Текст книги "Оглянись назад, детка!"

Автор книги: Грация Верасани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Деньги я вам уже перевел.

Мы пожали друг другу руки.

В шесть часов вечера я сидела в баре, расположенном в центре города, и пила джин с лимоном. Машину пришлось оставить довольно далеко от бара, так как в этот час большегрузные фуры, велосипеды, мотороллеры, автофургоны, такси, скейтборды и тому подобное соревнуются не столько в выбросе выхлопных газов, сколько в проворности оказаться как можно быстрее в центре города.

Светловолосая невысокая официантка с недовольным лицом человека, вынужденного работать за гроши, мелькала между столиками, убирала с них пустые бокалы, ставила полные. Зубы клиентов под ярким светом неоновых ламп бара горели искусственной белизной, созданной зубным техником Одной рукой я потянулась к своему бокалу, а другой нежно сжала живот, проверяя пищеварительный аппарат, которому приходится терпеть мои скверные привычки в еде.

Мой взгляд остановился на мужчине с болтающимся галстуком, который развязно ухаживал за молоденькой девушкой в костюме, наверняка работавшей новой помощницей в торговой фирме Они с вялым и расслабленным видом ели соленое печенье и пили аперитив, с помощью которого старались вычеркнуть из памяти закончившийся рабочий день. Человек приходит в бар в поисках другого человека, но почти никогда не находит его: алкоголь скорее разъединяет, чем соединяет, это очень прочная стеклянная перегородка.

Чтобы не заснуть, я приложила ледяной стакан к щеке и подумала, что все здесь присутствующие хотят оставаться молодыми. В двадцать два года я взяла в руки свой первый бокал со спиртным, и именно после этого пошли прахом все уроки самодисциплины. В восемнадцать лет Ада сказала мне, что героин – наркотик для рабочих, ей это говорили ее друзья-наркоманы. Они вкалывали героин, а потом оказывались в руках Красного Креста.

Кокаин пришел позже, его нюхали на дискотеке «Ла Пинета ди Милано Мариттима», куда моя сестра ходила танцевать по вечерам каждую субботу.

Ада всегда критиковала мою манеру одеваться. В шкафу с моей стороны висели потертые джинсы, кроссовки и плюшевые фуфайки большого размера. С ее стороны – юбки и кофты с высоким воротником театрального черного цвета или платья, которые она оригинально украшала. Однажды, после того как она попробовала сделать мне макияж, я сразу бросилась в ванную и умылась. Я была уверена, что женственность нельзя выразить посредством грима и губной помады. Ада говорила, что я никогда никого не найду, так как мое хмурое лицо отпугивает мужчин. Это всего лишь глупые стереотипы, отвечала я ей, однако она была права.

У Ады не было подруг, то есть настоящих подруг. Она их всех очаровывала, так как была обворожительна и любила немного прихвастнуть. Зато она нравилась ребятам, и это делало ее опасной. Моя сестра напомнила мне о Лаиде, которую, насколько я помню, закидали до смерти камнями в храме Афродиты из-за зависти к ее красоте. Иногда нельзя было без волнения смотреть, как ее совершенные черты лица искажали гримасы артистки кабаре, чтобы казаться симпатичной и компанейской. По-другому быть не могло. Ее подруги лишь на мгновение появлялись в нашем доме: через несколько месяцев они всегда менялись.

Мои круглые карие глаза достались мне от отца, У Ады были узкие серые глаза, как у мамы. Я считала, что глаза Ады намного красивее моих, и говорила ей, что они, как у Шарлоты Ремплинг.

– Тебе хочется, чтобы я сравнила твои глаза с глазами Клаудии Кардинале? – возражала она.

– Ты считаешь, у меня глаза, как у Кардинале? – спрашивала я.

– Нет, твои красивее.

Разумеется, я ей не верила и считала, что когда говорят о подруге «она как сестра», то это только для того, чтобы таким образом скрыть ложь.

В течение некоторого времени Ада приводила домой подругу из своего класса. Ее звали Микела, она была застенчивая, худенькая и стройная. Микеле нравился один баскетболист, классный парень, высокий голубоглазый блондин. Однажды в октябре вечером в Артистическом баре он объяснился Аде в любви и подарил цепочку с кулоном в виде сердца из красного стекляруса. Она вышла из бара, он пошел за ней, остановил ее под навесом и начал целовать. Я наблюдала за этой сценой через окно с чашкой капучино, рядом со мной стояла Микела и с каменным лицом смотрела в ту же сторону. Когда парень уехал на своем голубом мотороллере «Веспа», Ада вернулась в бар, подошла к подруге, взяла ее руку и намотала цепочку на ее пальцы, как четки. На следующий день, когда тот парень подъехал к школе забрать мою сестру после урока по фортепьяно, она сказала ему, чтобы он встречался с Микелой. Он этого не сделал. Больше я не видела Микелу в нашем доме.

Выйдя из бара, я решила подольше погулять. Прошла мимо солярия – там когда-то был книжный магазин, и через несколько метров остановилась перед витриной обувного магазина, где всего лишь год назад продавали музыкальные диски.

Qui vadis, baby?

Почему я не стала адвокатом? Это вопрос пришел мне в голову, когда я сидела на краю ванны, завернувшись в халат, и смотрела, как стекавшие с моих мокрых волос капли образовывали лужицу на линолеуме. Я подошла к окну, подняла плотную штору и увидела освещенные окна: там семьи садятся за стол и смотрят теленовости. Я знаю, почему я не адвокат: потому что в тот день, когда мне надо было защищать дипломную работу, мы с отцом в магазине похоронных принадлежностей выбирали гроб.

Я вышла из ванной и растянулась на постели.

На коврике стояла обувная коробка со сложенными письмами, и если нагнуться, то можно их увидеть.

27 января '86.

Я прождала А. час перед памятником Трилусса. Ты помнишь фильм «Керель»? Жанна Моро ему говорит: «Наконец. Почему тебя пришлось так долго ждать? Ты хочешь причинить мне боль? Хочешь уничтожить меня? Я так сильно, так отчаянно хочу тебя…» А он: «Да о чем ты говоришь? Чего плачешь? Почему ты меня хотела? Хочешь знать, кого ты хотела?..»

Любовника моей матери я видела только тогда, в церкви, в день похорон. Коренастый мужчина под метр семьдесят, черные глубокие глаза и щеки гладкие, как у ребенка. Он стоял, выпрямившись, в темном пальто, перед входом в церковь, опустив взгляд в землю. Потом он долго, с грустной улыбкой, смотрел на Аду. Во время мессы я обернулась, но его уже не было.

Больше я его никогда не встречала и не знала, как долго длилась их любовная связь с моей матерью, но ясно было одно, что даже он не смог сделать ее счастливой.

Моя мать не часто смеялась, но если начинала, то ее нельзя было остановить.

– Иллария, прекрати, – просил ее мой отец. Они никогда не ругались, но и не показывали пылкого проявления чувств. Я думала, что они любили друг друга тайно. Ада мне сказала, что противоположности притягиваются.

У мамы было свое видение, свой мир тревожных внебрачных ожиданий и ее таблетки. Я до сих пор вижу быстрое движение ее руки ко рту, куда она кидала таблетки, не запивая, заглатывая их с закрытыми глазами, и только тогда, когда ее мозг отключался, она обретала покой.

– Мама была слишком чувствительной, – произнесла Ада пронзительным голосом, с го рящим взглядом, через несколько месяцев после похорон.

– Ах, уж эти чувствительные! – взорвалась тетя. – Всегда готовы кричать от боли, если кто-то наступит им на ногу, но никогда не замечают, когда они сами наступают на других!

После этих слов они, как полагается, стали оскорблять друг друга, а мой отец говорил с кем-то по телефону и даже не слушал их. Сестра окинула меня изумленным ледяным взглядом «Почему ты молчишь?» – можно было прочитать в ее глазах.

Однажды вечером, возвращаясь домой с урока английского языка, я застала отца на кухне. Он сидел в темноте рядом с балконной дверью, выходившей в сад. При виде этого грустного, беззащитного человека, который всегда был тверд, как кремень, меня чуть не вырвала Для нас троих те ночи казались бесконечными. Сидя за столом, накрытым клеенкой в цветочек, мы казались чужими. Во время ужина он жаловался на боли в ребрах от смены погоды, а потом, когда оставался один, а мы поднимались в нашу комнату, доставал из буфета бутылку с анисовым ликером.

В двенадцать часов дня меня разбудил телефонный звонок. В полумраке я открыла глаза и босиком помчалась в гостиную, чтобы взять трубку до того, как сработает автоответчик. Алессандро Даци голосом дублера поздоровался со мной.

Довольно невежливо я объяснила ему, что у меня выходкой; он извинился и, чтобы испра виться, предложил вместе позавтракать. Я отказалась под предлогом, что завтра еду в Рим искать его Анджелу – «ту единственную любовь в его жизни».

В полдень я заказала билет в Рим и обратно, намазала просроченным кремом-депилятором ноги и подмышки и включила телевизор. Показывали фильм про женщину, которая обвиняла отца в сексуальных злоупотреблениях, которые он совершил над ней, когда она была несовершеннолетней. В семь часов вечера раздался звонок, который был для меня неожиданностью. Звонил Андреа Берти, он сказал, что телефон ему дал Тим. Покашляв и что-то бормоча, он в конце концов дошел до цели своего звонка; не поужинала бы я с ним, если у меня нет других дел? Мое молчание затянулось до неприличия, и он повторил свое предложение.

– Почему бы и нет, – ответила я.

Через час я припарковалась на улице Д'Адзелио и прошла пешком всю улицу Сольферино под проливным дождем. В двух шагах от ресторанчика «Требби» за моей спиной раздался голос: «Quo vadis, baby?» Обернувшись, я увидела улыбающегося Андреа Берти.

Мы вошли в теплое помещение ресторана и повесили мокрые куртки. В углу стояла подставка с меню. Я сразу закурила и заказала литровый графин красного вина.

Меня пугало, что нам не о чем будет говорить, поэтому первые четверть часа я расспрашивала его о Тиме и о том, как идут дела на факультете. Когда официантка принесла пирожки с тыквой, его нога коснулась моей. Я отодвинулась и стала есть.

Вошла парочка и села рядом с нашим столом.

– Почему ты смотришь на всех с таким видом? – спросил меня преподаватель.

– Прости, с каким видом?

Он улыбнулся.

– Понятно. Все – потенциальные враги.

– Почему у тебя нет женщины?

– Ты слишком спешишь.

Не прекращая жевать, я кивнула головой.

– В жизни людей случаются вещи…

– Я поняла. Она бросила тебя ради твоего лучшего друга.

У него был низкий и приятный смех.

– Не все так просто.

– Тогда объясни.

– Прости, не хочется.

Я пожала плечами.

– Мне приходится раскрывать тайны, а люди ищут, как бы спрятаться.

– Может быть, ты слишком впускаешь работу в свою жизнь?

– Возможно. – Я вытерла салфеткой губы.

На второе Андреа Берти заказал овощной салат, а я – филе курицы с зеленым перцем.

– Ты не похож на застенчивого человека, – сказала я.

– А на кого я похож?

– На интеллектуала, который демонстрирует свою иронию и критический ум.

Он рассмеялся и хлопнул себя по колену, как будто я сказала остроумную шутку.

– Знаешь, мне не нравятся сегодняшние сорокалетние…

– Почему?

– Они мне кажутся подростками со стареющими телами.

– Жаль, – шутливо произнес он, – я встречаюсь только со своими ровесницами.

Я выпустила дым в его сторону, и он принялся тереть глаза.

Мне нравится, когда на меня внезапно находит, без прелюдий. Мое тело оживает, а голова освобождается от всего остального. Это все равно что танцевать танго…

– О чем ты думаешь?

– Что?

– Я спрашиваю, о чем ты думаешь?

– Прости, забылась. Ни о чем.

В моей голове крутились глупые фразы из писем Ады, и я ощутила прилив энергии, передавшийся от меня к нему.

– А ты какую историю хотела бы услышать? – неожиданно спросил он.

– Никакую.

– Кто в этом виноват?

– Немногим мужчинам удается это.

– Что именно?

– Влюбиться в меня.

Он двусмысленно улыбнулся.

– Это вызов?

– Ну вот еще, я никогда не умела кокетничать. Будешь десерт?

Когда мы вышли из ресторана, Андреа Берти попросил меня подвезти его до дома. Я прикинулась, что не знаю улицы, где он живет, и ему пришлось объяснять мне дорогу. Я остановила машину перед домом номер пять, и он предложил подняться к нему и выпить настойку или ликер. Я согласилась. Мы поднялись на третий этаж, он, видимо, нервничал, так как не сразу нашел ключ. Наконец мы вошли, и Андреа зажег свет в коридоре. В зеркале во всю стену я увидела собственное отражение, которое затягивалось сигаретой, словно это была кислородная подушка Андреа Берти взял мою сигарету и потушил ее в подставке под цветочным горшком. Мы поцеловались.

Я успела заметить книги о кино, стоявшие стопками в стенном книжном шкафу, на полу валялись пара трусов и кроссовки «Адидас», темные шторы на окнах, пищевые добавки на кухонном столе и большого кота с бездонным взглядом, свернувшегося калачиком на серванте, заставленном кассетами. Андреа открыл матовую стеклянную дверь спальни, не отрываясь от поцелуя.

Мы разделись. Я слышала его охрипший голос и слова, ощущала его напряженный от нестерпимого желания член, запах мыла под его подмышками. Пока он меня опрокидывал, переваливал, облизывал, ласкал, я снова чувствовала себя десятилетней девочкой, и все было в порядке, моя мать говорила по телефону со своей подругой Терезой, моя сестра декламировала перед зеркалом стихотворение Рильке «Слепая», а отец должен был вернуться не раньше чем через час. Достаточно было ополоснуть в ванной лицо холодной водой, чтобы вернуться на землю. Андреа Берти спал, а я бродила по квартире на цыпочках и не могла удержаться от поиска улик, старых фотографий, бумаг в ящиках. Кот не отходил от меня ни на шаг: это создание не сможет донести на меня. С чувством облегчения, что ничего не обнаружила, я оделась и вышла из квартиры.

Дома я схватила коробку с письмами Ады и спрятала ее под ту же кучу кофточек в тот же самый шкаф.

Скольких людей ты засунула в темный угол?

Я ехала в поезде Евростар в вагоне для курящих, с темными кругами под глазами, как у человека, спавшею всего четыре часа, и с неотвязной мыслью о ласковых руках Андреа Берти.

Зазвонил сотовый телефон, и после нескольких «алло» до меня наконец донесся хныкающий невнятный лепет Алессандро Даци. Я спокойно подождала, пока он доходчиво объяснил мне, что Анджела Де Сантис, его Анджела, умерла шесть лет назад в автодорожной аварии; об этом ему только что сообщил один из прежних друзей, который, узнав от других, что он ищет ее, позвонил ему. Конец расследованию – это все о чем я подумала.

– Я больше никогда не встречу такую, как она. Есть вещи, которые случаются только раз в жизни… – жалобно сказал он.

Мне ничего не оставалось, как только подыграть этой комедии: да, я понимаю Даци ответил, что это трагическое событие лишний раз подтвердило ему, что именно она была женщиной его жизни и что судьбе было угодно наказать его. Он извинился, что заставил меня ехать, и с нетерпением ждет меня, чтобы отдать мне причитающуюся сумму.

Выйдя из поезда, я сразу направилась к расписанию, чтобы узнать отправление ближайшего поезда на Болонью. Но затем, словно меня что-то толкнуло, я вышла из железнодорожного вокзала, села в такси и произнесла: «На площадь Мальвы».

Прямо перед домом номер шесть я буквально легла на стоявший со спущенными шинами автомобиль марки «Ритмо», на поржавевшем капоте которого спали три кошки. Закурив, я посмотрела на окно второго этажа.

Я ни разу не была в этой маленькой квартире и понятия не имела, кто там теперь живет, но, глядя теперь на единственное окно, выходившее на площадь, меня охватила мысль, что именно там, за этими белыми шторами, моя сестра покончила с собой.

Это было все равно что стоять около ее могилы. Я не могла вынести, что все вокруг дышало спокойствием и тишиной, что люди прохаживались, выгуливали собак, покупали в киосках газеты и завтракали в том же баре, где, возможно, они проводили дни в ожидании очередной пробы. Я представила долгие пустые ожидания у телефона, страх услышать, что они взяли другую актрису на ту роль или что она должна позвонить через неделю. Неделя, которая превращается в месяц, а месяц становится бесконечным При этом всегда найдется некая потомственная актриса, очередная блатная, которая трахается с режиссером или продюсером. В общем, до нее очередь никогда не доходит.

Темнело. Площадь Мальвы осталась за моей спиной. Я смотрела на этот город кошек и развалин из окошечка такси. Свет уличных фонарей отражался в Тибре, античные и современные постройки налезали друг на друга. Мне пришла в голову фраза Платона, обращенная к зрелой женщине, ревновавшей к молоденькой девушке: «Для меня предпочтительнее твои морщины, чем пылающая страсть молодости». Рим Этот город любила моя сестра. Город, в котором, как она думала, происходили важные вещи и где должна начаться ее жизнь. Сквозь охватившую меня убаюкивающую усталость я услышала, как водитель сказал что-то о погоде, и мои веки сомкнулись.

Моя сестра вошла в комнату с красными от хлорки глазами, бросила спортивную сумку на пол, достала из нее мокрые купальник, халат и повесила их на батарею. Потом подошла к старинному зеркалу, причесалась и слегка подкрасила губы. Я выглянула в окно и увидела парня, опиравшегося на дверцу побитого «Фольксвагена-жука».

– Что это за тип ждет тебя внизу?

Она пожала плечами, выскочила из комнаты и побежала на улицу. Я выглянула снова и увидела, как она прошла перед фарами автомобиля и с сияющей улыбкой посмотрела на парня.

– Ада, – крикнула я, – если ты не вернешься к пяти, папа…

Такси остановилось. Мне пришлось дважды спросить шофера, сколько я ему должна. Он повторил сумму с притворной вежливостью.

В Болонье я сразу пошла на привокзальную стоянку, села в свой «Ситроен» и помчалась домой. Пристроив машину между «Рено меган» и «Фордом Ка», я вышла и направилась к стеклянной двери. Неожиданно до моих ушей донесся шум, я повернулась, посмотрела по сторонам: никого. Тьма кромешная, ветер раскачивал на бульваре ветви амбровых деревьев.

Я шла босиком по дому и пальцем отмечала свой маршрут на пыльной мебели, книгах и фотоальбоме. Дойдя до дивана, я почувствовала себя смертельно усталой после всего увиденного мной сегодня.

Прокрутив автоответчик, мне стало ясно, что Андреа Берти не звонил. А разве должен был? Что такое, в конце концов, пара часов бессодержательных разговоров, поцелуев и объятий? «It is dangerous to lean out» – «Не высовываться, опасно» – пишут на поездах. Если бы он познакомился со мной поближе, то обнаружил бы вещи, которые не понравились бы ему. Это точно. Я открыла банку с пивом Что мне известно об этом Андреа Берти? Практически ничего. Но разве в жизни не все так происходит? Сначала что-то делаешь, а после думаешь над этим. Включаешь силу своего воображения: подправляешь действительность, а потом и не помнишь, как все на самом деле было.

Заснула я мгновенно.

Утром следующего дня я пыталась связаться с инженером Гвидо Комолли, потом пообедала с Тимом в кафе самообслуживания на улице Риги. Из-под красной фуфайки Тима выпирало брюшко, из джинсов торчали трусы фирмы «Levi's». Невероятно, но факт: из кармана его куртки виднелась книга Бодлера «Цветы зла» – не приложила ли к этому руку Гайа и не встречаются ли они, спросила я себя. Увидев мой взгляд, направленный на книгу, Тим ответил:

– Без поэзии нельзя, черт возьми.

Я не стала говорить ему, что он покраснел.

– Извини, мне казалось, что ты читаешь только Брицци.

Когда он вытащил из кармана афганскую коноплю, бумажки для скрутки и сигарету, я потащила его из кафе, прежде чем его отправят в полицию нравов.

Пока мы шли по улице Независимости, он рассказал мне, что прошлой ночью засиделся допоздна в ирландском пивном баре: выкурил десять косяков, выпил семь кружек пива, а потом играл на бас-гитаре и на гитаре у Пиккио дома…

– А что Гайа? – спросила я.

Он молниеносно повернулся в мою сторону.

– Она что-нибудь говорила тебе?

Теперь я была убеждена: они встречаются.

– Звонил Берти, – сказал Спазимо, едва я переступила порог агентства. В руке он держал картонный стакан с кофе. – Хочешь? Я еще не клал сахар.

– Нет, спасибо. – Я обессиленно свалилась на диван. – Я никогда с этим не покончу…

Спазимо снова уселся за компьютер.

– Почему ты ему не позвонишь?

– Кому?

– Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю.

Я взъерошила волосы рукой.

– Я говорила о своей сестре.

– Вот оно что, – вздохнул он.

– Чем занимаешься? – спросила я, чтобы сменить тему.

– Делаю проверку на антивирус и обновляю программное обеспечение, чтобы выяснить производственную организацию фирмы… Да что тебе рассказывать? Тебе на все это наплевать.

Я с трудом поднялась с дивана.

– Ты прав. – Уже на пороге я повернулась и сказала: – Вот уже несколько дней у меня такое чувство, что за мной следят.

Спазимо нахмурился.

– Шутишь?

– Не знаю, это всего лишь ощущение.

– Ты говорила об этом с Бруни?

– Должно быть, это все те же призраки, Лучио. Или я схожу с ума.

Усталость и раздражение не давали мне работать. Чтобы скоротать время, я играла на компьютере, делала набеги в бар, просматривала старые папки с документацией, но в основном весь день надоедала Лучио.

В шесть часов вечера в кафе «Де Парис» меня ждал аперитив с Мэлом, который только что вернулся с Мадридской ярмарки.

Приятно встретиться с другом детства, который знает о тебе кучу вещей. Когда он впервые услышал, как я играю на ударнике, то спросил, с чего это я так обозлена на мир.

Он знал Аду, и она ему нравилась. Как-то он сказал мне: «Она из тех девушек, которые, пока ты с ними говоришь, смотрят в другую сторону».

– Она просто немного рассеянна, погружена в себя, – оправдывала я ее.

– Я знаю женщин, и, если ее взгляд направлен на то, что видит только она, мужчина чувствует себя кретином, – ответил он.

Мэл знал о моей матери, я долго рассказывала ему о ней на одной из наших посиделок до рассвета с пивом и чипсами, когда мы выходили потные из репетиционного зала, чтобы заглянуть в остерию на улице Фондацца. Его мать умерла, когда ему было десять лет. Вечером, прежде чем умереть, она стала готовить сладости.

– Она чувствовала, что эта ночь будет для нее последней, – сказал он.

Тогда я спросила себя, почему у меня не было такой матери, как у Мэла, которая готовила сладости для своих детей и которая умерла, потому что судьба уготовила ей ужасную болезнь.

Мэл похлопал меня по плечу и заказал джин с лимоном.

– Два, – уточнила я бармену с многочисленными косичками на голове и пирсингом на брови.

– Я познакомился с одной девицей из Мюнхена, сегодня мы с ней встречаемся. Ей двадцать два года, и я уже представляю сцену, когда она меня съест и только косточки выплюнет. Что еще можно ждать от девицы, которая слушает «New Radicals»? – доверительно произнес он.

– Есть люди, которые в двадцать лет намного лучше нас, – возразила я.

– Ты помнишь фильм «Двойственная природа любви»?

Я отрицательно покачала головой.

– Там герой в какой-то момент говорит нечто подобное: «Я не помню, чтобы у тех, кто родился после 1965 года, все было бы на месте. В этом виновата микроволновая печь!»

Мы рассмеялись и подняли бокалы.

– За твое новое увлечение, Мэл. Чтобы оно длилось больше месяца. – В моих словах не было и тени иронии.

Он заглотнул большую порцию джина с лимоном.

– Пусть продолжается, сколько должно продолжаться.

Полчаса спустя я ехала домой к Андреа Берти с полным пакетом китайской еды. Единственное место, где я могла припарковаться, было перед магазином «Все для собак и кошек». Я быстро, прежде чем продавщица Петти проведает о моем присутствии, прошмыгнула в подъезд.

Андреа встретил меня с голым торсом, в выцветших джинсах, на шее болтались очки для чтения.

– Ты не звонишь, ты сразу приезжаешь.

– Хочешь есть? – спросила я.

Он забрал у меня пакет и поставил на кухонный стол. Несколько секунд он стоял с опущенной головой, постукивая ногой по терракотовому полу, потом посмотрел на меня, и мне показалось, что я плыву баттерфляем в бассейне.

– После, – ответил он.

Два раза мы позанимались любовью, не обращая ни на что внимания. Горел свет, мы лежали на пуховом стеганом сине-зеленом одеяле и смотрели друг на друга: я курила, а он потягивал из горла виски.

Позже, сидя на постели и заглатывая цыпленка с соусом карри, я набралась смелости.

– У меня была сестра. Говорят, она покончила с собой.

На его скулах напряглись желваки.

– Говорят?

– Ты веришь в Бога?

Он тряхнул головой, не прекращая жевать.

– Странно, как отсутствие людей, которых ты любишь, заставляет поверить в жизнь после жизни…

Андреа встал, собрал пластиковые упаковки и выбросил в мусорный ящик.

– Джорджиа, после этой жизни другой жизни нет. Мы не знаем лишь наш конечный срок.

Я оперлась на подбитое изголовье постели.

– Прекрасная фраза, профессор, почти как в фильме «Бегущий по лезвию бритвы». Как только приеду домой, сразу запишу в свой дневник.

– Ты не останешься ночевать? – разочарованно спросил он.

– Я не привыкла с кем-то спать.

Он вставил диск Винсента Гало «When» в дисковод.

– Сколько людей ты засунула в темный угол?

Я принужденно рассмеялась:

– О чем ты говоришь?

Он вышел на кухню. Я почувствовала, как мои щеки покраснели. После нескольких спокойных дней снова воспалился правый глаз, и я принялась тереть его.