Текст книги ""Слёзы войны" (СИ)"

Автор книги: Горбовец Сергей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

– Ты, Люсенька, оставайся у нас жить, а там как-то уже обустроишься.

– Нет, бабушка Нина, я не могу. Сегодня ещё я побуду у вас, а завтра утром я пойду в военкомат становиться на учёт и опять буду проситься на фронт.

Глава 24

А вот день Победы Колька помнил очень хорошо. В этот день, рано утром, их разбудили крики, доносившиеся с улицы:

– Победа! Победа!

Бабушка вскочила с постели и распахнула окно. Они с Колькой высунулись наружу через подоконник и тоже закричали от счастья, размахивая руками.

Победа принесла всем большую радость, но в их семью она принесла и похоронку. Командование полка, в котором служил Колькин папа, сообщало о его гибели под Берлином. Почти до самого рейхстага дошёл он со своей сорокопяткой. Не одолели его на всём фронтовом пути ни танковые атаки, ни авиабомбы, ни прицеьный огонь снайперов. Погиб он от фаустпатрона, выпущенного каким-то юнцом из гитлерюгенда, который потом сидел на снарядном ящике, трясясь от страха, и пускал сопли. Похоронили отца в братской могиле. Бабушка Нина, сидя на скамейке, плакала, и слёзы капали на похоронку. Затем поднялась, оделась во всё чёрное и пошла в церковь. Возвратилась она уже под вечер. Лицо её было строгое и торжественное. Поднялась на табуретку и положила похоронку за иконы. Затем перекрестилась и произнесла:

– Со святыми упокой. Прими, Господи, душу убиенного раба твоего.

От деда Никиты пришли сразу три письма, в которых он рассказывал о своих военных буднях. Последнее письмо, в котором он обещал скоро вернуться домой, было из Праги. Даже фотографию прислал. На ней был изображён бравый вояка в пилотке набекрень, с закрученными кверху поседевшыми усами. На плече висел автомат, а на груди целый ряд медалей. В руках была неизменная гармошка. Бабушка с Володей смотрели на фотографию и удивлялись, до чего же война деда изменила. На его бронзовом от загара лице появились глубокие морщины, которые его даже украшали. Выглядел он похудевшим, но в глазах светилась такая же готовность отчебучить что-то очередное. На погонах были даже какие-то лычки, в которых бабушка не разбиралась.

– Точно, у кого-то выпросил гимнастёрку сфотографироваться, чтобы похвастаться, – сказала баба Нина, улыбаясь и вытирая слёзы. – Его ж, бывало, хлебом не корми, а только дай повыпендриваться.

– Я так не думаю – возразил Володя, всматриваясь в фотографию, – как профессиональный фотограф, могу сказать с точностью, что это его гимнастёрка. Нет никакой фальши.

– Да знаю, что его. Я шучу, – махнула рукой бабушка и поставила фотографию на полку, на самое видное место. – Вот тут хай и стоит. Скоро ж дружки понабегают, паразиты проклятые. Пусть полюбуются на своего ватажка.

Потом она засуетилась и запричитала, где ж взять если не сахар, то хотя бы свеклу, чтобы настоять брагу на самогон. Скоро ж домой припрётся! А в доме пусто, нечего на стол поставить.

– Побегу на базар, може шо и куплю. Да и Овсею надо будет письмо и карточку показать.

Во время войны, да и после неё, многие люди, не дождавшись своих близких с фронта, надеялись на чудо. Несмотря на подробный рассказ Люси, бабушка Нина не теряла надежду на возвращение Кати. Володя даже написал запрос в газету "Красная Звезда" с просьбой помочь в розыске. Через месяц пришёл ответ, в котором сообщалось, что санитарный поезд, в котором она находилась, сопровождая раненных, подвёгся налёту вражеской авиации. Состав был разбит. Сведений о гибели медицинской сестры не имеется. Она числится в списке без вести пропавших. Бабушка Нина решила дождаться возвращения деда Микиты, а потом уже всем вместе поехать туда, где захоронена Катя. Володя обещал через военкомат похлопотать о её перезахоронении в Киеве. Чёрным крылом смерти война прошлась и по их семье.

Все верили в то, что самое худшее уже позади, но жизнь диктовала свои законы. По-прежнему в магазинах продукты выдавали по карточкам. Иногда выпадало счастье, и можно было по ним получить американские консервы. Сверху на торце баночки был прикреплён небольшой ключик, с помощью которого её можно было открыть. Однажды бабушке повезло отовариться этими консервами на целый месяц. Она открыла одну из них. Там были необыкновенно вкусные, цветные горошинки. Так Колька, Лизочка, Антоша и Семёнчик впервые в своей сознательной жизни попробовали витаминные конфеты.

Как-то раз бабушка пошла с Лизочкой в магазин, а затем в домоуправление, и мальчики остались дома одни. Им страшно захотелось ещё хоть разок полакомиться этими вкуснейшими горошинами. Не в состоянии перебороть этот соблазн, они достали из буфета самую большую банку и вскрыли её ключиком. Там оказалась какая-то крупа. Они открыли следующую – какой-то жёлтый порошок. Ещё в одной банке белели какие-то зёрнышки, которые у них не вызвали никакого интереса. Они были твёрдыми и невкусными. Позже они уже узнали, что это были перловая крупа, яичный порошок и рис. Неизвестно, как далеко они смогли бы зайти в своих поисках, если бы не вернулась домой бабушка с Лизой. Вечером, когда Володя вернулся с работы, она рассказала ему о их "исследованиях". Тот только посмеялся и успокоил её:

– Нина Ивановна, не расстраивайтесь. Ведь всё закончилось благополучно. А что было бы, если бы мальчики добрался до банок с повидлом и тушёнкой? Вы можете себе их представить, измазанных повидлом, вперемешку с крупой и тушёнкой? Хорошо ещё, что вы пришли вовремя.

– Так они же испортили столько банок.

– Это не беда. Крупа не портится. Всё можно пустить на еду. А если будет недостаточно, то у меня есть запас. Не волнуйтесь. Как-нибудь проживём.

Глава 25.

А жизнь двигалась своим чередом. Страна помогала Киеву очищаться от руин и восстановлению города. Постепенно начали возвращаться люди из эвакуации. Однажды, в ясный погожий денёк Колька собрался погулять. Он быстро оделся и вышел во двор. Бабушка соорудила ему бутерброд из чёрного хлеба, смазанного ароматным подсолнечным маслом. Сверху он был прикрыт кружочками огурца и лука. Колька, потихоньку откусывая эту вкуснятину, уселся на камне. На заднем дворе кучка пленных немцев неторопливо разбирали кирпичные завалы. Недалеко от них на ящике сидел молодой охранник с винтовкой и вовсю любезничал с дворовой барышней. На своих подопечных он не обращал никакого внимания.

Колька подошёл и стал с любопытством наблюдать за пленными, неторопливо, смакуя свой бутерброд. Один из пленных, который оказался ближе всех к мальчику, разогнулся и застыл, как изваяние, не отводя глаз от бутерброда. Колька не был жадным ребёнком и, отломив кусочек, протянул немцу. При этом один кружочек лука упал на землю.

Что руководило тогда Колькой? В то время все, от мала до велика, ненавидели фашистов. Ни о какой жалости не могло быть и речи. Пленный, как бы не веря в подвалившее ему счастье, подошёл к Кольке, медленно протянул грязную руку, взял, протянутый ему кусочек и молниеносно проглотил его. А потом, поднял, упавший на землю кружок лука, очистил от песка и тоже съел. Кольке стало жалко его, и он отломил ещё кусок, уже побольше, и протянул немцу. Тот взял хлеб, затем позвал своего товарища, разломил пополам и поделился с ним. Тогда Колька протянул им остаток хлеба и побежал домой.

Дома он наврал бабушке, что уронил хлеб в яму, которых во дворе было предостаточно, и попросил ещё один. С новым бутербродом Колька опять побежал во двор. На этот раз он протянул немцу весь бутерброд целиком. Немец положил его на камень. Затем вытер об полу шинели грязные руки, присел, взял Кольку за плечи и притянул его к себе. Ласково поглаживая мальчика по голове, он что-то по-своему приговаривал, прижимая его к груди.

Рука у него была твёрдая, шершавая, но очень ласковая. От его одежды пахло чем-то взрослым, солдатским. Точно такой же запах был у отца, когда тот уходил на фронт. Колька закрыл глаза и почувствовал себя таким маленьким, что ему даже захотелось попроситься "на ручки". Ему показалось, что такая, именно такая рука должна быть у его отца!

О подобных телячих нежностей дети военных лет даже и не могли себе представить. В глазах у Кольки предательски защипало и перехватило дыхание в горле. Он почувствовал, что сейчас расплачется. С трудом сдерживая слёзы, он оттолкнул руками пленного, развернулся и побежал домой. Там, уже не сдерживая себя, мальчик уткнулся лицом в пахнувший жареным луком и ещё чем-то вкусным бабушкин передник и дал волю слезам. Бабушка Нина, не понимая, почему он плачет, стала его успокаивать:

– Чего ты, маленький, плачешь? Что случилось? Кто тебя обидел? Идём, покажешь мне его.

Затем посмотрела через окно. Там она увидела, как пленные сидят на камнях, едят его бутерброд и что-то между собой обсуждают:

– Ах, вот оно что! Они у тебя отобрали хлеб? Сейчас я выйду и разнесу этих недобитков. Мало им твоих родителей, мало им Идочки и Дорочки, так они ещё и у сироты последний кусок хлеба отобрали? Ну, нет! Кончилось их время!

– Бабушка, не надо, – сквозь слёзы промычал Колька, – он у меня ничего не отбирал. Я ему сам отдал. И в первый и во второй раз. Я тебя обманул.

– Ну, дал и дал. Чего же ты плачешь? Зачем ты это сделал? У нас же у самих нечего есть!

– Мне стало его жалко. Только ты об этом никому не говори, а то меня во дворе теперь все засмеют.

– Так чего же ты плачешь?

– Я не знаю. Он погладил меня по голове. От него пахло так, как от папы, когда он шёл на войну. Мне даже захотелось к нему на ручки, – еле договорил фразу Колька и по-настоящему разрыдался во весь голос.

Бабушка как-то странно посмотрела на Кольку, затем обняла его и тоже заплакала, приговаривая:

–Сиротинка ты моя, добрая и доверчивая. Как ты только будешь жить, когда я умру?

Представив себя одного, без бабушки, Колька разревелся ещё больше. Бабушка, почти успокоив его, подошла к буфету, взяла половину буханки хлеба, почему-то взвесив её в руке. Тяжело вздохнула и решительно разрезала её пополам, что-то бурча себе под нос. Потом смазала хлеб подсолнечным маслом. Подумав немного, положила сверху нарезанный огурец, накрыла его кружками лука. Затем достала из кастрюли три варёных картошки. Всё это завернула в газету и протянула Кольке свёрток:

– На, отнеси и отдай им пусть едят. Раз уж ребёнка погладил, значит, совесть у них просыпается. Может когда-нибудь и выйдет из них толк. Прости, Господи, – она отвернулась и вытерла уголком передника слёзы.

Затем подошла к иконам и стала крестится, что-то приговаривая.

Колька опять побежал во двор. Его знакомый увидел его и улыбнулся мягкой, доброй улыбкой. Колька, опустив глаза от стыда за то, что он чуть было не расплакался при нём (ведь победитель же – он, Колька!) и протянул ему бабушкин свёрток. Пленный развернул его, увидел бесценный дар бабушки Нины. Он что-то опять пробормотал, подняв взгляд на окна. Колька посмотрел на него и увидел – по грязному от пыли лицу немца текли слёзы, оставляя на небритых, морщинистых щеках светлые дорожки.

То были горькие слёзы войны.

Дополнение к написанному:

В 1946 году в Киеве состоялся судебный процесс над участниками массовых расстрелов во время немецкой оккупации Украины. Некоторых приговорили к смертной казни через повешение. Приговор исполнялся публично в центре города на Думской площади, (площадь Независимости). Остальные были приговорены к длительным срокам заключения. После смерти Сталина все они были амнистированы Хрущевым. В 1947-1948 годах по делу эйнзатцгрупп и зондеркоманд перед американским военным судом в Нюрнберге предстали 24 эсэсовца, 14 приговорили к смертной казни. В конце 60-х, в Дармштадте состоялся суд над группой эсэсовцев участвовавших в массовых расстрелах в Бабьем Яру. На скамье подсудимых оказался десяток мелких сошек, да и те легко отделались. Главными виновниками сделали Блобеля и Раша, которых к тому времени уже не было в живых. Таким образом, главные организаторы массовых убийств в Бабьем Яру почти все сумели избежать заслуженного наказания.

Генерал-майор Курт Эберхард, отдавший приказ о расстреле, не был осуждён – он умер в 1947 г. в Штутгарте

Генеральный комиссар Киева Хельмут Квитцрау к ответственности не привлекался, умер в 1999 году. .

Комендант Киевской полиции Андрей Орлик (настоящее имя Дмитрий Мирон) был уволен из полиции вскоре после сентябрьских казней, в июле 1942 г. арестован гестапо и убит «при попытке к бегству».

Отто Раш, начальник полиции безопасности и СД в 101-й зоне ответственности сухопутных войск, под чьим руководством было проведены массовые убийства евреев в Бабьем Яру, после войны был арестован и привлечен к Американского военного трибунала в Нюрнберге в качестве подсудимого, по делу оперативных групп СД. Отто Раш скончался в тюрьме 1 ноября 1948 года.

Командир зондеркоманды 4а Пауль Блобель был осужден в ФРГ и повешен в 1951 году.*

Так же никто не понёс наказания за взорваный Крещатик, Успенский Собор, за гибель солдат, которые отступали через цепной мост, за гибель людей от взрыва жилых домов, за жертвы при обороне Киева и при взятии Киева.

Документы Нюргберского процесса свидетельствуют о гибели в огне Холокоста 15 миллионов евреев.*

Сергей Горбовец. Отредактировано 26. 03. 2018. Frankfurt am Main,

*Борис Брин. Из книги «Демоны кровавого века».