Текст книги "Тварь у порога (Сборник рассказов ужасов)"

Автор книги: Говард Лавкрафт

Соавторы: Август Дерлет
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

Рассказ этот всколыхнул новую череду слухов, однако, как поговаривали, довольно скоро Харперу заткнули рот ребята из клана Марша и Мартина, о которых ходила молва, будто они породнились с обитателями моря. Сам же старик больше в море не выходил, поскольку не испытывал особой нужды в деньгах; что же до его помощников, также присутствовавших при том странном ночном явлении, то они явно предпочли держать языки за зубами.

Много времени спустя один молодой человек, еще мальчишкой помнивший Эноха Конгера во время его визитов в Инсмаут, приехал в этот город и рассказал, что вместе с сыном также лунной ночью рыбачил неподалеку от Соколиного мыса, когда неожиданно из морской пучины совсем рядом с его лодкой появилась почти по пояс обнаженная мужская фигура – она была так близко от него, что он мог буквально дотронуться до нее своим веслом. Человек этот стоял в воде так, словно его кто-то поддерживал снизу, и, казалось, совершенно не замечал его и лишь смотрел на руины старого дома, некогда стоявшего на Соколином мысу, – в глазах его застыла бездонная тоска, а лицом он очень походил на Эноха Конгера. По его длинным волосам и бороде стекали струи воды, чуть поблескивавшие в лунном свете на темнеющей коже, а прямо под мочками ушей на шее виднелись длинные тонкие разрезы. Затем, так же неожиданно, как и появился, он исчез под водой.

Вот почему на Массачусетском побережье близ Инсмаута люди предпочитают говорить больше шепотом, упоминая имя Эноха Конгера, а уж когда дело доходит до намеков, то их произносят и подавно приглушенно, с большой осторожностью…

Х. Ф. Лавкрафт, А. У. Дерлет
ТЕНЬ ИЗ КОСМОСА

Пер. П. Лебедева

«Высшее проявление милосердия в этом мире… есть неспособность человеческого разума охватить целиком все его содержание. Мы живем на островке невежества посреди черного океана бесконечности, и из этого следует, что мы не должны далеко отплывать…»

I

Если верно, что человек живет на краю бездны, тогда большинство людей, безусловно, могут переживать моменты осознания – точнее будет сказать, предсознания, когда огромные, неисследованные глубины, существующие от века близ маленького мира, освоенного человеком, становятся на один катастрофический миг ощутимыми; когда ужасающий бездонный колодец знания, из которого самый мудрейший человек лишь пригубил, порождает призрачные очертания, способные даже самое твердое и бесчувственное сердце наполнить диким непреодолимым страхом. Разве всякий из живущих знает истинные начала человека? Или его подлинное место в космосе? И о том, действительно ли человек осужден к бесславному, постыдному Существованию, чтобы в конце концов пойти на корм червям?

Есть кошмары, которые каждую ночь бродят коридорами наших снов, населяют мир наших ночных фантазий; кошмары, лишь отдаленно связанные с нашей дневной жизнью. Однако я все чаще и чаще сталкиваюсь с миром, лежащим за пределами привычного для нас – возможно, восприятие мое смутно и неопределенно, но все же это не просто галлюцинация. Должен признаться, такого со мной не было до знакомства с Эмосом Пайпером.

Меня зовут Натаниэль Кори. Вот уже более пятидесяти лет я – практикующий психоаналитик. Являюсь автором учебника и бесчисленных статей, опубликованных в специализированных журналах. После учебы в Вене много лет практиковал в Бостоне, лишь в последнее десятилетие отошел от психотерапевтической деятельности и переехал в университетский городок Эркхем. Без ложной скромности скажу, что обладаю завоеванной упорным трудом репутацией специалиста, которую, как я опасаюсь, данные записки могут поставить под сомнение. Тем не менее, молю бога, чтобы они не остались незамеченными.

Не покидающее меня дурное предчувствие подвигло записать соображения о наиболее интересном и захватывающем случае, встретившемся мне за всю многолетнюю практику. Я вообще – то не склонен предавать гласности сведения, касающиеся моих пациентов, но в данном случае меня принуждают к этому особые обстоятельства, сопровождающие работу с Эмосом Пайпером и поначалу представлявшиеся мне совершенно посторонними; в действительности, однако, весьма существенные и куда более важные, чем я считал, впервые с ними познакомившись. Есть силы разума, скрытые тьмой; есть силы тьмы, находящиеся по ту сторону разума, – и это не только ведьмы или колдуны, не только привидения, гоблины или прочее наследие примитивных верований, но силы куда более ужасные и могущественные, находящиеся за пределами человеческого понимания.

Имя Эмоса Пайпера может быть известно тем, кто помнит его статьи по антропологии, опубликованные лет десять или более тому назад. Я встретился с ним в 1933 году, когда его привела в мой кабинет его сестра Эбигайль. Это был высокий мужчина, который, похоже, в прошлом был достаточно упитанным, но теперь на его ширококостной фигуре одежда висела так, будто он сильно потерял в весе за сравнительно короткое время. Как выяснилось, догадка моя была точной, и хотя казалось, что Пайперу скорее необходима чисто медицинская помощь, чем консультация психоаналитика, но сестра его объяснила, что он обращался к лучшим врачам, и все до единого пришли к выводу о психическом характере его проблем, признав их лежащими вне пределов своей компетенции. Некоторые из моих коллег порекомендовали мисс Пайпер мою персону, вдобавок некоторые сослуживцы Пайпера из университета Мискатоника присоединились к советам врачей – в результате Пайперы и появились у меня.

Пока сам Пайпер собирался с мыслями в кабинете, сестра ввела меня в курс его проблем. Она изложила суть дела с поразительной краткостью. Пайпер стал жертвой ужасающих галлюцинаций, которые возникали у него всякий раз, как он закрывал глаза или опускал веки в бодрствующем состоянии, а также и во время сна по ночам. Вот уже три недели он совсем не спал, причем именно за это время стал так сильно худеть, что это обеспокоило и его самого и сестру. Мисс Пайпер сообщила также, что за три года до этого во время посещения театра с ее братом случился нервный припадок, последствия которого сохранялись так долго, что лишь месяц назад Пайпер вновь стал самим собой. Однако спустя примерно неделю после этого возвращения в норму началось новое наваждение, причем мисс Пайпер показалось, что между его состоянием в период болезни и этим новым, последовавшим за коротким промежутком «нормальности», имелась явная логическая связь. Лекарства помогли восстановить сон, но даже они не устранили сновидений, которые казались доктору Пайперу столь страшными, что он не решался о них рассказывать.

Мисс Пайпер откровенно ответила на все мои вопросы, но показала при этом полное отсутствие понимания причин болезни брата. Она уверяла, что он никогда не был агрессивным, но часто рассеян и отчужден от мира, в котором живет, как если бы пребывал в раковине, укрывавшей его от всех остальных.

После того, как мисс Пайпер вышла, я взглянул на своего пациента. Он сидел у стола с широко раскрытыми глазами, которые, казалось, обладали гипнотической силой, и, видимо, ему требовалось волевое усилие, чтобы держать их открытыми – настолько красными были воспаленные белки и затуманенными, радужные оболочки. Он явно был возбужден и сразу же принялся извиняться за свое появление, объясняя его тем, что не смог противостоять настойчивости сестры. Он был уверен, что ему ничем помочь нельзя, а потому заявил, что совершил ошибку, поддавшись ее уговорам.

Я сказал, что мисс Эбигайль кратко обрисовала мне его проблемы. Желая снять его страх, я говорил мягко, касаясь общих вопросов. Пайпер терпеливо и внимательно слушал, явно удовлетворенный моей интонацией, свободной и вместе с тем подбадривающей, которую я всегда использую для создания атмосферы доверия. Когда же я в конце концов спросил, почему Он не может закрыть глаза, он без всякого раздумья ответил, что просто боится сделать это.

– Но почему, – спросил я, – можете сказать?

Вот его ответ, каким я его запомнил:

– Как только я закрываю глаза, на сетчатке появляются странные геометрические фигуры и изображения и одновременно – неясные огни, а за ними – зловещие образы, создания, недоступные опыту и пониманию человечества, бесконечно чуждые нам, но – и это ужаснее всего – создания разумные!

Я попросил его описать этих существ подробнее. Задача показалась ему весьма трудной. Описания были довольно неопределенными, но все равно поражали воображение. По форме существа напоминали складчатые морщинистые конусы, что с равной вероятностью могло свидетельствовать как о животном, так и о растительном происхождении. Стремясь описать мне поразительные создания, являвшиеся ему в видениях, Пайпер говорил с такой убежденностью, что я был немало удивлен живостью его воображения. Видимо, имелась некая связь между этими видениями и длительным заболеванием, которое его преследовало. Он не сразу ответил на мой вопрос об этом, но потом все-таки начал рассказывать, довольно бессвязно и непоследовательно, так что мне приходилось самому восстанавливать реальный ход событий.

История эта началась, когда ему было сорок девять лет. Именно тогда случился с ним приступ болезни. Он присутствовал на спектакле по пьесе Моэма «Письмо», когда в середине второго акта внезапно потерял сознание. Его перенесли в кабинет директора, где попытались привести в чувство. Попытки эти оказались тщетными, и Пайпер был отправлен на машине скорой помощи домой; там врачи еще несколько часов предпринимали усилия, чтобы вывести его из обморока. Поскольку и это закончилось неудачей, Пайпера поместили в больницу. В течение трех суток он находился в коматозном состоянии, затем сознание вернулось к нему.

Однако тут было замечено, что он явно «не в себе». Похоже было, что его личность подверглась серьезным изменениям. Наблюдавшие за пациентом медики поначалу сочли его жертвой паралича, но версия эта не подтвердилась в силу отсутствия сопутствующих симптомов. И вместе с тем степень нарушений была столь сильна, что даже самые обычные поведенческие акты давались ему с огромными усилиями. Например, ему трудно было удерживать в руках предметы; хотя его физическая конституция ничуть не пострадала, да и артикуляция оставалась вполне нормальной. При этом он брал предметы в руки совсем не так, как существо, обладающее пальцами, а пользовался большим пальцем и остальными, как когтями, то есть совершенно не применяя собственно движения пальцев. И то была не единственная странность его поведения после возвращения в сознание. Он должен был заново учиться ходить, продвигаясь буквально по дюйму, как будто оказался начисто лишенным способности к обычному передвижению. Очень большие трудности испытал он также, восстанавливая человеческую речь; первые попытки были связаны с использованием рук и теми же когтеобразными движениями, что при хватании предметов, при этом он издавал странные свистящие звуки, бессмысленность которых его очень тревожила. И несмотря на все перечисленные странности, интеллект Пайпера, очевидно, нисколько не пострадал, ибо учился он очень быстро и уже через неделю овладел всеми прозаическими актами поведения, являющимися неотъемлемой частью повседневной жизни любого человеческого существа.

Но если интеллект его ничуть не пострадал в результате болезни, то о памяти этого нельзя было сказать, поскольку все события предшествующей жизни начисто из нее стерлись. Он не узнал свою сестру, так же как не узнал никого из своих коллег по университету Мискатоника. Выяснилось, что он ничего не знает об Эркхеме, штат Массачусетс, да и о Соединенных Штатах ему известно немногим больше. Необходимо было заново предоставлять ему всю эту информацию, хотя усвоить ее он смог очень быстро – менее чем за месяц – такой сверхкороткий срок понадобился ему для того, чтобы вновь овладеть человеческими знаниями, проявив феноменальную память по отношению ко всему вновь воспринятому. Вообще, можно сказать, что память в период болезни оказалась бесконечно совершеннее его прежней, «нормальной» памяти.

Лишь после того, как Пайпер вновь адаптировался к действительности, началось то, что впоследствии он называл «необъяснимым периодом» своего поведения. Он покинул университет Мискатоника на неопределенное время и стал много путешествовать. При этом, однако, к моменту визита ко мне он ничего не знал о своих путешествиях, точнее – не знал об этом с момента «выздоровления» после болезни, преследовавшей его в течение трех лет. Что происходило во время его путешествий, что он делал – об этом он не имел никакого понятия, и это тем более удивительно, что во время болезни память его была просто феноменальной. Ему потом сообщили, что он посещал странные, малонаселенные места, разбросанные по всему земному шару, – Аравийскую пустыню, Внутреннюю Монголию, Полярный Круг, острова Полинезии, Маркизские острова, древнюю страну инков на территории Перу и другие. Никаких воспоминаний о пребывании там, повторяю, у него не осталось, ничего не прояснял и его багаж, если не считать образцов древних иероглифических надписей, в основном – на камне, которые мог привезти с собой любой турист.

Время, свободное от этих таинственных путешествий, он проводил в чтении колоссального количества книг, со скоростью почти немыслимой, каковое происходило в самых крупных библиотеках мира. Начиная с библиотеки университета Мискатоника в Эркхеме, обладавшей знаменитой коллекцией запрещенных рукописей, накопленной в течение столетий, и до Каира с его хранилищами – таков был диапазон его исследований, хотя большую часть времени он провел в Британском музее Лондона и Национальной библиотеке в Париже. Помимо этого, Пайпер обращался к бесчисленным частным книжным собраниям, к которым мог получить доступ.

Сделанные в тот период записи, которые он попытался проверить во время недели своей «нормальности», используя все доступные средства связи – радио, телеграф и телефон, показали, что в период болезни его неизменно интересовали старинные книги, причем лишь некоторые были известны ему до болезни, да и то смутно. Среди них были «Рукописи Пнакотика», «Некрономикон» безумного араба Абдула Альхазреда, «Тайные культы» фон Ютца, «Изуверские ритуалы» Людвига Принна, «Тексты из Р’льеха», «Семь таинственных рукописей Хсана», «Песнопения Дхола», «Либер Айворис», «Записки Целено» и многие другие, им подобные книги; некоторые имелись лишь в отрывках. Разумеется, среди прочитанных им книг было много исторических, но в соответствии с записями, восстановленными Пайпером, чтение всегда начиналось с источников, относящихся к древним легендам и фольклору, содержавших описание Сверхъестественных явлений, и лишь затем он переходил к исследованиям в области истории и археологии, причем последовательность эта оставалась неизменной, в какой бы библиотеке он ни работал. Можно было подумать, что Пайпер считал историю человечества начинающейся не с времен античности, а с того чудовищно древнего мира, который существовал задолго до времени, изучавшегося историками, и сведения о котором содержались только в древнейших оккультных манускриптах.

Помимо работы в библиотеках, Пайпер в этот период имел множество встреч в самых разных местах и с самыми разными людьми, ранее ему не знакомыми. Было одно объединявшее всех этих людей обстоятельство, как выяснил Пайпер впоследствии, – каждый из них, оказывается, пережил припадок, аналогичный тому, который случился с самим Пайпером в театре.

Хотя подобный образ жизни был совершенно не характерен для Пайпера до его заболевания, но в течение всего периода болезни образ жизни этот оставался исключительно стабильным и последовательным. Неисчислимые таинственные поездки, которые он совершал, общение и переписка с «коллегами» продолжались все время, в течение которого он пребывал «не в себе». Два месяца в Понейпе, затем месяц в Ангкор-Вате, три месяца в Антарктике, встреча с коллегой-ученым в Париже и лишь короткие промежутки между поездками, проведенные в Эркхеме, – вот каким был распорядок его жизни, вот как прошли три года прежде, чем он выздоровел. Но и после выздоровления, в свою очередь, наступил период серьезнейшего смещения, отнявший у Эмоса Пайпера всякие воспоминания о происшедшем в течение этих трех лет и побудивший его бояться закрывать глаза, чтобы не допустить в подсознание то, что внушало такой же благоговейный ужас, как и его причудливые сновидения.

II

Мне понадобились три встречи с Эмосом Пайпером, чтобы уговорить его рассказать о своих удивительно ярких сновидениях, тех самых ночных блужданиях в дебрях бессознательного, которые его так тревожили и расстраивали. Характер снов не менялся, хотя каждый из них был довольно бессвязным и фрагментарным, и ни в одном не было промежуточной фазы, разделяющей состояния сна и бодрствования. Тем не менее в свете болезни Пайпера все его сны представлялись весьма значимыми. Наиболее часто повторялся один сон, содержание которого, как его записал Пайпер, я излагаю ниже:

«Я работал в библиотеке в каком-то гигантском здании. Помещение, в котором я что-то выписывал из книги на чужом языке, столь огромно, что столы в нем размером с целую нашу комнату. Стены не деревянные, а базальтовые, хотя полки, идущие вдоль стен, сделаны из неизвестного мне темного дерева. Книги, с которыми я работал, были не напечатаны, д исполнены голографическим методом, многие – на том же странном языке, на котором я делал свои записи. Но были там книги и на знакомых языках, старинных – санскрите, греческом, латыни, французском и даже английском различных модификаций – со времен Пирса Плоумена до наших дней. Столы освещались большими люминесцентными хрустальными шарами, а также странными приборами, состоящими из стеклянных трубок и металлических стержней без каких-либо соединительных проводов.

Если не считать книг на полках, помещение оставляло впечатление аскетической скудости. Обнаженные камни, изрезанные странными узорами: криволинейными математическими фигурами, а также иероглифами, теми же, что в книгах. Очень крупная кладка стен; блоки с выпуклостями наверху покрывал горизонтальный ряд блоков с вогнутым дном. Пол был выложен восьмиугольными плитами из того же базальта, что и стены. Стены голые, как и пол. Книжные полки поднимались от пола до самого потолка, между стенами располагались лишь столы, за которыми мы работали стоя, поскольку вокруг не было ничего похожего на стулья, да не было и желания сесть.

Днем за окном были видны деревья, напоминавшие папоротники, – целый лес таких деревьев. По ночам я мог смотреть на звезды, но ни одной знакомой среди них не было; ни одного созвездия, даже отдаленно напоминавшего ночных соседей нашей Земли. Это наполняло меня ужасом, поскольку я осознавал, что нахожусь в каком-то совершенно чужом месте, оторван от того, к чему привык, что когда-то знал и что теперь казалось мне безумно далеким. И тем не менее я понимал, что представляю собой неотъемлемую часть окружающего меня мира, и в то же время совершенно отличаюсь от него, как будто какая-то моя частица принадлежала этому бытию, другая же была ему абсолютно чужда. Записи, которые я делал, представляли собой историю двадцатого века – периода, в который я когда-то жил; причем историю эту я фиксировал в мельчайших деталях, хотя в точности и не понимал, ради чего это делается, разве что для пополнения и так уже колоссального объема сведений, собранных во всех книгах, разместившихся в этой и соседних комнатах, поскольку все здание являлось гигантским хранилищем информации. Кстати, оно не было единственным, ибо из происходивших вокруг меня разговоров я понял, что есть и другие хранилища далеко отсюда, где сидят такие же люди, как и я, занятые тем же самым делом. Вся эта работа была необходима для возвращения Великого Народа – того, к которому мы все принадлежали, – возвращения в те места вселенных, которые когда-то, многие эпохи тому назад, были нашим домом, до тех пор, пока война с Древнейшими не вынудила нас спасаться бегством.

Во время работы я был охвачен непреодолимым страхом. Я боялся посмотреть на себя. Постоянно присутствовало опасение, что даже при беглом взгляде на собственное тело со мной произойдет нечто чудовищное; я помнил, что когда-то раньше посмотрел на себя и испытал дикий страх. Возможно, я боялся, что похож на всех остальных, ибо присутствовавшие были одинаковы по своему облику: все они представляли собой морщинистые, складчатые конусы, чем-то напоминавшие гигантские овощи, более десяти футов высотой; их головы и когтистые лапы венчали толстые конечности, кольцом расположенные на верхушке туловища. Передвигались они за счет распускания и сокращения мясистого слоя, присоединенного к их основанию. На каком языке они говорили, я не знал, но мог понимать звуки, издаваемые ими, поскольку каким-то образом ознакомился с этим языком с момента прибытия сюда. Звучание ничуть не походило на человеческую речь, представляя собой некое сочетание странных свистов, щелчков и царапаний гигантских когтей. Когти, повторяю, завершали лапы этих существ, бравшие начало в районе предполагаемой шеи, хотя ничего похожего на шею видно там не было.

Я чувствовал себя пленником внутри пленника, так как был заключен в тело, подобное окружавшим меня, а само тело это было заключено в гигантское помещение библиотеки. Тщетно пытался я обнаружить вокруг себя хоть что-то знакомое. Ничто не напоминало Землю, какой я знал ее с детства, напротив – все говорило о чудовищной отдаленности этого места, его принадлежности к бесконечным глубинам космоса. Я догадался, что все здесь, включая и меня, – пленники, хотя среди нас были и своего рода надсмотрщики. Последние внешне не выделялись, но их окружала некая атмосфера власти; они расхаживали среди нас, время от времени приходя на помощь. Надзиратели не были злобными и агрессивными, напротив – весьма предупредительными и вежливыми.

Похоже, что надсмотрщикам не разрешалось вступать с нами в разговоры, однако один из них был, по-видимому, свободен от этого ограничения. Очевидно, он выполнял роль руководителя, поскольку передвигался с большой важностью, и, как я заметил, остальные демонстрировали ему свое почтение. Это объяснялось не только его позицией руководителя, но и тем, что он был обречен на смерть: так как Великий Народ еще не был готов к переселению, то телу, занимаемому этим существом, предстояло умереть до того, как переселение начнется. Он, безусловно, знал всех присутствующих и часто останавливался у моего стола – сперва лишь для того, чтобы произнести несколько слов ободрения, а потом и для более пространных высказываний.

От него я узнал, что Великий Народ населял Землю и другие планеты нашей и других вселенных за миллиарды лет до начала истории человечества. Морщинистые конусы, которые стали их обличьем лишь несколько столетий тому назад, далеки от истинной формы представителей Великого Народа – более соответствовал им луч света, поскольку они были расой свободных разумов, способных внедряться в любое тело и вытеснять обитающий в нем разум. Великий Народ владел Землей до тех пор, пока не ввязался в титаническую войну за власть над космосом Между Старшими Богами и Древнейшими, ту самую войну, которой, по его словам, объясняется возникновение Христианских Мифов, ибо примитивный разум древнего человека воспринимал отголоски этой войны, как великое сражение между началами Добра и Зла. С Земли Великий Народ бежал в глубины космоса – сначала на Юпитер, затем еще дальше, на ту самую звезду, на которой находился теперь, – темную звезду в созвездии Тельца, где и оставался, постоянно опасаясь вторжения из района Озера Хал и, места изгнания Хастура, одного из Древнейших, где тот пребывал после поражения в войне со Старшими Богами. Ныне звезда, принявшая их, погибала, так что все готовились к массовому переселению на другую звезду, в другое время – прошлое или будущее – и в тела других творений с большим сроком жизни, чем заселяемые ими складчатые конусы.

Подготовка состояла в перемещении разумов существ, которые ныне существовали в самых различных районах вселенной и в самых разных временных эпохах. Среди тех, кто теперь был рядом со мной в этом помещении, объяснил он, имелись люди-деревья с Венеры, существа полурастительной расы, населявшей Антарктику в Палеогене, представители великой цивилизации инков из Перу, а кроме того, раса людей, которым суждено будет населять Землю после атомной катастрофы, чей облик будет чудовищно изменен в результате мутаций под воздействием радиоактивных осадков; были здесь еще и подобные муравьям обитатели Марса, а также древние римляне и люди из будущего, отстоящего на пятьдесят тысяч лет от нашего времени. Были и бесчисленные другие, всех рас, всех способов существования, населяющие миры, известные мне, и те, что отделены от нас тысячами и тысячами лет. Ибо Великий Народ мог по своей воле перемещаться в пространстве и во времени, а складчатые конусы, составлявшие ныне их телесную оболочку, были всего лишь временным прибежищем, более кратким, чем большинство предшествовавших; место же, где они теперь вели свои грандиозные исследования, заполняя архивы сведениями из истории жизни всех миров и эпох, было для них не белее, чем временным кровом, прежде чем они переселятся в новое, более постоянное жилище, в другом месте, в другом мире, в иной форме.

Все мы, работающие ныне в великой библиотеке, участвуем в формировании архивов, поскольку каждый пишет историю своего времени. Засылая своих представителей в глубины пространства, Великий Народ получает возможность, с одной стороны, узнать о том, какие формы жизни существуют в других областях пространства и времени, причем „из первых рук“, используя разумы тамошних обитателей, которые здесь занимают места исчезнувших представителей Великого Народа до поры, пока те смогут возвратиться. Великий Народ создал машины, позволяющие преодолевать время и пространство; грубым человеческим языком их можно описать, как машины, совершающие операции на теле – отделяющие и высвобождающие из него разум, так что когда задумывается путешествие во времени, путешественник поступает в распоряжение машины и осуществляется высвобождение его разума для дальнейшего перемещения в любую точку. При массовых перемещениях все переносятся в новое место полностью освобожденными; все имущество, предметы материальной культуры, все изобретения, даже эта великая библиотека – все остается там, позади; Великий Народ снова начинает строить свою цивилизацию в надежде избежать уничтожения, которое случится, когда Древнейшие – Великий Хастур, Невыразимый Цтулху, лежащий в бездне вод, Ньярлатхотеп, Посланник, Азатхотх и Йог-Сотхотх со всеми своими потомками и последователями – освободятся от цепей и воссоединятся для новой титанической битвы со Старшими Богами.»

Таков был наиболее часто повторявшийся сон Эмоса Пайпера. На самом деле вряд ли это был цельный сон в обычном понимании, скорее он повторялся в отдельных фрагментах, дополнялся различными деталями, так что в конце концов стал восприниматься им, как постоянно повторяющийся. Последовательность его действий в период «нормальности» была весьма значимым образом связана с этим сновидением, ибо она представляла собой обратный порядок соответствующих актов – сначала он имитировал действия существ, которые впоследствии описывались им, как морщинистые конусы, а затем они являлись ему в снах и, стало быть, отходили за грань сознания. Естественнее было ожидать обратного порядка – если его действия, скажем, попытки хватать предметы как бы когтями или разговаривать при помощи конечностей наблюдались после появления этих ярких сновидений. То, что ожидаемая последовательность была инверсирована, представлялось весьма важным.

Второй повторяющийся сон Пайпера выглядел как бы приложением к первому. И в нем Пайпер вновь находился за столом в гигантском зале библиотеки, где нельзя было сидеть, потому что не было ни одного стула, да к тому же морщинистому конусу и незачем было сидеть. Вновь перед его столом останавливался обреченный на гибель инструктор, и Пайпер продолжал расспрашивать его о Великом Народе.

– Я спросил его, каким образом Великий Народ рассчитывает сохранить в тайне свои планы, когда будут возвращены на свои места ранее перемещенные разумы. Он сказал, что это достигается двумя способами. Во-первых, из их памяти будут Изъяты все следы пребывания в этом месте – это будет сделано перед возвращением перемещенного разума, куда бы ему не предстояло направиться – в прошлое или будущее. Во-вторых, даже если какие-то следы сохранятся, они все равно будут настолько диффузными и бессвязными, что любые выводы, сделанные на основании их разрозненных фрагментов, покажутся окружающим столь невероятными, что они наверняка сочтут их игрой больного воображения, если не признаком психической болезни.

Далее он сообщил мне, что разумам Великого Народа разрешается самостоятельно определять место своего обитания. Их не бросали куда попало, чтобы занять первое попавшееся «жилище», которое попадется на пути; напротив, у них была возможность выбирать из тех созданий, которые им встречались. Вытесненный при этом разум направлялся в нынешнее место обитания Великого Народа, а свободный разум, занявший новое тело, продолжал свое существование в нем, приспосабливаясь к жизни цивилизации, к которой примкнул, чтобы изучить следы древней культуры, расцветшей к моменту великого столкновения между Старшими Богами и Древнейшими. Даже после того, как представители Великого Народа узнавали все, что им было необходимо о способах жизни и возможных контактах с Древнейшими, в особенности об их ставленниках, которые могли бы противостоять Великому Народу (Народу, стремившемуся к миру и уединению, но более близкому к Старшим Богам, чем к Древнейшим), время от времени осуществлялась дополнительная посылка этих представителей, чтобы убедиться, что ранее перемещенные разумы действительно ничего не помнят и, при необходимости, исправить ситуацию за счет нового перемещения.

Он отвел меня в подземное хранилище гигантской библиотеки. Все оно было заполнено голографическими книгами. Ящики с этими книгами были сложены ярусами в огромные блоки, каждый из ящиков был сделан из неизвестного мне блестящего металла. Архивы располагались соответственно порядку описываемых форм жизни, причем я для себя отметил, что складчатые существа с темной звезды находятся на более высокой ступени развития, чем люди, – они не намного превосходят рептилий – своих непосредственных предшественников на Земле. Когда я задал вопрос об этом, мой провожатый подтвердил правильность такой догадки. Он пояснил далее, что контакт с Землей был предпринят исключительно из-за того, что Земля была центром великой битвы между Старшими Богами и Древнейшими, так что ставленники последних все еще существовали там, будучи совершенно неизвестными людям, – к ним относились батрачи в Полинезии, обитатели Иннсмаута в Массачусетсе, страшные Тчо-Тачо в Тибете, шантаки из Кадатха в Холодной Пустыне и многие другие. Кроме того, для Великого Народа важно было вновь возвратиться на зеленую планету, которая была их первым домом. Не далее, как вчера, сообщил он, – на самом деле это было очень давно, так как длина дня и ночи здесь была эквивалентна продолжительности земной недели, – с Марса вернулся один из посланных туда разумов и сообщил, что та планета даже ближе к гибели, чем их собственная звезда, так что еще одно потенциальное обиталище утрачено.