Текст книги "Псы войны: пробуждение Ареса"

Автор книги: Грег Бир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Последний визит в ад

В квартире прохладно, почти холодно, закат окрашивает пейзаж за окном в блеклые серо-желтые тона. Я переоделся в гражданское, гавайскую рубашку и джинсы. Элис Харпер стоит возле окна, скрестив руки на груди.

– Куда бы человек ни сунулся, всюду одно дерьмо, – говорит она, еще плотнее обхватывая себя руками.

Трудно поспорить. Моя память вызвала к жизни отвратительные картины.

– Думаешь, Зеленый лагерь вправду собирался прогнать Тил в пустыню? – Мне просто необходимо сменить тему.

– Безусловно. Рационалисты верят в интеллект, в законы логики. Все предопределено, ДНК решает судьбу, и если ты не голубых кровей, грош тебе цена. Ставят азиатов выше белых, выше черных и латиносов. Придумали себе что-то вроде религии, только смотри, не сболтни это при них. Всему находят математическое объяснение. Догматики, редукционисты… Техно-расисты. Либертарианство, доведенное до абсурда.

Элис опускает руки.

Меня завораживает ее спокойствие и ее странное воодушевление. Хотел бы я быть похожим на нее. Чувствовать то же, что она. Что угодно, лишь бы не быть самим собой.

– Чушь какая-то, – говорю я.

– А ты включи голову. Зачем им Тил? Она ведь сразу дала понять, что не будет иметь несколько мужчин одновременно… и делиться ни с кем тоже не станет. Тил – обуза. Верховная сучка разделается с ней в два счета.

Я даже знаю, как зовут эту сучку. Элли Пекуа.

– Жесть.

Элис Харпер пожимает плечами.

– Когда мы оборвали сообщение и перестали отправлять припасы в колонии, маскианцы еще больше озлобились. На Марсе денег не заработаешь, счета оплачивать нечем. Время перерезать пуповину. Тут кому угодно башню сорвет.

– Так какого черта мы воюем? Если всем наплевать на Марс, почему бы не отдать его антагам?

– Потому что гуру… – Элис одаривает меня ледяным взглядом. – Это риторический вопрос, не так ли?

Моя очередь пожимать плечами.

– Мысленно я еще на Марсе. Мне нужно все прояснить, иначе я никогда не вернусь домой.

– Расскажи, что было дальше с тобой и с Тил, – просит Элис.

Легко сказать. У меня перед глазами все еще стоит страшная картина: мои товарищи корчатся в пляске смерти под градом отравленных стрел. А потом аэростат описывает над нами круг и уплывает, и стальной дождь прекращается.

Я снова ощущаю весь пережитый тогда ужас и покрываюсь испариной. Воняю, точно пропотевший качок в спортзале.

Джо выбирается из укрытия, бежит к малому шлюзу и начинает изо всех сил барабанить по нему. Мы с еще четырьмя ребятами следуем его примеру. Я не замечаю грохота, с которым мой кулак опускается на стальную створку люка, не замечаю вообще ничего вокруг. Сейчас все внимание поглощено другим – я тщательно осматриваю свои руки, ноги, туловище.

Внезапно я замираю. Сердце уходит в пятки.

Из моего предплечья торчит дротик.

О господи.

Джо тоже видит его, но не трогает, не пытается вытащить. Я до сих пор не впал в безумие, значит, игла проколола только гермоскаф и не дошла до тела. Может, срикошетила от чего-нибудь, но так или иначе – не впрыснула свой яд.

Или впрыснула, но адреналин блокировал симптомы. Врачи говорят, такое иногда случается.

Мои пальцы скользят вниз. Я должен избавиться от дротика – сейчас же!

Джо перехватывает мою руку, придвигается вплотную к моему лицу и сквозь экран шлема заглядывает мне в глаза.

– Не вздумай!

Маленькие ворота открываются, и мы протискиваемся внутрь сквозь образовавшуюся щель. К тому времени, когда аэростат вновь нависает над плечом тонущего великана, все выжившие уже благополучно забиваются в шлюз. Завидев аэростат, мои товарищи как оголтелые ломятся к дальней стене. Внешние ворота закрываются. Джо загораживает меня от остальных, боится, что чье-нибудь неловкое движение загонит иглу глубже.

Мои уши и горло ощущают перепад давления.

Внутренняя дверь открывается, и мы толпой выплескиваемся из шлюза. Джо держит мою вторую руку и останавливает меня, когда я раз за разом тянусь к дротику. Со стороны кажется, будто мы кружимся в причудливом вальсе.

Давление поднимается до максимального.

Товарищи замечают дротик и стараются держаться от меня подальше. Они толкают внутренний люк, и тот со скрипом исчезает в стене. Космодесантники один за другим покидают «тамбур», оставляя нас с Джо в одиночестве.

Я перестаю вертеться на месте и вытягиваю раненую руку перед собой.

– Я до нее не дотронусь, – качает головой Джо, – сам знаешь почему.

– Потому что они сверху и снизу, – отвечаю я, с трудом переводя дыхание.

Эти дротики – коварнейшие штуки, в их оперении нередко прячется второе острие, впивающееся в руку горе-спасителя, когда тот пытается вынуть иглу.

Я сижу на диване рядом с Элис.

Я стою с Джо во внутреннем шлюзе, рука пылает, разрывается от адской боли.

Сидя на диване, я едва сдерживаю слезы.

Во внутреннем шлюзе я плачу в голос, реву как мальчишка.

Все позади.

Мы по-прежнему в гараже.

Кто-то из космодесантников передает Джо остроносые плоскогубцы. Смешное слово. Наверное, остались от набора для высадки на Марс. Может, подарок от родственника. «Пользуйся, сынок, на здоровье. Будешь вынимать ими отравленное дерьмо, когда оно вопьется в твое тело». Джо фиксирует мою руку. Плоскогубцы замирают в воздухе. Джо дрожит, и я тоже. Господи, сделай так, чтобы все обошлось!

Боже, не трогай, не надо!

Джо зажимает дротик и выдергивает его из раны. Только после этого у Джо начинают трястись руки. Он не отшвыривает иглу в сторону, не кидает на пол. Джо едва не поддался панике, но успокоился и вовремя вспомнил, чему нас учили. Другой космодесантник подает ему серебристый пакет, и Джо аккуратно опускает туда дротик. Хлопает меня по плечу.

– Мы не сможем уйти той же дорогой. По крайней мере, пешком.

Двор перед северными воротами усыпан ядовитыми иглами.

Элис слушает молча.

– От меня воняет, – жалуюсь я.

– Пожалуйста, продолжай. Расскажи все, что сможешь.

Боже, как же я хочу, чтобы пришел Джо! Всемогущий Господь, Иисус и Дева Мария, Будда и святой Эмиль Капаун[26]26
  Эмиль Капаун – американский военный капеллан, погибший в корейском плену.


[Закрыть], помогите мне! Если Джо не вернется домой, то и я тоже.

Небесные дары

Из инфантильных, прикованных к своей планете неумех земляне превратились в расу, способную успешно воевать на Марсе. Мы не осилили бы этот путь без гуру – они не только показали нам технологию отработанной материи, но и помогли глубже понять нашу биологию, химию и психологию.

Думаю, гуру знают нас лучше, чем мы себя. Ни я, ни мои знакомые никогда не видели пришельцев, но мне кажется, что они высокие, грациозные и умудренные морщинами, но при этом совсем не неженки – раз смогли преодолеть межзвездное пространство и добраться до Земли.

Они отлично изучили наши границы: политические, биологические, психологические. Гуру открыли землянам формулу космолина – зеленоватого геля, которым нас покрывают перед космическими перелетами. Обмазанные этим желе, мы похожи на фрукты в консервной банке. Космолин не усыпляет космодесантников и не замораживает, но погружает их в забытье, тихую умиротворенность.

Некоторые называют его «теплым сном». Старшее поколение помнит, что изначально словом «космолин» обозначался раствор на основе нефти, предохраняющий винтовки и прочее оружие от ржавчины. Наш космолин – абсолютно другое вещество, но какой-то гений маркетинга перенес на него это название, и оно прижилось.

Формула космолина подвела людей к сотне других медицинских открытий, поэтому в каком-то смысле гуру действительно перековали мечи на орала. Теперь можно лететь в космос без опаски: чудо-гель защитит от ржавчины.

Я уже описывал некоторые из побочных эффектов этого препарата, но есть и другие, гораздо страшнее. В одном случае из ста тысяч космолин провоцирует сложную цепочку реакций распада в организме. Однажды мне довелось увидеть такое. Космо-фрейм доставил на марсианскую орбиту взвод космодесантников, все живы-здоровы, и только одному не повезло. Нам так и не рассказали, когда именно и как умер наш товарищ, да мы особо и не спрашивали. Война – это ад, и мы охрененно рады, что с космолином можно не париться из-за четырехмесячного перелета на Марс.

Отработанная материя тревожит эко-паникеров гораздо сильнее. Гуру научились высасывать жизнь или, точнее, вытягивать энергию из всех элементов тяжелее углерода и кальция. Если пробиться к внутренней электронной оболочке и нарушить квантовые связи, произойдет огромный выплеск неядерной энергии. Никаких нейтронов, никакой радиации. Чудовищный поток энергии в чистом виде. Но после этого материя становится выхолощенной, отработанной – и очень токсичной. Как зомби: снаружи такая же, как раньше, а внутри мертвая.

Отработанную материю полагается утилизировать в специальном месте на орбите, ее нельзя оставлять ни на Земле, ни на Марсе, нельзя выкидывать как попало в космос.

Ходят слухи, что материя, из которой высосали всю энергию, опасна с точки зрения не только химии, но и физики. Якобы, если она попадет на Солнце или на другую звезду, то спровоцирует цепную реакцию, которая замедлит термоядерный синтез и погасит небесное тело. Понятия не имею, правда ли это. Но я знаю наверняка, что война – это кромешный хаос, и по всему Марсу разбросаны контейнеры с отработанной материей. Думаю, на орбите этого дерьма тоже хоть отбавляй. Поэтому одному богу известно, как нам аукнется применение гуру-технологий. Будем надеяться, что эко-паникеры волнуются зря, и Солнце не погаснет. Хотя, как показывают последние столетия, эко-паникеры частенько оказываются правы.

Но все-таки создавалось впечатление, что гуру помогают нам бороться с невежеством и жадностью… Прокладывают дорогу в безбрежное светлое будущее.

Пока они не рассказали про антагов и не втянули нас в войну. Пока их война не превратилась в нашу.

Не сдвинуться с места

Я думал, что смогу перескочить к простой и приятной части рассказа: про новые технологии и прочее дерьмо, но не выходит.

Надо перетерпеть эту боль.

У меня перед глазами все еще стоят северные ворота, двор, окруженный гигантской рукой из застывшей лавы, и ребята Джо, умирающие в пыли. Космодесантники, отпихивающие друг друга, лишь бы укрыться от летящих с небес, ищущих жертву смертоносных игл. В жизни не видел ничего ужаснее.

Страх – наркотик, помогающий выжить. Если бы не он, мы умерли бы гораздо быстрее. Так умудренные опытом старики говорят неоперившимся юнцам, которым не терпится вылететь из гнезда. Страх – твой друг, в разумных дозах, но если он захлестывает тебя с головой – пиши пропало. Паника убивает быстрее, чем пули. Превращает тебя в обреченного зверя.

Там, в каменных объятиях тонущего великана, мы все ударились в панику: и те, кто лежал в укрытии, и те, кто стоял посреди двора. Готовы были прикончить друг друга, лишь бы спастись от чертовых игл. Ярость нарастает, пожирает меня изнутри. Я потерял право называться человеком, но не потому что видел, как корчась подыхают мои товарищи, а потому что хотел, чтобы умерли они, а не я. Как я тогда ликовал! Иглы обошли меня стороной, я буду жить, буду трахаться! Может, даже отымею кого-нибудь из их подружек: «Добрый день, мэм, примите мои соболезнования, он уже не вернется, но я могу вас утешить…»

Да пошло все к черту! Меня разрывает от злости на самого себя, на антагов, на то, каким я стал: бесстрашный герой-космодесантник, сопляк, ублюдок недоделанный, прошел столько битв, а как прижало по-настоящему – размяк, распустил нюни, запаниковал. И вот господь погрозил мне большим каменным пальцем, и ядовитая игла намертво засела в руке и хочет ужалить. Тебе от нее не избавиться, урод, трус паршивый! Она прикончит тебя и сожрет, ты распухнешь и лопнешь, а перед этим будешь кидаться на всех как зверь, пока не получишь от своих же товарищей пулю в лоб.

Тем временем в каменном гараже…

«Пик»-«пик»-«пик». Нет на свете таких ругательств, чтобы описать мою ярость. Невозможно выразить словами, кто я и что чувствую. Представьте бездонную кричащую тишину, освещенную багровыми вспышками… Нет, не багровыми! И не ярость это вовсе, а глубокое, святое, животное отчаяние, какое испытывает газель в пасти льва, или динозавр, слышащий хруст своих сухожилий и костей в зубах тирекса. Ты поддаешься панике, а потом умираешь, и другого не дано.

Я живая мертвечина: сломленный, гниющий, разлагающийся ходячий труп. Пытаюсь описать все как было, но у меня не выходит.

Недостоверно как-то получается.

Я умер.

Но до сих пор жив.

Я пытаюсь рассказывать только про главное, про штольню, но то и дело сбиваюсь на исторические сводки или описание техники. Наука для «чайников» – простые слова, которые даже космодесантник в состоянии усвоить. По лицу Элис – грустному, застывшему, но без тени сочувствия, – видно, что она не понимает меня, что я не могу донести до нее свои мысли. Элис меняет тему:

– Ты хотел рассказать про пещеры, – говорит она, глядя в окно. – Про кристаллы и кремниевую отраву. Про Церковь.

Она уже знает про Церковь.

Как все, оказывается, просто. Элис рассчитывает, что воспоминания о красивой, таинственной и пугающей пещере отодвинут на задний план панику и злость.

Мой гнев, юркий как кролик, превращается в смех. Я хохочу во все горло, Элис удивленно таращится на меня, но я не могу остановиться – она такая смешная! Хочет получить сладкий орешек, не раскусив скорлупу. Перейти сразу к главному, пропустив все дерьмо, которое калечит, царапает и обжигает, и дает повод усомниться в собственной адекватности и заставляет меня чувствовать себя, выглядеть и пахнуть как… В самом деле, как кто?

Кто я сейчас – всего лишь уцелевший в бою космодесантник с выжженной дырой на месте души?

А вот и нет.

Теперь я совсем другой. Рассказ про отравленные иглы растревожил гнездо змей, притаившихся у меня в голове. Злобных шипящих змей с чешуей из битого стекла.

Крепкий чай. Выражение, придуманное Диджеем.

Зеленый чай.

Чай с ледяного марсианского спутника.

Я стал таким же, как Тил, только в первом поколении. Никто об этом не знает. Я искуплю вину, если сдамся. Но останусь ли я собой?

Неожиданно для нас обоих я выдаю:

– Разговор окончен. Ты не та, с кем можно откровенничать.

Элис поворачивается ко мне и хмурится.

– Прости. Чем я могу тебе…

– Разговор окончен – и точка. Без объяснений.

– Но ты должен рассказать нам все, что знаешь, – требует Элис, краснея от негодования.

– Тогда приведи кого-нибудь, кто побывал там. Кого-то, кто не держит меня за сумасшедшего. И тогда я расскажу. Может быть.

– Но я вовсе не считаю тебя психом. Честно!

– Почему они послали тебя одну? Где весь остальной комитет?

– Какой комитет?

– Который хочет сломать систему и выстроить новую. Вам нужно знать обо всем, что я видел на Марсе. Вы устроите переворот с нашей помощью, а потом избавитесь от нас как от кронштадтских матросов. Пуля в затылок, и нет проблем.

Полный звездец! Какого черта я приплел сюда еще и матросов?

– Ничего не понимаю, – медленно говорит Элис, – ты же знаешь, что я пришла сюда по просьбе Джо.

– Назови его погоняло. В смысле, кличку.

– Санка. Правда, Тил сказала бы, что это не погоняло, а прозвище.

Гнев немного стихает, змеи отползают. Будь что будет, все равно я не в силах ничего изменить. Я не знаю, что думать, что чувствовать.

– Тебе известно, где сейчас Джо, – говорю я, но без особой уверенности.

– К моему большому сожалению, это не так. Я получила от него только одно сообщение, и то с опозданием. И нет никакого комитета – по крайней мере, пока – только смутное ощущение, что я могу что-то изменить. Мы можем что-то изменить.

– Комитета не существует?

– Куда нам! Мы слишком невежественные и тупые.

Элис говорит искренне. Она действительно бесится от того, что не может действовать эффективно.

– Ну извини, – отвечаю я, все еще избегая ее взгляда.

Мне по-прежнему хочется, чтобы Элис ушла и оставила меня наедине с моим креслом, темнотой и бесконечной вереницей паромов и грузовых кораблей за окном. Это за них мы сражаемся на Марсе.

– Я тоже хочу, чтобы здесь был Джо, – мягко говорит Элис, – или другой космодесантник, который поймет, через что ты прошел. Потому что для меня это непосильная задача, я знаю. И я ни за что на свете не согласилась бы очутиться в твоей шкуре.

Вполне честно. Я постепенно успокаиваюсь. Змеиный клубок не исчез, но немного притих.

Что касается другого…

Мои новые воспоминания одновременно и самые старые. Мне это нравится. Может, эти грандиозные, охватывающие все больше событий воспоминания принесут покой моей изломанной душе.

Элис не отрывает от меня глаз. Я ловлю себя на том, что это даже приятно. Мне нравится сидеть в кресле посреди роскошной серо-голубой квартиры, купленной на заработанные войной деньги, нравится, что взгляд этой красивой сексуальной женщины впивается в меня и держит под прицелом. У Элис есть внутренний стержень, и она вовсе не такая высокомерная, как кажется на первый взгляд.

А самое лучшее – она не пытается понять, что я чувствую.

Отлично. Превосходно.

Но я по-прежнему молчу. Будто меня заморозили.

– Я могу прийти позже, – предлагает Элис после минутной паузы, – когда здесь будет Джо. Или вообще не приходить. Оставить тебя в покое.

Не знаю, какие чувства отразились на моем лице, но Элис испуганно вскакивает с дивана. Я наклоняюсь к ней, в моем голосе прорезаются визгливые нотки:

– Здесь, на Земле, творится что-то неладное, так? Это связано с гуру, антагами и нашей войной на Марсе.

– Да, черт возьми! – отвечает Элис, сверкая глазами. – Неужели до тебя только сейчас дошло?

– Иногда одно без другого не поймешь. Но я почти у цели.

Повисает тишина. Мы смотрим друг на друга, ястреб и мышь, мышь и ястреб.

– Помоги и мне добраться до цели, пожалуйста. Возьми меня с собой. Может, тогда мы распутаем клубок и выясним, в какую игру нас втянули. А после на самом деле создадим комитет, в который войдешь и ты.

Я сжимаю зубы и мотаю головой.

– Никаких к’митетов. Мне выйти отсюда надо. По ул’це пог’лять.

Элис щурится, заслышав маскианский акцент.

– Как скажешь.

Она поднимается и хочет идти к двери, но я остаюсь на диване.

– Вчера меня подвозила бабулька на голубом электромобиле. Она сказала, что ее сын пал смертью храбрых на Титане. Ты ничего про это не слышала?

Элис отрицательно качает головой, но по ее лицу пробегает тень недовольства. Что-то здесь не так.

– Откуда она узнала, кто ей рассказал? – спрашиваю я. – Она говорила, что работает секретаршей у какого-то полковника на КЛУ. Может, он проболтался – пожалел старушку и нарушил правила.

Элис неопределенно разводит руками.

– Титан – это же где-то рядом с Сатурном, так? – продолжаю я. – Возле колец и всей остальной фигни, за полтора миллиарда километров от Земли. У Сатурна куча спутников, и все покрыты толстым слоем льда, а под ним, глубоко внизу, вода… Верно?

Элис делает глубокий вдох.

– Кажется, нам обоим нужен перерыв. Если ты не против, я куплю продуктов и соображу что-нибудь поужинать.

– Еды здесь кот наплакал, и почти вся уже испортилась, – соглашаюсь я.

В комнате стало как будто светлее и свежее. Может, я прихожу в себя, и может, нам действительно стоит отложить на пару часов разговоры о всяких ужасах, от которых кровь стынет в жилах.

– Так мне идти за продуктами, мастер-сержант Венн? – осторожно спрашивает она.

– Да. Я подожду тебя здесь.

– Нет, Винни, ты отправишься на рынок вместе со мной. Составишь мне компанию, – настаивает Элис.

Я делаю вид, что обдумываю ее предложение. Я знаю, что веду себя по-детски, но иначе никак: чтобы рассказать все и жить дальше полноценным человеком, мне придется на время стать ребенком. Звучит диковато, но так надо. Все космодесантники – дети: до, в преддверии и во время конца. Так нам рассказывали те, кто нюхнул пороху – инструкторы и ветераны.

– Я уже ходил на рынок. Сразу после приземления, – говорю я.

– Что же ты купил?

– Сельдерей.

– И судя по всему, больше ничего. Ну что… пошли?

Я люблю ходить на рынок, правда-правда. Там полно других детей, и бронзовая свинья около входа, и игрушки. Пончики и печенье. Вяленое мясо, и фрукты, и конфеты. И мне действительно не повредит размять ноги и пожевать сельдерея.

Почему именно сельдерей? Традиция такая. Я просто обожал его в детстве. Всякий раз как мама делала салат, она угощала меня пучком хрустящих стеблей с ярко-оранжевым сырным соусом. И улыбалась мне, своему сыночку, своей кровиночке. Она любила меня – просто, безоговорочно и беззаветно. Потому что я был ее сыном, а она моей мамой.

Добро пожаловать домой.

Не хочу больше плакать и копаться в себе.

Я поднимаюсь с дивана. Элис осторожно поддерживает меня за локоть.

– Пойдем пешком туда и обратно, – говорит она, – тут всего-то пару километров. Надеюсь, ноги тебя не подведут.