355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Глеб Комаровский » Твои ровесники » Текст книги (страница 5)
Твои ровесники
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 15:31

Текст книги "Твои ровесники"


Автор книги: Глеб Комаровский


Соавторы: Николай Комаровский

Жанр:

   

Детская проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

7. ФИЛ ОТКАЗЫВАЕТСЯ ОТ КУРЕНЬЯ

«Чёрный Том» не любил резких отклонений от заведенного жизненного распорядка. Обеспокоенный, недовольный, он сидит на вершине пыльного шкафа и разглядывает своего постоянного противника.

Джим лежит на широкой деревянной кровати, по подбородок укрытый одеялом. Одно это обстоятельство может вызвать тревогу – обычно Джим спит на сундуке в кухне.

Кроме того, в этот час место на кровати принадлежит не людям, а ему, Тому, – здесь он отдыхает после ночных приключений. Это правило вошло в жизнь с той далёкой поры, когда Том был малым котёнком, и ни разу не нарушалось.

Том не может сидеть на месте, волнуется, не выдерживает и прыгает на пол.

В квартире тишина. Отец сидит за столом. Он водит пальцем по клеёнке, будто рисует. Потом стирает рисунок ладонью и опять начинает выводить замысловатые узоры.

Так сидит он, почти не поднимаясь, со вчерашнего утра, когда потрясённый Джим возвратился домой.

Том идёт на кухню.

Мать Джима сидит на постоянном своём месте, около плиты.

Щемящей тоской веет на Тома из всех углов.

Молчаливо стоят кастрюли. Мисочка, из которой Том ест, пуста. Он подходит к женщине и трётся об её ноги. Она не замечает этого. Том решительно идёт к постели и прыгает на одеяло, давно утратившее свой цвет. Насторожённо глядит он жёлтыми глазками на своего хозяина и мучителя, подходит к его лицу и осторожно нюхает подбородок.

Джим открывает глаза и тихонько дует коту в ноздри. Тот отступает и укладывается в ногах хозяина. Здесь Том исподтишка поглядывает на Джима. Он не возражал бы даже против возни, хотя за последнее время не любит, когда его тискают, – староват стал. Но сейчас он готов на любую жертву, лишь бы разогнать тягостное состояние, нависшее над этим домом.

Джим закрывает глаза. Он хочет перейти хотя бы на минуту в тот мир, где ему, Джиму, куда интересней жить, где он всегда является героем и победителем… Но это не удаётся.

Он мучительно напрягает воображение, представляет себя героем, могучим, непобедимым, но вместо этого отчётливо видит во всех подробностях то, что произошло в действительности…

Джим думает об одном и том же:

«Как же я должен был поступить? Отдать Томми три доллара? Работать хуже, чем научился? А вот я завтра пойду на завод и буду работать ещё лучше… Посмотрим, кто кого одолеет. Конечно, они будут рады выбросить меня с завода. Как бы не так!.. Но почему же они не отняли у меня деньги? Не взяли даже трёх долларов, что принадлежат Томми. А ведь, пожалуй, верно, что эти деньги принадлежат ему…

Мысли Джима путаются. Он еще раз пытается вызвать в себе злобу к товарищам, но перед ним появляется смеющееся лицо Фила.

«Эх, Фил, – думает Джим, – почему ты не сказал мне всего этого раньше?..»

Фил подмигивает Джиму и скрывается.

«Подожди… Куда ты?», – ужасается Джим, но вместо Фила перед ним на краю постели сидит мистер Люс. Он размахивает перед носом Джима деньгами.

«Возьми их, Рыжий, – говорит Люс. – Я вычел с каждого по три доллара… Мы с тобой славно делаем доллары…»

Он кладёт пачку под подушку и склоняется над постелью. Джим хочет крикнуть, но Коротконогий расплывается в облако грязного дыма.

Джим открывает глаза. Кот принимает это за приглашение и вразвалку шагает по одеялу, прямо к лицу Джима. Кот обнюхивает его, щекочет усами и долго укладывается. От его облезлой шкуры пахнет уличной пылью.

«Сколько же времени я не был на улице?..» Джим начинает высчитывать, но в это время в соседней комнате слышатся осторожные голоса.

Отец, шаркая туфлями, подходит к двери и, не глядя на Джима, осторожно её прикрывает. Джим прислушивается, но до него долетает только сдавленное гуденье.

Джим снимает кота, ставит его на пол и садится на постели.

Он вытягивает руку вперёд, осторожно разводит и сжимает кулаки… Тихий звон в ушах.

Осторожно двигаясь, он ставит босые ноги на пол и подходит к двери.

В скважину видна только голова отца. Джим никогда не видел его таким возбуждённым, бодрым и подвижным.

– Это не борьба, – говорит отец, и Джиму очень хочется увидеть тех, к кому он обращается. – Требования рабочих не так-то велики…

У Джима горько во рту и слегка кружится голова. Он нажимает на дверь. Образуется тоненькая щёлка. Но она, пожалуй, не нужна: отец начинает говорить так громко, что Джим пугается и лезет под одеяло.

Отсюда слышны только отдельные слова, которые отец произносит как-то особенно отчётливо:

– Сообща… Стоять до последнего… Война…

Голоса опять понизились… Вдруг всё стихло. Зашлёпали отцовские туфли. Дверь открылась. Отец спрашивает, не заходя в комнату:

– Джим! Ты не спишь? К тебе пришли.

Джим ничего не успел сказать… Комната сразу наполнилась «дятлами».

К постели подошел Фил. Он смущён, но здо́рово держится. Это Джим сразу заметил.

Фил отогнул одеяло и сел на краешек кровати. Отец незаметно вышел.

Все молчали, и каждому казалось, что он слышит стук сердца соседа.

Фил взял на руки Тома. Тот начал мурлыкать, но быстро умолк – врождённая солидность и преклонный возраст удерживали его от внешних проявлений нежности.

Кто-то из мальчиков нерешительно сказал:

– Хочешь покурить, Джим?

– Что ты! – испугался Томми. – Он не курит.

После этих незначительных слов всем стало легче. Ребята рассаживались. Томми и незнакомый мальчик сели на кровать. Парень из соседнего цеха уселся на подоконник. Кое-кто непринуждённо опустился на пол.

Фил посмотрел в окно:

– Послушай… – Он начал уверенно, но Джим заметил, как голос его чуть сорвался. – Об этом после…

И несмотря на то, что все, в том числе и Джим, поняли, о чём он хотел сказать, Фил повторил ещё раз:

– Об этом поговорим после… Вот что, Красноголовый Дятел… – Он глядел на Джима, и глаза его улыбались. – Если ты не будешь говорить Коротконогому…

Все впились глазами в Джима.

Он легко, даже с восторгом, выдерживал на себе этот палящий перекрёстный огонь и больше, чем следовало, замедлял ответ. Он хотел поразить товарищей своим решением.

Джим открыто смотрел в глаза Филу. Наконец он сказал, обращаясь к Филу:

– Я ничего не скажу Коротконогому.

Вся комната облегчённо вздохнула.

Джим слышит голос Фила:

– Мы были уверены в тебе и поэтому сами сказали Коротконогому…

Фил умолкает. Джим с удивлением и испугом разглядывает широкие ноздри Фила, пухлые губы, веснушки под задорными глазами и волосы, кустиком торчащие на темечке. Он с трудом привыкает к острым поворотам речей Фила, замысловатым его шуткам…

Фил заканчивает:

– …Мы сказали Коротконогому, что ты давно жаловался на головную боль.

– Да, – отозвался незнакомый мальчик и откуда-то извлёк малюсенький букетик фиалок. – Выздоравливающим всегда дарят цветы…

Джим по очереди рассматривал своих товарищей – он не чувствовал к ним ни злости, ни досады.

Когда самая трудная часть дела была сделана, мальчики перешли на изысканный тон деловых гостей.

Фил погладил Тома:

– Это ваша кошка?

– Это кот… Том… Наш.

Фил сделал чаплинскую улыбку – одной верхней губой:

– Симпатичное животное.

Томми снял со стены двухмачтовый деревянный кораблик:

– Сам делал?

– Да. Давно уж.

– Играешь?

Джим покраснел:

– Когда дождик. Он с грузом ходит… И лавирует… А ты?

– У меня самострел.

Разговор стал общим. Гости оказались крупными специалистами в этой области. Начался жаркий спор о своевременности замены дорогостоящего огнестрельного оружия индейским луком и классической рогаткой. Нашлись сторонники австралийского бумеранга и библейской пращи…

Фил не принимал участия в беседе. Он думал о том, о чём думал весь рабочий люд, населяющий Америку… Он думал о том, что за последний месяц молоко вдвое поднялось в цене, а заработок остался прежним. Думал он и о том, что придётся ему, единственному кормильцу семьи, отказаться от сигарет, для того чтобы его больной братишка мог ежедневно выпивать пол-литра молока. От кино и кофе Фил давно уже отказался.

8. ФИЛ – АДВОКАТ

Иногда Джиму казалось, что по его пятам ходит невидимое чудовище. Он ощущал его близость. Оно наносило внезапные удары. И казалось ему также, что все эти мелкие, но ощутительные удары пока ещё – жестокая игра, подобная возне Тома с полузадушенной мышью, и что главный, последний удар чудовище бережёт.

Сознание того, что над головой висит тяжесть, готовая вот-вот обрушиться, делало жизнь бесцветной и безнадёжной.

Началось это с того дня, когда семейный совет решил купить Джиму башмаки.

Мать стала сокращать и без того сжатые расходы, и через две недели нужная сумма была накоплена. И вот здесь чудовище отвесило Джиму первый шлепок: за те две недели, в которые мать Джима экономила даже соль, башмаки вдвое подорожали. Приближалась осень. Башмаки были необходимы.

Мать Джима творила чудеса экономии. Суп, который поглощала семья Бойдов, оскорбил старого Тома, и бедняга выразил свой протест двухдневной отлучкой из дому.

Ещё через две недели Джим получил новый удар, опять у прилавка обувного магазина: башмаки подорожали ещё вдвое.

Сражение было неравным.

На заводе рабочие несколько раз выражали протест против недостаточной для наступившей дороговизны заработной платы, но это привело только к увольнению группы людей, которых немедленно обвинили в антиамериканской деятельности.

Чудовище обладало множеством щупальцев и успевало наносить удары всем, кто добывал пропитание собственным трудом.

Как-то в субботу «дятлы» стояли у кассы в ожидании получки.

– Джим Бойд! Двадцать один доллар… Распишись.

Джим робко заявил:

– Это ошибка. Мне следует двадцать семь.

– Получай деньги и не задерживай других!

Фил отодвинул Джима от кассы:

– Не бери денег, Красноголовый… А вы, – он обратился к кассиру, – объясните нам, в чём дело.

Окно кассы захлопнулось.

Фил вздохнул:

– Пошли к Люсу.

Небольшой кабинет мистера Люса не вмещал всех «дятлов». Джим стоял в задних рядах.

– Ты адвокат? – донёсся до Джима любезный голос Коротконогого.

– Нет, я клепальщик.

– Почему же ты говоришь за Бойда?

– Я говорю за всех.

– Я слушаю.

– Мы просим объяснить, почему нас всегда обсчитывают.

– Всегда? – изумился Люс.

– Вы это прекрасно знаете.

– Ребятки… – Речь Люса потекла, словно касторовое масло. – Разумеется, я всё это улажу. Но мне хотелось бы знать, кто посоветовал вам притти ко мне за выяснением всех этих мелочей? Гуд? Нет? Ага, знаю: Чарли Синг? Славный Чарли, не так ли?

Фил молчал.

– Вам не нравятся наши порядки? – Люс дышал со свистом, и Джим стал бояться за Фила. – Что ж, эта можно исправить… Сегодня суббота… – Люс шелестел листками календаря, – …завтра воскресенье, а в понедельник вы можете с утренним поездом ехать в Рио-де-Жанейро… Охотничий сезон только что начался.

Последние слова Люс выпустил со сладеньким мяуканьем, похожим на стон гавайской гитары.

Тишина.

Джим услыхал, как Фил спокойно откашлялся. Это всегда предвещало неожиданный поворот событий. Так вышло и сейчас.

– Мистер Люс, иного мы от вас и не ждали… До понедельника далеко – распорядитесь рассчитаться с нами сегодня.

Мистер Люс рявкнул:

– Что?!

Фил, слегка возвысив голос, добавил:

– И без обмана!

Мистер Люс изрыгал слова, смысла которых и сам не понимал, ломал и швырял на пол какие-то вещи, рвал бумаги, топал ногами и, собравшись с силами, выдавил с хрипом:

– Вон!..

«Дятлы» собрались против заводских ворот и, поговорив немного и спокойно, приняли предложение Фила: собраться в понедельник у проходной будки.

Когда они стали расходиться, к воротам подъехал полицейский автомобиль и через минуту увёз старого рабочего Чарли Синга, обвинённого в организации бунта клепальщиков сборочного цеха.

А через два часа в спешном выпуске газет Херста появилась статья, призывающая к немедленному увольнению с фабрик, заводов и предприятий всех коммунистов.

9. «ДО СКОРОГО СВИДАНЬЯ!»

В понедельник Джим переживал редкое и любопытное ощущение.

Стоя напротив заводских ворот, он видел, как перед ним с надеждой ходили, стояли, сидели мальчики, ожидающие решения своей судьбы.

Он видел себя, робкого, запуганного неудачами. Вот он, Джим Бойд, восьми лет и девяти месяцев от роду, стоит, прижавшись к забору.

Он думает о том, какая великая сила деньги. Он мечтает о том, чтобы заработать эти деньги. Он ещё не знает, какая работа его ждёт, но заранее согласен на всё, потому что она даст ему возможность ходить в кино, покупать леденцы…

Он, тот Джим Бойд, восьми лет и девяти месяцев, твёрдо знал правила, соблюдая которые можно добиться великого звания миллионера.

Послушание, терпение и усердие – вот основные детали, из которых монтируется самолет для полёта в жизнь.

Так написано в книжках. А в книжках не будут печатать неправду. Так говорит мама, а она никогда не врёт… Так говорят в воскресной школе…

Вздор!

Джим Бойд – не тот, который обожал когда-то мистера Люса за то, что любезный мистер подобрал его у ворот завода и дал ему работу, а этот Джим Бойд – один из лучших клепальщиков сборочного цеха, Красноголовый Дятел – отлично знает цену книжкам, где проповедуются послушание, терпение и усердие.

Мама-то не врёт, а вот маме так много, старательно и красиво врали, что она и до сих пор убеждена, что чистка ботинок и продажа газет – прямой и вернейший путь к богатству.

Джиму Бойду всего десять лет, но он год провёл на заводе с клепальным пистолетом в руках и научился тем наукам, которые от него тщательно скрывались в воскресной школе.

Трудно пришлось ему, пока он не почувствовал локтя своих товарищей, пока не осознал сердцем золотого правила: «Один – за всех, все – за одного», правила, которое в американских книжках всё чаще и чаще пропускается.

Но когда прошёл он через все мучительные для его лет испытания, когда почувствовал рабочую дружбу, прямой и ясной стала лежащая перед ним дорога.

Фил посоветовал всем «дятлам» потолкаться среди мальчиков, явившихся по газетным объявлениям. Задача была сложная: надо всеми способами добиться того, чтобы пришедшие ребята отказались от своего стремления получить лёгкую и выгодную работу.

«Дятлы» взялись за дело.

В толпе работает Фил:

– Ребята! Здесь самая настоящая стачка. Вам известно, что это такое. Мы требовали правильного расчёта, и нас выбросили… Если вы замените «дятлов», Люс ещё выше задерёт нос…

Фил подробно растолковал, что если никто из мальчиков не пойдёт работать – завод станет, и хозяева будут вынуждены принять условия рабочих.

Ребята потолкались немного и вяло стали расходиться. Осталась небольшая кучка.

За них с жаром взялся Томми:

– Я работал на этом заводе. В общем, недурно, если бы не труба.

– Какая труба?

Томми носом набирает воздух и отчеканивает по слогам:

– Па-ра-ме-лис-то-бен-цен-три-а-но-си-сталь-фу-ро-зис-то-ва-я…

Он переводит дыхание, хмурится и закусывает губу, как бы сожалея о том, что проговорился. Фил нехотя разъясняет:

– А это вот как… Тебя загоняют в трубу… Ну, не всех, конечно… Вот я избежал трубы. Зачем же я буду рассказывать? Я говорю только: бойтесь трубы… Вот и всё.

Работает Джим:

– Эй, парень! Поступать на работу? Да и я тоже… Боязно что-то. Такие страхи рассказывают!.. Ты послушай-ка, что вот этот, в клетчатом берете, говорит… Ужас!..

После обработки новичков «дятлы» уселись на тротуаре и стали ждать результатов.

Вдруг калитка распахнулась, и оттуда с воплем выбежали ребята. Они, не оглядываясь, пустились по улице и скрылись за поворотом.

«Дятлы», хохоча, катались по мостовой. Отсмеявшись, они пошли на завод. В проходной будке их задержали. Они попросили вызвать мистера Люса.

Он быстро явился. Посмотрел на торжествующие лица «дятлов» и понял, почему отобранные им малыши, увидев трубу и узнав, что в неё надо лезть, сорвались с мест и убежали.

– Подождите здесь, – вежливо сказал он.

Фил задумался.

Через будку шли взрослые рабочие.

– Ну как, «дятлы», управились с Коротконогим?

– Управимся, – сказал Фил.

– Молодцы!

– Держитесь!

В проходную вбежал пожилой рабочий. Он отозвал Фила в сторону. Они пошептались. Фил подошёл к ребятам:

– Коротконогий вызвал полицию… Выходить из калитки вместе. Потом – врассыпную…

«Дятлы» быстро вышли за ворота. Автомобиль с открытой дверцей стоял против завода.

Как только полицейские двинулись к калитке, ребята бросились в разные стороны.

Джим легко вырвался из свалки, отбежал и оглянулся. Почти все «дятлы» разбежались. Около автомобиля отбивался от двух полицейских Фил. Остальные полицейские бросились в переулок. По замирающим свисткам Джим понял, что они увлеклись погоней.

Он пошёл по той стороне, где стоял автомобиль. Фил извивался на мостовой. Джим подобрался к автомобилю, дождался, когда полицейский, пытавшийся поднять Фила, повернулся к нему спиной, и бросился на помощь другу.

Удар сзади был настолько неожиданным, что полицейский отлетел от Фила и упал на землю. Второй полицейский схватил Джима и швырнул его в автомобиль. Вслед за ним был брошен и Фил.

Машина тронулась.

Фил отыскал в темноте руку Джима, пожал её и прошептал:

– Ну зачем ты?.. Зачем? Теперь они взяли двоих…

* * *

Один из членов суда заглянул в лежащий на столе список, поморщился и сказал:

– Детский сад… Филипп Годар – четырнадцать лет… Или вот Джим Бойд – десять лет… Дети…

Другой член суда, поосанистей и полысее, посмотрел на него со скорбным сожалением:

– А вот увидите…

Он поводил по списку пальцем и крикнул:

– Чарли Синг, Филипп Годар и Джим Бойд!

Он слегка повернулся к тому члену суда, который был менее осанист, и торжествующе объяснил:

– Все с завода Сто семьдесят три. Обвиняются в срыве производственного плана, в антиамериканской агитации, в организации забастовки.

В зал ввели Фила, Джима и старенького Чарли Синга. Чарли приветливо улыбнулся сидящим за длинным столом и поклонился.

Это сразу не понравилось осанистому. Он заворчал:

– Ну, нечего, нечего… Меня не проведёшь… Филипп Годар! Вы обвиняетесь… – Осанистый прочитал, в чём обвинялся Фил.

Фил подошёл к столу.

– Это всё? – спросил он.

– А вам этого мало?

Заседание только что началось, и обвинитель был непрочь поговорить, порисоваться перед другими членами суда и полюбоваться собой.

Фил сказал:

– А не я ли обвиняюсь ещё и в том, что рабочим нехватает заработанных денег, что они живут впроголодь, в постоянном страхе перед увольнением? А в том, что нас обсчитывают, штрафуют без причины, уж наверно я виноват?..

– Помолчите! Вот видите? Вы сказали: детский сад… А за спиной вот такого ребёнка всегда стоит взрослый.

– Верно, ваша милость, – сказал Чарли Синг, – это уж так… А за спиной взрослого стоят дети… И уж наши-то дети увидят другую Америку – свободную, счастливую… Наши-то дети не подведут, уж это так…

Старенький Чарли Синг хотел ещё что-то сказать, но осанистый член суда вдруг утомился и объявил перерыв. А во время перерыва предложил решить дела всех трёх обвиняемых заочно.

Скоро Джиму, Филу и Чарли Сингу прочитали решение суда:

– Чарли Синг за антиамериканскую деятельность приговаривается к одному году исправительной тюрьмы… Что вы имеете сказать?

– Я хочу сказать, ваша милость, что год – не такой уж большой срок. И если я до сей поры был неисправим и думал, что живу в свободной стране, то через годик я исправлюсь. Непременно исправлюсь… А за это время мои детки, это которые за моей спиной, подрастут… У меня их много. На одном нашем заводе тысячи три деток. И все растут… До свиданья!

Чарли Синга увели.

Джиму и Филу объявили, что они отдаются под надзор полиции и, если будут замечены в антиамериканской деятельности, опять предстанут перед судом, но тогда уж решение будет строгое, несмотря на их возраст.

Фил побледнел. Джим никогда не видел его таким. Во время чтения приговора он всё время порывался что-то сказать, крепко сжимал плечо Джима и не отрываясь смотрел в свиные глазки осанистого члена суда. Когда судья замолчал и положил на приговор волосатую ладонь, Фил вздохнул и поджал губы. Он всегда так делал, когда принимал твёрдое решение. Джим хорошо знал это и сразу успокоился.

В дверях Фил остановился. Остановился и Джим.

– Ну? – удивился судья.

Фил откашлялся, расправил грудь и многозначительно произнес:

– До скорого свиданья!

Джим подхватил:

– До скорого свиданья!

И хотя у «дятлов» получилось это звонко и весело, лицо у осанистого члена суда стало испуганным и озабоченным.

ЮГ И СЕВЕР [5]5
  В повести рассказывается о событиях, происходивших в Корее в 1948 году.


[Закрыть]

1. ПРЕДРАССВЕТНЫЙ ВЕТЕР

Солнце уже наполовину вылезло из-за моря, а люди, живущие в долине, видели только его розовые отсветы на вершинах гор.

Свежий ветер вырвался из ущелья, прижал к земле густой кустарник, поиграл верхушками сосен и помчался над полями, оставляя в пшенице узкий дрожащий след.

На краю города Сеула ветер разметал сухие листья, завернул в узкую улочку и вылетел на площадь. Здесь он набросился на белый каменный дом, смахнул с потемневшей черепицы пыль, постучал в закрытые ставни и стал свирепо дуть на полотняную вывеску, прибитую между первым и вторым этажами.

На жёлтом полотнище ядовитой киноварью пылали английские буквы:

«ВЕСЕЛАЯ ЦАПЛЯ»

До прихода в Южную Корею американских войск ветер трепал другую вывеску – та висела на позолоченном шесте, и от крыши к земле по чёрному фону бежали японские иероглифы:

Ж    Д

Ё     Р

Л     А

Т     К

Ы    О

И    Н

Хан Хо Сан, хозяин лучшей в Сеуле гостиницы и ресторана, умел приспособиться к любым обстоятельствам.

Хозяйничали в Корее японцы – он служил японцам.

Советские войска прогнали из Северной Кореи японцев – Хан Хо Сан отнесся к этому спокойно: его поместья, дома́, гостиница и ресторан – хвала судьбе! – находятся на юге.

Пусть на севере происходят неслыханные вещи – у помещиков отняли землю и поделили её между крестьянами (так рассказывали бежавшие сюда богатые корейцы) – Хо Сан может спать спокойно: здесь, на юге, американцы этого не допустят.

Правда, зараза проникает и на юг. Хо Сан, проезжая по своим полям, чувствует и знает, что если бы не порядок, заведённый американцами, вся эта голытьба, живущая его землёй, его милостями, утопила бы своего хозяина в ближайшей речке…

Ветер несколько раз обежал площадь и вновь закружился около «Весёлой цапли».

Теперь он пробивался во двор и раскачивал низенькие ворота. Ветер хитрил: он отступал, прятался в другом конце площади, пробирался по стенам и внезапно обрушивался на старые доски. Ворота вздрагивали и скрипели.

Наконец, ветер изловчился и распахнул калитку…

Во двор вышел мальчик в короткой белой курточке. На вытянутых руках мальчик тащил груду всевозможной обуви. Придерживая подбородком свой неудобный груз и высоко поднимая ноги, чтобы не зацепиться за камни, он добрался до тутового дерева. На бурую низкорослую траву шлёпнулись ботинки, туфли, щётки и бархатные лоскутья. Звеня, разбежались круглые жестяные коробочки…

Расправляя затёкшие руки, мальчик подошёл к морщинистому стволу. На тёмной коре видны засечки: маленькие, похожие на летящих жуков, обозначают недели; столбик нз кружочков – месяцы.

Мальчик пересчитал жуков, задумался и кривым ножом вырезал под столбиком ровный семнадцатый круг.

Он семнадцать месяцев живёт в гостинице «Весёлая цапля» и давно привык к тому, что следует откликаться не на своё имя Ли Кай Су, а на собачью кличку «бой».

Кай Су целыми днями прибирает номера, вытряхивает цыновки, бегает по городу с поручениями, помогает повару и судомойке, колет дрова, носит воду и ловко подаёт на блестящем подносе кофе и письма. Он умеет угодить даже длинному американцу из девятого номера. Но это его не радует.

Подумаешь, работа!

У себя в деревне он просыпался ещё раньше, чем здесь, а работа в поле и огороде куда тяжелее – не разогнёшься…

Кай Су швыряет в сторону туфель и надевает на руку жёлтый тяжёлый башмак.

Из-за забора до него доносятся пыхтенье горна и весёлая песня. Это поёт Син Пек Чан, земляк и друг Кай Су, слесарь. Ему можно петь… Он сирота и никого не ждёт из деревни.

Бабушка должна была навестить Кай Су ещё месяц тому назад… Он со злостью сбрасывает с руки вычищенный башмак и напяливает на руку другой.

В ту тяжкую зиму, когда умер от голода младший брат Кай Су – Бон Хи, бабушка привела его сюда, к хозяину «Веселой цапли».

Бабушка, кланяясь, уверяла Хо Сана, что её внуку полных двенадцать лет, а не восемь, как шутит хозяин.

Жирный Хо Сан смотрел на маленького, худого Кай Су и щёлкал языком. Мальчик ему не понравился.

Хо Сан хотел видеть у себя в гостинице весёлого, толстощёкого боя. Но год был голодный, и такого мальчика, о котором думал Хо Сан, не было на всём юге.

Кроме того, Кай Су стоил очень дёшево.

Бабушка обняла внука и сказала:

– Прощай, Кай Су. Работай хорошенько.

Привязала к спине небольшой мешочек риса – годовое жалованье Кай Су – и ушла домой, в деревню.

Кай Су любит бабушку и данное ей слово держит крепко. Хозяин доволен его работой. Бабушка рада, что её любимый внук не знает голода.

Но почему она не приходит?

Кай Су вымещает свою досаду на жёлтом башмаке. Жалостно скрипит кожа, из жёсткой щётки пучками вылетает щетина.

Ветер пошумел листвой и стремительно обрушился на Кай Су. Мальчик поднял голову ему навстречу: ветер дышал полевыми цветами, он принёс привет с родины.

Вот потянуло влажной свежестью рисового поля. Теперь пахнет сладковатым дымом. Это бабушка варит куксу – густой суп с лапшой.

Кай Су закрывает глаза и слышит тихую песню бабушки:

 
Начало жизни человека – светлый ручеёк,
          что бежит с горы…
Смеясь, прыгает он через камни…
Но, спустившись в долину,
          медленно течёт, обходя осторожно утесы…
И, дойдя до обрыва, падает в море
          и тает бесследно…
 

Кай Су нежно погладил щёткой башмак. Где-то резко постучали. Кай Су открыл глаза…

На носке жёлтого башмака блестит чёрное пятно. Кай Су перепутал щётки! Он поспешно вытер кожу травой. Вакса потеряла блеск, но не отчистилась. Кай Су поплевал на башмак и стал оттирать его рукавом. Белый рукав потемнел. По спине Кай Су пробежали ледяные мурашки…

В ворота оглушительно застучали. Кай Су открыл калитку.

Вбежал кореец-полицейский. Приказал Кай Су разбудить хозяина.

Хозяин быстро вскочил, и оба побежали в девятый номер. Там живёт длинный американец.

Кай Су вспомнил: жёлтые башмаки! Бежит к двери номера. Поставил башмаки.

За дверью хриплое:

– Бой!

Кай Су боком вошёл в номер.

Длинный американец сидит на постели. Хо Сан вприпрыжку бегает по комнате и то одной, то другой рукой чешет горло.

Кай Су изумлён.

Трудно поверить, что такой жирный, такой важный человек, как Хан Хо Сан, может так быстро бегать и так смешно чесаться.

Американец хлопает себя по икрам.

Кай Су вылетает из номера и возвращается с жёлтыми башмаками. Всунув в них ноги, американец показывает Кай Су глазами на дверь.

Хозяин не обратил внимания на испачканную куртку! Американец не заметил пятна на башмаке!

Кай Су выходит, и причина суматохи остаётся невыясненной.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю