка смотровая. В камне, на самой верш’не выд’лблена. На запад п’вернута.

– А воздух там есть?

Вместо ответа – презрительный взгляд. Тил карабкается по скобам. На полпути вверх действительно находится платформа. Я не слишком хорошо ориентируюсь в недрах Марса, но предполагаю, что мы поднимаемся по «голове» тонущего великана, возвышающейся над воротами, через которые наш отряд вошел в штольню. Металл сменяется темно-багровым камнем с черными прожилками. Платформа усыпана зеленой пылью и скрипит под нашей тяжестью. На камне заметны ржавые потеки – следы отступившей воды.

Когда наводнение спало? Несколько дней назад? Несколько недель? Кто знает, что путь в штольню снова открыт? Сколько они будут выжидать, прежде чем вернутся, проникнут в пещеру, найдут нас?

Селитра. Сера. Объемные принтеры. Все под рукой. Изготовить оружие или взрывчатку проще простого.

Карабкаемся дальше. Через металлический люк пролезаем в тесную кабину. С трех сторон каменные стены, с четвертой – железные ставни. Чертовски холодно. Обогреватели, встроенные в стены чуть выше пола, не работают. У меня зуб на зуб не попадает. Нам не продержаться здесь долго. Тил дрожит. Скорчилась в три погибели – низкий потолок не дает выпрямиться в полный рост.

– Мне сказ’вали, смотровую пл’щадку для защиты сдел’ли. Чтоб из другого лагеря к нам не сун’лись.

Где люди, там и конкуренция. Грызня за место под солнцем – вот что удается нам лучше всего.

Тил вертит пластмассовую рукоятку.

– Может, лучше эрмоскафы н’деть. Не знаю, как там…

Стальной занавес со скрипом раздвигается. Перед нами толстый плексигласовый экран, защищенный металлическими шторами с обеих сторон, но все равно занесенный полупрозрачным слоем песка. Тил снова крутит ручку. Внешние ставни поднимаются. Мы видим вход в северный гараж, каменистую равнину за ним и уже набившее оскомину бурое пятно на северо-западе. Чертовски странно. Если это песчаный дьявол, он должен был исчезнуть после удара кометы.

Я показываю облако Тил.

– Маячит там с момента нашего приземления. Что это может быть? Есть догадки?

Маскианка качает головой.

В метре над экраном свисает каменный уступ, заслоняя часть неба и все, что находится к югу и востоку от нас.

Тил откручивает крышку люка у нас над головами. Мои пальцы вконец онемели. Лица я и вовсе не чувствую.

– Шесть’сят и три, – бормочет Тил, отодвигая крышку и вытаскивая из люка блестящий стальной перископ.

Она едва касается его металлических частей – боится отморозить пальцы.

– Точно так он сказ’вал.

– Кто «он»?

– Отец. См’три шустрее. Не можем долго здесь ост’ваться, пока пульт упр’вления не разыщем и эл’ктричество не п’стим.

Я придвигаюсь к мутному, почти непрозрачному окуляру. Выпуклый «рыбий глаз» демонстрирует мне окрестности.

Чувствую себя моряком на субмарине! С одной лишь разницей – надо мной не вода, а песок.

Ничего… Снова ничего…

Но тут, в очередной раз обводя взглядом равнину, я замечаю столб пыли с юго-восточной стороны: к штольне приближаются три автомобиля. Не антаги, но и не космодесантники.

Багги, такие же, как у Тил.

– К нам едут маскианцы.

Тил кидает на меня гневный взгляд – она явно не в восторге от этого прозвища – и отбирает перископ. Осматривает горизонт несколько раз, неизменно останавливаясь на юго-восточном направлении.

– Они из лагеря форов, – заключает Тил.

– Это еще кто такие?

– Форы. Фортреккеры[14]14
  Фортреккеры – (африк. Voortrekkers – пионеры, первопроходцы) – буры (потомки голландских переселенцев в Южную Африку), которые покинули британскую Капскую колонию после 1834 года и мигрировали на внутреннюю возвышенность, к северу от Оранжевой реки. Толчком к переселению стал принятый британцами закон об отмене рабства (1834 г.), который привел к разорению многих буров.


[Закрыть]. Не знаешь нич’го про нас!

Девушка водворяет перископ на место, закрывает ставни и направляется к лестнице, бормоча под нос: «Найти, как эл’ктричество п’скается!»

Здесь я с ней целиком согласен. Тил спускается, я следом. Замерзшие пальцы не слушаются, и я с трудом цепляюсь за скобы. Если разыщем пульт управления и рубильник, то скорее всего найдем и склад, где рудокопы держали лекарства, гермоскотч и еду. С этими припасами мы сможем продержаться до подкрепления, которое наверняка уже в пути. Мы ведь – часть большой операции, не так ли?

И быть может, нам посчастливилось найти то, за чем начальство уже давно охотится.

Патриоты и пионеры

Тил скрывается в туннеле, ведущем на восток. Я едва успеваю заметить, в какую сторону она убежала. Мне следовало бы вернуться к товарищам и сообщить им новости – за подозрительным и старомодным словом «фортреккеры» едва ли скрывается что-то хорошее! – но я в замешательстве. Понятия не имею, какие беды нас поджидают и что рассказать Бойцовому Петуху, и Теку, и генералу, если мы его еще не потеряли. Что если багги везут рудокопов, которые узнали, что наводнение закончилось, и возвращаются в шахту? Может, они даже обрадуются нам – лишняя пара рук всегда пригодится. Верится с трудом. И где гарантия, что Тил не врет?

Сомневаюсь, что нашим ангелам по силам ответить на эти вопросы. Они редко бывают осведомлены в делах, не касающихся непосредственно боевых действий, и почти ничего не знают о переселенцах.

Почему так? Не глупо ли это?

Огни лампочек-звезд все тускнеют. Наверное, садятся батарейки.

Туннель ведет к еще одному гаражу, на этот раз пустому. Зеленая пыль устилает все вокруг толстым слоем, а на полу поблескивают лужи. Тил подходит к воротам в противоположной от нас стене и проверяет замок. Ощупывает печать своими длинными пальцами, прижимается лицом к дверям – проверяет, нет ли утечки воздуха.

В гараже не так холодно, как на смотровой площадке. Терпеть можно.

Тил оглядывается на меня:

– Замок н’дежный. Ворота з’печатаны. Отец сказ’вал, в штольню только два входа есть, северный и южный. Когда форы в штольню в’шли, лишние двери з’делали, хотели малыми силами об’роняться.

– Форы знают, что мы здесь?

– Знают, что я здесь.

– Откуда?

Она мотает головой и направляется к застекленной будке, вмонтированной в стену сверху и справа от нас. Там, по всей видимости, находится рубильник. Тил взбирается по лестнице и пытается открыть будку.

Я смотрю на нее снизу вверх.

– Что будет, если они войдут внутрь?

– Как найдут нас, меня обратно от’шлют. А вас п’ребьют всех.

– Пусть попробуют! – фыркаю я.

– У них ружья имеются.

Тил изо всех сил дергает дверь, но та не поддается. Заварена, как и западные ворота. Девушка спускается, озираясь по сторонам, словно олень в поисках тростника.

– Скажи мне правду, – настаиваю я. – Зачем ты приехала сюда? И почему не веришь, что багги везут рудокопов обратно в шахту?

– Они вернуться не п’смеют, – мотает головой Тил.

– Почему? Вода-то ушла…

– Пот’му что боятся немало! – кричит девушка. – Думаешь, это шахта об’кновенная? Не знаешь нич’гошеньки!

– Кого им бояться? Нас?

– Нэ!

– Да что, черт возьми, происходит? – Я едва не срываюсь на визг.

Я пытаюсь заглянуть ей в глаза. Едва нога маскианки касается пола, я делаю шаг навстречу, но Тил гневно вскидывает руку и дает мне пощечину. Нет такого космодесантника, который позволил бы безнаказанно отвешивать ему оплеухи. Я машинально замахиваюсь на нее в ответ. Лицо Тил искажается, словно от боли, и из ее груди вырывается пронзительный крик.

Нашу ярость словно рукой снимает. Мы стоим посреди гаража, уставившись друг на друга, тяжело дыша.

– Найти его н’до. Во что бы то ни стало! – всхлипывает Тил.

Ее голос эхом отражается от стен – глухой, потерянный, надломленный. Она падает на одно колено, словно готовясь к молитве, и опускает голову.

– Не из-за хобо пятая к’манда ушла. Мне отец не все сказ’вал. Г’ворил идти сюда, когда нич’го др’гого не останется. Лучше штольня, чем З’леный лагерь, если тебя в пески пр’гнать возн’мерились. Но отец сказ’вал, не брать никого, одной идти.

Вот так новости!

– И все-таки ты спасла нас, – мягко напоминаю я, пытаясь загладить ссору. – Ты же сама сказала, что рассчитываешь на нашу помощь. Ведь больше тебе подмоги ждать не от кого… так?

Она трясет головой.

– Не знаю, зачем под’брала вас. Вы не мой народ. Не друзья мне.

– Но мы люди, черт возьми! И воюем с антагами ради общего блага.

– Не ради нашего, – спокойно возражает Тил. – Нам не нужно, чтоб вы здесь ок’лачивались. И им тоже.

– Им – это форам?

К Тил возвращается ее привычная уверенность. Маскианка вытирает щеку тыльной стороной ладони и часто-часто моргает, чтобы высушить слезы. Потом принимает решение.

– Извини. Не могу так сразу все выл’жить.

– Понимаю.

– Найдем р’бильник и эл’ктричество п’стим, прежде ч’м форы к южным в’ротам проб’рутся. З’прем их, так форы снар’жи ост’нутся.

Я с трудом понимаю Тил. Каждый произнесенный ею звук заменяет целую страницу в словаре.

– Мы еще не проверили восточные ворота.

– Нэ врем’ни. Да и зап’рты они.

– Мы солдаты. Нам положено осмотреть все входы и выходы и в случае необходимости выставить караул.

– К’ждый багги двадцать форов в’зет. Шесть’сят, если в сложн’сти. А вас?..

Она растопыривает пятерню и добавляет еще три пальца. Угрюмо косится на меня.

– Допустим. Но они всего лишь переселенцы, им даже оружие взять негде.

Тил едва не испепеляет меня взглядом. Похоже, я сморозил глупость.

– Они ружья в п’сках н’шли. Не ваши ли?

– Форы не умеют обращаться с нашим оружием. У них нет ни кодов активации, ни зарядников. Они не космодесантники.

Тил избегает моего взгляда. Я вижу, что она хочет довериться мне, но это непросто. Между нами годы вражды и непонимания. С чего маскианцам любить землян? Мы оттолкнули их, отгородились стеной, развязали межпланетную войну. Но постепенно ее лицо смягчается. Решение принято, и обратной дороги нет. Тил собирается с мыслями и корчит недовольную гримаску – если она хочет, чтобы я все понял, придется говорить медленно.

– Они форы. Г’лландцы, немцы, афр’канцы. И ам’риканцы меж ними есть, но только белые. Не зависят ни от кого – старая истор’я. Умные, жест’кие, и з’веты отцов нер’шимо чтут. В З’леный лагерь явились, но не уж’лись там, разругались и отбыли – пятнадцать с’тен к’лометров прошли. Заняли Фр’цу’ский лагерь – алжирцы, м’рокканцы и европейцы меж ними – всех з’чистили. В пески пр’гнали. Свою власть там устро’ли. Принтеры от’брали и оружия н’делали – сказ’вали, от землян об’роняться. Никто поп’рек слова не г’ворил – ни Зеленый лагерь, ни Робинзон, ни Амазония, ни Макклейн. Уже т’гда от Земли отрез’ны, ни пр’пасов, ни связи. Оттого большую драку з’тевать оп’сались.

Она набирает в легкие воздуха и качает головой.

– Кто нашел штольню первым?

– Фр’цу’ский лагерь. Д’бывали м’таллы, но немного. После форы пять лет там х’зяйничали, пока лаву не пр’били, и хобо не хлын’л. Четвертая к’манда и пятая. А п’том… они ушли, но штольню до сих пор своей сч’тают.

– Что они оставили здесь?

– Багги, те, что в г’раже сев’рном. Одежду, пр’пасы. Не знаю, в б’льшом ли к’личестве.

– Твой отец был фором?

– Из фра’цу’ского лагеря. Форы ему жизнь остав’ли – белый пот’му что. Но первую жену его в п’ски пр’гнали. Она афр’канкой была. Мус’льманкой. Как форы штольню з’крыли, отец ушел от них сразу. В З’леный лагерь отправ’лся… – лицо Тил принимает отстраненное выражение, рассказ о страшных событиях, разыгравшихся еще до ее рождения, захватывает ее целиком. – П’том на матери моей ж’нился, и вот я р’дилась.

Это что же выходит – штольня простояла запертой больше двадцати лет? Девять, а то и десять, по-марсианским меркам. А мы подоспели точно к открытию? Бессмыслица какая-то.

– Эти форы, они заодно с антагами?

Тил корчит гримасу – я почему-то ожидал этого – и решительно мотает головой.

– «Иные с дальних звезд» – так мы их з’вем. Сказ’вают, послы от Амазонии к ним х’дили. Да только не в’ротился никто.

– Ты сказала, что форы оставили здесь кучу полезных вещей. Каких именно? Горное оборудование? Еда?

– Отец сказ’вал, принтер и бочки со смесью – з’правлять его. Может, зап’сы еды. З’пчасти, ремонт сделать по-скор’му. Все – в верхних комн’тах, чтоб не промокло. Форы свой скарб за многими з’мками держат, за многими п’чатями, чтобы никто их добром не з’владел, как хобо ‘тступит. Но…

Тил вынимает из кармана платиновую монету. На ней, как и на моей, выгравированы буквы и цифры, только в другом порядке.

– Коды име’тся, чтоб двери открыть.

– Так мы попали внутрь?

Тил кивает.

– А электричество откуда?

– Гидроэл’ктростанция, внизу, п’д нами. Гл’боко. Там, где хобо т’чет еще.

Голос Тил звучит неуверенно. Ее одолевают сомнения – рассказывать или нет? Кто знает, на что мы способны?

– Значит, будем искать кладовые. Откуда начнем?

Маскианка уходит вперед на несколько шагов.

– Отец мне карту показ’вал, да только старая она.

Мы обходим комнату по кругу, проверяя все темные углы – вдруг среди теней притаилась дверь? Или боковой туннель? И действительно, сразу за базальтовым выступом открывается проход в коридор – темный, лампы-звездочки не горят, но достаточно широкий для багги. На стенах металл перемежается с черным камнем. И ни единой выемки. Странно.

– Последним, н’верное, стро’ли. Д’делать не успели. Ух’дить пришлось.

Если форы действительно такие, как Тил их описывает – ренегаты и убийцы, помешанные на идее создать свое государство, поскольку все другие их не устраивают… Означает ли это, что форы умнее остальных колонистов, что они переманили к себе самых талантливых инженеров, способных спланировать и выполнить непростую работу по отводу воды из шахт? Или форы наобум взрывали породу, пока не напоролись на хобо, могучий подземный поток, одним махом перечеркнувший все планы по освоению штольни (или, по крайней мере, заставивший отложить эти планы в долгий ящик)?

А теперь форы возвращаются – раздосадованные, обозленные годами ожидания.

– Твой отец был у них главным инженером?

– Г’ологом.

– А потом? Работал на Зеленый лагерь? Ну, после того как форы…

– Отец им не все сказ’вал, ровно столько, чтобы нужду в нем чу’ст’вали. Чтоб не пр’гнали… Твердил, что хобо отступит вот-вот. Знал, что иначе, без штольни, не нужен он вовсе. А потом Элли Пекуа и Айдол Гаргарел ждать устали и ар’стовали его. Моего н’реченного украли. Отец понял т’гда: кончено все. Не стал больше ничего сказ’вать, и его в п’ски пр’гнали. И меня вслед отправить х’тели, но убежала я.

– У вас всегда были такие зверские порядки?

– Р’ционалисты любят расправу ч’нить. А как Земля от нас отвернулась, они еще злее, еще п’длее ст’ли.

Волоски на моей шее становятся дыбом. Да, Тил спасла нас от смерти, но значит ли это, что ей можно доверять? Я понятия не имею, чего ждать от встречи с форами. Может, они просто суровые воины. Может, мы скорее найдем общий язык с ними, чем с беспринципными маскианцами? Фанатично настроенные космодесантники тоже далеко не редкость. Гражданские от них просто вешаются, зато в бою этим ребятам цены нет.

ВППОЗ.

Туннель приводит нас в широкую квадратную комнату, посреди которой стоит нечто темное, громоздкое и бесформенное. Вокруг – куча всяких ящиков и бочек. Вдоль стен – полки, некоторые из которых вырублены в камне. Справа и слева – что-то вроде небольших кладовок. Тил по очереди инспектирует их. Я дожидаюсь, пока она закончит свой обход.

– Это объемный принтер?

Тил кивает.

– Т’кого старого не вид’ла ник’гда. И здоровенного т’кого.

– А в бочках – «чернила»?

– Да. Пол’меры. Металл. Алюми-глина. Вот там – плавильня. Любую з’пчасть н’печатать можно. Багги мой п’дл’тать. Другие багги тоже. Если р’бильник найдем да эл’ктричество п’стим.

– Как искать будем?

Я кожей чувствую: наше время на исходе. Автобусы форов не больше чем в десяти километрах от пещеры.

– По ламп’чкам. Чем к г’нератору ближе, тем ярче. Г’нератор и тепловой источник возле пр’пасов должны быть.

– Тебе отец рассказал?

Кивок.

Мы замечаем, что пропустили один туннель – узкое боковое ответвление, уходящее во мрак. Возвращаемся и отважно шагаем в непроглядную тьму.

– Там н’верху битва б’льшая. Вы. Иные с дальних звезд.

– Так точно, мэм.

Я отстаю от Тил на несколько шагов. Она двигается вперед ощупью и то и дело взмахивает руками. Лучше держать дистанцию. Маскианка только с виду хрупкая, а заедет случайно по лицу, половины зубов не досчитаешься.

– Знаешь ли ты, ско’ких вы со свету сжили, к’гда от Земли нас ‘трезали? Ск’ко наших с тоски зачахло?

– Не понимаю, о чем ты.

– Все тогда с ума п’сх’дили, у к’го на Земле семья ‘сталась. Тогда-то я первого мужа п’теряла.

– А?

Маскианский акцент Тил усиливается – она с головой погружается в воспоминания.

– Тут тесно, а он пр’стор л’бил. Мечтат’лем б’л и все про св’боду сказ’вал. С’мью м’ю оч’ровал, в жены м’ня взял. П’том про м’ня не д’мал ‘же, про Землю все мысли б’ли. А как вы нас от Земли отрезали, он сник и руки оп’стил, и ник’го уж п’ред с’бой не в’дел.

И м’ня п’ред с’бой уж не в’дел. В’дел свою др’гую ж’ну – ту, что с Земли. Стал л’мать все, кр’шить, и лагерь пр’говор в’нес и его в пустыню пр’гнал. А он одного х’тел – д’мой в’рнуться.

Оказывается, не только форы способны на крутые решения.

Мне хочется возразить: разве маскианцы не перестали оплачивать кабельную связь и не отказались платить налоги? Но я прикусываю язык. Жизни моих товарищей висят на волоске. Не лучшее время для ссор с Тил.

Не говоря друг другу ни слова, мы пробираемся вперед по туннелю. Проходит несколько минут, прежде чем мы замечаем впереди мерцание одинокой лампы-звездочки, свисающей с потолка на тонком, почти невидимом шнуре. Ее свет заметно ярче, чем у остальных. Следующие пятьдесят метров мы также преодолеваем в молчании. Тишину нарушает только наше дыхание да шарканье ног по камню. Жаль, что здесь нет Тека с его суперзрением. Впрочем, мне и так удается заметить в стене люк, который Тил проглядела. Прошла мимо по коридору как ни в чем не бывало. Видно, она все еще во власти воспоминаний.

Вернувшись, Тил вытаскивает из кармана платиновую монету и принимается шарить руками по стене вокруг люка. Нащупывает небольшую панель, отодвигает ее в сторону. Под ней – экран и ряд кнопок. Тил кладет монету у панели и вводит код. Щелчок. Вдвоем мы отодвигаем крышку люка. Перед нами большой квадратный зал, каждая из стен – метров двадцать в длину. С потолка свисают сотни ламп, яркий свет бьет по глазам, но через несколько секунд мы привыкаем к нему и замечаем средних размеров электрическую панель и металлический колпак источника отопления рядом. Интересно, чем отапливается пещера? Горячая вода из недр шахты? Ядерная энергия? Отработанная материя? Последнее маловероятно, эта технология пока доступна только землянам. Так же, как и…

Тил действует четко, словно по инструкции. В течение нескольких минут она переходит от одной станции к другой, и те оживают от ее прикосновения. Трансформаторы, аккумуляторы, топливные элементы начинают трещать, гудеть и жужжать на все лады. Лампы-звездочки вспыхивают еще ярче, разгоняя тьму в зале, но коридоры по-прежнему погружены во мрак, лишь кое-где в стенах из железа и никеля поблескивают кристальные прожилки.

– Гидр’станция ‘справно на нижних эт’жах р’ботает, – замечает Тил.

– Мы можем запереть южные ворота?

– Н’верное.

– Ты знаешь, как?

– Центр упр’вления н’йти.

– Я думал, мы его уже нашли.

– Это с’верная п’дстанция для мастерских, что нав’рху. Еще южная и восточная имеются. П’дстанция для нижних этажей и для средних. И ц’нтральный пульт упр’вления.

Я замечаю, что лицо Тил все еще блестит от слез. Это место много значит для нее, ведь тут работал ее отец. Сотрудничал с форами. А потом рассказал дочери все, что знал.

Или не все?

– Ты знаешь, где находится центральный пульт?

Ее большие серо-зеленые глаза вспыхивают, она оглядывает комнату, высматривает что-то за моей спиной.

– Н’верное.

С этими словами Тил устремляется в широкий туннель, из которого мы пришли, доходит до развилки, поворачивает налево.

– Нам т’да.

Жизнь или смерть моих товарищей напрямую зависит от успеха наших поисков. Зря я не рассказал им про форов. По моим прикидкам у нас осталось не больше десяти минут. Если все получится, если никто не вставит нам палки в колеса, то мы, быть может, еще посражаемся. Скажем свое слово на этой войне.

Тил тоже занимает мои мысли. Нужно будет разузнать побольше о маскианцах, ее соплеменниках, если, конечно, она все еще относит себя к Зеленому лагерю, или как там они называются. Мужчины и женщины из клана Зеленых. А может, просто марсиане. Романтика. Надо познакомиться с их историей, культурой, языком.

Может, тогда я смогу лучше понять Тил.

Теперь, когда свет лампочек стал ярче, мне удается рассмотреть незамеченную нами прежде низенькую дверь, валяющуюся на полу табличку и ряд вырубленных в камне ступеней. Коридор с гладкими стенами ведет наверх, мы проходим по нему метров пятнадцать и попадаем в комнату, один конец которой отгорожен и запечатан черной пластиковой обшивкой. Тил начинает отдирать пластик. Дело идет не очень, поэтому я прихожу на помощь. Через несколько минут мы наконец расправляемся с обшивкой. За ней – еще одно окно, закрытое железными ставнями. Внизу – видавшая виды и занесенная пылью панель управления с голографическим экраном, в верхнюю часть которого вмонтированы миниатюрные проекторы.

На северной смотровой вышке мы с Тил уже побывали, теперь нашли южную. А заодно и центр управления.