Текст книги "Язык птиц. Тайная история Европы"

Автор книги: Грасе д'Орсе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Но мы не имеем времени задерживаться далее на политической стороне книги и потому переходим к острову Атласному (Satin), название которого прочитаем как остров Сатаны (Satan). Это страна, которая существует только на гобелене и о которой все знают только понаслышке. Такие намеки были достаточно смелыми в XVI веке. Отсюда путешественники сразу же попадают в Фонарную страну (Lanternois).

Ее нельзя отыскать ни на одном из полушарий планеты: это подземный склеп масонских инициации, упоминаемый в ритуальном ответе: «Одно подземелье, известное мне; один фонарь, освещающий меня, один источник, утоляющий мою жажду».

Не надо забывать, что к тому времени масоны-адон-хирамиты уже по меньшей мере столетие существовали в Испании, и описание страны Фонарии, пусть и не вполне строго, но все же соответствует известным в наше время признакам шотландского ритуала, с той существенной разницей, что в книге серьезное скрывается под маской смешного, тогда как в наши дни чаще всего бывает наоборот. В это время масонство было единственным хранителем интеллектуальной свободы; сегодня в его церемониях нет ничего, кроме взаимного восхваления участников.

В этом месте автор позволяет нам войти в достойный восхищения памятник, который Диана и Генрих посвятили Квинте и остатки которого сейчас находятся во Дворце изящных искусств. Путешественники входят в храм понтифика Бахуса, имя которого в переводе с еврейского означает бутылка (bouteille), что можно перевести как «закон красоты» (beaute loi). Сначала они обнаруживают мозаику, изображающую сражение Бахуса с индийцами, которая указывает на то, что мы находимся в гостях у Дианы, так как эту мозаику можно интерпретировать следующим образом:

 
Mosaique Bacchus indienne bataille,
 

произносится как:

 
Mosaique baccuin Diane beaute loi.
 

Если французское слово «мозаика» заменить еврейским, то получим: барбакан – закон красоты Дианы. Слова барбакон и морабакин обозначают на еврейском одно и то же; но на французском барбакон имеет значение «амбразура», а башня с амбразурой олицетворяет кредо этой секты, барбакантур, закон приумножения богатства. На романских капителях этот иероглиф (barbacantour) сменяется изображением кентавра с бородой (barbu-centaure). Кентавр на гербе Венеции указывает на то, что этот город принадлежал сторонникам Квинты: то же самое следует сказать и о Милане, в соборе которого явно доминируют изображения праматери Евы.

После мозаики в книге дано описание лампы, освещающей храм, или его главного Фонаря: «Это было удивительное изобретение, но еще более подивился я работе скульптора, который ухитрился вырезать на поверхности хрустальной лампы ожесточенную и забавную драку голых ребятишек верхом на деревянных лошадках, с игрушечными копьецами и щитами, старательно сложенными из перевитых ветвями кистей винограда, причем все движения и усилия ребят искусство столь удачно воспроизвело, что природа, пожалуй, так бы и не сумела, а благодаря отливавшему всеми цветами радуги, ласкавшему взор свету, который пропускала через себя изба, фигурки детей казались не вырезанными, но рельефными, во всяком случае чем-то вроде арабесок, вылепленных из цельного материала».

Это очередная сложная идеограмма; чтобы дать ее перевод, нам придется напомнить что безумные, или простаки (niais), поднятые на вершину (palefrois) дерева (bois), – это один из самых общих иероглифов пуль-форбанов (pul forbans), или масонов Африки.

Затем путешественники подходят к удивительному фонтану, представлявшему собой изображение всех семи планет, или недели Квинты, однако дни недели были расположены в необычном порядке. Вот эти планеты, вместе с соответствующими каждой из них цветами:

1. Сатурн – синий

2. Юпитер – фиолетовый

3. Солнце – золотой

4. Марс – красный

5. Венера – зеленый

6. Меркурий – горностаевый

7. Луна – серебряный.

Как видим, Луна здесь занимает самое почетное место, в нашей неделе предоставляемое солнцу, а это последнее, в свою очередь, соответствует среде. Все эти изображения планет сопровождаются любопытными геральдическими знаками. Мы должны ограничиться седьмой фигурой – серебряной Луной с борзой собакой у ног; здесь может возникнуть немало интересных мыслей, если вспомнить о борзых в пророчествах Данте, однако на самом деле все основано на двусмысленности слов levrie (борзая) и le vrai – истинный или loi vioi (истинный закон).

Значение этого лунного герба, соответствующего самому высокому градусу, – троянский масон, семь, Пселион, закон правды. Греческая богиня Пселион – это женщина из Апокалипсиса, родившая перед драконом ребенка мужского пола, которому надлежало пасти все народы железным жезлом; Церковь считает этого младенца Антихристом, хотя он изображается невинным агнцем, спасшимся от огнедышащей пасти преследовавшего его мать дракона. Имя Пселион имеет значение «окова», или «судьба»; на французском его звучание может указывать фазы луны (Pselion – passe-lune), которые лежат в основе недель и месяцев нашего календаря. На надгробиях готической эпохи ее иероглиф – лев в ногах покойника (pie sous lion – Pselion), и этот иероглиф указывает на лунопоклонника. Если же покойник был солнцепоклонником, рядом со львом изображается золотой экю, или шкура (cuir), откуда происходит слово Carleon, слуга Карла. Когда рядом с покойником со львом была покойница с борзой, то они образовывали цепную формулу «Пселион, закон правды» (Pselion loi vraie).

Возле этого фонтана Панург был наряжен в самые диковинные одеяния и принял участие в церемонии, напоминающей ту, которую описывает Сервантес в своей новелле «Гитанилла», посвященной обрядам богемской секты графа Мальдонадо. Затем его ведут в небольшую часовню, где находится другой фонтан, вода в котором имеет тот же вкус, что и вино. Это и есть фонтан Молодости (Jouvence), который наши предки называли фонтаном Гувен (fon Gouvin) или Жювен (Jouvin). Жрица Бакбук заставляет его встать на колени и поцеловать край фонтана, предупреждая, что изречения оракула божественной бутылки нужно слушать только одним ухом (d'une oreille), что значит, что он отныне Diane-heurlie, то есть связан с судьбой Дианы; затем она шепчет ему в левое ухо (Tor-oreille), и это символизирует то, что он является сторонником закона Тарара (loi Тагаге), или света разума; ему остается еще овладеть последней тайной, заключенной в слове тринк (TRINQ). На еврейском TR-INQ означает закон поглощения, что на первый взгляд выглядит какой-то хитростью. Однако здесь перед нами не что иное, как знаменитый закон всемирного тяготения, открытый, как полагают, Ньютоном, который, тем не менее, не осмелился обнародовать его полностью. Закон поглощения более точен и более верен, чем закон тяготения. Действительно, первым действием любого живого существа, от микроскопической клетки до отвратительной крысы, является стремление проглотить все, что попадется. Именно благодаря поглощению это существо усваивает все, что ему необходимо для поддержания жизни и для того, чтобы стать самим собой, самодостаточной формой жизни, то есть Богом. В этом заключается тайна Евхаристии, редуцированная до своего научного значения и полностью освобожденная от излишнего мистицизма. Эта ассимиляция, усвоение всего необходимого для жизни, является работой предыдущего Грангузье, Грингале или Гулливера. Ее результат, или Квинта, достается последующему. Это все то, что человечество знает сейчас и узнает когда-либо.

Эта формулировка, одинаковая как для солнечной секты, так и для лунной, произносилась по-разному: солнцепоклонники закон поглощения (succion) называли sue-loi, или Сицилия, лунопоклонники – suce-raison, или сарацин. В свое время Вепри Сицилии, враги солнечной, то есть французской, партии, перерезали горло всем тем, кто не произносил эту формулу так, как это делали лунопоклонники.

(…) Продолжение содержит, однако, несколько ценных разъяснений. Если Диана была принцессой Валентинуа из Дофине, то она была также и великой жрицей. Мы узнаем об этом из следующих стихов Панурга:

 
Треножник Пифии самой,
Столь чтимой греческой землей,
Вовеки не давал ответа
Мудрей, чем прорицанье это.
Сдается мне: не в Дельфах он,
А здесь в часовне водружен.
 

(Кн. V, гл. VII)

Эта секта была, таким образом, сектой Дофине, или, скорее, сектой не только Дофине, ибо ее следы были обнаружены и в Оверне, и необходимо заметить, что представители этих двух провинций сыграли главную роль во времена Революции. Но их секрет не был связан с Дельфами, поскольку Дельфы – это точный греческий перевод еврейского слова quine.

Брат Жан, олицетворяющий мужской начало, упорно отказывается присоединиться к секте, то есть жениться; он остается верным учению святого Иоанна, который в Небесный Иерусалим своего Апокалипсиса не пустил ни женщин, ни собак. Панург говорит ему, что это не помешает монаху быть совращенным Прозерпиной, Корой греков, которая

 
χοινος παχιν ξαλαμον εχει
 

Теофиль Готье дал перевод этой идеи в своих великолепных стихах о смерти:

 
Хотя она ложится в каждую постель,
Со своим белым венцом она остается бесплодной.
 

Панург выражается более буржуазно:

 
Но ты послушай: может статься,
Что, будучи рукой господней
Низвергнут в пламя преисподней,
Приглянешься ты Прозерпине.
 

Это и есть квинтэссенция V книги. После этого Бакбук обращается к путешественникам с обстоятельной речью, в которой мы можем заметить очень любопытный пассаж о магнетизме: «Во что превратилось у вас искусство вызывать молнию и низводить с неба огонь, некогда изобретенное мудрым Прометеем? Вы его, уж верно, утратили; на вашем полушарии оно исчезло, меж тем как здесь, под землей, оно по-прежнему применяется».

Подобный пассаж можно встретить и у Сент-Ив д'Альвейдра; он самым решительным образом доказывает, что наши бабушки, представленные сенешалем Нормандии, знали гораздо больше того, что мы можем вообразить. Она провожает своих гостей мудрейшим из советов, советом иметь друзей: «Ибо все философы и древние мудрецы, дабы благополучно и беспечально пройти путь к богопознанию и к мудрости, почли необходимым, чтобы вожатым их был бог, а спутником – человек».

Таким было наставление всех древних тайных обществ, и в этом заключался секрет их могущества. Диана, разумеется, использовала его, чтобы завершить свою работу над столь замечательным творением, какое представляет собой V книга.

Что сделала она сама, а что – ее друзья? Мы оставим решение этой задачи тем, кто отважиться пойти по нашим следам. Все, что мы можем сказать сейчас, – это то, что если первые четыре книги Пантагрюэля несут на себе печать мужского гения, то в пятой книге преобладает гений женщины. Это никоим образом не умаляет достоинств этой любопытной книги, которая, напротив, по праву представляет собой изящный памятник вечной женственности.

Предисловие к книге «Полифила»

Завершая свою блистательную и насыщенную событиями карьеру, г-н Клод Попелен воздвиг памятник, который всегда будет вызывать зависть у всякого ученого, оставшегося в душе художником, и у всякого художника, мечтавшего стать ученым. Я провожу это различие, потому что оно не лишено смысла. На этом памятнике скромная надпись – он озаглавлен совсем просто: «Введение в изучение гипноэротомахии Полифила». Однако одно это введение составляет увесистую книгу, в которой подведен итог всем исследованиям автора, и успешно завершена работа, потребовавшая колоссальной эрудиции: я не верю, что существует более полная история итальянского искусства, начиная с его зарождения и вплоть до конца шестнадцатого века. Я хотел бы, чтобы г-н Попелен уделил больше места французскому влиянию, которое сами итальянцы считали преобладающим в процессе формирования их литературы и национального искусства. Но усилия, которые я предпринимал, чтобы это влияние установить, еще не дало результатов в достаточной мере бесспорных, чтобы академический разум, такой же взыскательный и требовательный, как и сам переводчик «Сна Полифила», мог принять их с закрытыми глазами. Тем не менее я убежден, что после прочтения этой статьи его убежденность будет сильно поколеблена.

Мой путь в науке не только усеян всякого рода препятствиями; со временем самый значительный его отрезок вообще исчез из поля зрения, главным образом, благодаря великому катаклизму конца прошлого столетия. Ранее, когда я пытался по этому пути пройти, мне часто случалось терять след и блуждать в потемках; тем не менее, я никогда не упускал из вида цель, к которой стремился, и я убежден, что на этот раз я ее достиг.

Есть один сюжет, к которому г-н Попелен не осмелился подступиться; он предпочел обратиться к читателю «Ревю Британик» за июнь 1881. Тогда я стремился только к истине; да и сегодня я готов утверждать, что «Сон Полифила» – это не что иное, как масонская тайнопись, то есть тайнопись, применяемая в архитектуре, отличающаяся от современных произведений подобного рода лишь несравненным богатством и благородством своих композиций. В то время я обладал лишь одним ключом к этому таинственному письму, ключом, которого было достаточно для интерпретаций греческого искусства; затем у меня сложилось мнение, что должен существовать еще один ключ, к современному искусству, который не обнаруживается у греков.

Действительно, язык богов – такое название дает Платон секретной письменности своего времени – в эпоху, возможно, предшествовавшую финикийскому алфавиту, был сжат в рамках определенной иератической формы в азбуке жителей Кипра, которая, в противоположность азбуке египтян и клинописи, не предполагала полифонических букв, то есть, букв, игравших иногда роль идеограмм, а иногда – роль фонограмм.

Тайнопись наших дней, в отличие от греческой и подобно тайнописи египтян и халдеев, ведет свое происхождение как от фонограмм, которые образуют ребусы, так и от идеограмм, составляющих шарады. Так, например, сапоги, сандалии, боты, независимо от их фонетического значения, могут указывать на того, кто их изготовил, то есть на сапожника; маска читается как комедия; шпага – как война; весы – как торговля; флакон – как стекло; рыба – как море; дикий зверь – как охота и т. д.

Точное определение этих рабочих терминов и представляет собой самую большую сложность современной тайнописи, потому что они с ходом времени неизбежно меняются. Я бы никогда не обнаружил, какое значение имеет обувь в тайнописи, если бы мне в руки не попал словарь по искусствам и ремеслам прошлого столетия, упоминавший об очень знаменитой корпорации «холодных сапожников», робелинеров, которая, кажется, играла значительную роль в союзе синдикатов и гильдий, образующих парижское масонство. Следы названия этой корпорации (robelineurs) обнаруживаются в целом ряду французских фамилий, таких как Робийо, Роблэн, Робли, Рабле и др., а в искусстве тайнописи оно используется для обозначения слова «бродяга» (ribaud). Король бродяг был, как известно, одним из главных персонажей у «нищей братии». У Маро есть слово риблер, употребляемое в том же самом смысле. Его этимология, кажется, восходит к слову rhabiller, т. е. к названию ремесла, связанного с ремонтом старой обуви.

Однако современная тайнопись не смешивает шараду и ребус, как это делалось в египетских иероглифах. Шарада (charada), называемая так, потому что разыгрывавшие ее персонажи в большинстве случаев взбирались на повозку (char), использовалась в сатирических маскарадах, где каждый персонаж изображал собой один куплет, или ритурнель. Последнее название связано с регулярным возвращением созвучия букве L в восьмой и последней стопе каждого стиха, что должно было помочь зрителям в расшифровке шарады.

Этими персонажами были искусные кровельщики, поскольку в то время они же были и поэтами; и, как заметил П. Менестрер, из большинства этих выражений они составляли геральдический герб.

Человек, несущий шпагу и весы, был военным торговцем, а если рядом находилась какая-нибудь драгоценность, то речь шла о ювелире; добавьте хлеб, естественную эмблему пекарни, и вы читаете война-торговец-ювелир-хлеб (guerre-marchan-joaille-pain). Такой вид письма был возможен лишь при условии, что гласные не учитываются, и эту фразу следует переводить как «гримуар Сен-Жильпэна» (grimoire saint Gilpin), выражение, которое является истинным переводом слова «гипнэротомахия» (amour songe poig). Наши отцы произносили слово «грек» (grec) как gre (прихоть, каприз), и всякий раз, когда в гримуарах обнаруживаются слова, написанные на иностранном языке, их следует переводить на вульгарный французский, то есть на язык геральдики, точно так же, как мы сделали это со словом гипнэротомахия. Большинство имен у Рабле были составлены именно таким способом: например, Таумаст (на греческом кудесник), белый маг, и Пикрохол (на греческом черная меланхолия), черный маг. Что касается Панурга (на греческом хитрец, fin), то есть grec fin, то это Гриффон, или Гриффе, имя друга Рабле, знаменитого печатника, председателя масонского кружка, в котором автор «Гаргантюа» принимал участие; этот кружок именуется ангельским обществом, потому что глава ангелов (chef d'ange = che angel) – это наиболее часто встречавшийся иероглиф сен-жилей или сен-жильпенов, которых простонародье именовало розенкрейцерами.

Приступим теперь к анализу одной из тех шарад, которыми буквально кишат все книги прошедших столетий. Существовало три способа их выражения: посредством живых персонажей, как на маскараде; посредством рисунков, как на гравюрах; и, наконец, посредством простых описаний, вроде тех, что переполняют страницы «Гаргантюа» и «Полифила». Вот одна такая шарада, напечатанная в «Искусном кровельщике седьмого градуса французского ритуала, украшенном аллегорической гравюрой» (Париж, 1836).

Я не знаю, существовала ли такая гравюра, так как ее нет в имеющемся у меня экземпляре книги; но, в любом случае, она сопровождалась описанием, которое оказывается совершенно бесполезным. Как и всякое геральдическое описание, оно гораздо понятнее, чем фигуры герба, которые почти всегда не поддаются расшифровке без такого описания. Поэтому «Сон Полифила» и многие другие книги такого рода были составлены из текста, не имеющего никакой иной цели, кроме как облегчить понимание тайнописи вкладных листов, которые и представляли собой настоящую и уникальную книгу.

Перейдем теперь к отсутствующей гравюре моего искусного кровельщика. Цитирую текст:

Описание гравюры

В живописном саду, заполненном деревьями, находится прекрасная женщина, облаченная в греческий костюм. Она сидит у подножия дерева, опираясь на правую руку, в которой она держит книгу и читает ее с большим вниманием. Недалеко стоит наблюдающий за ней загадочный рыцарь, вооруженный с головы до ног, со щитом на левой руке, с мечом в правой.

В болотной тине, едва освещенной, семиглавый монстр, приближающийся к богине. Но бдительно охраняющий ее рыцарь видит монстра, выставляет вперед щит, отраженные на его поверхности лучи ослепляют чудовище и вынуждают его сделать движение назад. Рыцарь грозит ему своим божественным мечом, требуя, чтобы чудовище убралось подальше.

Женщина – это богиня масонерии, погруженная в размышления над книгой Мудрости. Рыцарь – это искусный кровельщик; семиглавый монстр – это символ семи страстей, врагов масона: невежества, фанатизма, суеверия, лицемерия, безрассудства, любопытства, болтливости.

Не стоит и говорить, что это объяснение есть лишь путеводная нить гримасы, поскольку именно так назывался этот жанр аллегории, и именно отсюда происходит слово «гримироваться», которое буквально означает «переписываться».

Вот перевод такого объяснения:

Сад, заполненный деревьями, – это густой лес (foret fils), дерево, под которым сидит богиня, – это священное дерево (chef arbre); вооруженный с головы до ног рыцарь – это ольмье (heaulmier), воин со шлемом; шпага в руке – война (guerrie); богиня масонерии – это мать (la mere): сидеть у подножия дерева – это покой, укрытие (git); книга, которую она читает (lit) – это ложа (lit); сражающийся рыцарь – это удар, нападение (poing); сверкающий на солнце щит– сердце и исходящие от него лучи (coeur rais); чудовище – это монстр (monstre); семь голов – это семь вождей (chefs 7); чудовище убегает прочь (eloigne).

Теперь можно шаг за шагом проследить перевод, который я сделал для композиции этой шарады.

Сыновья леса (foret fils) – Серфбей (chef arbre = cerfbeer) – посвященный (heaulmier = lumiere) – гримуар Жильпена (guerrie, mere, git, lit, poing = grimoire Gilpin) – писать (cceur rais = ecrire) – чудовище (monstre) – знать (chefs 7 – sache) – хитрец (eloigne = patelin).

Барон Серфбей Медельсхейм, автор этой шарады, был братом жены моего дедушки по материнской линии, и, после того, как он стал пашой в Сетари, он говорил, что стал посвященным у франк-масонов. Сыновья леса, которых Рабле называет фарфелю или фанфрелюши, – это точный французский перевод греческого слова друиды; в Англии, где они оставались самой важной ветвью британского франк-масонства, их называли форстерами. Что касается хитреца, или языка хитрецов, то это одно из многих названий искусства тайнописи: однако более конкретно оно обозначает то, что Рабле называет белым гримуаром, то, что предполагает понимание жестов и знаков (или гримас), сделанных при помощи рук (лап).

 
Покажи мне белую лапу, или я вообще не открою,
 

отвечает козленок волку в басне Лафонтена. На тайном языке белая лапа – это лапа лунного цвета или сам лунный свет.

Козленок требует от волка, чтобы тот схитрил, т. е. говорил с ним на языке хитрецов (белая лапа – patte lunee – pateliner), и почти все басни о хитрецах написаны на этом языке, а некоторые из них мы обнаруживаем и в «Полифиле», в частности басню о волке-пастухе, о которой у меня еще будет возможность поговорить.

Основной вывод этого цитирования в том, что, в противоположность моему прежнему мнению, тайнопись не была искоренена Революцией; она была утрачена во всех ремеслах благодаря упразднению секрета мастерства; но она сохранилась во всех масонских сектах и должна быть в той или иной мере еще известна всем искусным кровельщикам, или посвященным в искусство гримуара, которые первоначально и были кровельщиками, а сегодня играют роль герольдов в масонстве.

Не было утрачено не только искусство тайнописи, но и чудесные композиции подобного рода, одной из которых мы обязаны современному немецкому художнику Ретцелю. Это «Триумф Смерти», опубликованный в Лейпциге в 1849. Здесь мы находим все признаки композиции данного жанра, удивительно непредсказуемого и глубокомысленного, и если когда-нибудь у меня найдется время, и я посвящу ей отдельное исследование, то мой труд не будет напрасным.

Наконец, загадочное завещание Гарибальди доказывает, что он также владел секретом тайнописи и что он обладал градусом пылающего феникса, или феникса, возрождающегося из пепла, упоминание о котором мы также обнаруживаем в «Полифиле». Отсюда его желание быть сожженным, как феникс.

Но тайнопись – это в одно и то же время и самая простая и самая сложная письменность. Обывателю можно дать ключ к ней, ничуть не опасаясь, что он сумеет открыть этот весьма сложный замок. Он буквально подобен отмычке в руках неопытного вора. Изучение тайнописи требует познаний настолько обширных и настолько разнообразных, что тому, что греки называли языком богов, наши отцы давали более точное название науки для благородных. И что касается изучения его сути, легко можно объяснить страсть, с которой этом делу когда-то предавались мудрецы, великие сеньоры и дамы, такие, как Данте, Рабле, Диана Пуатье, Екатерина Медичи и Жанна д'Альбре.

II

История тайнописи тесно связана с историей нашей национальной архитектуры и объясняет все ее коллизии. Тайнопись жильпенов, или святого Жана Жильпена – это название того искусства, которое всегда использовало или французский язык, или вульгарную латынь и вытеснило на Западе греческую тайнопись, а также саксонскую и скандинавскую, от которых нам остались следы в виде так называемых рунических алфавитов.

Но к какому времени восходит использование вульгарной латыни в тайнописи? Мне известен один пример времен императора Августа; еще несколько можно обнаружить в христианских катакомбах Рима, а музей в Эпинале имеет прекрасный гало-романский образец. Тем не менее можно с уверенностью утверждать, что все страны, подверженные влиянию друидов, то есть галлы, Англия и значительная часть Германии, использовали греческую тайнопись начиная с франков, знамена которых, по словам П. Менетрие, были усеяны изображениями жаб, хорошо известными в античности идеограммами Феронии, Фриники, Вероники или Вероны, богини Свободы.

Но не существовали ли и в то время диссиденты, которые использовали вульгарную латынь, как это гораздо позже делал Лютер? Это возможно, даже вероятно; но в любом случае их было немного до начала христианской эры, и так продолжалось до тех пор, пока греческий язык постепенно перестал быть понятным. Доказано, что идиомы на вульгарной латыни существовали в эпоху меровингов, под именем языка таис, название которого, кажется, происходит от греческого тес (домашний), и что использовался этот язык для составления песен, из которых ни одна до нас не дошла. Первый определенный признак появления в искусстве тайнописи французского – это использование слова gant (перчатка), заменившего кинею, или греческий колпак, для обозначения удачливой судьбы. Это произошло еще до царствования Феодосия, уничтожавшего языческие храмы и не позволявшего их затем восстанавливать.

На шляпах меровингов появляются изображения двух голубей, стоявших на одной лапе, позже замененных лапами льва; это градус мастера парплона или парпольма, что обозначает человска-парполи, совершенного человека, homo parpolitus. На римском диалекте голубь (palombe) произносится как палом, голубка (colombe) как колон, человек (homme) как ом; отсюда происходит безличная форма on. Искусство тайнописи сохраняет систематический пропуск гласных в последних слогах слов; так mouche (мушка) имеет значение m; arc (лук) – ar или r; flute (флейта) – fl и т. д.

Начиная с Карла Лысого тайнопись на вульгарной латыни, называемая жильпен, галльский язык, гольтье, гольтик, язык пьяниц, язык хитрецов и т. д., распространяется во всех Европы странах без исключения. Возможно, она сохраняется в Англии; однако она туда, наверняка, приходит вместе с христианством и подготавливает завоевание норманнов, которое представляет собой блестящий реванш кельтского начала над англо-саксонским. Те же самые норманны приносят это искусство в Сицилию, а каролинги навязывают его побежденным саксонцам, как и всем остальным диким племенам Германии.

Даже сегодня тайнопись «Триумфа Смерти» работы немца Ратцеля использует французский, как и «Сон Полифила», и загадочные страницы у Данте, как тайнопись «Гулливера», «Фауста».

Казалось бы, замена нео-романского стиля Ренессанса стилем французским, или гольтиком, должна была привести к изменениям в искусстве тайнописи и восстановить былое величие греков, забытое в свое время благодаря вульгарной латыни. Этого не произошло, несмотря на взятие Константинополя, после которого на Западе оказалось огромное количество византийских беженцев.

Сохранили ли греки свою национальную тайнопись? Должно быть, поскольку все масонские трактаты приписывают им, вместе с китайцами, обладание особой разновидностью франк-масонства; однако, у меня еще не было возможности проверить, не является ли современное греческое масонство всего лишь ветвью французского, несмотря на то что народные песни греков несут в себе множество следов древней тайнописи.

Как бы то ни было, беженцы из Византии не имели никакого влияния – ни видимого, ни тайного – на развитие искусства Ренессанса, которое не смешивалось с византийским и представляло собой лишь романское одеяние французского искусства. На самом деле идиомы геральдики, запечатленные во французском одиннадцатого века, были также и вульгарными идиомами огромной части Италии и Испании; а что касается Священной римской империи, то знание ее официального языка, то есть латыни, было так широко распространено, а современный французский настолько культивировался, что даже немецкие художники и ученые не испытывали особых трудностей в использовании архаических идиом. С греческим же языком, в сущности труднопостижимым для людей Запада, дело обстояло совсем иначе, и я со своей стороны испытывал серьезные трудности при составлении ребусов, хотя благодаря пятнадцатилетнему пребыванию в Греции я без особых усилий читаю то, что нам оставили древние.

Древний диалект жителей Пикардии остается языком искусства; но Ренессанс закладывает в изначальный багаж тайнописи целый ряд образов, исправленных заново, которые требовалось классифицировать и которые были настолько же уникальными, как и иностранные слова, введенные когда-то в египетские иероглифы, прежде всего в силу их фонетического значения. Так, фавн в «Полифиле» стал эквивалентом готического феникса; Венера – слога вен; Юпитер – двух слогов жупэн. Кадуцей представлен только змеями, которые являются идеограммой медицины. Марс со шпагой – это только воин, а если на голове у него шлем, он становится ольмье, посвященным. Короче говоря, изменения, привнесенные в искусство Ренессансом, были чисто внешними: замыслы и приемы тайнописи остались готическими.

Однако чтобы облегчить для посвященных использование этой новой каллиграфии, требовалась новая грамматика (grammaire), или новый гримуар (grimoire), так как последнее слово – это всего лишь готическое произношение слова «грамматика». «Полифил», как указывает его заголовок, – это грамматика, или гримуар, учеников святого Жильпена, или, более точно, грамматика святого Иоанна Глипэна. Последнее слово является таким же греческим, как и слово «грамматика», и, должно быть, унаследовано из античного искусства тайнописи. Известно, что означает на греческом глип (glype), или глиф (glyphe), от которого происходит слово иероглиф. Это же слово может произносится как гравер, а в наш современный язык оно пришло в форме глиптика (glyptique). На современном французском книга «Полифила» – это, таким образом, метод глиптики.

Но зачем впутывать в это дело святого Иоанна? Потому что он написал «Апокалипсис», книгу, которая сама является трактатом по христианской глиптике на греческом языке. Потому что жильпены рассматривали его в качестве своего предшественника и основателя. Тот загадочный Гулия, сыновьями которого они себя считали, был лишь символом, обозначавшим Иоанна во всей готической глиптике: орел, а также связываемая с его именем северная сторона света служили прежде всего для обозначения функций галльского божества, которому он пришел на смену, так как этот Жан – это не Иоанн евреев, бог скрывшегося за тучами солнца. Это Жьен галлов, или зима, сражающаяся с аквилоуюм: Жьен Glas poing. Имя Жьен встречается и у греков и у друидов; оно происходит от слова ganos, которое произносилось как гэ, посвященный, и именно его в искусстве тайнописи представляет слово gant – перчатка, которая на самом деле есть лучшее средство одолеть мороз.