Текст книги "Поймай падающую звезду"

Автор книги: Горан Петрович

Соавторы: Радован Бели-Маркович,Михайло Пантич,Васа Павкович,Вида Огненович,Драгослав Михаилович,Елена Ленгольд,Милован Марчетич,Давид Албахари,Светлана Велмар-Янкович,Радослав Братич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Несмотря на близость, Матарушка-Баня была для нас, мальчишек, местом культовым. (Девочки предпочитали более удаленную от нас и более известную Врнячка-Баню, видимо из-за обязательного фотографирования «У Крчмаревича», где в их распоряжении были обе, самые важные, разновидности костюмов: принцесса в кринолине и сербский национальный). Повторю, Матарушка-Баня была культовым местом для мальчиков. Дело в том, что некоторые из нас слышали, что туда приезжают женщины, которые никак не могут забеременеть, и там, после того как они некоторое время попьют минеральную воду и попринимают ванны, с ними происходит что-то, в результате чего живот у них вырастает «до подбородка». Кроме того, некоторые слышали от старших, что в Матарушка-Бане, за висячим мостом, есть одно кафе, куда приезжают нелегально играть в карты богатые люди из самого Белграда – в покер или в «очко» на большие суммы денег. Значит весь белградский бомонд считал Матарушка-Баню особым местом, достойным гораздо более продолжительного пути, чем наша поездка на местном транспорте. Были там и другие привлекательные вещи: таинственные виллы, носившие поэтические имена супруг и дочерей довоенных хозяев, вкуснейшие чевапчичи в ресторане отеля «Жича», пирожные с кремом в молочном ресторане над рекой, тоже очень хорошие, были торговцы крем-содой, медом и сладостями, тир с пневматическими винтовками, двухсотлетние старухи, которые выносили на дорожки парка для продажи вязаные крючком скатерти… Но нас интересовала исключительно и только она – молодая голая женщина.

Курортный парк казался нам очень большим. Позже выяснилось – это не вполне так. Впрочем, это совсем не важно. Мы ехали туда не гулять или бегать по парку, а сидеть на скамейке в самом его центре, там, где был круглый бассейн-фонтан, из трубки которого разбрызгивалась вода, а в облаке из мелких капелек стояла бронзовая фигура обнаженной женщины, нет, скорее девушки, которую все называли «Купальщица». И не то, чтобы мы ее раньше не видели, в Матарушка-Бане мы все бывали не раз, но всегда с родителями, с надоедливыми младшими братьями и невыносимыми старшими сестрами. И никогда не было возможности просто сидеть на «главной» скамейке сколько захочется и разглядывать «Купальщицу» как следует, рассматривать сначала с головы до пят, а потом с пят до головы. Именно поэтому мы и договорились, разработали сложный план, накопили денег, каждый по пять десяток, наврали родителям и в заранее выбранный субботний день ввязались в беспрецедентную авантюру – отправились в Матарушка-Баню. Не позвав одного из наших товарищей, который всем, что с ним происходило, делился со своей сестрой-близняшкой, а та немедленно доводила это до сведения их отца и матери. Нам было жалко, но поступить иначе было просто невозможно. Мы совещались и советовались, устраивали тайные голосования, но все кончалось одной и той же констатацией: он слишком болтлив. Ненадежен. Мы не могли идти на риск быть разоблаченными.

Хотя, стоило нам сделать первые шаги, как все чуть не погибло. При посадке в пригородный автобус, кондуктор – усатый дядька, развалившийся на своем отгороженном от пассажиров месте, такой важный, будто он контролирует вход в самолет, да, именно такой – спросил что-то вроде: «Куда это вы собрались, пионеры?» Такое тогда было время… Дети не могли просто так, одни, болтаться, где им вздумается. К счастью, кто-то из нас нашелся, протянул деньги на билеты и очень убедительно ответил, что мы с учительницей, показав при этом на какую-то пассажирку, которая вошла перед нами и теперь уже была в передней части автобуса. Так что мы выкрутились.

На голую женщину, то есть на скульптуру обнаженной девушки в фонтане-бассейне мы смотрели неполный час. Один из нас перепугался, увидев в парке соседа по дому, гимназиста – вдруг тот сегодня же вечером расскажет его родителям, где встретил их сына, и принялся умолять нас вернуться как можно скорее. Хотя отчасти его успокоило, что сосед, проходя мимо нашей скамейки, помахал нам, подмигнул и вытянул указательный палец в сторону «Купальщицы». Теперь-то мне все ясно. Сосед не вечно был гимназистом, когда-то он был просто мальчиком. Похоже, и он по тем же причинам, что мы, в свое время ездил в Матарушка-Баню. И все прочитал на наших лицах, как в открытой книге. Мальчики, которых не «отклеить» от скамейки напротив прекрасной статуи. Да, вот тут следует добавить самое главное: «Купальщица» была красавицей! Скульптор отлил фигуру в натуральную величину, сохранив классическую красоту молодой женщины, не делая лишних акцентов ни на одной из особенностей ее тела и ничего при этом не скрывая, включая грудь, соски, верхнюю и нижнюю часть живота, бедра…

Казалось, «Купальщица» только что вынырнула из зеленоватой воды бассейна-фонтана, поднялась на «морскую» скалу из дробленого камня, не стыдясь своей наготы, а вместе с тем и стыдясь, потому что голова ее была слегка склонена, а взгляд обращен к воде, в которой она отражается и в которой вся ее красота удваивается. И все описанное – прямо напротив нас, то толкающих друг друга локтями, то не моргая уставившихся на скульптуру.

На обратном пути возникли проблемы. Чтобы все было ясно – я перепугался, я не принадлежал к тем героям, которые, струсив, потом хорохорятся, пересказывая произошедшие события. Это был тот же самый пыльный пригородный автобус, и значит, все мы должны были пройти мимо того же усатого дядьки, кондуктора. Когда мы начали проходить, он спохватился и спросил что-то вроде: а где же, пионеры, та ваша учительница? А когда один из моих товарищей показал на какую-то женщину впереди, кондуктор нагнулся, заглянул ему прямо в лицо и рявкнул что-то вроде: какая такая учительница, сопляк! И дальше добавил что-то вроде: вот сейчас скажу водителю подогнать автобус прямо к отделению милиции, ты что, дураком меня считаешь, сегодня же суббота, школы закрыты! К счастью, мой товарищ сохранил присутствие духа, холодный как бутылка крем-соды, вынутая из ящика с колотым льдом, он даже с некоторой обидой ответил, что речь идет об особом, дополнительном занятии по природоведению и обществоведению… Организованном в курортном парке для лучших учеников… Что это за вопрос: почему? Да потому что в парке растут разнообразные растения и деревья, и мы на живых примерах можем подготовиться к районной олимпиаде. Кондуктор почесал затылок, провел ладонью по усам, шмыгнул носом и махнул рукой, давая понять, что мы можем подняться в автобус. Тем дело и кончилось.

В Матарушка-Баню я потом ездил бессчетное число раз. Однажды, не помню в каком году, даже провел там целых пять недель, из-за позвоночника, серьезно деформированного вследствие того, что я слишком много сижу за письменным столом. Таинственные виллы, построенные во времена до той войны, были забиты беженцами этой войны, недавней. Казалось, даже парк населен подавленными людьми, стоявшими вдоль дорожек и предлагавшими «лишнюю» гуманитарную помощь: консервы, упаковки риса или макарон, зубную пасту неведомого названия и происхождения, все то, что им присылали в слишком больших количествах и что они теперь надеялись продать хоть за бесценок, чтобы купить то, что им на самом деле нужно… Осень давно вошла в свои права, бассейн-фонтан стоял без воды. Трубка не работала. Опавшие листья наслаивались и гнили вокруг скалы из дробленого камня, посреди опустевшего окружающего ее моря… «Купальщица», однако, осталась такой же. Такой же, какой изваял ее, теперь я знаю, Драган Панич, талантливый скульптор, учившийся во Франции, в знаменитой Школе изящных искусств. «Купальщица» была слегка зеленоватой, может быть от патины, которая образовалась в складках бронзового тела. И в этом было единственное отличие… Уверен, скульптору Паничу и не снилось, каким важным окажется это его творение. Возможно, не столько для художественного воспитания, сколько для познания таких предметов, как природоведение и обществоведение.

Love Me Tender

ПЕРЕВОДЫ Василия Соколова

Драгослав Михаилович

Светлана Велмар-Янкович

Вида Огненович

Радован Бели-Маркович

Милица Мичич-Димовска

Давид Албахари

Радослав Братич

Милован Марчетич

Васа Павкович

Любица Арсич

Горяна Чирянич

Елена Ленгольд

Драгослав Михаилович

Бесплодная осень

1

В тот год дождливое лето в горах обмануло грибы.

С самого начала июля на Мален навалились холодные, жестокие грозы, сменяющиеся плескучими ливнями и тихой моросью. А между налетами дождей, которые как бы отправлялись передохнуть, на холмы и долины его отрога, называвшегося Дивчибар, опускался холодный туман, прятавшийся в оврагах и обволакивающий ветки сосен и буков, превращаясь в некое подобие сыворотки. Шумело и плескало сверху, чавкало снизу, и мир, казалось, отсырел навсегда. Из труб цедился тонкий прогорклый дым, который ложился на буйную малахитовую траву.

Грибы на Дивчибаре появились в середине лета, раньше срока. Ночью начали кое-где топорщиться белые и коричневатые шляпки, а неожиданно одинокие подберезовики, пропитанные влагой, в попытках согреться прижимались к мокрым стволам. На полянах забелели нечастые вчерашние майские рядовки и луговики. Сосновый бор стыдливо покраснел от розовоногих сыроежек, которые я предпочитал не трогать, вдоль дорог и тропинок желтели ранние маслята, прозванные крестьянами навозниками, от которых руки целыми днями пахнут чем-то полузабытым. Недоверчиво выглянули первые вишневые фески подосиновиков, а на дальних крутых берегах ручья вполне мог улыбнуться тебе коренастый, сверху коричневый, снизу чуть зеленоватый боровик, которого в горах зовут медвежонком.

Так прошло дней десять, почти до самого конца июля. И тогда, не дожидаясь, пока ненасытные грибники запасутся добром, с появлением жаркого солнца как ножом отрезало, все вдруг исчезло. На леса и склоны равномерно и тревожно опустилось бесплодие, и в лесу ничто съедобное не радовало глаз. Оставалось только в недоумении задаваться вопросом: где та красота, которую ты только что наблюдал?

В августе погода была переменчивой, но лесных даров это не прибавило, а теплый сентябрь и начало октября ознаменовали приход бабьего лета с желтизной берез и багровой листвой буков. Это радовало безумных полуголых туристов, которые с палками в руках уже три или четыре месяца шастали по горе, да еще пастухов, пока не собиравшихся спускаться со стадами в села, радостно всем объявляя, что «внизу в этот год, слава те, Господи, кукуруза вымахала в три метра, а на каждом стебле по три початка».

Но грибники впали в отчаянье. В самом конце сверкающего сентября грибной сезон дал о себе знать, возобновился, но так вяло и нерешительно, что никто не мог точно сказать, начался ли он или же, напротив, заканчивается.

До полудня, сидя у окна за пишущей машинкой, я наблюдал вдалеке растерянных грибников, шастающих по лесу, и по тому, как они легко помахивали корзинами и мешками, я с некоторым злорадством отмечал про себя их неудачу.

Сидя за столом, я вслушивался, как стонет гора от грибниковых рыданий.

2

Именно из-за грибов у меня с соседом и приятелем Ацой возникли некоторые трения.

Он, как и большинство местного люда, ранним утром отправлялся по грибы, и хотя улов его тоже был скудным, все же кое-что ему удавалось развесить на просушку около дома. Блуждая по далеким ручьям и расселинам, что-то он там все-таки находил. Я же мог выходить из дома только после полудня, и, естественно, мне уже ничего не доставалось. Потому что, пока я собирался, все уже было собрано другими.

Но у моего приятеля была еще одна нехорошая привычка. Время от времени он появлялся под моим окном, держа над своей полотняной шляпой еще одну шляпку – большую рядовку или толстый боровик. И отвратительно при этом ухмылялся.

– Где нашел? – спрашивал я его, стараясь сохранять спокойствие, хотя внутри у меня все кипело.

– Да тут, – небрежно отвечал он, – в твоем имении.

Так я с гордостью называл несколько своих соток вокруг дома.

– У ручья. Ты ведь ничего не замечаешь.

В один прекрасный день я не выдержал и заявил:

– Ты меня не уважаешь! Только неблагодарные подмастерья не почитают своих наставников!

Потому что когда-то я и в самом деле, на свою беду, учил его, лично посвящая в грибные секреты. Разъяснял, какие из десятка собранных им видов годятся, а какие нет. Именно поэтому в последние годы, особенно с тех пор, как он разведал мои тайные места, я все чаще стал корить его. А почему бы и нет, если уж дело дошло до того, что стоило мне чуть задержаться и не приметить гриб, как он тут же срывал его прямо перед моим носом!

– Только плохие подмастерья, – цинично изрекал он, – не обгоняют своих состарившихся наставников!

Ладно. Пусть его. Он помоложе меня, года на три. Мне шестьдесят шесть, ему шестьдесят три или четыре. Бог с ним.

Вскоре, оказавшись на рынке без него, я заключил там доверительный договор. Ничего особенного, с обычными крестьянами. Договор как договор.

И вот в одно прекрасное утро Аца, как обычно, заходит ко мне, чтобы выпить по чашке кофе. И выкурить по сигарете – пребывая в периоде воздержания, я изредка позволял себе нарушить его.

Вдруг – с удивлением замечает он – я по уши загружен работой. На обеденном столе у меня расстелены газеты, и я на них – чищу. В двух-трех пластиковых мисках и в большой рыночной корзине рядом со мной сложены крупные боровики и симпатичные румяные подосиновики.

Аце, похоже, кофе не в то горло попал. Закуривает сигарету и садится напротив меня.

– Где это ты набрал? – вроде как интересуется.

– Здесь, – говорю, – в лесу.

Он с шумом выпускает из ноздрей дым, и струи его выглядят весьма враждебно.

– Лес на горе, – молвит. – Очень интересно.

Думает о чем-то, размышляет.

– Ты же в это время обычно не ходишь.

– А вот, – говорю, – сегодня вышел пораньше. Ну и повезло. Возьми нож, если не против помочь.

Аца послушно берет нож и начинает чистить вместе со мной.

И так вот он мне раза два-три помог. Еще засветло мы успевали развесить грибы на лесках для просушки.

Но не исключено, что после этого я попал под скрытое наблюдение из окон его дома. Потому что однажды рано утром, как раз тогда, когда я выпроваживал своего тайного поставщика, услышал вдруг Ацин голос:

– Где ты, осел, их набрал?

А ведь известно, что такие вопросы грибникам не задают!

Ослом назывался мой тайный визитер, владелец трехколесного велосипеда с моторчиком. На нем он в состоянии накрутить аж километров двадцать по окрестностям.

Осел что-то отвечает ему. И Аца с сигаретой, не дожидаясь, пока он укатит на своей автотележке, уже входит. У меня же на столе, естественно, груда разнообразных доказательств.

– Ха-ха-ха! – говорит он.

– Да уж не шпионишь ли ты за мной? – спрашиваю я. – А если б это женщина была, ты бы тоже заявился поглазеть на нее?

– Ха-ха-ха! – повторяет он. – Меня беспокоит твое финансовое положение. Ты ведь на эту дрянь всю пенсию готов потратить. А мне потом придется тебя кормить.

– Чем издеваться, взял бы лучше нож да помог бы. Самому мне с такой кучей не справиться.

Он воздел указательный палец:

– Ты испоганил свой грибной образ! Честный грибник так не поступает!

Я вроде как не догоняю:

– Как не поступает?

– Честный грибник грибы не покупает! Честный грибник срывает грибы собственной рукой! Грибник, не соблюдающий это правило, достоин презрения!

– Где это записано? – говорю я сердито. – Нигде это не записано!

– Здесь записано! – отвечает он. С патетическим видом достает из кармана какой-то листок бумаги, гасит сигарету, чтобы не мешала:

– И сейчас ты это вместе со мной подпишешь – или я стану тебя презирать! И всем буду рассказывать, как я тебя презираю!

Угроза весьма серьезная. Я дорожу своей репутацией и не могу себе позволить подвергнуться такому риску.

Беру эту бумагу. Оказывается, он, как только услышал и увидел «осла» на трицикле с корзиной боровиков, рванул бегом домой и там на скорую руку все это нацарапал.

На листочке было написано примерно следующее:

Кодекс Общества честных грибников. Членом Общества честных грибников может стать только честный грибник. А кто не является честным грибником, тот не может стать членом Общества честных грибников. Каждый член Общества честных грибников должен соблюдать Кодекс честных грибников. Кодекс честных грибников ставит перед членами общества лишь одно условие: честный грибник обязан рвать грибы только собственной рукой. Тот, кто принимает грибы в подарок или даже покупает их, что является вопиющим поступком, не заслуживает звания честного грибника. Недостойный грибник исключается из здоровой среды честных грибников, то есть из Общества честных грибников, и подвергается общественному презрению. А. Живанович.

– Ну, ты даешь! – говорю я. Конечно же, я не могу опозорить свое честное имя.

– Ты это, – продолжает он угрожающим тоном, – подпишешь, или я тебя подвергну общественному презрению!

– Да ты не спеши, – пытаюсь я выкрутиться. – Я днями напролет занимаюсь своим дурацким сочинительством, сидя за пишущей машинкой – ты даже представить себе не можешь, какой я дурень! – И, конечно же, некогда мне по грибы ходить. Только соберусь, а вы уже все обчистили. Так что, надо же мне как-то приспосабливаться.

– Меня, – говорит он сурово, – твои дурацкие дела ничуть не интересуют! Дурень ты! – Ну и что! Меня другое интересует: твоя честь. Ты честный человек?

– Да, – выдавливаю я из себя. – Я известен своей честностью!

– Тогда подписывай! – велит он.

И я – а куда денешься? – подписываю. Становлюсь вторым членом знаменитого Общества честных грибников и вторым подписантом славного Кодекса честных грибников.

Потом мы вместе почистили эти боровики и подготовили их к сушке.

– Но чтоб ты знал, – напоминает он, – я понятия не имею, откуда у тебя эти грибы! Я такое поведение – презираю! Да и себя немножко, потому как помогаю тебе в твоей афере.

3

После этого мы с Ацей вступили в кое-какие переговоры, причем преимущество в них было на моей стороне.

– Если ты полагаешь, – сказал я ему, – что честный грибник не должен унижаться, покупая грибы, то ничуть не лучше, если он отправляется по грибы на машине. Честный грибник – пешеход. И если в походе за грибами используется такое техническое средство, как автомобиль, можно сказать, что моральный облик такого грибника сомнителен.

А у него была какая-то допотопная машина, которая, как ни странно, все еще ездила и которую у него отнял сын, работавший врачом в Валево. И когда тот навещал отца на горе, Аца тайком от меня садился в эту развалюху и возвращался с полным багажником. При этом он был настолько испорчен – держись подальше от бывших подмастерьев! – что никогда не сообщал мне, куда направляется, не говоря уж о том, чтобы взять меня с собой.

Так что, используя мораль в качестве аргумента, я уговорил его хотя бы разочек прихватить с собой и меня.

И вот однажды, ранним октябрьским утром отправились мы к горному приюту, вниз по дороге на несколько километров. Нам казалось, что там мы найдем нетронутые места. Посетители приюта по грибы не ходят, а окрестные жители, сочли мы, уже спустились в города. Грибные места тут вряд ли были богатыми, но мы думали, что их тут, по меньшей мере, много.

Рассовав по карманам мешочки, мы взяли еще и по торбе. А я вдобавок прихватил свое знаменитое оборудование, по которому все обитатели горы узнавали меня – крепкий суковатый русский посох, синий шведский перочинный нож острее бритвы и легкую, но прочную корзину из Багрдана. На голове у меня, естественно, была соломенная шляпа, изготовленная в Бечее. Такой международной экипировкой, достойной Объединенных Наций, может обладать только грибник высшей категории.

Сели мы в Ацину машину, и я принял на колени своего четырехлетнего Тузика. Небольшой сварливый дикарь, подобранный здесь же три года тому назад, с шелковистой бежевой шерстью и белым фартучком на груди, с примесью гончей, он был живым и гордым созданием, постоянно демонстрирующим готовность искусать кого попало. Благодаря своему скверному и настырному характеру он часто попадал в неприятное положение. При всем этом он обожал кататься на машине и шататься по лесу и потому на коленях у меня дрожал от возбуждения; восьмилетнюю бородатую госпожу Юцу, очень милую и добродушную крупную дворняжку, уже несколько отяжелевшую, я оставил дома, что весьма удивило ее. И еще присоединился к нам Ацин знакомец и сосед по Валеву, который собирался просто-напросто размяться, не претендуя на грибы.

Добрались мы до каменистой промоины справа от асфальтированной дороги, где за чьим-то домом начиналось что-то вроде грунтовки. И Аца погнал по ней свой потрепанный довоенный «фольксваген».

Через двести метров мы встали. Тут начинался широкий травянистый язычок со склонами по обеим сторонам, которые, чуть поднявшись, покрывались небольшими березовыми и сосновыми рощицами. Отсюда мы могли начать пешую авантюру.

Чтобы не мешать друг другу, мы разделились. Аца с приятелем выбрали верхнюю сторону, прямо по направлению к рощам, более подходящую для пешего хода, а мы с Тузиком решили пройтись по левому тенистому склону, который, если по правде, обещал чуть больше.

Договорились встретиться на этом же месте через два часа. А чтобы не заблудиться, условились время от времени аукаться. Лучше было бы пересвистываться, заложив два пальца в рот, но этому мы так и не научились.

4

В сопровождении Тузика спускаюсь по левому склону. Он круче и глубже, чем казался сверху. Через сотню метров я останавливаюсь перед полуразвалившимся плетнем вокруг какой-то хижины, которая стоит еще ниже, и поворачиваю вправо, двигаясь параллельно Аце.

Я на откосе и осторожно спускаюсь к невидимому дну промоины. Попадаю в высокий тенистый смешанный лес, в котором растут сосны и буки со стволами обхватом в полметра. Справа, высоко наверху, словно какие-то небесные срубы, возвышаются два-три заколоченных досками строения, которые отсюда кажутся мне огромными.

Я стою в широком пересохшем русле, которое должно ожить в сезон дождей, в засохшем иле с разбросанными крупными черными камнями. И начинаю потихоньку двигаться вверх. Куда приведет меня этот подъем – не знаю.

И все-таки мечтаю о том, как встречу царский боровик весом в килограмм, и потому внимательно оглядываюсь по сторонам. По берегам сумрачного естественного окопа, при условии, что растения на них сохранили влагу, можно, как подсказывает мне опыт, встретиться со своей мечтой. Потому и шурую посохом в подсохшей высокой траве, надеясь обнаружить ее спутниц – оранжевых лисичек и более светлых ежевиков, а также тех, кого я по неразумию считаю ядовитыми. Но все кругом сухо, и нигде ничего нет.

Время от времени вскарабкиваюсь и на более крутую правую сторону; левая более пологая, но я не хочу слишком удаляться от Ацы. Там, под толстенными стволами, нахожу только почерневшие обломки известняка, обросшие длинными бородами засохшей травы, и более ничего интересного. Все кругом усыпано почерневшими иголками и листьями и завалено черными ветками, в которых я то и дело путаюсь. Думая о том, что на некогда ухоженных участках перед домами могли бы прижиться мелкие боровички, белые или подберезовики: пробираюсь сквозь сухостой к домам. И опять – ничего. Только две-три кучи бытовых отходов – хозяева, похоже, не придумали лучшего способа, чтобы отметить свое летнее пребывание.

Вновь спускаюсь в промоину. Помогаю себе посохом и корзиной.

Начинаю движение, а тишина вокруг наступила страшноватая и таинственная, и только время от времени слышу за спиной пса, обследующего сухую траву и помойки. Пес чихает и фыркает, отмечая этим обнаруженные запахи.

– Эй! Аца! – кричу отсюда. – Эй!

Остановился в ожидании ответа. Никто не откликается. Наверное, язычок, на котором мы расстались, не такой уж и узкий. А если друг мой направился к противоположному склону, то расстояние между нами, должно быть, немалое, к тому же разделенное возвышенностью. Если переберусь через промоины, думаю я, то мы сблизимся и наверняка друг друга услышим.

Потихоньку поднимаюсь по пересохшему руслу, перепрыгивая с камня на камень или обходя их. Кажется, не удастся мне приблизиться к поляне. Даже похоже на то, что я слишком забрал влево и потихоньку отклоняюсь от намеченного пути. Это не очень хорошо.

Еще некоторое время пребываю в сомнениях, потом решаю повернуть направо. Пора выбираться отсюда.

– Тузик! Тузичелли! – зову я.

Только что слышал, как он прямо за моей спиной брехал на какого-то зверя, а теперь он здорово отстал, бешено кого-то облаивая. Наверное, погнался за одичавшей кошкой, которая спряталась от него на дереве. Капля крови гончей в его жилах не может смириться с тем, что ему опять не удалось удовлетворить свою страсть.

– Тузик! – кричу и посвистываю я. – Тузинетти, я пошел! Давай, Тузильоне!

Но его отсутствие не волнует меня. Даже если мы сильно удалимся друг от друга, он найдет меня по запаху. Полает еще немного, потом отправится вслед за мной.

Поднимаюсь наискосок по крутому склону. Задыхаюсь и чувствую, как по спине стекают капли пота. Иногда останавливаюсь, отдыхаю и прислушиваюсь, потом опять карабкаюсь. Посматриваю в направлении солнца, и время от времени обнаруживаю его на противоположной стороне, в верхушках буков и сосен, которые, кажется мне, становятся все величественнее. Все вокруг меня настолько пересохло и так шуршит под ногами, что о грибах я уже и не думаю. Если какой тут и сохранился, сам мне под ноги попадет.

Так я проковылял четверть часа, и очутился наконец на солнечной поляне. Солнце, что просматривается с нее, стоит довольно высоко, значит, сумерки еще не скоро. Передо мной раскинулось какое-то пастбище на таких же холмах. Места, с которого я отправился в поход, отсюда мне не видать.

Задыхаясь, присел на большой камень. Набрал в легкие воздуха и кричу:

– Аца! Где ты, Аца!

Одновременно стараюсь свистом подманить собаку.

Никто не отзывается, и я повторяю эту процедуру еще два-три раза.

И вот уже Тузик, разукрашенный прилипшими к шерсти травинками и репьями, выскакивает из ближних кустов. Тяжело дыша, заваливается набок у моих ног. Я глажу его по спине, убираю с головы прицепившуюся траву.

– Эй, Аца! – опять кричу. – Отзовись, Аца!

– Э-э-й! – отвечает мне тонкий голосок с противоположной стороны. – Э-э-й!

– Я здесь, Аца! – продолжаю я. – Где ты, Аца!

– А-а-а! – отвечает мне голосок. – А-а-а!

Видно, что-то он мне объясняет.

– А-а-а! – кричу и я ему в ответ.

Хорошо, думаю, теперь мы опять вместе.

Начинаю осматриваться. Прямо передо мной, у самого противоположного склона, вижу достаточно большой, но плохо обустроенный – вроде как начали ограждать поперечными лесинами, да потом бросили – двор какого-то хутора. Три-четыре строения означали в нем, видимо, жилую хибару, сенник, конюшню и птичник, но отличить их друг от друга было трудно. Широкие двери халупы были когда-то распахнуты, а теперь лежали на земле. Во дворе и около него озабоченно клевали что-то уже подросшие цыплята, хрюкали несколько поросят. Очень живо было в заброшенном дворе.

Как бы Тузик, думаю я, ни полетел туда, чтобы разобраться по некоторым вопросам с цыплятами и поросятами, после чего мне придется объясняться с хозяевами. Поэтому достаю из торбы его поводок и пристегиваю к ошейнику. Он настолько устал, что даже не реагирует.

Но наискосок от меня, наверное, в продолжение того язычка, от которого мы разошлись, раскинулась, занимая весь склон, березовая роща лет эдак двадцати, и белые стволы деревьев выглядят совсем как равномерно всаженные в землю зубочистки. Я вижу перед собой левую опушку, от которой начинается пастбище. Правая подходит к ближнему селу, а поперек нее краснеет только что проложенная полоса дороги.

Пейзаж выглядит привлекательно. Если где и могут быть отличные белые, так только там. Лишь бы только в роще сохранилось хоть немного влаги. Я встаю и направляюсь к березняку.

Спускаю Тузика с поводка. Он словно прочитал мои мысли, и на всем скаку устремился к белоснежным стволам. Там вскоре и исчез.

Через выпас с короткой выщипанной травкой выхожу на поперечную дорогу и вижу, что она прорыта, похоже, мощной техникой до самой красной глины под самой опушкой березняка. Слева она теряется где-то на плоскогорье – красная полоса просто исчезает в зеленой траве, – справа превращается во что-то вроде улицы в поселке, в котором можно заметить несколько обитаемых домов. Все прочие – заколочены, покинуты до следующего лета.

Из придорожной канавы, глубиной почти в метр, поднимаюсь на поросший лесом холм.

Березовая роща изнутри вовсе не такая стройная и не такая привлекательная. Как и тот смешанный лес, из которого я только что выбрался, она заросла высокой сухой травой, под которой прячутся какие-то овражки, канавки и промоины. Склон тоже не такой уж пологий, и я продвигаюсь весьма медленно.

Полно поваленных молодых деревьев, некоторые уже засохли, иные еще живы, хотя редкие их листья пожелтели. И на этих поваленных, как и на живых деревьях, полным-полно березовых серо-белых трутовиков, похожих на поставленные ребром ладони. Где-то я читал, что их можно употреблять в пищу, хотя лично я никогда не пробовал. Вынимаю из кармана ножик и осторожно срезаю три-четыре гриба. Нюхаю – запах от них исходит дивный, как от лучшего боровика или от маслят – и кладу их в корзину. Но они совсем как деревянные – кто с ними сможет справиться? Зато, иронизирую я про себя, послужат неопровержимым доказательством того, что сегодня я ходил по грибы.

Между тем, не все кругом пересохло. С легким ужасом замечаю, что трава усеяна коровьими лепешками, местами даже свежими, усыпана козьими и овечьими орешками. Здесь разводят скотину! Сколько раз я видел, как ленивые овцы, выпущенные из загона, в карьер несутся на грибные места – и как только эти тупые создания запоминают их? – и за несколько минут все там подъедают. А коровы языком слизывают шляпки, как будто знают, что ножки у этих грибов несъедобны. И если ты идешь следом за коровами, то видишь только пеньки обезглавленных грибов, которые торчат из земли, словно чьи-то деревянные пальцы. Только бездарный грибник-дилетант может равнодушно относиться к этим убийцам грибов.

Посматриваю вправо-влево в надежде поскорее освободиться от этих незваных коллег. Может, не стали они забираться так высоко? Поднимаюсь прямо вверх, стараясь найти местечко, свободное от экскрементов, чтобы обнаружить, наконец то, за чем сегодня отправился. Бесполезно. Всюду полно навоза.

Опять натыкаюсь на дом. Высокий, темно-серый и тоже заколоченный. И под ним опять-таки – свалка. Вспоминаю анекдот, рассказанный одним французским интеллигентом лет двадцать тому назад. Его отношение к мужчинам отличалось тем, что он вынужден был скрывать его. Так вот, однажды он с таким же приятелем отдыхал в укромном уголке Швейцарии. Они гуляли по большому ухоженному лесу, в сплошной зелени которого яркими пятнами выделялись желтые деревянные короба для мусора. И вдруг в один прекрасный день где-то вдалеке среди деревьев они увидели нечто белое. Что бы это могло быть? Давай посмотрим. Приблизились, и там, среди опавших листьев, нашли белый пластиковый пакет с надписью – «Универмаг “Белград”». Нет спасения от сербской цивилизованности!