Текст книги "По стопам Господа"

Автор книги: Грег Айлс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц)

– Доброе утро, Дэвид.

Я поднял голову и увидел с иголочки одетого и подтянутого Джона Скоу, который прошествовал к креслу во главе стола. Заместитель директора АНБ, наиболее авторитетный американский специалист в области информационной войны, Скоу был официальным руководителем проекта «Тринити». На самом же деле последнее слово в любом вопросе имел Питер Годин – он выбирал направление исследований и определял их темпы. Отношения между Скоу и Годином были зеркальным повторением отношений генерала Лесли Гроувса и Роберта Оппенгеймера в Лос-Аламосе. Гроувс был строгий и требовательный начальник, но он всегда уступал Оппенгеймеру, ибо душой и главным двигателем начинания был именно ершистый физик. Поэтому и существовал диковинный парадокс: в военное время в важнейшем военном проекте имел последнее слово не генерал, а штафирка.

– Доброе утро, Скоу, – сказал я, даже не попытавшись улыбнуться.

– То, что вчера случилось, для всех нас ужасный удар, – почти не двигая тонкими губами, проворковал он с аристократическим бостонским акцентом. – Но для вас, Дэвид, я знаю, это особенная, большая и личная потеря.

Сколько искренности было в его словах, можно только гадать. Такой наторелый бюрократ владеет голосом не хуже актера.

– Питер вот-вот будет, – сказал он. – Похоже, отныне он наш постоянный замыкающий.

Я печально улыбнулся про себя. В прошлом Филдинг всегда приходил последним… а то и вовсе не приходил. Когда он манкировал собранием, на розыски обычно посылали меня. Искать долго не приходилось – как правило, Филдинг потел над уравнениями в своем кабинете.

Негромкое чертыханье в коридоре предшествовало появлению Питера Година. Истинный руководитель проекта «Тринити» страдал от ревматического артрита, и во время очередного многодневного приступа пройти даже несколько шагов было для него сущим мучением. Годину шел семьдесят второй год, и он был значительно старше всех ученых, занятых в проекте. Когда он родился, не то что компьютера, еще и телевизора-то не существовало! И тем не менее «старец» проекта «Тринити» на протяжении последних сорока лет добился в компьютеростроении столь многого и так быстро, что современные ученые хлыщи из Кремниевой долины рядом с ним кажутся ленивыми посредственностями.

Подобно Сеймуру Крэю, отцу суперкомпьютера, Годин был в начале пятидесятых годов двадцатого века одним из инженеров-зачинателей компьютеростроения и работал в "Контрол дейта корпорейшн". В 1957 году он ушел из компании вместе с Сеймуром Крэем и помогал ему создавать фирму "Крэй рисерч". Годин был в командах, создававших знаменитые «6600» и «Крэй-1». Но когда у Крэя стал разваливаться слишком амбициозный и непомерно раздутый проект «Крэй-2», Годин решил, что настало время выйти из тени наставника. Он обошел банки, в два счета получил шестимиллионный кредит, и через шестьдесят дней в Маунтин-Вью, штат Калифорния, начала работу его собственная фирма "Годин суперкомпьютинг". Пока Сеймур бился над новаторской супермашиной «Крэй-2», Годин вместе со своей крошечной командой создал изящную и надежную машину с четырьмя процессорами, которая превосходила «Крэй-1» по скорости в шесть раз. Ничего особенно нового, однако государственные военные лаборатории этот компьютер покупали охотно, платя по восемь миллионов за штуку. Годин быстро расплатился с долгами и получил возможность разрабатывать суперкомпьютер своей мечты.

Успешно конкурируя с целыми странами, производящими компьютеры, и с фирмой Сеймура Крэя, Питер Годин укрепился на рынке суперкомпьютеров и постоянно оставался в научном авангарде отрасли. Когда внезапное завершение холодной войны практически поставило крест на производстве военных суперкомпьютеров, Годин быстро переключился на разработку вычислительных машин параллельной обработки, и в середине девяностых его компьютеры преобладали или полностью вытеснили машины Крэя и в ПВО, и в АНБ, и в Пентагоне, и в Лос-Аламосе, и в ракетных бункерах.

Старик вошел в конференц-зал, и все подняли на него глаза.

Два года назад, когда я присоединился к команде, Годин выглядел чуть старше Эндрю Филдинга, которому тогда был шестьдесят один год. Но руководство проектом «Тринити» чудовищно состарило Година в рекордный срок. Порой его лицо отекало, и у него был вид ракового пациента на стероидах. Порой он вдруг неимоверно худел – лицо скелета, впавшие глаза, редкие волосы. А сегодня он выглядел так, словно может рухнуть, не пройдя нескольких шагов от двери до стола. Годин признался мне как-то, что в дни высшего творческого напряжения его тело подвергается катастрофическим физическим изменениям. А когда работалось, Годин трудился подряд по пятьдесят – шестьдесят часов без сна и отдыха. Хоть он и понимал, что подобные подвиги в считанные недели съедают годы его жизни, ему казалось, что это справедливая плата за ту массу удивительного, что он успел совершить за время своего пребывания на земле.

Годин обвел собравшихся медленным взглядом. При этом его бледно-голубые глаза задержались особенно долго на мне. Затем он поприветствовал всех коротким кивком и опустился в пустое кресло рядом со Скоу.

– Теперь, когда мы в сборе, – торжественно произнес Скоу, – я должен прежде всего сказать несколько слов о постигшей нас вчера ужасной потере. Вскрытие подтвердило, что профессор Филдинг скончался от массивного кровоизлияния в мозг. Он…

– Погодите! – перебил я. – Кто его вскрывал и где? Судебно-медицинский эксперт? Здесь, в Северной Каролине?

Скоу снисходительно покосился на меня.

– Ах, Дэвид, вы же знаете требования секретности. Местные власти мы привлекать не вправе. Свидетельство о причинах смерти профессора Филдинга выдано патологоанатомом Агентства национальной безопасности в форте Джордж-Мид.

– Как интересно! – не удержался я. – У АНБ, оказывается, есть свой патологоанатом? Еще понятно, зачем агентству нужен психиатр: взлом шифровальных кодов противника – та еще работа, постоянный стресс. Но чего ради им иметь в штате патологоанатома?

– Агентство имеет всю гамму медицинских специалистов, – пояснил Скоу менторским тоном. – Одни – штатные сотрудники, других периодически привлекают для консультаций.

Он быстро взглянул на Година. Тот сидел с закрытыми глазами и, казалось, уже дремал.

– Дэвид, – сказал Скоу, – у вас есть какие-то сомнения относительно причин смерти профессора Эндрю Филдинг?

Вот оно. Брошенная перчатка. Принимать бой или нет?

– Ведь вы как-никак опытный терапевт, – продолжал Скоу. – Возможно, вы заметили что-то необычное в картине инсульта?

Я почувствовал напряжение в воздухе. Все навострили уши и ждали, что я скажу. Особенно Рави Нара, который первым диагностировал летальное кровоизлияние в мозг.

Выдержав паузу, я произнес:

– Нет. Насколько мне известно, Рави Нара, который был рядом с Филдингом в предсмертные минуты, констатировал паралич, потерю речи и разрыв зрачка. Налицо более или менее обычные симптомы удара. Разве что… жертвы инсульта, как правило, так быстро не умирают. Внезапность этой смерти меня ошеломила.

Словно воздух выпустили из воздушного шара, грозившего лопнуть. У всех плечи опали, все задвигались, стали покашливать. Как по команде "вольно".

– О да, да, конечно, – великодушно пропел Скоу. – Внезапность этой смерти всех нас ошеломила. И Эндрю был воистину незаменим.

Задушил бы этого гада Скоу! Последние шесть месяцев он спал и видел, как бы избавиться от непокладистого Филдинга, и рьяно искал ему замену – да только никого не нашел. Люди такого ума и такой квалификации действительно незаменимы.

– И чтобы показать, насколько я искренен, говоря это, – добавил Скоу, – мы вообще откажемся от попытки заменить Филдинга кем-либо другим.

Похоже, только Ютту Клейн это заявление потрясло в той же степени, что и меня. Лучше Филдинга в научных проблемах, связанных с проектом «Тринити», разбирался только Годин. Именно благодаря Филдингу мы успешно справились с дюжиной технологических препятствий, которые казались непреодолимыми. Проблемы, над которыми неделями бились программисты и инженеры, для эксцентричного англичанина были чем-то вроде задачек на сообразительность из тестов для определения коэффициента умственного развития – он их решал за четверть часа. В этом смысле Филдинг и впрямь был абсолютно уникален. Хотя в основном он занимался квантовыми аспектами проекта «Тринити». И эти аспекты игнорировать было попросту невозможно. Квантовая физика в моем представлении что-то вроде современной алхимии – только эта алхимия работала и давала результаты. Двигать проект вперед без специалиста, который разбирается во всех этих квантовых заморочках, просто безумие.

– Но что вы планируете предпринять в связи с побочными действиями Супер-МРТ? – спросил я. – Вы же в курсе, что Филдинг связывал их с нарушением работы мозга на квантовом уровне.

– Не смешите нас! – так и взвился Рави Нара. – Нет ни единого доказательства наличия квантовых процессов в человеческом мозге. Нет, не было и никогда не будет!

– Успокойтесь, профессор Нара, – сказал Скоу.

Я смерил невролога презрительным взглядом.

– Когда в этой комнате сидел Филдинг, – сказал я, – вы были куда менее заносчивы.

Нара не побелел от ярости только потому, что был смуглый от рождения.

Теперь Скоу опять обратился ко мне с терпеливой улыбкой:

– Дэвид, мы с Питером уверены, что вы на пару с Равви вполне способны разобраться в странных медицинских аномалиях после суперсканирования. А привлекать к делу на этом этапе нового физика было бы излишним и ненужным риском для безопасности проекта.

Я понимал, что не время и не место дальше обсуждать эту проблему. Лучше поговорю о ней с президентом.

– Будут ли тело Филдинга и его личные вещи переданы вдове?

Скоу неспешно прокашлялся.

– Насколько мне известно, миссис Филдинг неожиданно исчезла. Поэтому останки Эндрю будут кремированы – согласно его письменному завещанию.

Сожжены – со всеми свидетельствами убийства! Все у этих мерзавцев продумано. Я силился не выдать своих эмоций и оставаться внешне безразличным. Итак, Лу Ли благополучно сбежала. Или нет? Ведь если они ее поймали и убили, то официальная версия была бы та же: "миссис Филдинг неожиданно исчезла".

Годин вдруг открыл глаза и коснулся рукой запястья Скоу.

– Вы что-то хотите добавить, Питер? – спросил Скоу.

Годин неторопливо потер пальцами правой руки почти лысую макушку. Потом руку уронил и долго молчал. Неподвижный, буддоподобный, он только поводил своими блекло-голубыми глазами. Годин говорил редко, но когда он говорил, весь мир слушал.

– Не время препираться из-за пустяков, – сказал он. – Вчера мы потеряли гиганта мысли. Мы с Эндрю Филдингом расходились во многих вопросах, но я уважал его больше, чем любого ученого, с которым мне когда-либо доводилось работать.

Я не мог скрыть своего удивления. Все присутствующие подались вперед и ловили каждое тихо сказанное слово Година. Опять гипнотический взгляд прошелся по всем нам – слева направо. Годин заговорил снова, так же негромко, но голосом не стариковским, а глубоким и властным:

– От начала истории и до наших дней потребности войны – главная движущая сила науки. Присутствуй здесь сегодня Филдинг, он бы тут же заспорил. Дескать, к расцвету науки ведет врожденное любопытство человечества. Однако говорить так – значит, принимать желаемое за действительное. Именно конфликты между людьми подхлестывают изобретательность и делают возможными технологические прорывы. Истина прискорбная, и все-таки действительность именно такова – разумный человек не должен закрывать на это глаза. Мы живем в царстве фактов, а не в вымышленном мире философов. Философы подвергают сомнению реальное существование Вселенной – и делают круглые глаза, когда им наподдают коленом в зад и спрашивают: ну как, ощущаете реальность или по-прежнему в ней сомневаетесь?

Рави Нара хихикнул. Годин ожег его яростным взглядом.

– Энди Филдинг благодушным идеалистом не был. Он был как они. – Годин кивнул в сторону черно-белой фотографии на стене. – Подобно Роберту Оппенгеймеру, Энди грешил некоторым мистицизмом. Но при этом был одаренным теоретиком с практической жилкой.

Годин забросил прядь седых волос за ухо, обвел всех нас на этот раз быстрым взглядом и продолжал:

– Наука на службе у войны всегда приносит дивные подарки мирному времени. Сверхчеловеческие усилия Оппенгеймера в кратчайшие сроки создать ядерную бомбу ускорили завершение Второй мировой войны и дали миру безопасную ядерную энергию. Перед нами – теперь нас осталось только пятеро – стоят задачи не меньшей важности. Мы не примеряем на себя тогу Господа, как нас частенько упрекал Филдинг. Бог – всего лишь продукт человеческого мышления. «Бог» выработан в процессе эволюции как защитный механизм против осознания нашей смертности. Когда мы наконец успешно загрузим первый нейрослепок в компьютер, нам придется иметь дело и с той частью мозга, где сидят наши тысячелетиями выработанные представления о Боге. Для тех, кому по душе антропоморфные выражения, можно сформулировать так: нам придется иметь дело с Ним. Но Бог, предсказываю я, доставит нам не больше хлопот, чем прочие атавизмы нашего сознания. Потому что успешная реализация проекта «Тринити» сделает ненужным защитный механизм по имени «Бог». Итогом нашей работы будет уничтожение смерти – она перестанет быть нашей владычицей. И конечно, нет задачи выше и благородней, чем дать человечеству бессмертие.

Годин положил свои руки с изуродованными артритом пальцами на стол.

– А сегодня… сегодня мы скорбим по человеку, который имел мужество отстаивать свои убеждения. Пока мы в силу мрачной необходимости были сосредоточены на военном и шпионском потенциале грядущего опытного образца «Тринити», Филдинг прозревал день, когда он сможет сесть перед нашим компьютером и задать ему вечные вопросы: "С чего началась жизнь на Земле?", "Почему и зачем мы здесь?", "Каков будет конец Вселенной?" В шестьдесят три года Энди Филдинг обладал энтузиазмом ребенка – и не стыдился этого. Да и чего тут стыдиться?

Годин печально мотнул головой.

– Мне будет его страшно не хватать.

Мое лицо горело. Я ожидал, что все ограничится парой крокодильих слез Джона Скоу, а затем будет провозглашено немедленное возвращение к полномасштабной работе над проектом: разбегаемся по лабораториям и засучиваем рукава! Но Питер Годин показал класс. Его слова подтверждали, что он отлично знал своего противника.

– После того, как причина неврологических расстройств будет найдена, – сказал в завершение Годин, – мы возобновим работу над проектом. Если нам понадобится квантовый физик – мы наймем подходящего. Чего мы определенно делать не будем – так это идти напролом, невзирая на выявленные опасности. Филдинг преподал мне важный урок благоразумия.

Годин несколько секунд молчал, осторожно массируя суставы правой руки. В конференц-зале стояла мертвая тишина.

– Мы все перенесли серьезный психологический шок. Я предлагаю каждому отдохнуть три дня – после ленча все свободны. Встретимся в этом же зале во вторник утром. Разумеется, на этот период времени обычные меры безопасности вне территории проекта остаются в силе.

Он замолчал, но никто не шелохнулся и не издал ни звука. Мы были поражены: человек, который обычно вкалывал вдвое больше остальных, без выходных и передышек, и нещадно заставлял нас работать быстрее и больше, – этот человек вдруг предлагает сделать паузу. То, что он сейчас сказал, настолько расходилось с его натурой, что мы не знали, как реагировать.

Скоу первым осмелился подать голос.

– Вот и замечательно. Небольшой отпуск очень кстати. А то дома меня почти не видят. Жена даже разводом грозит.

Годин только насупился и снова закрыл глаза.

Скоу вопросительно покосился на него и спросил:

– Стало быть, собрание заканчиваем?

Старик открыл глаза, неуклюже встал и молча захромал прочь из конференц-зала.

– Ну, в общем, все все поняли, – сказал Скоу.

Но его уже никто не слушал.

Я вышел в коридор и медленно направился в сторону своего кабинета, глядя в спину ковыляющего впереди Питера Година. Собрание прошло совсем не так, как я ожидал. Совсем не так.

Годин стал сворачивать в перпендикулярный коридор – и вдруг остановился и повернулся ко мне лицом. Наши глаза встретились. Он явно поджидал меня. Ничего не оставалось, как подойти к нему.

– Вы ведь с Филдингом были очень близки, да? – спросил Годин.

– Я любил его. И безмерно им восхищался.

Годин понимающе кивнул.

– Два вечера назад я прочел вашу книгу. Оказывается, вы больший реалист, чем я предполагал. Мне понравилась ваша позиция по отношению к абортам, к использованию ткани эмбрионов для научных исследований и клонирования, к непомерным расходам на обреченных больных и к эвтаназии. Я согласен с вами по всем пунктам – по всем.

Мне было трудно представить, что только сейчас, после двух лет совместной работы, Питер Годин удосужился пролистать книгу, которая стала причиной моего прикомандирования к проекту "Тринити".

Годин несколько секунд молча смотрел куда-то за мое плечо, затем взглянул мне прямо в глаза.

– Во время собрания меня осенила одна мысль… Знаете игру в гипотезы? Если б вы могли на машине времени перенестись в прошлое и прикончить Гитлера до всех его преступлений – вы бы убили его?

Я улыбнулся:

– Это формулировка идеалиста, а не реалиста.

– Не знаю, не знаю… Ну, вопрос с Гитлером – это, конечно, игра в поддавки, – сказал Годин. – Выберем проблему более деликатную. Имей вы возможность вернуться в 1948 год и знай вы, что некий Натурам Годзе намерен убить Ганди, вы бы застрелили этого Натурама – чтобы предотвратить гибель Ганди?

Я задумался.

– В действительности вы хотите знать, – сказал я, – где самое дальнее звено в цепи событий, которое я готов вырвать. А вы… вы бы убили мать Гитлера? Разумеется, до его рождения.

Теперь была очередь Година улыбнуться.

– Суть моего вопроса вы угадали правильно. А на ваш вопрос я отвечу однозначно: "да".

– Если разбираться еще пристальней, то ваш вопрос – о прочности причинно-следственных связей. Предотвратило бы Вторую мировую войну убийство матери Гитлера? Или место Адольфа занял бы другой, ибо из массы униженных Версальским договором непременно вынырнул бы кто-то, кто повел бы Германию тем же путем?

Немного подумав, Годин сказал:

– Вариант весьма вероятный. Ладно, еще пример. Пятьдесят второй год, вы знаете, что бестолковый лаборант сейчас уничтожит клеточные культуры Джоунаса Солка. Открытие способа лечения полиомиелита будет отсрочено на годы или на десятилетия. Вы убили бы того невинного лаборанта-придурка?

Голова моя гудела от напряжения. У меня было чувство, что Годин играет со мной, как кошка с мышкой. И при этом я знал, что Питер Годин никогда не тратит время на досужую игру.

– К счастью, реальная жизнь не ставит перед нами такие дилеммы, – сказал я. – Только задним числом мы можем формулировать подобные вопросы.

Годин холодно усмехнулся.

– А вот с этим, профессор, позвольте не согласиться. По-моему, Гитлера можно было остановить – к примеру, на тех же злосчастных переговорах в Мюнхене. Современники имели тысячи возможностей остановить фюрера на любом этапе его деятельности.

Годин отечески потрепал меня по руке.

– Что ни говорите, пища для размышлений!

Он повернулся, захромал дальше и скрылся за поворотом коридора.

А я стоял, словно громом пораженный. Разговор меня потряс. Я пытался угадать подтекст услышанного.

Годин ничего спроста не скажет. И только что был не праздный треп об истории и об этике. Годин с шокирующей откровенностью говорил об убийстве. По его мнению, существует такая вещь, как оправданное убийство.

Я ошарашенно покачал головой. Ну и наглец! Он говорил о Филдинге.

Годин объяснил мне на историческом примере, что убийство Филдинга было необходимо и целесообразно. Ни в чем не повинный Филдинг стал на пути великого дела – и его пришлось устранить.

По дороге в свой кабинет я вдруг заметил, что меня бьет дрожь. Никто не спросил о моем звонке в Белый дом. Никто не упомянул мой вчерашний визит к вдове Филдинга. Ни слова не было сказано о Рейчел Вайс. И три свободных дня дают мне бездну возможностей связаться с президентом. В принципе могу и лично слетать в Вашингтон. Что, черт возьми, все это значит?

На пороге своего кабинета я остановился как вкопанный. Высокая жилистая блондинка с глазами цвета электрик и рифленым шрамом на левой щеке восседала в моем кресле и что-то читала на экране моего компьютера. Гели Бауэр собственной персоной! Если Эндрю Филдинга прикончил кто-то из здешних, то именно она.

– Привет, профессор, – сказала Гели Бауэр, криво улыбаясь. – У вас такой удивленный вид. А я-то думала, вы меня с нетерпением ждете.