Текст книги "Картер побеждает дьявола"

Автор книги: Глен Дэвид Голд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 36 страниц)

Глава 23

Ливень стучал по окнам аудитории. Ледок указал на оборудование, закрытое белыми простынями.

– Надо же было столько всего притащить. – Он почесал в затылке. – Интересно, это работающая система или макет?

Под часами, которые показывали пять минут шестого, располагалось несколько досок, тоже завешенных простынями. Вышла молоденькая девушка, взглянула на часы, ушла и вернулась – на этот раз, чтобы поставить на кафедру стакан и графин с водой.

– Ужас как интригует, – проворчал Том.

Девушка встала рядом с досками, держа наготове палку, чтобы снять простыни.

Вышел юноша, и они с девушкой обменялись несколькими словами. На нем был белый лабораторный халат, несколько не по росту. Юноша надел очки, сдвинул их на нос и кашлянул в кулак.

– Здравствуйте, – произнес он ломким мальчишеским голосом.

– Господи, – прошептал Том. – Это что, он?

– Спасибо, что пришли. Меня зовут Фило Фарнсуорт.

В зале зашушукались: люди спрашивали соседей, не ослышались ли они.

Юноша переступил с ноги на ногу.

– Да, знаю, – торопливо произнес он. – Простите мне мою молодость. Я виноват, что не родился раньше.

Он сделал паузу.

Том шепнул Джеймсу на ухо:

– Это шутка.

– Да, знаю. Ш-ш-ш.

Фарнсуорт серьезно обвел глазами зал.

– Давайте начнем с чего-нибудь такого, в чем все согласны. Пем, доску номер один, пожалуйста.

Пем палкой сняла тряпку с нижней левой доски, на которой был нарисован круг, а в нем – спираль из уменьшающихся отверстий, как на раковине моллюска. Двадцать человек в зале разом застонали: это были ученые.

– Диск Нипкова. – Фарнсуорт указал на круг. Он что-то говорил, но расслышать было невозможно, потому что несколько человек из «Американской радиовещательной корпорации» принялись убирать блокноты. Остальные в аудитории понятия не имели, что происходит. Диск Нипкова представлял собой основу механического телевидения, идеи, предложенной англичанином Джоном Лоджи Бердом. Даже если сделать диск очень большим, а экран – очень маленьким, этим методом можно было передавать только расплывчатые силуэты. Фарнсуорт взглянул на доску и звенящим голосом произнес:

– Единственное, что я хочу сказать про эту идею: она не моя. Правда, честно. Я не собираюсь впаривать вам механическое телевидение. – Он повернулся к Пем. – Телевидение может быть только электронным. Вторую доску, пожалуйста.

Вторая доска была наполовину покрыта чертежами и уравнениями.

– Двенадцать лет назад Свинтон сказал кое-что интересное: если составить мозаику из зерен рубидия, можно преобразовать свет в электрический ток. Это подтвердил Зворыкин. – Фарнсуорт указал на чертеж: шесть или семь невероятных геометрических фигур, соединенных загогулинами. Джеймс щурился, не понимая, в чем дело, но Ледок смотрел не отрываясь. Фарнсуорт продолжал: – Зворыкин сказал: возьмем фотоэлектрическое покрытие, как здесь, на пластине, и вот сюда нанесем слой окиси алюминия, вот так, для изоляции. Свет выбивает электроны и оставляет положительно заряженные атомы, видите, протоны у них на месте, всё, на мой взгляд, замечательно, но я думаю, даже если бы он поместил сюда, скажем, миллион зерен гидрида калия, и каждое из них заизолировал, чтобы заряд не уходил, всё равно бы ничего не вышло.

– И почему это?

Фило говорил с растущим воодушевлением, и вопрос явно выбил его из колеи. Он обвел глазами аудиторию, пока не увидел человека, который махал рукой. Это был начальник лабораторий «Американской радиовещательной корпорации» на Западном побережье – он выглядел так, будто съел за завтраком тухлый сандвич.

Фило спросил:

– Вы, случаем, не доктор Зворыкин?

По залу пробежал смешок.

– Нет, я доктор Толбот. Я знаком с его работой.

Фило снова повернулся к доске и сказал:

– Вот его механический сканер и его катодная лучевая трубка. Луч попадает вот сюда, на флуоресцентный экран, насколько я понимаю, в смысле, он ничего из этого не публиковал, но должно быть так. Идея в том, что изображение воспроизводится вот здесь. Как я сказал, это может сработать, но…

– Что вы предлагаете? – При слове «вы» доктор Толбот широко развел руками.

Фило отпил воды. На щеках у него проступили красные пятна.

– Или вы об этом не подумали?

– Ладно, ладно. – Фило, по всей видимости, постарался взять себя в руки. – Доску номер три, Пем.

Пем сняла ткань. Доска была сплошь изрисована маленькими диаграммами, окруженными знаками интегралов и функций, греческими буквами и математическими символами.

По всей аудитории люди с блокнотами замерли. Что это за галиматья?

Фило заговорил. Он указывал на доску, но глаза его были прикованы к Толботу.

– Это анод. В нем есть маленькое отверстие. Электрическое изображение, возникающее на катоде, посылается через трубку на анод. Сотри, пожалуйста.

Пем стерла.

– Эй! – невольно выкрикнул кто-то из зала.

– Извините, – сказал Фарнсуорт. – Я уверен, вы все поняли. – Он указал на следующую диаграмму и заговорил, чеканя каждое слово, но быстро, словно самое интересное впереди. – Магнитные катушки двигают поток электронов слева направо, строчка за строчкой, так что получаемое изображение в точности повторяет исходное. Сотри, пожалуйста.

Пем стерла и эту диаграмму. Несколько человек с возмущением бросили на стол карандаши. Толбот взглянул на X. Дж. Петерсона, ведущего специалиста по электронике в Военном ведомстве США. Тот мотнул головой. Ни один, ни другой ничего не поняли.

Фарнсуорт продолжал, спокойнее с каждым словом:

– Исходящий ток создает соответствующий ток в другой катодной лучевой трубке, который порождает поток электронов, а тот, в свою очередь, заставляет светиться флуоресцентную поверхность трубки. Сотри, пожалуйста.

Доска была теперь совершенно чистой, а там, где Пем терла особенно сильно – еще и мокрой. Пем с торжествующей улыбкой оглядела зал. Кто-то тряс головой, кто-то тянул себя за бороду, кто-то лихорадочно строчил на миллиметровой бумаге.

– Вопросы? – Фило, в отличие от Пем, не улыбался, но весь напрягся, готовый к продолжению боя. Он распознал в докторе Толботе врага и с объективностью ученого осознавал, что никогда не обратит его в свою веру.

Большинство присутствующих в зале пока не пришли ни к какому определенному выводу. Это были предприниматели, которым оставалось только смотреть, как Фарнсуорт сражается с ученым оппонентом, и ждать, когда же он покажет что-нибудь осязаемое. Толбот прочистил горло.

– Как насчет магнитной фокусировки? – вопросил он. – Усиления сигнала?

– Ну, разумеется, сперва мы думали использовать триоды, целый каскад, чтобы усилить сигнал…

– Который даст такие помехи, что вся система выйдет из-под контроля…

– Вы правы! Вы абсолютно правы! Поэтому я сделал то, что назвал тетродом – лампу с экранирующей сеткой, и вместо окиси калия применил окись цезия.

– Вы не объяснили мне про фокусировку.

– Мы используем виллемит – силикат цинка – в качестве фотоэлектрической поверхности и бомбардируем ее осциллирующим лучом электронов из электронной пушки.

– Это не может работать! – выкрикнул Толбот с некоторой, впрочем, вопросительной интонацией в голосе.

– Мы работаем над этим. И еще над…

– Синхронизацией сканирующих катушек?

– Вот именно.

Толбот скрестил руки на груди, явно не убежденный. Фило потрогал доску и убедился, что она уже высохла.

Он принялся набрасывать чертеж трубки и отвечать на следующие вопросы Толбота, однако аудитория явно слушала невнимательно. Фило не мог понять почему – разве он плохо объясняет? Наконец из зала раздался выкрик:

– Эй, Фарнсуорт, когда мы увидим, где тут денежки? Джеймс смотрел вниз; выкрик, разумеется, исходил от нетерпеливого Тома.

Зажав мелок большим и указательным пальцем, Фило спросил:

– Через пять минут, годится?

Кто-то засмеялся. Заскрипели стулья – люди усаживались поудобнее. Паук в десятый раз взглянул на связного и мрачно откинулся на спинку стула, когда тот в очередной раз строго мотнул головой.

– Замысел электронного телевидения возник у меня давным-давно. Мне было тринадцать, я шел за плугом и, оглянувшись на борозды, подумал: «Вот если бы с помощью магнитного поля заставить электроны двигаться, как я сейчас, это была бы вещь». Поэтому я купил большую часть материалов, нужных для того, чтобы собрать работающую систему, однако что совершенно поставило меня в тупик, так это трубка. Мне нужна была оптически чистая пирексная вакуумная трубка, совершенно плоская с торца.

Со стороны людей в белых халатах послышались смешки – частью злые, но в большинстве своем сочувственные, как будто Фило признался, что для достижения цели надо всего-навсего пересечь Ниагарский водопад.

Кто-то (не Толбот) выкрикнул:

– Это невозможно!

– Мне тоже так говорили, – буднично отвечал Фарнсуорт, – но она была нам нужна, и мы ее сделали. Вот! – Он вынул из-за кафедры и показал то, о чем говорил: плоскую с торца вакуумную трубку.

Многие ахнули, в том числе Ледок.

– Что такое? – спросил Джеймс.

– Как он это сделал?

– Думаешь, здесь какое-нибудь жульничество? – прошептал Джеймс.

– Нет. Как он это сделал?

Фило и Пем вместе снимали простыни со своего громоздкого аппарата. Фило говорил без умолку, перечисляя компоненты, но не раскрывая подробностей, которые позволили бы скопировать его детище. Упомянул нихромовую проволоку, радиолампы, сопротивления, трансформаторы, поляризатор. Он использовал ручную машинку для навивки катушек, шеллак и плотные полоски бумаги.

Рядом с аппаратом стоял световой модулятор с ячейкой Керра; Фило отклонил его назад и откупорил небольшую склянку.

– Это ректифицированный спирт, – сказал он, капая на покрытие из пипетки.

Голос из зала:

– Зарегистрированный?

– Да, – без улыбки отвечал Фило. – Я не собираюсь нарушать закон Волстеда даже ради науки.

Спокойный, без тени юмора ответ что-то изменил в отношении зала к Фило Фарнсуорту. Буквально мыслящие капиталисты внезапно поверили, что и впрямь увидят нечто интересное. Проверяя контакты, Фило заметил – так тихо, что слышала только Пем:

– Надеюсь, здешние пробки не перегорят. Есть небольшая вероятность, что всё это дело вспыхнет.

– Да, – улыбнулась она. – Я догадываюсь, что ты можешь оказаться полным шарлатаном.

Фило улыбнулся в ответ и коснулся ее руки. Столько нежности было в этом жесте, что даже Паук едва не растрогался и, придавая себе решимости, нащупал в кобуре револьвер.

Фило развернул деревянный шкапчик к залу. Стекло на передней поверхности было белым, матовым.

– Ему надо несколько секунд, чтобы согреться. Можно выключить свет?

Паук резко выпрямился: теперь он не видел ни человека, который должен был подать сигнал, ни жертвы. Рука легла на рукоять револьвера.

В темноте слушатели заерзали, устраиваясь поудобнее. Ледок закрыл глаза. Джеймс слушал, как высоко над головой стучит по стеклянному потолку дождь. Он крикнул:

– Мистер Фарнсуорт!

– Да?

– Как вы предполагаете использовать телевидение?

– Хороший вопрос, – отвечал Фило. В темной аудитории белый экран начал постепенно синеть. – Во-первых и в-главных – для образования. Думаю, его можно использовать и для развлечения, но основная цель – сблизить людей.

– Спасибо. – Джеймс сел.

Никто больше не задавал вопросов. Экран медленно разгорался. Когда Фило заговорил снова, Джеймс ожидал услышать, что они сейчас увидят. Он ошибся. То ли темнота и успокаивающий шум дождя подействовали на Фило, то ли сознание, что сто человек услышат то, о чем он лишь намеком обмолвился в разговоре с Гардингом. Так или иначе, он произнес слова, которых не собирался говорить: «Телевидение покончите войнами». Это было сказано робко. Казалось, странное утверждение и не прозвучало вовсе, но тут призрачный голос из первых рядов хрипло попросил:

– Повторите.

Фило сощурился.

– Кто-то просил меня повторить?

– Да, – отвечал Паук, не поверивший своим ушам.

– Речь о том, чтобы сохранить мир во всем мире. Привязные аэростаты разнесут сигнал по всей Земле, – с убеждением произнес Фило. – И если кто-то, сидя у себя дома в Беркли, штат Калифорния, увидит, как завтракает человек в Берлине… – Он сглотнул. – Как они смогут друг друга убивать?

Ответа не последовало. Наступила смущенная тишина, будто он вместо обещанной демонстрации вознамерился прочесть им лекцию о пользе трезвости. Ледок наклонился к Джеймсу.

– Картина проясняется, – шепнул он.

– Сколько вы будете брать за лицензию? – выкрикнул кто-то из зала.

– О, здесь-то вся и прелесть. Нисколько.

Если бы в аудитории были сверчки, их бы стало слышно.

– Вы сказали нисколько?

– Да. Я не собираюсь продавать телевидение. Такие вещи должны быть бесплатными, как образование.

Зашуршала сотня воротничков – люди поворачивались к соседям и спрашивали, не ослышались ли.

– Но если вы не станете его продавать…

– Оно будет общественным достоянием. Я прошу вашей помощи, чтобы корпорации сообща профинансировали разработку.

Гул голосов постепенно перешел в смех. Джеймс слышал, как по рядам прокатилось слово «клинический случай».

– Яснее и яснее, – сказал Ледок на ухо Джеймсу. Тот кивнул. Идеалист придумал устройство, которое, как он считает, навсегда остановит войны. Не хочет продавать его, но готов отдавать даром. Достаточный повод для убийства. Однако десятью рядами ближе к кафедре Паук, тоже интеллигент и мечтатель, мысленно вытащил пули из револьвера. Он в бешенстве принялся искать глазами полковника, мысленно обещая высказать всё, что о нем думает.

– Люди будут разрешать споры за столом переговоров, а не… – И тут Фило ахнул. Он обернулся и увидел, что изображение лошади на экране застыло. С того первого вечера в гостинице ему так и не удавалось вновь получить движущееся изображение – аппарат капризничал. Однако даже неподвижная лошадь – уже что-то. Он не закончил предложение, и никто из публики не попросил продолжить.

Почему? Может быть, им надоело? Фило оглядел зал, и по коже у него побежали мурашки. Весь зал, не отрываясь, смотрел на экран.

Однако захотят ли они его финансировать? Настолько ли телевидение заворожило капиталистов, чтобы им захотелось помочь обществу и бедным? Фило оглядел темные ряды лиц, подсвеченных голубоватым светом экрана. Казалось, племя собралось в пещере у теплого огонька, в то время как снаружи бушует буря. Когда-то Пем сказала, что хочет остановить время, а он, дурачок, принялся объяснять, почему это невозможно. Сейчас Фило понял, что она имела в виду.

Две секунды, три секунды.

У него была заготовлена отличная шутка как раз для того человека, который выкрикнул из зала вопрос про деньги, и ему подобных – изображение долларовой бумажки.

– Пем, – сказал Фило и тут решил ее представить. – Пем – это миссис Фарнсуорт. Пем, следующую картинку, пожалуйста.

Пять секунд, шесть.

Изображение лошади исчезло. Экран побелел.

– Фило, здесь… – начала Пем и вскрикнула.

Он повернулся, досадуя, что не увидит реакции зала на новую картинку, и увидел ослепительную голубую дугу над анодом. Этого не должно быть! И тут вспыхнуло так, что всё перед глазами сделалось черно-белым. Пем затряслась, волосы у нее на голове встали дыбом. Пятна перед глазами. Глухой стук, словно на пол рухнул мешок с мукой. Глаза нестерпимо саднило. Это длилось одно мгновение, как вспышка фотографа, и в воздухе остался такой же запах жженой резины. Телевизионный аппарат горел.

– Пем?

Все происходило медленно, как во сне. Глаза были ослеплены. В полной темноте Фило шарил по полу, пытаясь отыскать жену.

– Пем?

Отвратительный запах гари. Фило оглянулся на стол – убедиться, что горит всего лишь аппарат, – и снова принялся шарить по полу. Зажегся свет. Люди бежали к нему на помощь.

– Погасите пламя! – заорал кто-то, еще кто-то потянулся к графину. Фило склонился над Пем и похлопывал ее по руке. Она смотрела на него из-под опаленных бровей, и только тут он понял, что надо обернуться и крикнуть:

– Нет!

Поздно. Какой-то доброхот вылил в огонь воду из графина. Зашипело, взметнулось пламя, люди попятились, другие, более сообразительные, принялись сбивать искры простынями. Слабый хлопок, град стекла – взорвалась вакуумная трубка.

Всё происходило одновременно. Кто-то кричал, чтобы вызвали врача, кто-то накрыл Пем простыней, перед глазами мелькали чьи-то ноги, слышался участливый шепот. Фило не обращал внимания. Перед глазами застыла одна картина: вспышка и бьющаяся в судорогах Пем. Он хотел остановить время – и получил свое.

Телевизор Фарнсуорта работал восемь секунд и горел тридцать.

Он обнял лежащую на полу жену.

Наконец губы ее шевельнулись.

– Фило, – беззвучно произнесла Пем.

Он кивнул и взял ее за руку. Так он и сидел, отвечая на слабые рукопожатия жены, почти не дыша и не моргая, покуда не приехала карета «скорой помощи».

Глава 24

Холлиз, О'Брайен и Штуц больше не пели – они вопили, подпрыгивали и размахивали руками, пытаясь привлечь внимание людей в катере, которые, словно ничего не замечая, спокойно правили к причалу. Самюэлсон, впрочем, стоял в сторонке – Картер либо утонет, либо его раздавит насмерть: велика ли разница? Катер замедлился, двое матросов с канатами в руках спрыгнули на причал.

– Сдайте назад! – заорал О'Брайен.

– Сами сдайте назад, придурки! – отвечал один из рыбаков. Катер продолжал двигаться. Ящик ударился о его нос, перекатился набок и начал смещаться, задевая углами о правый борт.

– Там в ящике человек! – выкрикнул Штуц.

– Проваливайте, – отвечал матрос.

Агенты собрались в кучку, беспомощно глядя на ящик, зажатый между бетонной опорой и бортом катера. Казалось, челюсти сжимают земляной орех. Ящик раскололся, полетели щепки и брызги.

– Нет! – завопил Штуц.

– Он выбрался? – О'Брайен вытянул шею.

Самюэлсон мотнул головой, со странным удовольствием наблюдая, как на месте ящика вода завивается в водоворот и поднимаются пузыри, потом проговорил, указывая рукой:

– Он там.

Что-то всплыло на поверхность.

Почтовый мешок, поддерживаемый остатками воздуха, качался на воде, как мертвая медуза. Самюэлсон не знал, там ли Картер, и если там, то жив или нет. Рыбаки выгружали улов через другой борт, так что агенты могли без помех смотреть на мешок.

Холл из предложил ткнуть в него ломом, но до воды было слишком далеко. Впрочем, с причала свешивалась веревочная лестница.

– Давай, проверь, – приказал Самюэлсон.

Дождь продолжался. Холлиз недовольно взглянул на мешок, на лестницу, на сухого Самюэлсона под зонтом, потом подошел к краю причала и полез вниз. Лом он заткнул за пояс.

Остальные трое агентов опасливо присели на корточки – причал не внушал доверия. Мало того, что там и сям зияли специально оставленные зазоры – часть досок еще и отлетела, а другие держались на честном слове. Оклендская мэрия не тратила портовые сборы на такие пустяки, как ремонт.

Холлиз спустился до конца лестницы, однако мешок по-прежнему был слишком далеко. Он вытащил из-за пояса лом.

– Что видишь? – крикнул сверху Самюэлсон.

– Ничего. Сейчас проверю, смогу ли до него дотянуться.

– Холлиз? – Все трое, сгрудившись, пытались заглянуть через край причала. Налетел порыв ветра, Самюэлсон крепче сжал зонт.

– Холлиз, ты где? – с досадой произнес О'Брайен.

– Убери лапы, – сказал Штуц и замер, поняв, что никто из товарищей его не трогал. Он перевел взгляд с края пристани на свой ботинок и увидел нечто невероятное: в щель между досками просунулась человеческая рука. Штуц отпрыгнул назад, но что-то его удержало. Он рванулся сильнее, приземлился на копчик и опрокинул О'Брайена, которого даже не коснулся.

Его правую ногу с левой ногой О'Брайена соединяла цепь.

– Сэм! – завопил Штуц, указывая вниз. О'Брайен поднялся на ноги. Штуц тоже торопливо вскочил и закричал, тыча в наручники пальцем: – Я видел руку! Я видел руку!

Картер и впрямь был точно под ними: висел под прогнившими досками причала, зацепившись коленями за балку. Одежда его пропиталась вонючим илом. Он выломал дно за секунду до того, как ящик раскололся, и теперь, уже не думая, где болит, двигался под влиянием слепой ярости, которой прежде ни за что бы не позволил взять над собой верх.

Картер в жизни никого не ударил – берег руки. Однако сейчас ему хотелось избить их, избить нещадно. Он думал, что агенты побегут, и не ошибся, но они в растерянности замешкались, и перед Картером блеснула цепь. Если за нее схватить, то можно продеть ее в металлическое кольцо, выступающее из пристани, а уж потом спокойно избить их до полусмерти.

Картер схватил цепь и, отпустив ноги, повис на ней всей тяжестью. Получилось совсем не то, что он думал: Штуц и О'Брайен столкнулись, доски под ними подломились, и оба рухнули в воду.

Картер вскрикнул. Цепь вырвалась из его рук, он спиной упал в воду и ушел вниз, почти не поднимая брызг. Скованным агентам не повезло: они упали на сломанные, с торчащими гвоздями, доски, по обе стороны прочной балки, и, качнувшись, как маятник, с размаху треснулись головами.

Самюэлсон попятился от провала, в который утянуло его сослуживцев, потом сообразил, что идти спиной рискованно, развернулся и направился к фургону. Он был один. Где Холлиз? Где-то под пирсом. Ветер задул сильнее, и Самюэлсон опустил зонт. Это мешало видеть, поэтому он снова поднял зонт над головой и упрямо двинулся вперед, переступая через зазоры в пристани. Он ждал, что оттуда появился рука, или что Картер прыгнет сзади, поэтому на ходу то и дело поворачивался кругом.

Зонт тормозил движение. Самюэлсон бросил его и побежал, хлопая по карманам в поисках ключей. В нескольких шагах от фургона он сообразил, что ключи остались у Холлиза.

Самюэлсон потянулся к кобуре, и тут что-то с лязгом упало за фургоном. Лом. Пальцы нащупали кожаный ремешок, застегнутый поверх рукояти пистолета. Внезапно его постучали по плечу. Самюэлсон обернулся, выхватывая пистолет, и что-то огромное раскрылось перед лицом. Зонт! Самюэлсон опешил. В следующий миг зонт закрылся, и Картер крючком зацепил правую руку Самюэлсона. Пистолет упал на пристань, подпрыгнул на доске и свалился в залив. Самюэлсон поднял глаза: ручка зонтика с размаха приближалась к его лицу.

Удар, металлический звон в ушах. Он успел заметить, что ноги у Картера по-прежнему скованы, и замахнулся кулаком, чтобы тот отступил, или попытался увернуться, или потерял равновесие. Однако Картер шагнул вперед, под занесенную руку Самюэлсона. В следующий миг он был уже сзади и тянул с плеч Самюэлсона пиджак, так что руки его оказались прижаты к бокам. Картер рванул жилет – пуговицы отлетели – и завязал поверх вывернутого пиджака еще до того, как последняя пуговица шлепнулась о воду. Получилась импровизированная смирительная рубашка. Самюэлсон не мог двинуть рукой. Он рухнул навзничь.

Снизу смотреть было еще страшнее. Для начала Картер встал так, чтобы ноги его оказались по две стороны от шеи Самюэлсона и цепь давила на трахею. Самюэлстон беспомощно задергался и краем глаза увидел какое-то быстрое движение. Холлиз! Он спасен!

Холлиз сидел на корточках у края пирса, видимо, разрываясь между противоположными импульсами. Картер бесстрастно смотрел на него, переминаясь с ноги на ногу, чтобы вернее придушить жертву.

– Да? – спросил он наконец.

Холлиз взглянул на Картера. Потом на Самюэлсона. Нервы его не выдержали, и он бегом бросился к фургону. Предпоследним, что увидел Самюэлсон перед тем, как потерять сознание, было зрелище отъезжающей машины.

Последним Самюэлсон увидел склоненного над собой Картера. Тот сунул руку ему в карман и выпрямился.

– Что это у нас здесь? – спросил Картер, держал пальцами череп из слоновой кости.

Самюэлсон потерял сознание.

– Агент Самюэлсон.

По-прежнему лил теплый дождь: в более удачный день приятно было бы пройтись. Однако Самюэлсон никуда не шел: он сидел, прислонясь к груде резиновых покрышек, опутанных цепями и тросами. Рук своих он не видел – они были привязаны к чему-то за головой. Попробовал двинуть ногами – получилось, но при этом раздался лязг. Откуда-то доносились приглушенные крики. Штуц?

Слева на швартовой тумбе, напоминающей формой гриб, сидел Картер. Лицо его было рассечено, дождь стекал по черным, прилипшим к голове волосам на рваную рубашку и зияющие дырами штаны. Он сидел босой, закинув ногу на ногу, и каким-то образом ухитрялся курить, несмотря на дождь.

– Что вы делаете? – услышал Самюэлсон собственный голос.

– Развлекаюсь. – Картер глубоко затянулся и выпустил колечко дыма между дождевыми каплями. – Посмотрите себе за голову. Ах, виноват, вы не можете… Тогда послушайте. Ваши руки прикованы к швартовой тумбе, примерно такой же, как та, на которой сижу я. – Он сделал паузу и кончиком сигареты указал Самюэлсону за плечо. Тот увидел невероятную путаницу тросов и цепей. На краю причала лежали три якоря. Два были якоря Данфорта, третий – большой, для крупных судов. Самюэлсон помнил их по детству, когда помогал отцу на корабле.

Склонив голову набок, чтобы лучше слышать приглушенные вопли – на этот раз кричал О'Брайен, – Картер сказал:

– Кстати, ваши друзья – под пристанью. У меня была лишняя пара наручников, я позаимствовал несколько скоб вон с того парома, и… знаете игру в «три листа»?

Самюэлсон от растерянности ничего не ответил.

– Есть три карты, повернутые к вам рубашкой, одна из них – нужная. Игра для дурачков. Короче, один из этих якорей закреплен за наручники, которые надеты вам на ноги. Остальные два – нет. Понимаете?

– Я ничего не скажу. У Службы есть кодекс…

– Отлично, – перебил Картер, – насчет кодексов я понимаю. – Его синие глаза невозможно было прочесть – они казались спокойными, как воскресная улица. – Я буду один за другим сбрасывать якоря с причала. Не знаю, что произойдет, когда я сброшу тот, к которому привязаны вы. Не будь вы привязаны еще и к тумбе, вы бы просто ушли на дно и утонули, но поскольку вы привязаны…

– Я сказал: вы ничего от меня не узнаете.

– Либо якорь выдернет вам руки и ноги из суставов, либо вас разорвет пополам. – Картер снова затянулся. – Я и впрямь видел, как человека разрывают надвое. В Индии. Там для этого используют слонов. Итак? – Он похлопал Самюэлсона по плечу и спросил буднично: – С какого якоря начнем?

Вдалеке О'Брайен звал на помощь.

– Я – агент Секретной службы, – сказал Самюэлсон. – Вам это с рук не сойдет.

– Может быть, якорь Данфорта слева? – Картер встал, чтобы размять ноги, широко зевнул и подошел к краю причала. Самюэлсон смотрел на него, но одновременно поглядывал налево и направо. Здесь есть какой-то паром. Кто-нибудь их увидит. Что до якорей, Картер, разумеется, сперва сбросит те два, которые не привязаны к его ногам. А пока суд да дело, кто-нибудь их увидит. Это точно.

Картер двумя руками взялся за якорь и через плечо взглянул на Самюэлсона.

– Кстати, я не хочу жульничать, поэтому основательно перепутал веревки и цепи, так что теперь сам не знаю, какой якорь привязан к вам.

– Что?!

– Алле-оп! – воскликнул Картер. Якорь полетел через край, ярдов тридцать цепи зазмеились к воде.

Самюэлсон беззвучно вскрикнул, когда что-то задело его ноги, но это была просто скользящая по доскам цепь. Картер взглянул с края причала.

– Как интересно. Еще сыграем?

– Нам велели вас задержать! Это всё, что мне известно! Картер присел на корточки рядом с ним.

– Кроме ключей к наручникам, удостоверения и тому подобного у вас в кармане лежали записки. Задержать меня в такое-то время. Убрать навсегда – не так уж трудно понять. Еще у вас в бумажнике было двенадцать долларов. Какой якорь сбросить следующим?

– Я не… – Самюэлсону казалось, будто он произносит законченную фразу; только в следующий миг до него дошло, что это не так. – Чего вы хотите?

– Если честно, я хочу сбросить в воду остальные якоря и посмотреть, что получится. Зачем вы швырнули меня в залив, дилетанты хреновы?

– Вы – фокусник.

– Я – фокусник, – бесстрастно отвечал Картер.

– Я решил, что так вам и надо.

– Решили… – Картер замялся. – Вы действительно так подумали?

– Я подумал, что вы или выберетесь, или нет. В любом случае так вам и надо.

– За что? – Он выглядел обезоруженным, искренне расстроенным.

Самюэлсон заморгал. Он не знал, как объяснить то, что казалось самоочевидным всего час назад. Сами перетасуйте колоду. Видите, этот ящик совершенно пуст – нет ни проволоки, ни платформ. Как фокусники раззадоривают зрителей, убеждая, что не смогут их обмануть. Самюэлсон твердо верил, что любой фокусник – враг и сам напрашивается, чтобы его поставили на место.

Наконец Картер спросил:

– Кто из вас давал мне хлороформ?

На этот вопрос Самюэлсон ответил охотно:

– Штуц.

– Тот, который убежал?

– Нет. То был Холлиз, – с удовольствием ответил Самюэлсон. Ох и врежет он Холлизу, когда снова его увидит!

– M-мм… Так Штуц – один из тех, кто болтается там?

– Штуц… мне не следовало говорить. Он колол вас иголкой. Это не по инструкции. – Самюэлсон прикусил губу и взглянул на Картера.

– Так он извращенец. Замечательно. – В идеальном мире Картер измыслил бы для Штуца подходящую месть, однако желание восстановить справедливость убывало по мере того, как он понимал, с какими людишками имеет дело. Тем не менее он еще не закончил.

– Эй! – раздалось слева, с палубы парома. Там стоял капитан в дождевике и форменной фуражке.

– Помогите! – закричал Самюэлсон. – Я федеральный агент!

Картер прикрыл лицо от дождя.

– Капитан Уиллоу?

– Чарли Картер! – произнесено с радостью. – Как дела?

– Отлично.

– Рад слышать!

– Голоден, правда, как собака.

– Этот человек напал на федерального агента! – закричал Самюэлсон. – Немедленно вызовите полицию!

Капитан Уиллоу скрестил руки на груди.

– Это действительно так?

– Да!

Капитан хохотнул и хлопнул ладонью по поручню.

– Кошмар. Репетируете новый фокус, Чарли?

– Нет, – бесстрастно отвечал Картер. – Он говорит правду.

Капитан погрозил ему пальцем.

– Ну вы и шутник! Пришлите нам с хозяйкой билеты, когда представление будет готово. Я отвлеку пассажиров.

И он исчез.

Самюэлсон смотрел на опустевшую палубу, словно на перрон, от которого только что отошел последний поезд домой.

– Простите. – Картер подошел к краю пристани и, без громких слов, сбросил в воду второй якорь.

Самюэлсон вскрикнул, напрягся. Цепь скользнула по ногам, раздался плеск.

Ничего не произошло.

Картер снова наклонился над ним.

– Прошу простить за мистификацию. У меня это в крови. Разумеется, я знал, какой якорь привязан к вам, так что давайте к делу. В моем кармане был сигарный футляр. Где он?

– Я…

Рука Картера закрыла ему рот.

– Вы хотели сказать: «Я не знаю, о чем речь». Давайте сделаем вид, что вы это уже сказали. Сказали несколько раз, очень искренне. Если будете упорствовать, я скину с причала последний якорь. Без колебаний. Понятно?

Самюэлсон кивнул. Картер убрал руку. Самюэлсон несколько раз раскрывал и закрывал рот, глаза его бегали, словно он вспоминает, как собирать автомат.