Текст книги "Картер побеждает дьявола"

Автор книги: Глен Дэвид Голд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)

Глава 11

Уже в сумерках братья Картеры сели в двухместный, с открытым верхом «форд» Джеймса. Ехали длинной дорогой, чтобы избежать подъемов. (Джеймс был совершенно уверен, что мотор заглохнет. Картер сперва убеждал брата рискнуть, потом вспомнил, как осторожно тот водит, и перестал спорить.) Проехали по Бей-стрит (ровной, как доска), вдоль северного берега, поднялись на пологий Ваннесс (Картер напрасно уговаривал брата «прибавить газ») и дальше по Эллис-стрит (снова ровной) до еврейского квартала. Стоял чудесный вечер, зажигались уличные фонари, и казалось, будто обитатели квартала – преимущественно семьи с детьми – только и делают, что кочуют от кошерных ресторанчиков к автоматам с газировкой и обратно.

Дом мистера и миссис Ледок стоял на зеленой, тесно застроенной Байингтон-стрит. Это был воздвигнутый в стиле вокзальной архитектуры трехэтажный музей восстановленных автоматов и старых газет на четырех языках. Ледок сумел превратить весь дом в мастерскую, к большому неудовольствию жены, которая героически пыталась поддерживать в комнатах порядок. Не лучше выглядел и сад, где помещались три разных печи, а в бурьяне валялись шары для итальянских кеглей. Ледок придерживался системы, согласно которой класть вещи на место – привычка вредная и нелепая. Картер как-то нашел набор сверл в морозильнике.

В тот вечер Картер попивал охлажденный чай и смотрел на развешанные по стенам фотографии с гастролей, открытки, афиши и газетные вырезки. На глаза попался патент на «Фантомную пушку», которую сейчас по лицензии использовали другие фокусники. Хотя прошло уже девять лет, он, словно обжегшись, немедленно отвел взгляд.

Картер, Ледок и Джеймс (который явно чувствовал себя не в своей тарелке) стояли в комнате, полностью отведенной под игрушечную железную дорогу. Полдюжины поездов могли одновременно проезжать через крохотные альпийские деревушки и промышленные города с настоящими дымящими фабриками.

– Президент спросил, что бы я сделал, если бы знал тайну. Я ответил, что, как фокусник, клялся не разглашать секреты, но он не слушал. Он хотел что-то сделать со своей тайной. – Картер крутанул чашку, так что ломтики лимона заплясали в чае. – Потом мы договорились, как именно он выступит в шоу, и президент снова спросил, что бы я сделал, если бы узнал ужасную тайну.

Ледок сощурился.

– Почему он всё время задавал этот вопрос?

– Вот и я спросил Чарли о том же, – пробормотал Джеймс, разглядывая серебристый спальный вагон, в котором Ледок поселил раскрашенных вручную деревянных пассажиров.

– Он был в отчаянии. Считал, что кого-то убьют.

– И после этого умер, – добавил Джеймс.

– Что его мучило, Чарли? Он тебе сказал? – Ледок взял у Джеймса вагончик и поставил на рельсы.

– Он перечислил множество скандалов: что-то на почте, и насчет нефтяных лицензий, и всё такое – я довольно скоро перестал слушать. Он был славный человек, но я чувствовал себя так, словно меня в баре держит за пуговицу пьяный. На мой взгляд, всё это было одно и то же: кто-то ворует у государства, кто-то наживается на секретных сведениях – обычное дело. Да и его это не сильно волновало – что с людей взять? – кроме одной истории. Некий ученый принес в Белый дом свое изобретение – ну, знаете, на одну из тех воскресных встреч с населением, которые Гардинг так любил устраивать.

Ледок разочарованно хмыкнул.

– И все? Очередной сумасшедший ученый.

– Нет… замечательный ученый. Гардинг сказал, он был замечательный.

– Замечательный сумасшедший ученый.

– Вот и я так думаю, – вставил Джеймс. – Бедный Гардингбыл не семи пядей во лбу. Сделал что-нибудь новенькое, Ледок?

– Видел зеркальный туннель?

Джеймс мотнул головой, и Ледок включил трансформатор.

– Направь поезд вот сюда. – Он ткнул в мост между двумя снежными пиками на высоте примерно восемь футов от пола. Джеймс взялся за рычаги. Картер смотрел, как поезд выехал из депо и направился в горы. В том, что Ледок занялся железной дорогой, не было ничего обидного – он лучше сосредоточивался, если смотрел на что-то другое.

Немного последив за поездом, Картер продолжил:

– Гардинг пошел к своим друзьям, рассказал про изобретение и про замечательного ученого, который ищет инвесторов. Вот тут начался скандал.

– Я слышал про такое, – проговорил Ледок, по-прежнему глядя на поезд. – Они решили купить патент и положить его под сукно?

– Это был бы обычный скандал, – отвечал Картер. – Гардинг сказал, что они решили украсть идею и убить изобретателя.

Ледок сощурился.

– Убить изобретателя? – Он нахмурил лоб. – Что ты хочешь этим сказать?

– Что они решили убить изобретателя.

Ледок снял очки и вытер их об рубашку.

– Убить? Правительственные чиновники? Не может быть. Джеймс спросил:

– Ты считаешь, что его тоже убили?

Картер смотрел на поезд.

– Насколько мне известно, он отравился испорченной рыбой. Но вы когда-нибудь смотрели его жене в глаза?

Ледок снова снял очки и еще раз протер их краем рубашки.

– Degoutant.[36]36
  Омерзительно (фр.).


[Закрыть] Вот почему я голосовал за Кокса.

– Гардинг сказал, изобретение настолько хитрое, что похоже на фокус, и попросил меня выслушать, в чем оно состоит. Я выслушал. Насколько я понял, идея еще очень сырая, но в ней заключены большие возможности. Приложив чуточку воображения, мы могли бы усовершенствовать ее и воплотить на сцене, если получим эксклюзивные права. Что думаете?

Ледок сказал:

– Трудно сказать, не видя…

– Вот. – Картер протянул ему сигарный футляр.

Ледок уставился на футляр, потом на Картера.

– Почему ты не дашь старику спокойно поиграть в паровозики? Ох-хо-хо. – Он взял у Картера футляр и вытряхнул скользкие папиросные листки. Джеймс переключал стрелки, поезд ехал по альпийским лугам, где крохотные молочницы доили деревянных коров.

– Где лупа? – Ледок шагнул к верстаку.

– Где всегда, – заметил Картер.

– Знаю. – Лупа была закреплена на шарнире; когда Ледок потянул за нее, зажглась лампа. – И что же тут за крамола? – Первая страница была написана от руки. Ледок прочел вслух: – «Глубокоуважаемый господин президент. Как мы обсудили, меня зовут Фило Фарнсуорт. Я изобрел устройство»… ля-ля-ля. Все что-нибудь да изобрели. – Он сощурился на следующую страницу, перевернул ее вверх ногами, потом обратно. Это была схема, исписанная уравнениями. Остальные страницы тоже занимали чертежи и цифры: устройство в собранном виде, устройство в работе. Ледок медленно перебирал листки, на его лице проступала сосредоточенность.

Картер сказал:

– Больше нигде оно не записано.

– Прости? – спросил Ледок.

– Изобретатель боялся его записать.

– И поэтому отдал такому шмуку, как Гардинг?

– Прочти письмо.

Ледок зачитал вслух:

– «Кому верить, если не президенту Соединенных Штатов?» – Он помотал головой. – Ой, мамочки. Ой, мамочки. Ну и знаток человеческих душ. Итак, Гардинг увидел фокус, ты – фокусник, он отдал его тебе. Понимаю.

Джеймс, продолжая вести паровозик, сказал задумчиво:

– Кто-нибудь заметил, как жизнь переменилась в последнее время? После войны, наверное. Всякий раз, возвращаясь из-за границы, я пытаюсь понять, что такое висит в воздухе, и прихожу в недоумение.

Ледок продолжал читать. Картер подошел к окну. Несмотря на духоту, шторы были задернуты; Картер не стал их отодвигать, понимая, что на фоне освещенной комнаты будет отличной мишенью. «Да, всё изменилось», – подумал он и, опершись на один из верстаков – здесь у Ледока размещалась маленькая стеклодувная мастерская, – принялся выстукивать мелодию на разных понтиях, клещах, щипчиках и зажимах.

– Я вот о чем, – продолжал Джеймс. – Вы читаете газеты; может быть, всё началось с горчичного газа? Никто бы не подумал, что возможен такой кошмар, а теперь каждый день появляются всё более ужасные газы. Люди пытаются перещеголять друг друга в подлости, а потом другие люди говорят: «Ах да, я знал, так и будет». Мир катится к чертям собачьим, так почему бы не убить президента? Почему не убить изобретателя?

– Это еще не всё, – заметил Картер. – Люди к тому же Удивительно наивны.

– Может быть, были году так в 1910-м, – ответил Джеймс.

– Давно ли последний раз в гостях вас с Томом усаживали напротив двух обворожительных девушек?

Джеймс вздохнул.

– Ладно, согласен. Но я всё равно настаиваю на своих словах. Наверное, это парадокс.

– Это ваш национальный характер, – сказал Ледок, на минуту откладывая листки.

– Наш? – переспросил Картер, подняв бровь.

– Бельгийцы верят в праздность и в прогресс, больше ни во что. Однако американцы, все и каждый, говорят: «Я всё видел, меня не проведешь», и через две минуты мы показываем им автомат, играющий в шахматы, и они верят, как дурачки. «Потрясающий автомат», – говорят они, нимало не интересуясь, как он работает. – Он снова разгладил листки. – Наивные всезнайки – это наша публика, ребята, наш хлеб.

Картер улыбнулся.

– Я думал, это объяснимое и необъяснимое.

– Различие точно то же. А теперь помолчите минут пять.

Ледок углубился в диаграммы. У него был поразительный талант: видеть простое в сложном. В углу стоял граммофон. Сейчас он молчал, но как-то Картер слышал, как на нем звучала кошмарнейшая грамзапись: звуки пилы, молотка и бормотания, записанные самим Ледоком. Ледок включал ее по вечерам, изображая, будто работает, чтобы миссис Ледок не пришла и не попросила его, скажем, починить кран на кухне. Ледок сказал:

– Управление потоком электронов… ясно… магнитная катушка рядом с… отверстием анода? Jamais…[37]37
  Никогда (фр.).


[Закрыть]

– Ой! Здорово! – воскликнул Джеймс. Поезд проехал по мосту и благодаря хитро расположенным зеркалам как будто исчез. Что еще лучше – два тирольца в кожаных штанах одновременно завертели головами, словно не веря своим глазам.

Ледок проговорил:

– Диссектор, – и взглянул на братьев Картеров, словно они способны разделить его переживания. – Катодная пушка облучает… – Он отодвинул лупу. – Жуть. Просто жуть.

Джеймс, на которого последние слова явно произвели впечатление, сделал движение рукой, и Ледок протянул ему листки.

– Лучи смерти?

Ледок поправил очки, потянул себя за бородку. Прочистил горло.

– Нет. Не лучи смерти.

– Мы сможем это использовать?

– Где Фарнсуорт? – спросил Ледок.

– Где-то неподалеку, – пробормотал Картер.

– Где именно? – спросил Джеймс.

– Можно позвонить по твоему телефону?

Ледок оживился.

– Да! – Он порылся в мусоре и, сияя, вытащил черную телефонную трубку, в которую можно одновременно говорить и слушать. – Смотри, что у меня есть. Новехонькая.

Поскольку для Ледока важно было первым заполучить любую новинку, Картер не стал говорить, что у него в Оклендеком особняке это чудо техники уже есть.

– Классная штука, – сказал он, набирая номер. Потом, в телефон: – Алло, цветочный магазин? Это Картер. Как мой заказ?

Меньше чем через минуту он положил трубку и, сложив руки на груди, произнес:

– Может быть, его здесь и нет. Мои агенты проверили все гостиницы, все пансионы, все склады, все магазины, где торгуют научным оборудованием. Не нашли. – Картер поднял глаза. – Но по крайней мере никто больше его не ищет. Гардинг сказал, что никому, кроме меня, не называл имени изобретателя, и я ему верю. По крайней мере, если какие-то люди и замышляют недоброе, я опережаю их на шаг. – Он сунул Руки в карманы. За окном одиноко завыла сирена. – Я его найду.

– Ты что-то нам не сказал, Чарли? – с легкой тревогой спросил Джеймс.

– Гардинг договорился с юным Фарнсуортом о встрече. Туда же он пригласил единственного капиталиста, которому доверяет. Они собирались встретиться завтра в полдень.

Джеймс хлопнул в ладоши.

– Отлично. Ты знаешь, где они должны встретиться и когда. А значит…

Он осекся, видя, что брат трет подбородок, покрытый шершавой, как наждачная бумага, щетиной.

– Всё не так просто, – сказал Картер, не чувствуя и капли гордости оттого, что Джеймс и Ледок, которых не так легко заворожить, ловят каждое его слово. – Этот капиталист – Бура.

Глава 12

Пем Фарнсуорт лежала рядом с мужем под импортной хлопковой простыней в номере «Палас-отеля», мятое бархатное покрывало валялось в ногах. В номере стояла влажная августовская духота, и Пем, слушая, как в темноте за открытым окном проносятся автомобили, подумала, что туман почему-то пахнет розами. Никогда ей не было так хорошо.

– Говори, я слушаю, – сказала она.

– Мне казалось, я тебя утомил.

– Мне приятно слышать твой голос, муж.

– Жена. – Он поцеловал ее, и они еще несколько раз назвали друг друга «мужем» и «женой». Они поженились четыре дня назад в Прово, штат Огайо.

– Ладно. – Обнимая ее за плечи левой рукой, он правой принялся рисовать в воздухе. – Когда ты закрываешь глаза, то видишь цветные пятна.

– Они похожи на светлячков.

– Это связано с палочками и колбочками…

Пем слушала, не вникая в смысл, – ей нравилась страстность, с которой он говорит. В темноте она могла, вглядываясь, различить, как движется его кадык, и мысленно представляла его руки и ноги, покрытые светлым пушком, который почти нельзя увидеть, но можно почувствовать. Как быстро работает его мозг! Так быстро, что кажется, скоро пар пойдет из ушей. В поезде по дороге из Прово в Сан-Франциско он показывал ей наброски «привязных аэростатов», которые, по его словам, будут висеть в сотне миль от земли и заменят телеграфные провода.

– Знаешь, – сказала она, когда он наконец замолчал, – если я смотрю в темноту и вижу круги, то думаю, что они – мои. Показывают представление лично для меня.

– Здорово. – Фило приподнялся на локте и включил лампу.

– А еще я хочу остановить время.

Он рассмеялся – эти слова звучали не в первый раз. Пем была так счастлива, что мечтала остановить время, и когда сказала об этом впервые, он прочел целую лекцию о теории относительности и возможности влиять на ход времени, прежде чем понял, что она, собственно, имела в виду. Теперь это была их маленькая шутка.

– Ну, милая, если ты так хочешь, я что-нибудь сконструирую.

– Только, пожалуйста, чтобы шло к моей прическе.

Он тронул ее щеку.

– Мне хотелось видеть твое лицо, когда я это скажу.

У него были светлые непослушные волосы и нос картошкой. Они встретились два года назад в колледже на занятиях по химии. Пем слушала курс лекций, Фило – хотя ему было всего пятнадцать – читал. Его родители не разрешали им встречаться после школы, потому что Фило должен был выполнять разную работу по дому. Три ночи кряду он не спал и построил мотор для автоматической стиральной машины и вакуумную доилку для коров. Неделю они с Пем гуляли, держась за руки и разговаривая, потом белье в машине загорелось, и Фило снова пришлось стирать самому. Однако теперь он был взрослее – семнадцать лет, хотя в минуты волнения всё еще «пускал петуха». Им даже отказались сдавать номер в гостинице – потребовалось нотариально заверенное разрешение от матери Пем, – и в итоге их зарегистрировали на фамилию ее родителей.

– Тебе нравится наш медовый месяц?

– Ой, Фило, конечно. Здесь так замечательно.

– Может, ты бы предпочла Париж? Или Лондон?

Она со смехом погладила его лицо.

– Здесь тоже шикарно. У нас нет денег, чтобы ехать за границу.

– Вообще-то, Пем, если честно, на этот номер у нас тоже нет денег.

– В каком смысле? – упавшим голосом спросила она. – Ты ведь не у своих родителей взял?

– Ой, конечно, нет! Я бы не стал тебя расстраивать. По правде сказать, это небольшой кредит. Я подумал, что в Сан-Франциско легче найти инвесторов, и выбрал Сан-Франциско. Но если бы ты захотела, мы могли бы поехать в Париж.

Пем села и закуталась в простыню. Они никогда не спорили, и ей не хотелось сейчас затевать ссору, но что-то в тоне мужа ее насторожило.

– Каких инвесторов? Для чего?

Он ответил не сразу. Пем всё еще пыталась привыкнуть к тому, какой он умный. В Сан-Франциско жулики один раз вытянули у них три доллара, но больше Фило такого не допускал. У них даже была шутка по поводу того, как быстро он учится: «Меня нельзя провести дважды. Я не видел мир, но я был в Бойсе».

Фило встал и взял с туалетного столика ключ.

– Я тебе кое-что покажу. Тебе понравится.

Она спустила босые ноги на пол.

– Куда мы идем?

– Можешь не одеваться, солнышко. Это в соседней комнате.

– Я даже не знала, что в нашем номере есть другие комнаты.

– Ну, это еще самый маленький сюрприз. Идем. Не стесняйся.

Пем не знала, можетли при мужчине ходить голой из комнаты в комнату. Все дни после свадьбы она чувствовала себя с Фило так же естественно, как и с самой собой, а тут заколебалась. Фило обнял ее и отпер дверь в соседнюю комнату. Там свет не горел.

Фило прошептал:

– Знаешь, в моей жизни есть еще одна женщина.

У Пем перехватило дыхание. В следующую секунду она бы ударила его по лицу.

– И я хочу, чтобы ты с ней познакомилась.

Фило щелкнул выключателем, и Пем увидела, что комната наполнена лабораторным оборудованием.

– Ой. – Она уронила руки. – Изобретение.

– Да, солнышко. Ой, ты же не подумала… – Он взглянул на нее широко открытыми глазами. – Солнышко! Как же так!

Пем была потрясена видом оборудования, но всё еще немного сердилась.

– Фило, пожалуйста, научись лучше выражать свои мысли.

– Ой, солнышко! – Он поцеловал ее. – Не злись. Я привез это всё из Солт-Лейк-Сити. – Фило принялся снимать тряпки с радиодеталей, щелкать тумблерами и подключать заземление. От волнения голос его то и дело по-мальчишески срывался: – Я еще никому не говорил, что это будет, если получится, только бедному президенту Гардингу и вот сейчас тебе. Стыдно трепаться, когда нечего показать, и вот, кажется, теперь есть на что посмотреть. Прикройся на секундочку, солнышко. – Фило отодвинул занавески и подсоединил пару проводов. – Думаю, что прямо сейчас тебе и покажу, потому что у меня большие планы на эту штуку, – добавил он. – Отлично. Стань здесь. – Он взял ее за плечи и повернул к шкафчику вишневого дерева фута четыре высотой. Ближе к верху было закреплено круглое матовое стекло диаметром около четырех дюймов, похожее на тарелку.

– Что это?

– Увидишь. – По-прежнему обнимая Пем за плечи, Фило протянул ей длинный провод с выключателем на конце. – Когда будешь готова, щелкни.

Пем взглянула на мужа. Тот кивнул. Она снова взглянула на ящик и щелкнула выключателем. Тут же оборудование вокруг загудело. Один из проводов заискрил, и Пем вздрогнула, но Фило обнял ее покрепче.

– Смотри прямо вперед.

Стекло засветилось, стало из молочного голубым, по нему побежали ярко-синие полосы. Послышался стук копыт.

– Что это?

– М-м-м… По-моему, лошадь. Смотри.

Синие полосы превратились в – Пем даже ахнула – скачущего на лошади человека. Видно было, как движутся копыта, как поднимаются и опускаются руки с поводьями. Фило объяснил: это маленькое жульничество, не совсем то, что он задумал на самом деле, но пока сгодится, шестиминутный, идущий по кругу, ролик, звук тоже не настоящий, он сам его выстучал ладонями по коленям. Пем смотрела, завороженная. Это был как бы собственный кусочек мира за стеклом. Довольно долго они стояли, обнявшись, в голубом свете экрана.

– Пем, знакомься: телевидение.

Глава 13

В среду Картер проснулся перед самой зарей и с удивлением обнаружил, что лежит под одеялом на диване у Джеймса: действие всех его снов происходило в Окленде.

Даже когда Ледок сказал: «телевидение», Джеймс продолжал смотреть непонимающе, что неудивительно – очень немногие, главным образом инженеры, слышали это слово. Радио с картинками, объяснил Ледок, как будто слушаешь поединок Бенни Леонарда, но и видишь его одновременно. Всё равно что кинотеатр в гостиной, только со звуком. Ледок вытащил стопку журналов и нашел пару заумных статей, которые прочел несколько лет назад – сперва теоретическое обсуждение самой возможности передавать движущееся изображение через эфир, затем описания неудачных экспериментов. Телевидение механического типа – в котором свет проходит через вращающийся диск – пытались создать в Англии, но картинка получалась нечеткой. То, что придумал Фарнсуорт, не просто новшество – это революция. Электронное телевидение – мысль настолько безумная, что ее никто даже не рассматривал. Однако это может сработать.

Для братьев Картеров объяснения были чересчур сложными, поэтому Ледок принес радиоприемник, поставил на него пустой аквариум и стал опускать внутрь и вытаскивать фотографии. Сначала он сунул в аквариум фотографию Хелен Уиллис с ракеткой в руке.

– Видите? Вы сможете смотреть теннисный чемпионат, и не просто видеть игроков, но и слышать их, а когда вам надоест… – Он опустил в аквариум фотографию Леопольда Стоковского,[38]38
  Стоковский Леопольд (1882–1977) – один из крупнейших дирижеров XX века. Был выдающимся популяризатором классической музыки и в то же время ввел джазовый репертуар в программу симфонических оркестров.


[Закрыть] – можете смотреть симфонический концерт и при этом его слышать.

– Да. – Джеймс вздохнул. – Да, а в кино звука нет, ты прав.

– И это не просто кино – люди будут видеть то, что происходит на самом деле. Они будут чувствовать себя зрителями, без той искусственности, которая есть в кино, просто реальная жизнь. Это фантастика, ребята. – Ледок только что не приплясывал на месте.

Картер тем временем нашел стопку фотографий и развлекался тем, что по очереди опускал их в аквариум.

– Так они тоже смогут видеть?

Ледок сощурился.

– Кто?

Картер покраснел, поняв, что, кажется, задал глупый вопрос.

– Ну, если я вижу в этой штуке Полу Негри,[39]39
  Пола Негри (настоящее имя Барбара Аполония Халупец, 1894–1987) – знаменитая американско-немецкая киноактриса польского происхождения, снималась в амплуа «женщина-вамп».


[Закрыть] она тоже сможет меня видеть?

– Нет, – ответил Ледок, – или… погоди… Думаю, понадобится…

– Ледок, – сказал Джеймс, – пожалуйста, построй моему брату устройство, через которое он сможет видеть Полу Негри, а она его – нет. Гарантирую, ты озолотишься.

Они посмеялись и принялись обсуждать, что еще можно будет смотреть («и слушать», каждый раз добавлял Ледок) с помощью телевидения: политические дебаты, выступления артистов, театральные постановки, может быть, даже полицейский рейд. Однако покуда Ледок и Джеймс сочиняли всё новые варианты, Картер мало-помалу замыкался в молчании: он думал, как бы использовать удивительное устройство на сцене. Подозрения его не обманули: телевидение – это магия.

Итак, поздно вечером, лежа на диване в квартире у Джеймса, Картер по-прежнему думал о мистере Фило Фарнсуорте. Как найти к нему подход? Согласится ли он отдать лицензию на свое изобретение фокуснику? У Картера были определенные планы с множеством неясных деталей. Тревожные мысли мешали спать. Часа в два ночи он принялся листать последние номера «Сфинкса» и, разумеется, напрасно: как всегда, колонка светских новостей рассказывала, кто его опередил, а кто наступает ему на пятки.

Сейчас Картер читал внимательно, убеждаясь, что ни у кого больше нет телевидения. Огастес Рапп сопровождает свои фокусы новыми, еще более кровожадными репризами. Сан-францисская ассамблея Общества американских фокусников собралась в кофейне, после чего «состоялись танцы». Всю десятую страницу занимало объявление: И.Ф. Риболт (Картер был с ним шапочно знаком) продает библиотеку магической литературы за десять тысяч долларов. Названия книг выглядели заманчиво, и Картер уже собрался ему написать, потом задумался, есть ли у него лишние десять тысяч долларов.

Он попытался оценить свое состояние. Это было так трудно, что пришлось закрыть глаза. Незаметно для себя Картер провалился в тревожный сон. Проснувшись, он встал и принялся варить кофе, глядя через окно на лодки в заливе. Джеймс открыл для него несколько счетов, деньги на них прибывали и убывали, как вода в прилив. Во время войны Картер купил мастерскую братьев Мартинка, но не справился и перепродал ее Гудини. Он по-прежнему владел домом в Окленде, виноградником в долине Напа и выкупил долю Джеймса в бывшем родительском доме на Пресидио-хайтс, но больше всего дорожил самой бесполезной своей собственностью – островком Ко Пхеун Тхаин в Андаманском море, подарком сиамского короля.

У Джеймса в кабинете висела раскрашенная фотография в рамке, тридцать на восемь дюймов. Снятая военным фотоаппаратом, вращающимся на оси, она запечатлела ряд стреноженных животных на берегу – зебры, ламы, лошади; здесь были даже кошка и две собаки (Лентяй! Граф! Макаронина!), выступавшие в номере канатоходцев братьев Селлсов. Картер мысленно добавил к ним Таг, которой через год предстояло уйти на пенсию.

В центре фотографии, приветственно вскинув руки, неловко (им пришлось простоять в одном положении пять минут) застыли распорядители зверинца, Карл и Эвелина Ковальские. После увольнения они пропали, однако, узнав из газет про Сару, прислали соболезнования. В то время супруги работали поварами в студенческом общежитии, но Эвелина написала, что они по-прежнему репетируют и готовы в любой момент вернуться на сцену.

Лица на фотографии выражали гордость и легкую неуверенность в прочности своего маленького рая. Картер помахал Карлу и Эвелине. Где бы ни находился он сам, в Андаманском море есть клочок земли, на котором люди счастливы благодаря ему. Очень трудно спасать людей, и с возрастом всё труднее. Сегодня он отыщет Фило Фарнсуорта и, если потребуется, спасет его.

Однако сейчас пришло время утренней гимнастики. Картер налил в кастрюльку молока и поставил ее на слабый огонь, потом сходил в кабинет Джеймса за деревянным сундучком. Одним глазом поглядывая на молоко – оно должно было согреться, но не закипеть, – он поставил на стол зеркальце и принялся раскладывать и расставлять десять серебряных монет по доллару, золотую двадцатидолларовую, две колоды карт, три мячика, три бильярдных шара, свечу и пачку сигарет.

Потом снял с огня молоко, разлил его в две миски, добавил в каждую по несколько ложек оливкового масла и, убедившись, что получил нужную пропорцию, погрузил в них Руки. Закрыв глаза, он начал сгибать и разгибать пальцы, представляя, как кожа становится более упругой, локтевой, средний и лучевой нервы – более чувствительными.

Через пять минут, вытерев руки салфеткой, Картер выполнил трюк Даунза сперва правой, затем левой рукой; в следующем трюке монеты бегали по ладони, словно катаясь на карусели. Потом «турникет» по пятьдесят раз каждой рукой и упражнение на то, чтобы пальмировать стопки монет в каждой ладони. Малыш, играя, царапнул ему правый указательный палец, так что движения выглядели несколько механическими. Картер повертел зеркало так и сяк, проверяя, что увидят зрители справа и что слева.

Он всерьез задумался о фокусах крупным планом. Если искусство магии – тот туннель к другим людям, который он пробивает всю жизнь, то телевидение может серьезно его расширить. Все, даже малейшие движения рук станут доступны для задних рядов. Завсегдатай галерки, привыкший мучительно всматриваться в исполнителя, увидит исчезновение монетки во всех подробностях. Самый лучший зритель – тот, который считает, что от него ничего невозможно скрыть.

В коридоре раздались шаги, и Картер поднял голову. Вошел Том Крандалл. Отлично! Увидев гостя, Том застыл, словно готовясь не верить ни единому слову.

– Доброе утро, – весело сказал Картер.

Том взглянул в окно, убедился, что и впрямь утро, и проворчал:

– Привет.

– Я сварил кофе.

– М-м-м… – Том взглянул на кофейник, взял чашку и медленно наполнил ее горячей струей. Картеру редко выпадал случай попрактиковаться перед кем-то, поэтому он отчаянно хотел, чтобы Том сел рядом. Однако Том был крепким орешком. Он разлюбил фокусы после своего участия в «Шантаже» в 1911 году. Как многие университетские спортсмены, Том на третьем десятке полностью разочаровался в жизни. У него были мешки под глазами, и в присутствии Картера он вел себя так, словно ему лет четыреста.

– Иди сюда, Том, выбери карту.

– Скорее я разрешу забивать гвозди себе в голову.

– Да ладно тебе! Как ты?

– Устал.

– А как повидался с родными?

– М-м-м… тоже своего рода забивание гвоздей в голову. – Прихлебывая кофе, Том принялся излагать длинный список жалоб (пришлось сидеть на жесткой церковной скамье, а у него радикулит, в поезде он отсидел всё, что только можно, и так далее). Чем дольше он говорил, тем больше воодушевлялся и под конец даже улыбнулся.

Картер взглянул на него оценивающе.

– Галантный смельчак, – сказал он.

– Это было давно.

– В каком-то смысле ты по-прежнему галантный смельчак. Том посмотрел на себя в зеркальце Картера и мотнул головой.

Картер решил воспользоваться случаем.

– Знаешь, я был бы польщен, если бы ты увидел мой карточный фокус.

Молчание. Глоток кофе. Наконец Том всё-таки кивнул, и Картер вытащил из колоды три карты, рубашкой наружу.

– Скажи мне, которая из них червовая королева?

– О Господи.

– Просто наугад.

Том указал. Картер перевернул карту – это была червовая королева.

Том равнодушно произнес:

– Потрясающе. Ну, позавтракаем?

Картер немного обиделся и, видимо, не сумел этого скрыть, потому что Том поспешил отыграть назад:

– Ладно, ладно, давай еще.

Картер развернул веером по колоде в каждой руке, разложил их на столе как ленты, перекинул каскадом из руки в руку и сделал так, чтобы обе они исчезли: раз – и нет! Затем он начал извлекать из воздуха карту за картой и, снова набрав две колоды, выполнил еще целую череду фокусов.

– Всё, больше не могу, – сказал Том, как раз когда на кухню входил Джеймс.

– Доброе утро, Чарли. – Джеймс легонько приобнял обоих. – Том, ты его уже спросил?

– О чем ты собирался меня спросить, Том?

– Ни о чем.

– Спрашивай смело. Я заставил тебя выдержать целое представление и чувствую себя виноватым.

Том взглянул на Джеймса, тот ободряюще кивнул. Том подался вперед.

– Ладно. Рамон Новарро?[40]40
  Новарро Рамон (настоящее имя Рамон Хиль Саманьего, 1899–1968) – знаменитый американский киноактер, герой-любовник со жгучей латиноамериканской внешностью.


[Закрыть] – Он выразительно поднял брови.

– А, Рамон Новарро. – Картер вздохнул. – Жаль тебя разочаровывать, но он женат.

– Как будто это что-нибудь значит.

– Нет. В смысле, женат и счастлив.

– Этот человек может просто свести с ума, – объявил

Джеймс, наливая кофе.

– Он совершенно точно старается привлечь поклонников определенного рода. – Том встал и подошел к своему письменному столу. – Вот глянь.

Картер взял раскрашенную фотокарточку восемь на девять дюймов. Рамон Новарро стоял, изогнув брови и лихо держа сигарету. Надпись гласила: «Моему поклоннику Тому Крандаллу, от всей души. Рамон Новарро».

Том был вне себя.

– Видишь?

– То, как он держит сигарету?

– Нет! Галстук! – Том ткнул пальцем в фотографию. – На нем красный галстук!

Как всегда, столкнувшись с секретным кодом, Картер не подал виду, что это для него новость. Он поставил чашку в раковину, но тут любопытство взяло верх.

– Ты хочешь сказать, что красный галстук…

– Кто носит красные галстуки, кроме таких? – Том крутанул запястьем.

Картер взглянул на брата – тот был в красном галстуке. Осознание собственного невежества всегда было для него полезной встряской, и он прошептал: «Мама родная». Красные галстуки. Кто бы мог подумать?

Через несколько минут все трое уже уплетали яичницу с ветчиной, овсянку и тосты. В камине пылал огонь – Картер пустил на растопку афиши Тёрстона и Далтона.

Джеймс смотрел, как конкурентов брата охватило пламя.

– Интересно, что бы сказала мама об этом маленьком аутодафе?