Текст книги ""Слёзы войны" (СИ)"

Автор книги: Горбовец Сергей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Annotation

Дальше дым взметнётся вверх и, увлекаемый ветром, двинется зловещей чёрной тучей к Днепру, роняя пепел на его чистые воды. И понесёт седой Днипро-Славутич траурной процессией скорбные спаленные останки несчастных через всю Украину до моря Чёрного-Понтийского, через проливы Босфор и Дарданеллы до моря Средиземного. И дальше – на вечный покой в Святую землю Израиля, куда слетаются испокон веков на сороковой день души убиенных иудеев, сынов и дочерей Израиля. Затем дальше и дальше через Суэцкий канал и пролив Гибралтар в Мировые океаны, чтобы разнести по всему миру страшную весть о неописуемых зверствах нацистов. Господи! Упокой души невинно убиенных рабов твоих. Прости им грехи тяжкие и прогрешения вольныя и невольныя. (Заупокойная молитва).

Сергей Горбовец

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5.

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25.

Сергей Горбовец

«Слёзы войны»

Предыстория написания повести «Слёзы Войны».

В процессе работы над материалом "Слёзы войны", я встречался со многими людьми, которые ещё помнили тяжёлое время фашистской оккупации Киева 1941-43 гг. По мере поступления материала, повесть начала обрастать новыми фактами. Как автор, я позволил себе украсить строгий язык документов некоторыми событиями из обыденной жизни людей, воспоминаний ещё живых свидетелей того времени.

Я родился и вырос в Киеве на Михайловском переулке в коммунальной квартире, где проживало пять семей. Каким-то чудом все мирились одним туалетом, одной кухней, На кухне стояли вдоль стен пять столиков. Газа тогда ещё не было. Это уже потом появилось это чудо. Посреди кухни была громадная плита, которую топили дровами и углём. Всё это покупали на дровяном складе на улице Стрелецкая. Плита была поделена на пять равных частей, по колличеству семей. У всех были кирогазы и примусы. Запах жареных котлет и рыбы с луком впитался во все уголки квартиры.

На кухне всегда было много людей. Кто-то готовил, кто-то мастерил, кто-то сапожничал. Телевизоров тогда ещё не было. По вечерам люди выходили из душных квартир со своими стульями усаживались возле парадного, обменивались новостями, сплетнями, вспоминали об оккупационном времени, благо это ещё было свежо в памяти. Я не буду лукавить и говорить, что я эти разговоры слушал внимательно, но что-то уже тогда отложилось в моём памяти. Особенно чутко я прислушивался к разговорам про Бабий Яр. Я уже тогда знал, что мои мама и бабушка Ида там погибли. Как напоминание прошлого , недалеко от нашего дома находились здания бывшего гестапо и Полицейской управы.

О взорваном Крещатике и Успенском соборе, упоминали, разве то, что это была работа немцев. И все в это верили. Ну, у кого ещё могло быть такое варварское отношение к чужой культуре? Конечно же только у фашистов. О том, что это работа НКВД, никто не мог даже подумать.

О массовых расстрелах в Бабьем Яру впервые я узнал уже будучи школьником. Однажды мне в руки попал какой-то номер киевской газеты, где были фамилии членов комиссии по расследованию уничтожения людей в Бабьем Яру. Я тогда учился в средней школе N 6 на Правительственной площади (теперь она называется Михайловская). И вот, в этой газете я прочитал о рассследовании массовых расстрелов фашистами мирных жителей в Бабьем Яру. Одним из членов этой комиссии была директор нашей школы – Бурыченко Нина Ивановна.

Второе упоминание про Бабий Яр произошло тоже в детстве. Как-то в перерыве между уже порядком надоевшими дворовым футболом и прятками, кто-то из пацанов подбросил идейку покататься на троллейбусе и побывать в Бабьем Яру. А чтобы усилить наше желание подлил соус:

– Я слышал, как моей матке рассказывала соседка, что там немцы расстреливали евреев. А у них было много золота. Даже сейчас ручей в Яру вымывает из земли золотые кольца. Айда, пацаны, искать золото.

По-моему, с того дня я перестал быть атеистом. Не иначе, как Божия рука меня остановила от такого мародёрства. Я уже не помню ездили пацаны за золотом или нет, но я так точно – НЕТ.

Третье упоминание про Бабий Яр было, когда в 1950 году умер наш отец. Хоронили его на Лукъяновском кладбище. Тогда это был ещё загород. На кладбище наша соседка сказала:

– Вот и Бабий Яр через дорогу. Теперь они с Дорочкой и бабушкой Идой будут рядом навсегда.

Закончив школу, я начал работать грузчиком на заводе имени Артёма. Каждый день мы грузовиками вывозили производственный мусор на Сырец и в Бабий Яр. Помню, там было даже какое-то озеро, которое близлижащие заводы постепенно засыпали заводскими отходами. Затем там построили жилые дома и стал массив называться Сырецким.

И уже в сознательном возрасте я побывал на митинге возле памятника жертвам Бабьего Яра. Меноры ещё не было. Тогда же я услышал на стихийном митинге выступление писателя Виктора Некрасова и его историческую фразу:

– Здесь расстреливали евреев только за то, что они были евреями.

С тех пор всегда, когда у меня была возможность, ( я тогда работал на рефрижераторных поездах, потом длительное время плавал на судах дальнего плавания и часто был в отъезде), я прихожу в Судный день на Лукъяновское кладбище и Бабий Яр.

Саму же повесть писал не я. Это писала моя душа. Моя рука только выполняла её волю.

Сергей Горбовец.

Фото 1. Бабий Яр до оккупации Киева 1941-43 гг.

Cлёзы войны.

(Художественно-документальная повесть).

Предисловие

Во время Великой Отечественной войны немецкие оккупанты, захватившие Киев 19 сентября 1941года, использовали урочище Бабий Яр для проведения массовых расстрелов. Первый расстрел состоялся 27 сентября 1941 года. В тот день были казнены 752 пациента психиатрической больницы им. академика Павлова, располагавшейся вблизи оврага. За февраль и март 1942 года, без суда и следствия уничтожили 621 членов Организации украинских националистов – ОУН. Тут же фашисты убивали цыган целыми таборами. Звуки выстрелов заглушали громкой музыкой и рёвом мотора,летающего на небольшой высоте самолёта.

Бабий Яр – это трагические страницы еврейской истории, истории массового уничтожения евреев. За два дня, 29 и 30 сентября 1941 года, было расстреляно 31 771 евреев. Для Киева эта печальная дата послужила отсчётом начала Холокоста. Кого не успели убить 29-го сентября, тех заперли на ночь в пустующих гаражах на улице Дорогожицкая. Расстреливали ежедневно до 11 октября. Практически все еврейское население, которое не успело эвакуироваться из Киева, полегло в Бабьем Яру. Это были старики, инвалиды, женщины, дети. Мужчин среди них, почти, не было. Они были мобилизованы, или добровольно ушли на фронт ещё в начале войны. Они воевали, защищали Родину.

Крытые брезентом грузовики привозили из Дарницкого концентрационного лагеря истощённых голодом и ранами военнопленных всех национальностей. Их использовали на земляных работах. Назад их уже не увозили, тут же и расстреливали. Утром привозили новую партию военнопленных, чтобы закапывать рвы, забитые вчерашними трупами. Затем они копали новые траншеи, там же их расстреливали и закапывали. Этот адский конвеер не останавливался в течении двух лет.

Бабий Яр – трагедия многих сотен киевлян. Их расстреливали без всякого повода, подчас целыми семьями. Людей хватали на улицах без какой-либо причины.

Бабий Яр – это и героические подвиги простых людей, которые, невзирая на опасность быть уничтоженными, скрывали и прятали евреев, забирали их детей, чтобы сохранить жизнь хотя бы им. Только в Киеве свыше тысячи семей прятали от фашистов евреев и их детей. А ведь люди знали, что рискуют своей жизнью и жизнью своих близких.

Как описать людям о 33 771 евреев, расстрелянных только в течении двух дней? Ведь никто, кроме палачей в зелёной форме, не видел их слёз, их мучений, не слышал их стонов. Только те, кто хладнокровно жал на гашетки пулемётов, видели их сквозь прицелы. Но они на слёзы и мучения не реагировали, они хладнокровно выполняли свою адскую работу.

За два кровавых дня мирные люди навсегда расстались со своими родными и близкими, со своим прошлым со своими, несвершившимися надеждами на будущее, на возможные открытия. Как объяснить людям, что спустя всего лишь 70 лет после окончания Второй Мировой войны, то в одной, то в другой стране, жестоко пострадавших от этой войны, появляются подонки, которые отрицают Холокост?

За период почти двухлетней оккупации Киева немецкими фашистами, в Бабьем Яру было уничтожено свыше 50 000 тысяч только евреев. Всего уничтожено свыше 200 000 тысяч человек разных национальностей.* Таков итог фашистского преступления в Бабьем Яру.

Вступление

Колька родился за три года до начала Великой Отечественной войны. Все события, связанные с этим временем, в его памяти почти не отложились. Уже после войны, длинными осенними и зимними вечерами, при тусклом свете керосиновой лампы, бабушка Нина, вечно занятая штопкой или починкой старой и изношенной одежды, рассказывала ему о том, что происходило в Киеве во время фашистской оккупации. Она говорила о его погибших на фронте родителях, о трагических событиях в Бабьем Яру, которые довелось им всем тогда пережить.

Затаив дыхание, ребёнок лежал возле тёплой печурки, в утробе которой уютно потрескивали искрами сухие дрова, и слушал неторопливые бабушкины воспоминания.

*Киев в годы гитлеровской оккупации 1941-43 гг.

На белой стенке отражались причудливые, пляшущие контуры от закопченного лампового стекла. Сквозь щели в дверце печурки выскакивали яркие проблески пламени. Перемешиваясь друг с другом, они создавали на противоположной стене, как на киноэкране, постоянно меняющиеся картинки. Колька смотрел на них, и в его сознании эти картинки превращались в действующие образы. В такие минуты он даже забывал о зажатом в кулаке ржаном сухаре, который ему бабушка щедро выделила из своих укромных запасов. Он вдыхал ни с чем несравнимый его аромат и предвкушал себя надеждой позже им полакомиться. Его детская память возрождала до мельчайших подробностей события тех трагических дней фашистской оккупации.

Глава 1

До войны, недалеко от центра в коммунальной квартире жила интеллигентная семья. Они занимали одну большую комнату и одну маленькую. Отец семейства, Володя, был по профессии художник, страстно увлекался фотографией и был заядлый рыбак. Володина жена, Дора, работала концертмейстером хоровой капеллы.

У них было двое детей – старшенькая, развитая не по годам деcятилетняя Лизочка и белокурый красавчик-ангелочек Антоша. Когда Антоше исполнилось три годика, и вся семья собралась за столом отметить эту дату. Дора, скромно опустив глаза, внимательно изучая узор на скатерти, тихо произнесла:

– У нас скоро будет ещё один ребёнок.

Такое сообщение не могло пройти незамеченным. Володя быстренько метнулся к шкафчику, достал заветный графинчик с настойкой чего-то там, и рюмочки. Разлил настойку по рюмкам и произнёс тост:

– Я предлагаю выпить за здоровье нашей снова молодой мамы, пожелать ей лёгких родов и пополнить нашу семью ещё одним казаком.

– Вы даже не допускаете возможности, что это может быть девочка? – изумлённо спросила бабушка Ида, лишь бы хоть как-нибудь уязвить зятя.

– Мамаша, – отмахнулся от неё Володя, – а разве не всё равно? Будет девочка, значит будет казачка.

– С такими темпами, как у вас, тут скоро будет целая станица, – cказала тёща, оставляя за собой последнее слово.

– Сегодня же напишу маме и отчиму письмо в Ядловку и сообщу им приятную новость.

– А весной пусть ждут нас с ребёнком, – улыбнулась Дорочка. – Хата у них большая, удобная. У Мины есть небольшая пасека, сад. Там нам будет хорошо. Свежее молочко, овощи.

– А я буду париться в душном Киеве с двумя детьми? – обиженно спросила тёща, поджав губы.

– Не переживайте, мамаша. На лето я и вас с детьми туда обязательно отвезу. Там будет вам всем вместе веселее.

– Угу, вам лишь бы избавиться от нас, – съязвила та.

– О, Боже, всё вам не так.

Лизочка сначала печально подумала о своей судьбе, – ведь это ей опять придётся стирать и гладить пелёнки. Но поразмыслив о том, что может быть у неё появится сестричка, сразу обрадовалась. А Антоша, тот вообще решил, что это какой-то подарок ему на день рождения, и радостно захлопал ладошками. Тут же, на семейном совете они решили, раз Бог даёт казака или казачку, то и пусть растёт всем на радость.

В самом начале сентябре, меньше чем за год до начала Отечественной войны, у них родился сын – Семёнчик, названный в честь давно умершего деда по маминой линии. Родители Володи и Доры были не в восторге от рождения третьего ребёнка. Ну, как же! Хлопот прибавилось. Но Семёнчик своим басовитым голоском требовал к себе всеобщего и постоянного внимания. Таким своеобразным способом у него проявлялась детская настойчивость завоевать своё заслуженное место в семье.

Учитывая ежедневную занятость родителей, все заботы и хлопоты по дому, а также уход за детьми, взяла на себя Дорина мама – бабушка Ида, которая часто приезжала к ним из Могилёв-Подольска, где она тогда жила. В связи с предстоящим рождением у Доры третьего ребёнка, она приехала ещё в августе помочь дочке, да так и задержалась. Мужа она уже давно похоронила. Осталась одна. Слава Богу, есть дочка, есть зять к которым можно прислониться и обратиться за помощью на старости лет. Но пока что она сама помогала детям по мере возможности своих сил. Вот и приехала к дочке и внукам. А те, скучать и поддаваться своим недугам, не давали.

* * *

Другую часть квартиры, две комнаты с небольшим чуланом, маленькое окошко которого выходило прямо во двор рядом с общественным водопроводным краном и уродливой раковиной, занимала Колькина семья – бабушка Нина, дед Микитка (так его называли все его дружки во дворе и на улице) и Колькины папа с мамой.

Катя, Колькина мама, работала медицинской сестрой в больнице и готовилась к поступлению в мединститут. Колькин папа тоже, как и Володя, был заядлый рыбак. Он и Володя выросли вместе. Начиная с восьмого класса сидели за одной партой и были закадычными друзьями.

Общая кухня находилась за длинным коридором, на обеих стенах которого висел на гвоздях и крючьях всевозможный хлам: старый, никому ненужный велосипед, патефон, корыта, трое санок, стиральные доски, тазики. Особенно досаждали всем громадные лосиные рога. Жители квартиры привыкли к ним как к чему-то своему и уже их не замечали. Никто не знал откуда они взялись. Все были уверены, что они здесь висели всегда. На них обычно, все и всё вешали до тех пор, пока они не обрывались вниз вместе со всем навешанным. Те, кто приходил в гости и не был знаком с коридорным лабиринтом, постоянно за них цеплялись и они с грохотом падали вниз. Хозяева с милой и виноватой улыбкой обещали, что завтра, нет, сегодня же! – выбросить эти рога на помойку. Проходило какое-то время и всё успокаивалось до следующего раза. Ни у кого не доходили руки, чтобы выбросить всё это "добро".

В основном всё это "висящее богатство" было деда Микитки. Он тащил в дом всё, что попадало под руку. Был ещё и сарай во дворе, но там тоже уже не было места. До самого потолка всё помещение было забито барахлом.

Однажды, поздно вечером, когда все уже угомонились, в коридоре послышался какой-то незнакомый шум, вроде что-то тащили по булыжникам. Володя вышел и увидел, как дед Микитка тащит по коридору отполированное конскими боками дышло от пароконной брички. Володя с невинной улыбкой спросил:

– А конячки будут позже? И где же они будут жить?

– Да не, Володя. Какие конячки? Тоже придумаешь, – не поняв его шутки ответил тот, – у меня кум Овсей работает на Сенном рынке возчиком. Дышло – штука хрупкая. Вот сломается оно у него на бричке, а у меня уже имеется в запасе. Будет ему подарок, а мне приварок. И ему и мне польза, – заулыбался довольно дед Микитка.

Жители квартиры и постоянные гости, привыкли и уже давно научились проворно увёртываться от предметов падающих со стенки. Поэтому все считали, что проще было увернуться, чем убирать всё это "добро" и тащить на помойку.

Но, однажды, Дорочку посетил по делу руководитель её хора, где она работала концертмейстером. Проще говоря, аккомпанировала на рояле. Закончив свои дела, Дора пошла его провожать. Как назло, в коридоре перегорела лампочка. Для Доры безопасная тропинка по коридору была привычной. Но руководитель хора был здесь впервые. Сначала он поскользнулся на, отполированном конскими боками дышле, затем головой задел оленьи рога и они с грохотом, со всеми навешанным на него тряпьём, рухнули ему на голову. В этом не было бы особой трагедии: упали, ну так упали. Сколько раз они уже падали! Но всё дело в том, что руководитель с почтённой сединой на голове совсем недавно в очередной раз женился на молоденькой хористке, о которой шла нехорошая молва, будто бы она наставила ему рога с солистом хора. Упали бы они на какое-то другое место, было бы не так заметно. А то – на голову! Вдвоём с Дорочкой, которая прямо таки давилась смехом, они еле сняли их с его головы. Естественно, такой случай он понял по-своему и обиделся. А кто бы не обиделся, будучи в его положении? Ну, сами понимаете, кому приятно такие намёки? Зато рога, как по волшебству, исчезли. Просто, мистика какая-то! Создалось такое впечатление, что они только и ждали Дорочкиного руководителя хора. Так или иначе, но все облегчённо вздохнули. Наконец-то!

Но через два дня они снова появились на стенке. Бабушка Нина даже перепугалась:

– Свят, свят, свят, – бормотала она, меленько крестясь. – Это уж точно чёрт припёр их сюда назад, чтобы поджидать подходящую голову.

А "чёрт", дед Микитка, сидел на кухне за столом и пил чай, довольно улыбаясь:

– Слышь, Нинка, вот чудеса. Иду домой и вижу – оленьи рога лежат. Вроде, как вчера срезаны. Почти новые. Ну, думаю, не пропадать же добру. Одни у нас уже есть, будут ещё одни. Несу домой и размышляю, как их получше повесить – рядышком, для пары, или отдельно. Прихожу, смотрю, а их уже нет на стенке. Представляешь – исчезли!. Так я взял и приспособил эти заместь тех. Смотри, как красиво! Теперь можно будет на них что-нибудь вешать.

– Ты, паразит, лучше б их повесил себе на голову, а Володька тебя бы сфотографировал. Вот и прибили бы твой патрет вместо них на стенку. Это же я и выбросила, а ты их подобрал и снова припёр!

– А я и не понял, – почесал дед Микитка затылок, – что же это ты, такую красоту и выбросила. Ладно, – махнул он рукой, – раз уж повесил, то пусть висят.

– Шоб оно тебе, паразит, всё сгорело, – постоянно ворчала бабушка Нина, спотыкаясь в тёмном коридоре, – або упало на твою дурную голову, может когда-нибудь поумнел бы.

Никогда не унывающий "паразит", дед Микитка, только посмеивался и по-прежнему продолжал таскать с улицы всё, что попало:

– Что ты, Нинка, в этом понимаешь. Запасливый лучше богатого. Когда-нибудь да пригодится, раз оно уже у нас есть.

Бабушка Нина и бабушка Ида давно знали друг друга и бабушка Нина часто помогала Иде по её шумному хозяйству. По субботам бабушка Ида исправно посещала синагогу – сказывалось местечковое воспитание раннего детства. А бабушка Нина, по воскресным дням со строгим лицом ходила на службу в Андреевскую церковь. Несмотря на такое резкое различие в вере, у них никогда не возникало споров на религиозные темы. Мало того, они даже находили много общего у Священной Торы и Библии. После этого они обе оставались довольные и умиротворённые и пили на кухне чай с вареньем.

Свои, далеко не простые хозяйственные дела, они тоже вели, по возможности, сообща. Делились между собой всякими мелочами, которых в хозяйстве вечно (по забывчивости) не хватало: то соль, то спички или пару ложек муки. Вместе ходили на рынок. Возвратясь домой, они с гордостью хвастались на кухне перед домочадцами, кто и сколько выторговал за какие-то продукты. Если кто-то из соседей шёл в магазин, то всегда что-то прикупал и для другого. Так они и жили дружным шумным семейством.

* * *

Однажды, Колькин папа и Володя взахлёб прочитали какую-то книгу о путешествии по реке через тропические джунгли на плоту. Вдохновлённые мечтой о дальних странствиях, они купили на Никольской слободке у рыбака старый баркас. Уплатили за него, немалые по тем временам, деньги. Привезли баркас на грузовике и установили во дворе на деревянные козлы, перекрыв почти полностью дверь чёрного хода. Целый год он простоял во дворе под окнами дома, мешая всем. Зато исправно служил идеальным мусорным ящиком. Некоторые специалисты наловчились даже с пятого этажа попадать завёрнутым в газету мусором прямо в баркас. И как часто бывает всегда – уронил, или специально бросил кто-то пакет с мусором, и со временем тут уже выростает целая мусорная куча. Хорошо ещё, что была зима и мусор не разлагался.

На следующий год, почти всю осень, зиму и весну Колькин папа и Володя старательно ремонтировали и перестраивали своё будущее плавающее чудо. Весной, с большим трудом переправили его на Днепр, установили мачту, приспособили парус. Благодаря их романтическому порыву и старательности, у них получилась довольно сносная яхта. На ней были даже две небольшие каютки на шесть спальных мест. Отдельно на корме был маленький камбуз. Там же был шкафчик для продуктов первой необходимости: аптечка, несколько банок различных консервов, пару пачек чая, сухари, сгущёнка и какао для детей, а также пару бутылочек для взрослых. В общем, маленькое судно, но дальнего плавания. Теперь они могли по выходным или будучи в отпуске, выезжать двумя семьями и путешествовать по речным заливам и протокам, наслаждаясь водными просторами Днепра и рыбалкой.

Глава 2

Отец Володи, Никанор был художник – богомаз. Он расписывал церкви, писал иконы. В поисках заработка семья вела кочевой образ жизни. Где была работа туда и ехали. Как-то раз Никанор получил крупный подряд на роспись вновь построенной церкви в селе Ядловка Черниговской губернии в Украине. Свою маленькую семью – молоденькую жену красавицу Настю и годовалого сынишку Володю он взял с собой. Так они попали в село.

Настя, юная девушка, воспитанная в давних, патриархальных традициях своей семьи, которая происходила из старинного дворянского рода Иконниковых. Её брак "с каким-то богомазом без роду, без племени" одобрения у родителей не получил. В то время семейные традиции отличались большой строгостью. Родители поставили Настю перед выбором: или богомаз, или право на наследство. Без всяких колебаний, как и свойственно молоденьким барышням того времени, Настя выбрала Любовь.

Ещё в 15-ом столетии село Ядловка была центром казачего куреня. Многие жители села были прямыми потомками местных казаков, об этом говорят их фамилии. Ещё с каменного века существовали следы пребывания людей в этих краях. Когда эти земли освободили от татар сюда приехал на охоту казак Ядло. Место ему понравилось и он поселился здесь со своей семьёй и дружиною. Ядловку, как село обозначили на картах, про него упоминалось в описаниях путешественников, внесли в государственные переписи.

Ядловский казацкий курень входил в состав Барышевской сотни Переяславского полка, о чём свидетельствуют архивы полковой канцелярии. Казаки защищали село от татарских набегов, участвовали в казацких походах. Позднее, Переяславский полк был реорганизован в регулярный конный карабинерный полк русской армии.

Ядловка была знаменита ещё и тем, что там никогда не было крепостного права. В то далёкое время в селе была даже своя войсковая дружина.*

В 1892 году в селе началось строительство новой церкви рожества Богородицы. Сразу же после постройки молодая семья приехала в Ядловку и Никанор приступил к работе. Больше года он работал под куполом церкви, расписывал потолок, лёжа на спине на сырых досках лесов. Помещение церкви не отапливалось, донимали сквозняки.

Заболел он, бедняга, и вскорости умер. Там же, в селе Ядловка, на цвинтаре возле церкви, Настя его и похоронила. Возвращаться назад к родителям ей было заказано и она осталась с маленьким Володей жить в Ядловке.

* * *

Теперь богатые земли принадлежали помещику. Он увлекался лошадьми и держал вполне приличную конюшню, которой очень гордился. У него была особая пара жеребцов, которых запрягали только по праздникам в парадно-выездную коляску.

*История села Ядловка.

При конюшне работал конюхом красавец казак Мина. Только он один смог укротить и править этими полудикими жеребцами. Никого другого они к себе даже не подпускали. Помимо этого, он ещё был первоклассный столяр. По тем временам это считалось очень престижным и доходным ремеслом. Мина тоже страстно любил лошадей и только поэтому согласился обслуживать выездную пару. Это было для него ещё и почётно. Пан хотел его даже одеть в кучерскую ливрею, но от этой панской блажи Мина решительно отказался, мотивируя тем, что он вольный казак, а не какой-то там холоп, и для него такое одеяние непристойно.

Жену себе помещик привёз из Германии. Они прожили совместно уже пять лет, но Бог так и не дал им ребёночка. Загрустила пани в селе без подруг и знакомых. Языка не знает, даже нет возможности с кем-нибудь пошушукаться.

Как-то раз Мина предложил покатать её по красивым украинским левадам и нивам. Согласилась пани. Да так ей понравилось кататься, что стала она чуть ли не каждый день подряжать Мину на прогулки. Теперь уже трудно было сказать, что больше ей понравилось: – кататься на коляске по живописным украинским степям или жаркие ласки красавца-конюха. Только понеслись по всему селу бабские пересуды. Слухи дошли и до пана. Обозлился он и увёз жену в Германию, подальше от украинского соблазнителя.

Взбунтовалась у Мины казацкая кровь, не долго думая, он двинулся туда же своим ходом, выкрал кралю и привёз обратно в село. Они укрылись на дальнем хуторе у его родственников. Пан принял срочные меры возвращению своей жены. Он нагрянул на хутор с жандармами. Мина был всё-таки простой сельский казак, а не какой-нибудь абрек с Кавказа. Он не стал сопротивляться и устраивать перестрелки, а вернул пану его кралю. Этому поступку было несколько причин: во первых, она ему уже порядком надоела, да и содержать её оказалось для него дороговато. Но самая главная причина была в том, что ему уже давно запала в душу молодая красивая вдова, как её называли в селе – кацапка Настя. А немка – это просто так, кураж. Не пропадать же зазря молодому, здоровому задору!

Вот так всегда жизнь и распределяет по своему.

Прошло некоторое время, и всё это потихоньку уже начало забываться. Село готовило к освящению вновь отстроенную церковь и все другие события отошли на задний план. Необходимо было водрузить крест на её купол. По давней традиции для этого обычно подбирали самого сильного парня. Крест привязывали у него за спиной. С этим тяжёлым грузом он, с помощью верёвок и необходимых креплений, взбирался на самую маковку церкви. Затем разворачивался и вставлял крест в специальное гнездо. Это мог сделать лишь человек, который обладал не только незаурядной силой, но и большим мужеством. Именно таким человеком и был Мина.

Он с блеском выполнил эту работу и о нём пошла слава по всей округе. Редкая девушка не заглядывалась на него. Настя тоже залюбовалась мужественным красавцем-казаком.

Церковь освятили в сентябре на Святого Николая, а уже осенью, перед Рождественским постом, всем селом гуляли свадьбу Мины и Насти. Даже пан не погнушался, пришёл. Выпил преподнесенную ему Настей чарку, кинул на поднос деньги, судя по выражению лиц гостей, немалые. Вдобавок подарил жениху на радостях карманные часы. Бабские языки понесли по всему селу, что он сделал такой невиданно дорогой подарок на радостях, что наконец-то возле Мины появился сторож. Ну, да на то они и есть бабы, чтобы языками плескать!

С малых лет Володя рос в селе среди своих сверстников, свободно говорил по украински, и очень скоро его уже невозможно было отличить от других украинских мальчишек. Осталось только детское прозвище Володька-кацап. Ну, а кто в селе есть без прозвища?

Гены отца перешли к нему, и он унаследовал от Никанора способность к рисованию. Окончив начальную школу в селе, он переехал в Киев для продолжения обучения. После окончания средней школы, Володя поступил в Киевскую академию художеств. Ещё будучи студентом, он и познакомился с обаятельной и красивой девушкой, студенткой Музыкально-Драматического института – Дорочкой.

С детства Володя полюбил Украину, сочувствовал национальному движению. Он считал себя рождённым на этой земле, хорошо знал украинский язык и все местные обычаи. При получении паспорта он с гордостью назвал себя украинцем. У него было много друзей и знакомых в мире искусства, в частности, в Капелле бандуристов, Академии художеств, в хоровой капелле "Думка", где Дора проходила практику концертмейстера. Там они встретились и полюбили друг друга.

Глава 3

Война грянула неожиданно. На рассвете 22 июня 1941 на Киев упали первые немецкие бомбы, повлекшие разрушения в промышленных районах на окраине города. В тот же день армии нацистской Германии и ее союзников пересекли западную государственную границу СССР. Группа армий Юг под командованием генерал-фельдмаршала фон Рундштедта, которая действовала на украинском направлении состояла из трех немецких и двух румынских армий, а также танковой группы и мехкорпуса венгерской армии. Ей противостояли 80 дивизий Киевского и Одесского округов, которые развернулись в первый день войны соответственно в Юго-западный фронт (ЮЗФ) и Южный фронт. За объявленной мобилизацией действующая армия пополнилась около 200 тысячами киевлян. Фронт быстро приближался к Киеву. 1 июля 1941 г. началась эвакуация больших промышленных объектов военного значения, учреждений, специалистов, членов семей советского командного, партийного и НКВД-ского состава.*

* * *

За короткое время немецкие войска оккупировали всю Западную Украину.

Возвращаться бабушке Иде домой в Могилёв-Подольский было уже невозможно. Железная дорога и связь не работали. На семейном совете было решено, что Ида останется здесь, в Киеве. Домой ей возвращаться было некуда. Там уже зверствовали гитлеровские оккупанты.

После объявления приказа о мобилизации Колькин отец в тот же день отправился в военкомат. Проводы были короткими. Провожающих было мало. В то время почти каждая семья кого-нибудь из мужчин провожала на фронт. Несмотря на успехи захватчиков в первые дни войны, настроение у всех мобилизованных и добровольцев было боевое. Все верили в то, что война долго не продлится и герои скоро вернутся домой с орденами и медалями. Многие, особенно молодёжь, откровенно даже завидовали мобилизованным.