Текст книги "Тварь у порога (Сборник рассказов ужасов)"

Автор книги: Говард Лавкрафт

Соавторы: Август Дерлет
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

Действительно ли я, будучи плененным разумом, попавшим в лапы чудовищных созданий, узнал этот пугающий каменный город в период его наивысшего расцвета, и в самом деле блуждал по его бескрайним, просторным улицам и коридорам зданий? Были ли эти сновидения, терзавшие меня на протяжении более чем двадцати лет, всего лишь продуктом оледеневших, чудовищных воспоминаний?

Неужели я действительно разговаривал с разумами из других времен и пространств, и познавал от них секреты вселенной – как прошлые, так и грядущие, – и записывал историю своего собственного мира в книги, запечатанные в металлические футляры и помещенные в их гигантские архивы? И были ли те, другие, потрясшие мое воображение неведомые существа, способные порождать сокрушающие ветра и оглушительный свист, настоящей, реальной угрозой, затаившейся глубоко под землей и медленно слабевшей в своей черной бездне?

Всего этого я не знаю. Если та пропасть и ее содержимое были реальностью, то никакой надежды у меня не оставалось. Тогда и в самом деле над этим миром людей зависла невероятная тень безвременья. Но я, к счастью, не располагаю никакими доказательствами, которые подтверждали бы такую возможность и означали, что все это не просто новоявленный результат моих порожденных мифами и легендами сновидений. Металлический футляр с книгой, который мог бы стать таким доказательством, я потерял, а подземные туннели с тех пор так никто и не нашел.

Если законы вселенной смилостивятся надо мной, то их вообще никогда не найдут. Но своему сыну я все же должен рассказать, что видел, или, скорее, думаю что видел, чтобы он, как ученый-психолог, попытался извлечь из всего этого крупицы истины и решил, стоит ли рассказывать об этом другим людям.

Я уже говорил, что ужасная правда перенесенных мною за двадцать лет страданий целиком зависит от того, сколь реально то, что, как мне казалось, я видел среди гигантских развалин. Мне было очень тяжело сделать свое открытие, и каждый, кто увидел бы то, что предстало перед моим взором, без сомнения испытал бы те же самые чувства, что и я. Однако все это так и осталось в той книге в металлическом футляре, которую я извлек из пыльного хранилища после того как она пролежала там миллионы лет.

Ни одна рука не касалась, ни один взгляд не скользил по страницам той книги с тех самых пор, как на этой планете появился первый человек. И все же, как только луч фонаря скользнул по гладкому, глянцевитому целлофановому листу, я увидел, что странно окрашенные, нанесенные неведомыми мне чернилами записи были отнюдь не безымянными иероглифами из времен далекой юности земли. На самом деле это были буквы хорошо знакомого мне латинского алфавита, сложенные в привычные всем нам английские слова и написанные моим собственным почерком.

Х. Ф. Лавкрафт
СВЯЩЕННИК-ЗЛОДЕЙ

Пер. И. Петруниной

В чердачное помещение меня провел мрачный человек с бородой серо-стального цвета, одетый в одежду спокойных тонов; вид он имел всепонимающий.

– Да, ОН жил здесь, – говорил он, – но я не советую вам что-либо предпринимать. Ваше любопытство может заставить забыть о возможных последствиях. Мы никогда не приходим сюда ночью и поддерживаем все с таком порядке только лишь согласно ЕГО завещанию. Вы ведь знаете, что ОН сделал. Это ужасное общество взяло на себя всю ответственность, но мы не знаем, где ОН погребен. Не было никакой возможности, даже с помощью закона, выйти на это общество.

Надеюсь, вы не задержитесь здесь после наступления темноты. И, умоляю вас, оставьте ту вещицу на столе, – ту, что похожа на спичечный коробок, – в покое. Нам неизвестно, что это такое, но мы подозреваем, что она имеет прямое отношение к ЕГО занятиям. Мы даже стараемся не задерживать на ней взгляда…

Спустя некоторое время человек оставил меня одного в чердачной комнате. Все в ней было покрыто пылью; стоявшая в комнате мебель была весьма простой, но в то же время здесь ощущалась упорядоченность, говорившая о том, что она не являлась жилищем обитателя трущоб. Там были полки, заставленные теологическими и классическими книгами, и еще книжный шкаф, содержащий трактаты по магии, – Парацелсус, Альбертус Магнус, Тритемиус, Гермес Трисмегистус, Борреллус – а также труды других авторов, написанные на незнакомых мне языках, в силу чего их названий мне разобрать не удалось.

Там была дверь, однако она вела всего лишь в чулан; единственным выходом было отверстие в верхнем перекрытии, к которому вела грубая крутая лестница; окна имели форму бычьего глаза, а почерневшие от времени дубовые балки свидетельствовали о невероятной древности, – совершенно очевидно: это дом – Старого Света. Мне казалось, что я знал, где нахожусь, но сейчас я не могу вспомнить, что же я тогда знал. Нет никаких сомнений в том, что город был не Лондон; у меня сложилось впечатление, что это был небольшой портовый городок на берегу моря.

Маленький предмет на столе магнетически притягивал меня. Казалось, я даже знал, что с ним делать, так как я вытащил карманный электрический фонарик – или нечто похожее на него – из кармана и нервозно проверил вспышку. Свет был не белого, а фиолетового цвета и скорее походил на радиоактивное излучение, чем на обыкновенный свет. Помнится, тогда я и не воспринимал его, как обычный фонарь, – в самом деле, – обычный фонарь ЛЕЖАЛ у меня в другом кармане.

Темнело, и древние крыши и печные трубы, видимые через оконные стекла, принимали причудливые формы. Наконец, я собрал все свое мужество, положил маленький предмет на стол на книгу и – направил лучи этого своеобразного фиолетового цвета на него. Теперь свет, казалось, был больше похож на дождь или град, состоящий из крошечных фиолетовых частиц, чем на непрерывный луч. Когда частицы ударялись о блестящую поверхность в середине странного прибора, раздавался треск, подобный тому, который издает электронная лампа при пропускании через нее электрических искр. На темной блестящей поверхности появилось свечение розоватого цвета, а возникший из середины белый силуэт неясных очертаний стал приобретать определенную форму. Тут я заметил, что я не один в комнате, – и спрятал лучеизлучатель в карман.

Пришелец не заговорил, – более того – то, что произошло вслед за тем, совершалось в полнейшей тишине. Все выглядело, как пантомимическое представление, на которое зрители смотрят издалека сквозь туман; хотя, с другой стороны, незнакомец и все вновь входящие, приближаясь, принимали угрожающие размеры и казались одновременно близкими и далекими, как бы следуя каким-то аномальным законам геометрии.

Незнакомец, худощавый, смуглый человек среднего роста, был в облачении священника англиканской церкви. Лет ему было, вероятно, около тридцати, на лице желтовато-бледном, даже оливкового цвета, тем не менее достаточно приятном, выделялся непропорционально высокий лоб; черные волосы были аккуратно пострижены и уложены, сквозь гладкую кожу острого подбородка просвечивала пробивающаяся щетина; он носил очки без оправы со стальными дужками. Ни телосложением, не чертами нижней части лица он не отличался от священников, которых я видел прежде, однако лоб у него был значительно выше, лицо смуглее, а выражение лица более интеллектуальное… и все же в нем неуловимо ощущалась какая-то порочность. В тот момент он явно нервничал. Зажег масляную лампу, тускло осветившую комнату, и – я не успел моргнуть глазом, как он уже швырял книги о магии в камин возле окна (там, где стена имела сильный наклон), который я не заметил ранее. Языки пламени пожирали тома с жадностью – переливаясь странными цветами и издавая неописуемо отвратительные запахи по мере того, как листы, исписанные странными иероглифами и изъеденные червями переплеты сдавались перед пожирающей их силой. Вдруг я увидел, что в комнате были еще люди – все с мрачным выражением лица, в церковном облачении; одежда одного из них говорила о том, что он – епископ. Несмотря на то, что мне ничего не было слышно, я уловил, что они сообщили тому, кто пришел первым, о чрезвычайно важном для него решении. Они, казалось, ненавидели и боялись его одновременно, и он, по-видимому, испытывал к ним те же чувства. Его лицо приняло жестокое выражение, однако я успел заметить, как дрожала его правая рука, когда он попытался ухватиться за спинку стула. Епископ указал на пустую коробку и камин (где пламя уже потухло и от книг осталась всего лишь кучка пепла), а его лицо дышало ненавистью. Тот, кто пришел первым, криво улыбнулся и протянул левую руку за маленьким предметом на столе. Лица присутствующих исказил страх. Процессия священнослужителей двинулась к люку в полу, и они, один за другим, начали спускаться по крутой лестнице; перед тем, как покинуть комнату, они оборачивались и угрожающе жестикулировали. Епископ удалился последним.

Тот, кто пришел первым, подойдя к шкафу, извлек оттуда веревку. Взгромоздившись на стул, он прикрепил один конец веревки к крюку в выступающей центральной балке из черного дуба и принялся делать петлю из другого. Думая, что он собирается повеситься, я бросился было к нему, чтобы отговорить и спасти его. Увидев меня, он прервал свои приготовления, при этом взглянув на меня с выражением ТРИУМФА, что крайне озадачило и обеспокоило меня. Он медленно сполз со стула и плавно заскользил по направлению ко мне с определенно волчьим оскалом на смуглом тонкогубом лице.

Неким шестым чувством я осознал, что на меня надвигается смертельная опасность, и вытащил тот странный луче-излучатель, надеясь применить его в качестве оружия для самозащиты. Почему мне пришло в голову, что он может мне помочь? До сих пор не знаю. Включив его, я направил луч прямо в лицо незнакомца, – бледно-желтое лицо засветилось сначала фиолетовым, затем розоватым цветом. Выражение экзальтации стало уступать место выражению дикого страха. Он остановился на полпути – затем, странно взмахнув руками в воздухе, начал, спотыкаясь, пятиться назад. Я видел, что он приближается к краю открытого люка, и попытался криком предостеречь его, но он меня не услышал. Через мгновение он упал навзничь в отверстие и исчез.

Я еле оторвал ноги от пола, чтобы подойти к люку – когда я все же добрался до него, то не обнаружил внизу никакого разбитого тела, зато услышал шаги спешащих наверх людей с фонарями – призрачная тишина оборвалась, и я опять слышал слова и видел людей в трехмерном измерении. Однако что-то, очевидно, привело эту толпу сюда… Может, шум, которого я не услышал? Вскоре двое впереди толпы (вероятно, простые селяне) заметили меня – и остановились, как вкопанные. Один из них взвизгнул: «А! Э-э-т-то с-с-лу-ч-ч-и-лось? С-с-эр? Опять?»

Тут они все развернулись и что было сил бросились прочь.

Точнее говоря, все, кроме одного. Когда толпа рассеялась, я увидел того мрачного бородатого человека, который привел меня на чердак. Он стоял поодаль с фонарем в руке, уставившись на меня, как зачарованный. Нет, он не испугался. Он поднялся ко мне на чердак и заговорил:

– Все-таки вы не оставили ее в покое! Мне очень жаль. Я знаю, что произошло. Подобное уже как-то случилось, и человек испугался и застрелился. Вам не следовало побуждать ЕГО вернуться. Вы ведь знаете, что ОН хочет. Вы не должны бояться, как тот человек, до которого он добрался. Нечто странное и ужасное произошло с вами, но дело не зашло так далеко, чтобы повредить ваш разум и разрушить личность. Если вы будете сохранять спокойствие и согласитесь с необходимостью сделать определенные радикальные изменения в вашей жизни, вы сможете по-прежнему наслаждаться всем на свете, так же, как и плодами вашей учености. Но здесь вам жить нельзя, и я не думаю, что вы захотите вернуться в Лондон. Я бы посоветовал вам поехать в Америку.

Вы не должны пытаться делать что-либо с этой… вещью. Ничего невозможно вернуть. Любые действия могли бы только ухудшить ситуацию. В конце концов, вы оказались не в таком уж бедственном положении, как могли бы; как бы то ни было, вы должны немедленно уехать отсюда и никогда больше здесь не появляться. Вы бы лучше поблагодарили бога за то, что не случилось худшего…

Я хочу подготовить вас по возможности мягко… В вас, вернее, в вашей внешности произошла некоторая перемена. ОН всегда является причиной этого. Но в другой стране вы сможете привыкнуть к новой внешности. В комнате есть зеркало, пойдемте, я провожу вас к нему. Вы будете шокированы, хотя и не увидите ничего отвратительного.

Меня почти трясло от смертельного страха, и бородатому человеку пришлось почти нести меня через комнату к зеркалу – при этом еще умудрился подхватить со стола неяркую лампу, которая все же светила ярче, чем принесенный им фонарь. Вот что я увидел в зеркале: худощавого, смуглого человека среднего роста, одетого в облачение священника англиканской церкви, лет около тридцати, с очками без оправы, но со стальными дужками, мерцающими чуть ниже непропорционально высокого лба желтовато-оливкового цвета.

То был молчаливый незнакомец, который пришел первым и сжег свои книги, и теперь до конца своих дней мне суждено жить во внешней оболочке этого человека!

Х. Ф. Лавкрафт
КОСМИЧЕСКИЙ ЦВЕТ

Пер. Т. Талановой

Холмы к западу от Эркхэма необитаемы, в долинах стоят не тронутые вырубками дремучие леса. На отвесных склонах узких, темных ложбин непостижимым образом удерживаются густые деревья, а лесные ручьи нигде в своем течении не открываются солнечным лучам. На более пологих холмах, цепляясь за широкие уступы, примостились старые фермерские домики, приземистые и заросшие мхом, хранящие секреты старой Новой Англии. Они все пусты, их широкие трубы рассыпаются, а покосившиеся деревянные стены едва удерживают низкие треугольные крыши.

Первые поселенцы ушли, и приезжавшие иностранцы тоже не удержались. Здесь были и франко-канадцы, и итальянцы, и поляки, но никто не прижился. Что-то мешает людям селиться здесь, что-то, чего не увидеть, не услышать, не ощутить, а можно только вообразить. Здесь разыгрывается фантазия и появляются кошмарные сны. Должно быть, именно поэтому поселенцы избегают этих мест, ведь они никогда не слышали рассказов Амми Пирса о том, что произошло здесь в те Странные дни. Амми, который с тех пор не в себе, один остался жить в этих лесах и только он не боится говорить о Странных днях, наверное, потому, что его дом стоит среди открытых полей на перекрестке оживленных дорог, идущих вокруг Эркхэма.

Раньше здесь была прямая дорога через холмы и долины, там, где сейчас Окаянная пустошь. Но дорогой перестали пользоваться и проложили новую, огибающую это место далеко с юга. Старая дорога не совсем еще заросла наступающим лесом, ее следы сохранятся даже после того, как большую часть низин затопит новое водохранилище. Мрачные леса будут вырублены, окаянная пустошь уйдет под воду, в которой отразится голубое небо и заиграют солнечные зайчики. И загадка Странных дней останется в глубине, сольется с тайнами древнего океана и первобытной земли.

Когда я первый раз направился к диким холмам, чтобы наметить место для нового водохранилища, жители Эркхэма предупредили меня, что это дурное место. Но в старых городках всегда ходят легенды о ведьмах, и я отнес это предостережение к тем сказкам, которые няньки веками нашептывали детям. Само название Окаянная пустошь представлялось мне нелепым и театральным. Удивительно, как оно появилось в фольклоре местных пуритан! Потом я сам увидел протянувшиеся на западе зажатые крутыми склонами дремучие заросли и уже не удивился бы, какие бы древние тайны здесь ни открылись. Я пришел на место утром, но там еще господствовал мрак. Ни в одном новоанглийском лесу я не видел, чтобы такие мощные деревья росли столь густо. Под их темными кронами было слишком тихо, и ноги ступали неуверенно, чересчур глубоко утопая в разросшихся, годами не тронутых мхах.

На открытых склонах вдоль старой дороги виднелись маленькие фермы. Кое-где на них сохранились все постройки, кое-где – только домики, а местами лишь одинокая труба или затопленный погреб. Густо разрослись сорные травы и шиповник, что-то неуловимое и дикое шелестело в подлеске. Меня не покидало чувство беспокойства и угнетенности, пейзаж казался ирреальным и гротескным, как будто была нарушена перспектива или светотень. Не удивительно, что здесь никто не селился: в таком окружении невозможно спокойно спать. Слишком похоже на картины Сальватора Розы, слишком напоминает заколдованный лес в сказках.

Но все это не могло даже сравниться с Окаянной пустошью. Едва я увидел ее в центре просторной низины, я понял, что никакого другого названия нельзя дать подобному месту и что трудно найти другое место, которому дали бы такое название. Словно поэт изобрел его, взглянув именно в эту долину. Должно быть, рассуждал я, это последствия пожара, но почему тогда не видно новой поросли? Среди пышных лесов и полей зияло огромное, в пять акров, безжизненное пятно, как будто выжженное кислотой. Оно простиралось в основном к северу от старой дороги, но захватывало небольшой участок и по другую ее сторону. Я почувствовал инстинктивное нежелание приближаться, но дело требовало, чтобы я прошел дальше. На мертвой земле не видно было никакой растительности, только мелкая серая пыль или зола, которую, кажется, даже не раздувал ветер. Вокруг валялось или стояло, догнивая, множество голых стволов, а ближайшие деревья были чахлые и низкорослые. Пока я спешно пересекал пятно, справа я успел заметить развалины печной трубы и погреба, и открытый, заброшенный колодец, тяжелые испарения которого странно искажали солнечный свет. Я был рад, когда, наконец, достиг заросшего лесом склона, по которому мне предстояло подняться, и теперь страхи обитателей Эркхэма не казались мне надуманными. Поблизости не было никаких других строений, должно быть, это место и раньше не было особенно притягательным. Возвращаясь, я сделал крюк по новой дороге, не решившись в сумерках идти через зловещую низину, словно отражавшую темную пустоту вечернего неба. Мне было бы уютнее, если бы его заслонили облака.

Вечером я стал расспрашивать старожилов Эркхэма об Окаянной пустоши и о том, что здесь подразумевалось под загадочными словами «странные дни». Я не узнал ничего определенного, кроме того, что вся история была совсем не такой уж древней. И вообще, эти события не были легендой, они произошли еще при жизни рассказчиков, в 80-е годы прошлого века. Тогда пропала или была убита целая семья, а большего никто говорить не хотел. И так как мне настойчиво советовали не обращать внимания на глупые сказки Амми Пирса, который жил в старом домишке около леса, там, где деревья становились чересчур крупными, я на следующее же утро разыскал его. Жилище Пирса стояло так давно, что уже начало источать тот специфический запах, который присущ только очень старым домам. Мне пришлось долго стучать, пока я не услышал за дверью медленное старческое шарканье. Впрочем, Пирс был далеко не так стар, но его опущенный взгляд, ветхая одежда и белая борода производили гнетущее впечатление.

Я не знал, как лучше навести его на воспоминания, поэтому для начала заговорил о планах строительства водохранилища, своих изысканиях и задал ему несколько невинных вопросов о местности. Он отнюдь не был тем слабоумным невежей, каким мне его представляли, он не хуже других понял, о чем идет речь. Но в отличие от других крестьян, он, похоже, не жалел, что придется затопить много леса и пахотных земель (возможно, потому, что к его жилью это не относилось). Казалось, он даже испытывал облегчение от того, что темные старые долины, с которыми была связана вся его жизнь, были обречены. Им лучше быть под водой после тою, что случилось в Странные дни. Пи этих словах его хриплый голос дрогнул, он подался вперед и многозначительно поднял трясущийся указательный палец.

И вот я услышал его беспорядочный рассказ. Голос старика то скрипел, то опускался до шепота, и, несмотря на летний день, меня охватывала дрожь. По ходу разговора мне приходилось все время возвращать его к основной линии, угадывать научные термины, которые он, коверкая, припоминал из бесед профессоров, соединять отдельные куски, так как логикой и связностью его рассказ не отличался. Когда он закончил, я уже не удивлялся, что после тех событий он повредился разумом и что жители Эркхэма не любят говорить об Окаянной пустоши. Я постарался уйти домой до темноты, чтобы не видеть над собой открытого звездного неба. На следующий день я уехал в Бостон и подал в отставку. Я не смог бы заставить себя еще раз войти в сумрачный, дикий лес на холмах и приблизиться к Окаянной пустоши с бездонным, открытым колодцем, зияющим среди развалин. Скоро там построят водохранилище, и старые тайны будут погребены под толщей воды. Но даже тогда мне не хотелось бы оказаться в этих местах ночью, особенно в безоблачную погоду, когда небо усыпано зловещими звездами, и ничто не заставит меня выпить воды из нового эркхэмского водопровода.

По словам Амми, все началось с метеорита. До него местные жители не боялись ходить в леса на западных холмах, а легенды рассказывали только о судилищах над ведьмами, которые якобы вершил дьявол на небольшом островке около Мискатоника, где сохранился необычный каменный алтарь, более древний, чем здешние индейские племена. Все другие окрестности не считались опасными, и даже темные ночи никого не пугали. Но однажды в полдень на небе появилось белое облако, в воздухе послышалась серия взрывов, а потом из лесной долины показался дымок. К ночи уже весь Эркхам знал, что на ферме Наума Гарднера, прямо на дворе перед колодцем, упал с неба огромный камень. Тогда не месте Окаянной пустоши стояла ферма – аккуратный белый домик, окруженный пышным фруктовым садом.

Наум отправился в город, чтобы рассказать о случившемся, и по дороге заглянул к Амми Пирсу. Амми тогда было сорок лет, и все происшедшее он запомнил хорошо. На следующее утро из Мискатонского университета приехали трое ученых, и Амми с женой вызвались проводить их на ферму Наума. Роковой посланец бесконечности ждал их на выжженной траве, среди комьев земли, возле колодца, перед домом, но он оказался отнюдь не таким большим, как его описывал Наум. Тот утверждал, что глыба усохла, однако ученые заметили ему, что камни не усыхают. Метеорит оставался теплым и, по словам Наума, светился ночью в темноте. Когда по нему ударили молоточком, он оказался удивительно мягким, почти как резина, так что образец породы для дальнейших исследований ученые скорее оторвали, чем откололи. Даже тогда кусок оставался горячим, и поэтому его положили в старое ведро из кухни Наума. На обратном пути профессора остановились у Амми Пирса и уже не проявили скептицизма, когда миссис Пирс сказала им, что образец прожег дно ведра и уменьшился. Действительно, он был совсем небольшим, но, может быть, им просто показалось, что они брали больше. Через день – а все это происходило в июне 1882 года – профессора вернулись с явно возросшим интересом. Остановившись у Амми, они рассказали, что образец, положенный в стеклянную пробирку, исчез вместе с ней. Вероятно, рассуждали они, странный камень чувствителен к кремниевым соединениям. Вообще, образец вел себя невероятным образом. Не изменялся при нагревании на углях, будучи удивительно жаропрочным, не проявлял признаков испарения при высоких температурах, даже в кислородно-водородной горелке. Он, правда, обладал хорошей ковкостью и светился в темноте. Сохраняющаяся теплота образца удивляла весь колледж, а когда в спектроскопе образец показал окрашенные лучи, отличающиеся от всех известных цветов нормального спектра, заговорили о новых элементах, об особых оптических свойствах и обо всех прочих вещах, которые склонны обсуждать ученые, столкнувшиеся с неизвестностью.

Остающийся теплым образец исследовали в плавильном тигле. Вода не произвела на него ни малейшего воздействия. Как и соляная кислота. Азотная кислота и царская водка только шипели и брызгались на неуязвимом камне. Амми с трудом вспоминал эти названия, но я знаком с обычным пот рядком лабораторных исследований, поэтому догадывался, что он имел в виду. Пробовали воздействовать аммиаком и едким натром, этиловым спиртом и эфиром, сероуглеродом и еще многими реактивами. Но, хотя образец постепенно уменьшался и остывал, никаких признаков химической реакции не было. Несомненно, это был металл, он обладал магнетизмом, а после погружения в кислотные растворы на метеорите появилось нечто, похожее на фигуры Виндменштеттена. Когда образец охладился, решили продолжить исследование на стекле. Именно тогда образец положили на ночь в стеклянную пробирку, а утром они бесследно исчезли, оставив на деревянной полке обугленное пятно.

Отдохнув у Пирсов, ученые двинулись к Науму, и Амми снова отправился с ними, но без жены. Камень, несомненно, уменьшился, и даже самые недоверчивые профессора были вынуждены это признать. Вокруг коричневого камня образовалось свободное пространство, с семи футов в поперечнике он ужался до пяти. Он был еще теплый, ученые вновь внимательно осмотрели его поверхность и взяли еще кусочек для исследований. Потом они воткнули долото внутрь камня и разломили его. Внутри он оказался неоднородным.

В камне скрывался довольно крупный яркий шарик. Его совершенно не поддающийся описанию цвет напоминал необычное излучение, показанное образцом в спектроскопе. Собственно говоря, цветом это можно было назвать лишь условно. Сам шарик был гладким на ощупь, при постукивании казался хрупким и пустотелым. Один из ученых чересчур сильно ударил его молоточком, и он с громким хлопком взорвался. После взрыва шарик исчез бесследно, без единого осколка. Только на камне осталась круглая выемка диаметром около трех дюймов. В надежде обнаружить что-нибудь еще, профессора решили тщательнее обследовать породу.

Однако их предположения не оправдались, камень просверлили в нескольких местах, но других шариков не нашли. Вскоре ученые уехали, взяв новые образцы. Их исследования дали все те же обескураживающие результаты. Вещество было пластичным, теплым, магнитным, светящимся, постепенно охлаждалось в сильных кислотах, излучало необычный спектр, исчезало на воздухе и вступало с кремниевыми соединениями в реакцию взаимного уничтожения. Однако никаких других свойств выявить не удалось. В конце концов ученым пришлось признать, что они не могли идентифицировать это вещество. Оно не походило ни на один из известных земных элементов. Оно происходило из космоса, обладало космическими свойствами и подчинялось космическим законам.

Следующей ночью была гроза, а когда наутро профессора снова явились к Науму, их ждало разочарование. Магнитный камень, вероятно, обладал особенными электрическими характеристиками, потому что неизменно «притягивал молнии», как выразился Наум. Шесть раз на ночь молния ударяла рядом с колодцем, где он лежал, а наутро там осталась только неровная яма, да колодец был наполовину засыпан комьями земли. Попытки раскопать яму и колодец ничего не дали, и ученым оставалось лишь зафиксировать факт бесследного исчезновения вещества. Провал был полным. Они должны были поспешить в лабораторию и продолжить исследования оставшегося уменьшающегося образца, который теперь хранили в свинце. Он полностью исчез через неделю, в течение которой ничего нового выяснить не удалось. А через некоторое время сами ученые уже с трудом верили, что когда-то своими глазами видели этот одинокий таинственный осколок иных миров, иных сил, иной реальности.

Естественно, эркхэмские газеты не могли остаться безучастными к сенсационным событиям, и к Науму зачастили репортеры. Из одного бостонского еженедельника прислали даже писателя, и Наум стал местной знаменитостью. Это был худой и добродушный пятидесятилетний крестьянин, живший с женой и тремя сыновьями на собственной ферме. Они с Амми уже много лет дружили, как и их жены, и в своем рассказе Амми очень тепло вспоминал Наума. Тот, казалось, гордился своей неожиданной популярностью и охотно говорил о метеорите. Июль и август в тот год выдались жаркими. Наум усердно заготавливал сено на своем лугу в десять акров, расположенном за ручьем Чэпман, и его старая повозка так часто ездила от луга к дому, что укатала настоящую дорогу. Наум уставал куда больше, чем в былые годы, и начал жаловаться на возраст.

Пришло время фруктов. Груши и яблоки постепенно созревали, и Наум клялся, что такого урожая у него еще не было. Плоды уродились на удивление крупные, налитые и в таком изобилии, что пришлось Заказать дополнительные бочки. Но Наума ждало горькое разочарование: все эти красавцы были совершенно несъедобны. И яблоки, и груши имели такой тошнотворно-горький вкус, что даже крохотный кусочек вызывал стойкое отвращение. То же самое случилось с помидорами и дынями, и Наум с грустью понимал, что все его труды были напрасны. Он считал, что это метеорит отравил землю, и благодарил Бога за то, что большая часть посевов была на холме за дорогой.

Зима была ранней и холодной. Амми реже видел Наума и стал замечать, что тот выглядит озабоченным. Его домашние тоже казались притихшими и молчаливыми. Они стали реже ходить в церковь и к соседям. Хотя причин для меланхолии у них вроде бы не было, все они жаловались на слабость и необъяснимое беспокойство. Лично Наума беспокоили следы на снегу. Это были обычные следы белок и зайцев, но что-то в них было не так. Он не мог ничего уточнить, только говорил, что их расположение и глубина не соответствуют нормальным беличьим, заячьим и лисьим следам. Амми пропускал эти рассказы мимо ушей, пока однажды ночью, проезжая на санях мимо фермы Наума, он не увидел в лунном свете зайца. Его прыжки показались Амми слишком уж длинными, а конь испугался и кинулся в галоп. После этого случая Амми стал внимательнее прислушиваться к рассказам Наума и заметил, что по утрам собаки у него на ферме выглядят затравленными и почти перестали лаять.

В феврале сыновья Мак-Грегора из Медоу Хилл охотились недалеко от фермы Гарднера и подстрелили необычного дятла. Тело его казалось деформированным, а в глазах застыло такое неописуемое выражение, какого никто не мог бы ожидать увидеть у пернатого существа. Ребята были по-настоящему напуганы и поскорее выбросили птицу, и только рассказы о ней потом обошли окрестности. Но уже всеми было замечено, что около дома Наума лошади ускоряют бег, и этого было достаточно, чтобы начали складываться поверья.

Весной стали говорить, что вокруг фермы Наума снег тает быстрее, а в марте в магазине Поттера на Кларк Корнерс разгорелся настоящий спор. Стефан Райс рассказывал, что когда он проезжал утром мимо фермы Гарднера, то заметил взошедшие симплокарпусы невиданного размера. Они были жутких форм, совершенно непередаваемого цвета и источали немыслимый запах, от которого конь Стефана начал храпеть и фыркать. Несколько человек поехали к Науму посмотреть на необычную растительность и решили, что на здоровой почве такое бы не выросло. Вспоминая прошлогодние несъедобные фрукты, все сходились на том, что земля у Наума отравлена. Конечно, виной всему был метеорит. Вспомнив, каким необычным находили камень ученые, некоторые фермеры сообщили новости в университет.