Текст книги "Тварь у порога (Сборник рассказов ужасов)"

Автор книги: Говард Лавкрафт

Соавторы: Август Дерлет
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Стены, насколько их достигал луч фонаря, были покрыты изысканной резной вязью и хорошо знакомыми мне извилистыми иероглифами, а отчасти и новыми, которые я не видел в своих снах. Я понял, что достиг цели, и сразу же повернул налево, направляясь к видневшемуся неподалеку арочному проходу. У меня практически не было сомнений в том, что там я отыщу свободный наклонный проход, ведущий ко всем сохранившимся уровням. Это огромное, защищенное толщей земли помещение, содержавшее в себе тайны всего мирового пространства, было построено с великим знанием дела и сконструировано явно таким образом, чтобы устоять при любых потрясениях.

Колоссальных размеров блоки были размещены с математической точностью и соединены посредством неимоверно прочного цемента, отчего получался крепкий как камень монолит. И сейчас, по прошествий сотен веков, его погребенная под землей громада стояла в целости и сохранности, чуть припорошенная просочившейся сверху пылью, тогда как в других помещениях всюду лежали горы каменных обломков и мусора.

Мне даже показалось странным, что я с такой легкостью передвигаюсь по этому залу. Скинув с плеч бремя предыдущих препятствий, я чуть ли не перешел на бег и с неожиданной для себя скоростью несся по коридорам с низкими потолками, в который уже раз ловя себя на мысли, что прекрасно помню окружающую обстановку. Впрочем, данное обстоятельство уже почти перестало удивлять меня. Сейчас я видел маячившие повсюду громадные, покрытые иероглифами металлические двери стеллажей; некоторые из них оставались запертыми, другие были распахнуты настежь, а отдельные и вовсе погнуты, расплющены под воздействием чудовищных геологических потрясений, оказавшихся, впрочем, недостаточными, чтобы сокрушить кладку самого помещения.

В ряде мест по запорошенным пылью холмикам под зияющими, пустыми отделениями стеллажей, можно было догадаться, что там лежали фолианты, выпавшие наружу от сокрушительных толчков земной тверди. На некоторых стойках сохранились броские указатели разделов и подразделов собранных здесь томов.

Я остановился перед одним из распахнутых шкафов, внутри которого виднелись знакомые металлические футляры, покрытые толстым слоем вездесущей пыли. Протянув руку, я с трудом извлек одну из наиболее тонких коробок и положил ее на пол. На корпусе были начертаны привычные извилистые иероглифы, хотя что-то в их контурах и расположении показалось мне слегка отличным от прежних надписей.

Я прекрасно помнил замысловатую последовательность действий, которые необходимо было совершить, чтобы открыть футляр, а потому быстро справился с отлично сохранившимся механизмом, изготовленным из такого же нержавеющего металла, и извлек лежавшую внутри него книгу. Как я и ожидал, размерами она была примерно тридцать на сорок сантиметров, толщиной примерно в три пальца, и открывалась вверх наподобие блокнота.

Казалось, что ее сравнительно толстые, похожие на целлофан страницы совершенно не подверглись воздействию минувших веков, и я сразу же приступил к изучению текста, исполненного совершенно отличной от привычных мне иероглифов или каких-либо известных языков письменностью.

Я смекнул, что это была книга, написанная известным мне по былым снам плененным разумом – ранее он принадлежал к неимоверно древней, обитавшей на неведомой планете цивилизации, а позднее, когда эта планета взорвалась, чудом уцелел на одном из крупных астероидов. Одновременно я припомнил, что на этом же уровне архива содержались тома, касавшиеся планет, находившихся за пределами солнечной системы.

Бестолку проведя некоторое время над этим фолиантом, я с тревогой обнаружил, что свет фонаря заметно ослаб, а потому поспешно вставил в него новую батарейку, которую всегда носил при себе. В более ярких лучах света я возобновил свои блуждания по бесконечным проходам между стеллажами, то и дело узнавая знакомые разделы и испытывая смутное раздражение от непривычного эха, которое порождалось звуком моих шагов по полу гигантских катакомб.

Едва взглянув на отпечатки моих башмаков, оставшиеся на нетронутом за сотни веков толстом слое пыли, я невольно вздрогнул, мгновенно представив себе, что никогда еще – если в моих безумных сновидениях действительно содержалась хотя бы крупица правды – здесь не ступала нога человека.

Я как одержимый метался по громадному залу, не имея ни малейшего представления о цели своих перемещений. Вместе с тем, мне казалось, что эти блуждания все же не вполне хаотичны, и что мною словно руководит чья-то злобная сила, подчинившая себе мою обмякшую волю.

Достигнув идущего под уклон прохода, я спустился по нему на порядочную глубину. В спешке я почти не обращал внимания на череду сменявших друг друга этажей и даже не пытался приглядываться к тому, что на них находится. В моем мозгу даже стал проступать определенный ритм, в такт с которым я изредка подергивал правой рукой, словно репетировал процедуру открытия хитроумного сейфового замка, но тут же с удивлением обнаруживал что давно знаю комбинацию всех его поворотов и щелчков.

Во сне или наяву, но я когда-то узнал ее, и продолжал хранить это знание до сих пор. И все же я не имел ни малейшего понятия о том, как мог какой-то сон – или фрагмент бессознательно усвоенной легенды – в мельчайших деталях обучить меня всем этим сложным, загадочным операциям. И разве не было все это приключение – эта потрясающая осведомленность о расположении древних развалин, и вообще чудовищное сходство окружающей обстановки со всем тем, что могли подсказать мне лишь мои сны и осколки древних мифов, – чудовищным, неизведанным еще никем и никогда кошмаром?

Возможно, я уже тогда был почти убежден – как и сейчас, в более спокойный и размеренный период моей жизни, – что так до конца и не просыпался, и что весь этот похороненный город был лишь фрагментом лихорадочной галлюцинации.

В конце концов я добрался до самого нижнего уровня и двинулся вправо от наклонного прохода. По непонятной причине я старался ступать как можно мягче, хотя к тому времени заметно поубавил шаг. Было на этом нижнем, глубоко запрятанном под землей уровне, такое пространство, проникать в которое я почему-то боялся.

Приблизившись к нему, я понял, что именно вселяло в меня смутный страх – это был один из наглухо опечатанных и тщательно охранявшихся прежде люков. Сейчас там не могло быть никакой охраны, а потому я дрожал всем телом и ступал на цыпочках, как и когда проходил через черный базальтовый склеп, где зиял аналогичный люк.

Здесь, как и там, ощущалось дуновение холодного сырого ветерка, и я уже стал сожалеть, что вообще оказался в этом месте. Почему же я пришел сюда, какая сила влекла меня на самое дно подземелья, мне было неведомо.

Неожиданно я увидел, что крышка люка распахнута настежь. Впереди опять начинались стеллажи, а на полу под одним из них я заметил невысокий бугорок, покрытый очень тонким слоем пыли – определенно совсем недавно сюда с полок свалилось несколько футляров с книгами. В то же мгновение я ощутил новый приступ паники, хотя поначалу мне была непонятна причина ее возникновения.

Лежащие под стеллажами груды книг отнюдь не являлись редкостью в этих местах, поскольку за истекшие века земля пережила немало поднимавшихся из ее недр толчков и встрясок, и лишь подойдя почти вплотную к этой куче, я понял, что именно вселило в меня столь дикий страх.

Дело было отнюдь не в самих футлярах с книгами, а в слое покрывавшей их пыли. При ближайшем рассмотрении в свете фонаря мне показалось, что пыль на них лежит неровно – в некоторых местах слой был совсем тонким, словно буквально несколько месяцев назад ее кто-то или что-то потревожило или вовсе смахнуло. Твердой уверенности у меня, однако, не было, поскольку даже на этих относительно свежих местах пыли было все же достаточно; и все же наличие определенной системы в расположении неровностей на запыленной поверхности футляров меня не на шутку встревожила.

Поднеся фонарь почти вплотную к заинтересовавшему меня месту, я почти утвердился в своем подозрении – следы на пыли определенно имели отнюдь не хаотичные, а ровные, даже симметричные неровности. Создавалось впечатление, что на ней отпечатались не просто полосы и пятна, а вполне определенные следы, идущие группами по три и размерами около тридцати квадратных сантиметров. Каждый такой след состоял из пяти почти круглых пятен примерно по семь-восемь сантиметров в поперечнике: один впереди, а четыре по бокам и чуть сзади.

У меня сложилось впечатление, что следы – если это действительно были чьи-то следы, – вели в Двух противоположных направлениях, словно некое существо шло куда-то, а затем возвращалось обратно. Разумеется, отпечатки проступали очень слабо и могли быть следствием игры света или вообще чистой случайностью, однако было в их расположении нечто такое, что вселяло в меня смутный, безотчетный страх. Дело в том, что один конец цепочки следов явно упирался в кучу относительно недавно свалившихся со стеллажей книг, тогда как другой уводил в сторону зловещего люка, из которого тянуло холодным, сырым воздухом, и который смотрел на меня черным глазом нескончаемой бездны.

VIII

Овладевшее мною безумное влечение носило настолько всеобъемлющий и непреодолимый характер, что почти полностью вытеснило любые остатки здравого смысла. Ни один рациональный довод не смог бы заставить меня отправиться на выяснение природы зловещих отпечатков и тех смутных воспоминаний, которые всколыхнулись под воздействием этой находки. И все же моя правая рука, несмотря на бившую ее дрожь, по-прежнему ритмично вздрагивала, словно ей не терпелось как можно скорее повернуть ключ в загадочном замке. Не успев еще ничего толком понять, я миновал кучу недавно свалившихся с полок футляров с книгами и на цыпочках побежал по покрытым девственной пылью проходам в направлении хорошо знакомого мне места.

Лишь в те минуты мой рассудок начал задаваться вопросами, о которых любой другой человек на моем мессе задумался бы заранее. Смогу ли я с высоты своего роста дотянуться до нужной мне полки? Сможет ли человеческая рука справиться с замком, являвшимся плодом творений многовековой древности? В сохранности ли сам замок и можно ли его вообще открыть? И что я сделаю – что я осмелюсь сделать – с тем, что, как я только что начал соображать, хотел и одновременно боялся там найти? Станет ли это чудовищным подтверждением правды, которая не вмещается в рамки нормального человеческого восприятия, или в очередной раз докажет, что я по-прежнему пребываю во сне?

В следующее мгновение я осознал, что наконец прекратил свой осторожный бег и остановился как вкопанный, устремив взор на ряд стеллажей с ошеломляюще знакомыми иероглифическими надписями. Все они пребывали в почти идеальном состоянии и на всем их протяжении, куда простирался мой взгляд, были распахнуты лишь три дверцы.

Я не в состоянии описать свои чувства, которые испытал при виде этих стеллажей – настолько безграничными подавляющим было осознание их сходства с прежним знанием, словно я пришел на встречу со старым другом. Я смотрел ввысь, уставившись на самый верхний ярус, который находился абсолютно вне пределов моей досягаемости, и гадал, как же мне до него дотянуться. Можно было встать на кромку открытой дверцы, располагавшейся в четвертом ряду от пола, тогда как замки на остальных, возможно, послужили бы упорами для рук и ног. Фонарь можно будет зажать в зубах, как я уже делал в других местах, где приходилось орудовать руками. А плюс ко всему я не должен был издавать ни малейшего шума.

Спустить вниз то, что я намеревался снять с полки, представлялось мне еще более затруднительным делом, хотя я вскоре смекнул, что задвижку замка футляра можно будет зацепить за воротник плаща, и тем самым снести поклажу за спиной наподобие рюкзака. И снова я подумал о том, цел ли сам замок, поскольку ничуть не сомневался в том, что если с ним все в порядке, то мне удастся проделать все манипуляции до его открытию, причем совершенно бесшумно, поскольку мне очень не хотелось, чтобы при этом раздался хоть какой-то скрип или лязг.

Все еще удерживая эти мысли в своем сознании, я зажал фонарь во рту и начал подъем. Выступающие замки на поверку оказались слабой опорой, хотя открытая дверца, как я и ожидал, существенно помогла моему продвижению. Используя одновременно ее покачивающуюся плоскость и край дверного проема, я продолжал восхождение, почти не издавая при этом заметного шума.

Балансируя на верхней кромке двери и потянувшись далеко вправо, я с трудом дотянулся до нужного мне замка. Пальцы, основательно онемевшие от долгого цепляния за выступающие детали и края, поначалу действовали довольно неловко, однако я вскоре обнаружил, что со своей работой они все же справляются. Похоже, ритм памяти накрепко засел в них.

Сквозь неведомые трещины во времени в мой мозг проникали четкие и точные до мельчайших деталей движения, и поэтому примерно через пять минут неустанных усилий раздался характерный щелчок, показавшийся мне почти оглушительным, поскольку сознание все еще не было готово к его восприятию. В следующее мгновение металлическая дверь стала медленно, с едва различимым шорохом отходить в сторону.

Я в изумлении уставился на обнажившуюся вереницу сероватых корешков футляров и ощутил всплеск неподдающихся никакому описанию эмоций. В пределах досягаемости моей правой руки находился футляр, витиеватые иероглифы на котором заставили меня задрожать от мучительного чувства, по своей природе намного более сложного, нежели просто страх. Все так и не уняв дрожь, я ухитрился вытянуть его на себя, хотя и поднимая при этом клубы пыли, но по-прежнему почти бесшумно.

Он был практически таких же размеров, как и другие фолианты, которые мне приходилось держать в руках, хотя и чуть толще – где-то около восьми сантиметров. Плотно прижимая его ладонью к поверхности стеллажа, я подбирался пальцами к застежке замка, пока не откинул его крючок. Приподняв крышку, я подтянул ее к воротнику плаща и закинул за его край острие крючка. Теперь руки мои были свободны и я начал неуклюже спускаться на пол, после чего приготовился к осмотру своего трофея.

Опустившись коленями на похрустывающую пыль, я перевернул футляр и положил перед собой. Руки по-прежнему подрагивали, и я сколько мог оттягивал момент извлечения книги, но под конец все же заставил себя это сделать.

Постепенно и очень медленно до меня стало доходить, что я нашел именно то, что искал, и осознание этого факта почти парализовало все мои умственные способности.

Если предмет действительно находится там – и, соответственно, я не сплю, – то значение этого открытия выйдет далеко за рамки человеческого воображения. Больше всего меня одолевала и мучила моя кратковременная неспособность допустить то, что все это лишь сон. Ощущение реальности происходящего было просто пугающим – и вновь становится таковым всякий раз, когда я вспоминаю эту сцену.

Итак, я наконец извлек книгу из футляра и как зачарованный уставился на знакомые иероглифы на ее обложке. Она превосходно сохранилась, а извилистые буквы названия почти повергли меня в гипнотическое состояние, как если бы я мог понять смысл написанного. При этом я не мог бы поклясться, что и в самом деле не читал их, охваченный мимолетным и ужасным приступом паранормальной памяти.

Не знаю, сколько прошло времени, пока я не набрался смелости и перевернул тонкий металлический лист обложки. Я явно оттягивал этот момент и находил тому массу оправданий. Потом вынул изо рта фонарь и выключил его, чтобы дать немного передохнуть батарейкам. Наконец, все так же пребывая в темноте, я взялся за край обложки и потянул ее вверх; потом щелкнул кнопкой фонаря и направил луч света на первую страницу, застыв в напряженном ожидании и готовый подавить любой свой звук, вне зависимости от того, что там обнаружу.

С меня хватило одного-единственного взгляда, после чего я как подкошенный рухнул на землю, хотя все же успел перед этим выключить фонарь и стиснуть зубы. Я пролежал так некоторое время, окруженный кромешной темнотой, после чего нерешительно потрогал ладонью лоб. Я увидел в книге именно то, что ожидал и одновременно боялся увидеть. Либо я все еще спал и бредил, либо время и пространство просто решили подсмеяться надо мной.

Я не мог не грезить наяву, но все же был обязан пережить весь этот ужас и принести свою находку наверх, чтобы показать сыну, как если бы это и в самом деле было реальностью. У меня было такое ощущение, будто моя голова куда-то плывет, хотя я не различал вокруг себя абсолютно ничего, за что мог бы зацепиться в темноте мой взгляд. В моем сознании теснились мысли и образы, насыщенные диким ужасом, постепенно парализовывавшие все органы чувств.

Внезапно я подумал о тех следах в пыли, вздрогнул от звука собственного дыхания, а потом снова на несколько секунд включил фонарь и посмотрел на страницу, подобно тому, как может смотреть жертва змеиного нападения в глаза и на ядовитые зубы своего смертельного врага.

Затем, вновь оказавшись в полной темноте, я захлопнул книгу, вставил ее в футляр и щелкнул замысловатыми застежками замка. Я определенно должен был доставить ее туда, наружу, в реальный и материальный мир, если, конечно, таковой вообще существовал – если существовала вся эта бездна, – и если в этом мире еще оставалось место для меня самого.

Сейчас я уже не помню, сколько прошло времени, пока я наконец встал на ноги и двинулся в обратный путь. О том, насколько изолированным я считал себя от всего остального мира, можно судить хотя бы по тому факту, что за все нахождение под землей ни разу не взглянул на часы.

С фонарем в одной руке и пресловутым футляром под мышкой другой, я наконец почувствовал, что в безмолвной панике на цыпочках прохожу мимо той бездны, из которой дуют холодные сквозняки и рядом с которой мерещатся зловещие следы. Идя по бесчисленным наклонным коридорам, я почувствовал себя немного увереннее, но так и не смог избавиться от тени смутного страха, которого не замечал, спускаясь в это подземелье.

Мне была ненавистна сама мысль о том, что придется снова проходить через тот черный базальтовый склеп, который по возрасту превосходил весь остальной город, и где также гуляли холодные ветры. Я не переставая думал о тех существах, которых так страшились члены Великой Расы и которые могли еще оставаться там, в глубине, пусть даже в очень ослабленном, угасающем состоянии. Думал о тех следах из пяти округлых пятен, и о том, что рассказывалось о них, равно как и о связанных с ними странных сквозняках и свистящих звуках в моих сновидениях. Думал о легендах, которые пересказывали современные туземцы и в которых все страхи сосредоточивались именно вокруг безымянных развалин и дующих поблизости от них ветров.

По характерному настенному символу я установил нужный мне уровень и, миновав оставленную в нем книгу, вступил в просторное круглое помещение с ответвляющимися от него арочными проходами. Справа от себя я сразу же узнал арку, через которую проник сюда, и прошел в нее, хорошо понимая, что оставшаяся часть пути будет гораздо труднее из-за всего того мусора, которым были заполнены коридоры за пределами помещений архива. Новая металлическая ноша затрудняла движения и я заметил, что при каждом очередном спотыкании о камни и прочий хлам мне становится все труднее удержаться на ногах.

Вскоре я взобрался на поднимавшуюся к самому потолку гору мусора, в которой по пути сюда проделал узкий, похожий на лаз проход. Вторично я пробирался через него с чувством пронзительного страха в душе, поскольку в первый раз нимало не заботился о производимом шуме, тогда как сейчас, уже обнаружив те загадочные отпечатки, отлично понимал, какую опасность могут таить в себе любые громкие звуки. Футляр также не способствовал наиболее бесшумному продвижению через завал.

Мне, однако, удалось достаточно благополучно просунуть его в проем, после чего с фонарем в зубах я протиснулся и сам, в очередной раз ободрав спину об острые концы сталактитовых наростов.

Выбираясь наружу по другую сторону каменного нагромождения, я неосторожно выпустил из рук свою ношу, и металлический короб с лязгом проскользил несколько метров по склону завала, отбрасывая во все стороны гулкие звуки ударов и заставляя меня покрыться холодным потом. Наконец снова ухватив руками свою драгоценную находку, я собрался было выпрямиться во весь рост, но уже через секунду камни под ногами чуть сместились, толкая один другого, что вызвало волну гулкого, почти оглушительного грохота.

Звуки эти символизировали приближение моей погибели, поскольку в тот же момент я услышал – не знаю, было ли это на самом деле или мне лишь почудилось – далеко позади себя новый, совершенно иной, но столь же зловещий звук. Мне показалось, что он походил на пронзительный свист, непохожий ни на что иное, когда-либо слышанное мною на земле, и наполнений абсолютно неестественными модуляциями.

Я с ужасом ожидал, что от страха вот-вот окончательно лишусь рассудка, а потому, взяв фонарь в руку и слабо удерживая футляр под мышкой, отчаянно бросился вперед, спотыкаясь и перескакивая через какие-то нагромождения. При этом я начисто лишился возможности осознавать что-либо, кроме разве лишь дикого желания как можно скорее выбраться из этих кошмарных развалин и снова очутиться в мире земной пустыни, освещенном лучами лунного света.

Я почти ничего не соображал, взбираясь на вершину горы каменных обломков, восходившей в бескрайнюю черную бездну пролома крыши, обо что-то царапался, ударялся, но продолжал карабкаться по неровному склону, состоявшему из целых и разбитых блоков.

Впереди же меня поджидала катастрофа. Едва взобравшись на самую верхотуру, я совершенно забыл про простиравшуюся в каком-то метре от меня пустоту крутого уклона, и всем телом завалился вперед, смещая своей массой кучи каменного хлама, который, подобно снежной лавине в горах, повалил вниз, толкая нижние пласты и вызывая все новые и новые всполохи оглушительного грохота, усиленного сопровождающим его гулким, многократно повторенным эхом.

Не помню, как мне удалось выбраться из этого хаоса, но в какие-то проблески сознания я замечал, что продолжаю то ползти среди мусора, то бежать по относительно ровным участкам коридора, по-прежнему сжимая в руках и фонарь, и футляр. Однако как только я приблизился к тому первобытному, черному базальтовому склепу, который вселял в меня неизбывный ужас, началось уже полное безумие. Едва улеглось эхо грохота, сопровождавшего каменный обвал, как снова послышался тот же устрашающий свистящий звук, который, как мне казалось, я слышал и ранее. На сей раз я расслышал его вполне отчетливо, но, что было гораздо хуже, доносился он уже не сзади, а из какой-то точки, располагавшейся передо мной.

Кажется, именно тогда я впервые за все это время пронзительно закричал. Смутно припоминаю, как словно на крыльях пролетел по этому треклятому базальтовому склепу, слыша подрагивающее посвистывание, которое доносилось из распахнутой и никем не охраняемой черной пасти люка. Неожиданно резко подул ветер – уже не просто прохладный сквозняк, а жестокие, целенаправленные порывы масс воздуха, яростно выплескивавшиеся из той же самой преисподней, откуда доносились эти омерзительные свистящие звуки.

Сохранились воспоминания о том, как я перепрыгивал через всевозможные препятствия, а в спину с каждым мгновением все отчаяннее била мощная струя порывистого ветра, смешанная со зловещим, каким-то тявкающим посвистом, и все это будто нарочно кружило, туго обволакивало, обматывало мое тело.

Несмотря на то, что ветер дул определенно сзади, он по странной, непонятной причине препятствовал моему продвижению вперед, словно это был вовсе не поток материального воздуха, а петля, лассо, плотно обвивавшая мои ноги и все тело. Не обращая уже внимания на производимый шум, я пробирался сквозь завалы каменных блоков и вскоре вновь оказался в помещении, откуда начинался путь на поверхность.

Помню, как мелькали перед глазами контуры арочного прохода в машинный зал, и едва было не вскрикнул при виде наклонной плоскости, ведущей вниз, туда, где двумя уровнями ниже должен был зиять один из тех зловещих люков. Однако вместо того, чтобы закричать, я принялся еле слышно бормотать себе под нос, что все это лишь сон и скоро я должен окончательно проснуться. Возможно, я на самом деле нахожусь в нашем лагере, а может и вообще у себя дома в Эркхаме. Подбадривая себя подобными мыслями и находя в них спасение от помешательства, я начал взбираться на верхние уровни.

Разумеется, я помнил, что мне предстоит еще преодолеть почти полутораметровую брешь, однако был настолько вымотан всеми предшествующими переживаниями и страхами, что в спешке едва не свалился в нее. Теперь я шел вниз, а потому прыгать было чуть легче, но почему я предварительно не расчистил место для прыжка, как сделал это на пути сюда? А может, мне просто помешали страх, усталость и тянувший книзу груз футляра? Вспомнил я об этом лишь в самый последний момент, равно как и вообще о том, что могло таиться на дне простиравшейся подо мной бездонной пропасти.

Батарейки фонаря заметно подсели, но я все же довольно хорошо помнил те минуты, когда подошел к краю трещины. В те мгновения холодные порывы ветра и тошнотворные свистящие позывы у меня за спиной были подобны милосердному наркотику, притуплявшему цепеневший меня страх перед раскинувшейся впереди бездной. Неожиданно я почувствовал, что в грудь и лицо мне также ударяют порывы ветра и шелестящий свист – казалось, они долетали не только с противоположной стороны провала, но также вырывались из его бездонной глубины.

Это был уже настоящий кошмар. Мой здравый смысл определенно дал трещину, поскольку не обращая внимания ни на что, я продолжал подступать к краю обрыва, словно его не было вовсе. И вот я увидел его прямо под собой, отчаянно прыгнул с места, собрав все остатки сохранившихся сил, и в то же мгновение был поглощен адским водоворотом отвратительного звука и абсолютной, физически ощущаемой черноты.

На этом, насколько я могу помнить, закончилось мое приключение. Все остальные впечатления целиком относятся к области фантастического бреда. Сновидения, безумие и воспоминания диким образом переплелись в клубок причудливых, фрагментарных галлюцинаций, которые могут не иметь никакой связи с реальностью. Я словно совершил головокружительный полет или падение сквозь бесконечную, липкую, почти ощутимую массу темноты и столпотворение чудовищных звуков, абсолютно чуждых всему тому, что мы знаем о земле и ее органической жизни. Дремлющие, рудиментарные ощущения словно обрели во мне новое дыхание, повествуя о бездонных ямах и пустынях, населенных размытыми кошмарами, и подводя меня к мрачным скалам, океанам и ожившим городам, состоящим из глубоких базальтовых башен, над которыми никогда не сиял источник света.

Секреты первобытной планеты и ее незапамятного прошлого вспыхивали в моем мозгу без какой-то помощи со стороны органов зрения или слуха, и я получал сведения о таких вещах, которые неспособно представить себе самое дикое воображение. И в течение всего этого времени холодные пальцы сырого воздуха тянулись и хватали меня, а жуткий, дьявольский, пронзительный свист зловеще заглушал чередующиеся периоды одуряющей какофонии звуков и молчания в вихре окружавшей меня темноты.

Вслед за этим наступили видения циклопического города моих сновидений – не в руинах, а именно в таком виде, в каком он представал передо мной в моих снах. Я снова оказывался в моем коническом, а отнюдь не человеческом обличье, бродя среди других представителей Великой Расы и плененных разумов, которые носили книги по коридорам с высоченными потолками и громадным наклонным переходам.

Затем на эти видения стали наслаиваться жутковатые вспышки незрительного восприятия картины какой-то борьбы, стремления освободиться от цепких объятий свистящего ветра, безумного, похожего на полет летучей мыши скольжения сквозь массы вязкого воздуха, лихорадочного сквозь пласты ошеломительно вращающейся темноты, и диких попыток уцепиться, карабканья и цепляния за остатки рухнувшей каменной кладки.

Однажды возникла странная, даже навязчивая, наполовину зримая вспышка – это был слабый, рассеянный намек на голубоватое свечение где-то высоко над головой. А потом пришел сон, в котором я, преследуемый порывами ветра, куда-то полз, за что-то хватался руками, устремляясь навстречу сардонически улыбающемуся мне диску луны, которая проглядывала сквозь нагромождение каменных обломков. Именно это видение наконец подсказало мне, что я действительно возвращаюсь в старую среду, которую всегда считал реальным и материальным, своим собственным миром.

Я по-пластунски полз по пескам австралийской пустыни, а вокруг меня бушевал ураган такой ошеломительной силы, что поначалу я даже усомнился в его реальности. Одежда моя превратилась в сплошные лохмотья, а тело покрылось бесчисленными синяками и ссадинами.

Сознание возвращалось очень медленно, и я долго не мог с определенностью сказать, где заканчиваются бредовые сновидения, а где начинаются подлинные воспоминания. Были в нем и высокий курган, сложенный из громадных каменных блоков, и зиявшая под ним бездна, мелькали чудовищные зарисовки из прошлого, а под конец всплыл и вовсе невообразимый кошмар – но что во всем этом было по-настоящему реального?

Фонарь мой пропал, равно как и металлический футляр, который я обнаружил под землей. Но были ли они – тот футляр, сам курган и вся эта бездна? Приподняв голову, я оглянулся, но увидел лишь бескрайние, местами чуть вздымавшиеся волнами пески пустыни.

Демонический ветер резко и полностью стих, и распухшая, грибовидная, чуть покрасневшая луна, медленно сползала к западу. Я с трудом поднялся на ноги и побрел в сторону лагеря. Что же все-таки со мной произошло? Мог ли я попросту лишиться сознания и свалиться в пустыне, после чего непостижимым образом оттащить свое объятое сном тело на мили в глубь песков и похороненных под их слоями каменных блоков? А если нет, то как же мне жить дальше?

В свете этих вновь нахлынувших сомнений вся прежняя вера в порожденную мифами нереальность моих видений рассыпалась как карточный домик. Если та пропасть была на самом деле, то значит существовала и Великая Раса, а вместе с ней и ее фантастические эксперименты с перемещениями во времени и пространстве. Неужели я и в самом деле оказался втянутым в доисторический мир, существовавший сто пятьдесят миллионов лет назад? Было ли мое нынешнее тело неким транспортным средством диковинного, чужого разума, прибывшего в него из бескрайней бездны времени?