Текст книги "Травести"

Автор книги: Глеб Исаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Глава 15

Спускались уже совсем другим путем. Вдоль серых стен, закатанных когда-то шаровой краской, теперь давно покоробившейся, мимо кроватных сеток, закрывающих провал межлестничных маршей. Но более всего удивил запах. Как от потрепанного бездомного пса. Ольга твердо представила, что именно так и должен вонять живущий с помойки шелудивый, крысиного цвета "кабыздох". "Но вот почему здесь? А впрочем, как еще тут должно пахнуть?" – усмехнулась она нечаянному каламбуру. Недолгий спуск в подвал завершился у решетчатой двери. Короткая команда сопровождающего. Точь-в-точь как в кино. – Лицом к стене, руки за спину, – привычно пробормотал вертухай. Отворил тугой замок, пропустил в узкий тамбур. Повторная скороговорка, и вот уже они шагают по длинному, освещенному мигающими лампами, названными с чьей-то недоброй руки дневными. "Какие они дневные? Скорее мертвенные", – Оля вздрогнула от окрика "Вперед" и шагнула в совсем маленькую комнатку. – Степановна. Прими постоялицу, – неожиданно спокойно, по-домашнему, произнес сержант. – Пометь в журнале. В третью определили. Бумаги, следак сказал, после дежурному отдаст. Он развернулся и, не дожидаясь ответа, вышел, прикрыв за собой дверь. Клацнул замок, и Оля осталась одна. Впрочем, нет, занавесочка, отделяющая угол комнатки, дрогнула и на свет выкатилась уютная, вовсе не соответствующая этому страшному месту, старуха. Ну, может, не старуха, скорее пожилая женщина. Перетянутый ремнем ватник делал ее похожей на усталую колхозницу. Да и клетчатый шерстяной платок, из-под которого выглядывал клочок седых волос, никак не вязался с суровым антуражем подвала. Тетка коротко взглянула на новоприбывшую. Поправила узел платка, и раскрыла толстую тетрадь. – В камере запрещается иметь при себе деньги, драгоценности, ценные вещи... – не глядя на Олю, пробормотала старуха – Выкладывай на стол, я запишу. Смотри, не вздумай прятать. Все равно отыщу. А стыду не оберешься, – фраза вызвала у арестантки нервный смешок: "Надо же, стыду? Они меня еще стыдить будут". Бабка остро глянула на девчонку: – Чего стоишь? Впервой? Ну, это ничего. Привыкнешь. – У меня и нет ничего, – пробежалась по карманам Оля. – Телефон, пятьсот рублей и все, – она порылась в заднем кармашке джинсов. – Вот, еще ключ от дома. Но он уже не нужен, – пробормотала, вспомнив, как вспыхнуло над лесом зарево. Контролер быстро вписала в тетрадь перечень изъятого, и сложила вещи в прозрачный пакет. – Зря ты... – протягивая тетрадь, наставительно произнесла она. – Ключ у человека должен быть. Тюрьма, она когда-никогда окончится, а ключ дождаться поможет. – Да нету дома. Сгорел, – Оля почему-то произнесла это вовсе без настороженности. – Что ж, бывает, – спокойно отозвалась старуха. – Ничего. Все наладится. Она сноровисто охлопала Ольгу, не ожидавшую от толстухи этакой прыти. – Колечко, сережки, цепочку снимай, – перечислила тетка, мигом углядев цепким взглядом все украшения. Сложила в другой пакет. Процедура завершилась. Тетка негромко крикнула, оборотясь к дверям: – Заходи. Эй, Серега. Вошел давешний вертухай: – Все, что ли? Тогда вперед, – посторонился, выпуская. Третья камера оказалась маленьким темным тупичком, вроде лошадиного стойла, отгороженным от коридора толстыми прутьями решетки. Дверь скрипнула, впуская арестованную. Нары – пологий помост во всю ширину камеры, почти до самой решетки. И все. Только в потолке, за частой сеткой, вмазанная в стену лампочка свечей в сорок. Ни окон, ни вентиляции. Оля недоуменно замерла, слушая, как клацает в замке ключ. – Чего ты? Обживайся, – произнес сержант. – Оправка в двенадцать, приспичит, покричишь. Завтрак пропустила, – он повернулся и, уже отходя, бросил: – Если чего надо, проси. Схожу, куплю, – и двинулся к выходу из коридора. Она присела на краешек затертого сотнями тел помоста. Шершавая штукатурка стены уперлась в спину, словно ежовые иголки. Отделение КПЗ начало потихоньку оживать, потянуло запахом табака, закашлялся кто-то в соседнем боксе длинным, перхающим лаем. – Эй, начальник, – прозвучал громкий разухабистый голос. – На горшок бы... Своди, а? – Сейчас, разбежался, – отозвался из-за решетчатой двери сержант. – Водил уже. Дрыхнуть надо меньше. Терпи. – Блин, так я тут наделаю. – Сама потом и вытирать будешь, – флегматично резюмировал собеседник. Соседняя камера затихла. Оля вернулась к беседе, если можно было назвать беседой короткое общение со следователем. "Похоже, что-то у них не срослось, – поняла она. – Скорее всего, не отыскали свидетелей, а эти не очнулись". Задержанная устроилась удобнее, подогнув ноги: "Но что теперь? Взрыв был такой, что от дома, наверняка, ничего не осталось. Попробуй, что отыщи. А с другой стороны. Им меня выпускать не резон. Найдут, что предъявить. Пока разберутся, пока решат. Если, как сказал Степанович, его вычислили, то будут искать компромат. Выпытывать". Сердце тихонько заныло. Тягостное раздумье вымывало последние силы. – К черту, – резко выдохнула Оля. Встала и, замерев, попыталась наполнить тело живительной энергией, пронзающей от макушки до самых пяток. Понемногу хандра отступила. Возникло спокойствие и уверенность. Войдя в нужное состояние, опустилась на помост и продолжила медитацию. Пройдя все центры, очистила каналы, наполнила оранжево-яркой, сияющей силой, окружила себя плотной пеленой мерцающего света. Незаметно заснула. Проснулась от стука решетки. – Входи, подруга, – впустил все тот же сержант новую задержанную. Слегка помятая, с большим багровым синяком в полщеки разбитная деваха. Огненно-рыжая, в короткой, с вызывающе-откровенным разрезом, юбке и полупрозрачной кофте, она явно не собиралась к посадке. – Вот, суки, закрыли, – беззлобно чертыхнулась вновь прибывшая и глянула на соседку. – Первоходом? Что предъявили? – вместо приветствия произнесла бойкая девица, сверкнув нагловатыми, небрежно подведенными глазами. – По недоразумению, – отозвалась Ольга, – Гаишники остановили, отпустили, а их кто-то побил. Вот меня и трясут. Только ничего не говорят, а так, пугают. – Правильно, – Рыжая плюхнулась на нары и протянула ладошку с ободранным маникюром: – Марго. А тебя? – Оля, – осторожно пожала руку сокамерницы и вежливо поинтересовалась: – А тебя за что? – А, ерунда, хахаль чего-то наборогозил. Шмотки чьи-то у меня в хате нашли. Вот меня и крутят. Да ну его. Успеем наговориться. Если не разгонят. В обезьяннике могут до трех суток держать. Так, что... У тебя курево есть? – Оля отрицательно мотнула головой. Марго заметила мелькнувшую по коридору тень и подвинулась к решетке. – Сережа, угости сигареткой, – свойски попросила девица у сторожа. Сержант недовольно покосился, но полез в карман и вытянул мятую сигарету. – Все, Маргоша. Больше не клянчи, – видно было, что постоялица здесь не впервой. – Спасибо, Сереженька, ни боже мой. Разве что еще разок? А кто тебя меняет? Сержант хмыкнул: – С него ты точно ничего не поимеешь. "Бубен" заступает, – он прошел к выходу и клацнул дверью. – От, блин, – ругнулась продувная соседка. Ловко прикурила сигарету вынутой неизвестно откуда зажигалкой. Выдула дым между решеток. – Ну не везет, так не везет. Этот козел все душу вымотает. Да еще трахнет на халяву, – с огорчением произнесла она. – Как это? – Оля непонимающе уставилась на рыжеволосую сокамерницу. – Как? – та усмехнулась. – А никак, обыкновенно. Пристегнет к решке и привет. А чего ему? Ночь длинная. Да и кому жаловаться? А будешь возникать, дубинкой так ухайдакает, неделю кровью будешь харкать. Лучше уж... – она покосилась на миниатюрную фигурку. – Он блондиночек уважает. Так что, похоже, туго тебе придется, – словно о чем-то малозначащем сказала она и протянула недокуренную сигарету: – На, покури. Оля, не слыша предложения, опустилась на твердое дерево лежака. В голове тупо кольнула далекая еще игла. Но сердце неровно стукнуло. – Ты что? – заметила перемену в соседке Марго. – Не успела еще? Ну, ты даешь? – изумилась сокамерница и поскучнела. – Совсем нехорошо, – она, словно понимая состояние Оли, перестала цеплять ее разговорами, затушила окурок и полезла на полог. – Посплю пока, – оповестила сама себя и тихонько засопела. Новость, с которой еще нужно было сжиться, стучала в голове. И потихоньку приходили страшные воспоминания, почти выгнанные заботами старого лекаря и мастера. И хотя помнила она немногое. Только страшную рожу, да бритую голову насильника, но вот остальное, что было после, всплыло совсем явственно. Боль в разрезанных ранах. Страшная маска вместо лица. И та спица, выжигающая мозг. А еще бесчувствие и решимость. – Нет. Этого больше не будет, – твердо произнесла Оля. – Пусть... Но не это. И словно волна теплого и спокойного покрывала накрыла ее. Невесомая ладонь легла на плечо. " Ты меня слышишь? – подумала она, обращаясь неизвестно к кому. – Я сильная. Ты меня всему научил. И если суждено, пусть так и будет". Странное, невероятное спокойствие и уверенность. Тело начало покалывать невидимыми иголками, наполняя необъяснимой силой. "И это никуда не исчезнет, – твердо поняла Оля. – Теперь нас двое". Тихонько прилегла на доски и задремала. Минута и она уже спала. Голос. Наглый, уверенный, он донесся сквозь сон. Открыла глаза и увидела стоящих возле камеры милиционеров. Один из них – знакомый уже Сергей, а второй – мордатый, с толстой, распирающей ворот форменной рубахи, рябой шеей и пятнистым, плоским, как блин, лицом. "Очевидно, это и есть тот самый "Бубен", – мелькнуло понимание. – Две, – пересчитал их по головам сменщик. Пометил в тетради. – А эта ничего... – толстомордый засмотрелся на Олю. – Марго. Опять? Я тебе говорил, что если снова попадешь, на толчок не поведу? Ну, вот и сиди теперь сутки... Будешь знать, как выеживаться, – бросил он, уже отходя к следующей камере. – Вот, сука, – прошептала рыжеволосая Марго. – Прошлый раз у меня месячные были. Вот и злобится. Козел, – добавила она. – А теперь, точно, не пустит. Придется отрабатывать. Оля поднялась и взглянула в спину конвойного. Впрочем, не столько на него, сколько определяясь в пространстве. – А что, эта тетка, которая вещи принимает, и ночью сидит? – мимоходом поинтересовалась у соседки, когда надзиратели скрылись в дежурке. – Теть Люба? Да нет, конечно. Чего ей тут делать? Здесь вообще двое дежурят, но один у мужиков сидит. Там народу много. Здесь только этот, – пояснила Маргарита. Она всмотрелась в лицо стоящей на свету Ольги: – Ты словно другой стала. И глаза, я такие раз только видела. На Ростовской пересылке. По рецедиву одну на Особую зонуотправляли. Только у той за душой восемь "жмуриков" было. Ты чего, а? – Все нормально, – Оля опустилась на край настила. – Давай помолчим. Мне подумать нужно. Однако спокойно посидеть не удалось. Принесли жидкий обед. Потрепанный мужичок в несвежем, когда-то белом халате раздал миски с похлебкой. – Чего там? – поинтересовалась у шныря Марго. Тот молча протянул ей клочок бумажки и проследовал дальше. Арестантка пробежала написанное карандашом и выругалась. Витиевато и с чувством: – Вот тварь. Я ж его?.. А он?.. Ну какой козел. Она хлопнула ладошкой по стене и зашипела от боли: – Сдал меня мой миленький и еще просит на себя чужое примерить. А вот хрен ему. Так и скажи ему, светло-пегому, – в голос рявкнула она. – Эй, тихо там, – раздался из-за решетки сонный голос верухая. – А то... – он не закончил. – Нет, ну это как называется? – никак не могла успокоиться рыжая фурия. – Это что, "пятерик" как с куста? – она шумно вздохнула и полезла на лежак. Села в угол и тоскливо затянула негромкую мелодию. Оля вновь замерла. Плана не было, была только твердая решимость. И тут по решетке вновь стукнули. – Степанова, на выход, – приказал сержант. Она вошла в уже знакомый кабинет для допросов. За столом, возле добродушного следователя сидел сам губернатор. Антон Кузьмич суетливо выпрямился и бочком протиснулся к выходу. – Я тут... – он кивнул на дверь и выскочил наружу. Словно и не заметив исчезновение следователя, Виктор Петрович кивнул на привинченный к полу табурет: – Садись, Оля. – Здесь принято говорить присаживайся, – отреагировала Ольга, – и здравствуйте. – Здравствуй, извини, я тут совсем замотался. Такое горе. Михаил Степанович ведь был моим хорошим товарищем. И теперь еще это, – Глава региона кивнул на решетку. – Оля, я разговаривал со следователем. Он уверяет, что все не так уж плохо. Но все равно, тебе сейчас придется какое-то время побыть здесь. Закон, ты ведь понимаешь? Оля подняла бровь: – Да бросьте вы про закон, – она усмехнулась. Что-то в ее улыбке сильно не понравилось собеседнику. – У тебя все нормально? – поинтересовался губернатор. – Если не считать того, что сижу в камере, то все нормально, – Оля на секунду задумалась. Но что-то ей подсказало: "Никакой помощи она от этого борова не получит. Им нужно сломать ее. Заставить выложить все, что она знает про дела деда, и переписать документы на завод. А для этого они пойдут на все". – Нормально, – она выпрямилась и повторила: – Могло быть и хуже. – Вот и ладно. Крепись. Я попробую тебе помочь, – пробормотал губернатор, пряча глаза. – Посодействовать. Только и ты должна помочь. Мне тяжело говорить, но сейчас, после трагических событий, выходит, что все имущество Михаила Степановича принадлежит тебе, а заводским руководителям срочно нужно решать целую кучу проблем. Может, напишешь доверенность? А еще лучше передашь, временно, права на управление кому-нибудь. Я лично прослежу, чтобы все было по закону. И как только тебя освободят, а это дело нескольких дней, ты сможешь распоряжаться всем сама. "Он и впрямь дурак? – мысленно рассмеялась Оля. – Да стоит мне только подписать бумажку, как все. Нет, это они видно меня держат за полную дуру". Оля захлопала ресницами. Сыграть истерику актрисе пара пустяков. Подбородок задрожал, и она разрыдалась. – Дядя Витя, там страшно, я не хочу в тюрьму. Сделайте, что-нибудь. – Успокойся, пожалуйста, я ведь не командую прокуратурой. Тем более, в доме взорвалось большое количество взрывчатки, и офицеров ГАИ обнаружили без сознания после твоего отъезда. Им нужно разобраться. Но... – он успокаивающе погладил ее по плечу, – я сделаю все, что от меня зависит. – Вот бумаги, подпиши. – Он протянул ей стопку листов. – Не могу... – Оля, продолжая рыдать, показала дрожащие пальцы. – Мне нужно успокоиться... – Ладно, – Виктор Петрович взглянул на девушку. – Давай завтра. Я с утра заеду. Он подошел к двери: – Лосик. Мы закончили, – уведомил с хозяйской, непередаваемой интонацией, вовсе не вяжущейся с его словами о подзаконности власти. Сержант вывел арестованную, а прокурорский заискивающе поинтересовался у задумчиво сидящего губернатора: – Может, и впрямь, отпустить девчонку? Доказательств-то никаких, только предположения. – Не спеши, пусть пару дней посидит, не дергайся. Твое дело бумажки писать. – отрезал "хозяин". Поднялся и тяжело вышел из кабинета. В камере, куда Олю вернул конвойный, никого не было. Марго перевели в соседний бокс. Похоже, упырь, и впрямь, имел на задержанную какие-то виды. Но до вечера ее никто больше не трогал. Только разносчик баланды просунул в камеру сальную миску с жиденькой бурдой, есть которую было вовсе невозможно. Разговоры, вспышки ругани и крики, доносящиеся из соседних камер, наконец, стихли. Биологические часы задержанных, еще не сбитые долгой отсидкой, сообщили о необходимости сна. Подвал понемногу затих. Оля, хотя наступающая ночь могла принести ей куда больше неприятностей, чем остальным, тоже задремала, но чутко и настороженно. Потому негромкий стук резиновой дубинкой по решетке не стал для нее неожиданностью. Открыла глаза. В скупом свете дежурной лампы стоял мордатый сторож. – Руки вперед, – приказал сержант. – Между решеток. Быстро. – Зачем? – наивно поинтересовалась Ольга. – Я кому сказал? – с угрозой проскрипел коридорный. – Положено. Выполнять. – Да пошел ты, – просто отозвалась арестованная. Она встала и спрятала ладони за спину. – Хорошо. Не хочешь, как хочешь, – привыкший к безнаказанности надзиратель рассвирепел. – Я тебе сейчас объясню, зачем. Он сноровисто отворил замок и, шагнув в полутьму камеры, занес руку с зажатой в кулаке палкой. Короткий шаг навстречу, и плавное, неуловимо стремительное движение сжатой в щепоть ладони. Пальцы ткнулись в висок, поросший жесткими волосами. Едва сумев удержать себя, чтобы не провести второй удар из наработанной серии, Оля отступила чуть в сторону, освобождая потерявшему чувство реальности вертухаю место для падения. Тяжелое тело грузно сползло в проход между решеткой и нарами. Дернул ногами, словно пытаясь бежать, и затих. Оля коснулась жирной шеи обездвиженного сатира. С некоторым облегчением расслышала слабые толчки пульса. Вытянула наручники и, повозившись немного с браслетами, прицепила безвольные руки к решетке. Обыскать тяжелого полицая оказалось сложнее. Наконец вытряхнула из кармана толстый бумажник и хитрый резиновый кляп, которым он, очевидно, собирался заглушить крики жертвы. "Вот для него и сгодится, – Оля прислушалась к себе. С удовлетворением убедилась: – Ни мандража, ни сомнений". Выскользнула из приоткрытой двери, и проследовала к выходу. Возле каморки остановилась. Обшитая жестью дверь, естественно, оказалась заперта, но выручила связка ключей охранника. Дежурный по управлению дремал в глубине застекленного "аквариума", сидя в раздолбанном кресле. Ночь едва началась, а смена только в три. Офицер глянул в мутный экран китайского телевизора. Услышав торопливые шаги, оторвал взгляд от экрана, всматриваясь в длинный коридор. "Кого это еще нелегкая принесла?" – удивился офицер. Но тут дверь отворилась, и в тамбур выплыла дородная фигура бабы Любы. Служившая в управлении с незапамятных времен старуха помнила еще времена застоя и была живой легендой. – Здравствуй, сынок, – пробормотала старуха, поправляя сползающий на глаза платок. – Привет, теть Люба. Я думал, ты ушла давно, – удивился капитан. – Вернулась я, в ворота зашла. Сумку с ключами забыла. Вот и пришлось по ночи назад телепать. А она вот ведь как нужна, – подняла бабка тощую хозяйственную сумку и затрясла перед самым окошком. – Ну, побегу... – она замерла у двери. Капитан потянулся и нажал кнопку, открывающую замок. – Счастливого дежурства, – донесся уже с улицы дребезжащий старческий тенорок. "Что-то бабка, вроде, ростом ниже стала?" – лениво подумал страж порядка, устраиваясь в кресле.– "Правду говорят. Годы к земле гнут. Стареет... А вот Петрова нужно "раздолбать". Доложить о приходе забыл?" Старуха, шаркая по обледенелому асфальту стоптанными ботами, двинулась вдоль по слабо освещенной улице. Миновала пару кварталов, остановилась у обочины. Подняла руку. Недолгое ожидание принесло плоды. Возле непрезентабельной фигурки тормознул бомбила. – Куда, мамаша, – склонился к окошку водитель жигулей. – В поселок, сынок, – прошамкала запоздалая пассажирка название. – У дочки засиделась. – А чего заплатишь? – поинтересовался водитель. – С одной стороны, до поселка дорога неблизкая, а с другой, в городе тоже пусто. – Выручи, а, милок. Мне дочка тысячу на дорогу дала. Она нынче в банке работает. При деньгах, – забубнила старуха. – Ладно. Садись, мать. Но только из уважения к возрасту, – частник приоткрыл дверцу рядом с собой. – Я уж лучше на заднем, мне впередке боязно. Страх, как гоняете. Тут, в уголке, посижу... – неожиданно проворно протиснулась пассажирка на сидение, хлопнула дверцей. Старенькая "шестерка" крякнула коробкой и отвалила от обочины. Водитель, не намеренный слушать старушечьи рассуждения о падении нравов, включил шансон. Получасовая дорога, скрашенная смачными припевками Гриши Заречного, промелькнула незаметно. Оля всмотрелась в мелькающий за окном лес. – Здесь, милок, тормозни, – углядела она, поворот к дедовой заимке. – Ты чего, старая? – пригасил водитель звук. – Здесь же лес кругом. – Да я знаю, – протянула пассажирка купюру. Водитель недоуменно обернулся, но тут рука старухи выпустила бумажку и легонько, словно взмахнувшая крыльями бабочка уперлась в плохо выбритую шею извозчика, сдавив с неожиданной силой. Он хотел дернуться, но помешала странная слабость. Глаза начали смыкаться, в голове поплыл тихий звон, и вот уже все затянуло сплошным белесым пологом. Мастер откинул голову на подголовник и тихо засопел. Убедившись, что водитель спит, Оля перевалила тело на пассажирское сидение: "Ничего. Отдохнет часок, будет как новенький". Место захоронки отыскала не без труда. Ночной лес выглядит совсем иначе, чем днем. Но когда приблизилась к проталине и услышала глухой рык, с радостью поняла: "Прочесать окрестности у противника ума не хватило". Быстро выкопала заветный сверток и, позвав негромко поскуливающего пса, отправилась обратно к машине. Минька шумно принюхался к незнакомому запаху, но запрыгнул на заднее сидение. До города добрались без происшествий. "Перехват, похоже, еще и не объявляли", – решила Ольга, притерев машину у обочины. Вынула из конфискованного у вертухая бумажника стопку купюр и засунула в карман спящего водителя. – В компенсацию, – пробормотала, обращаясь к заинтересованно наблюдающему за происходящим лохматому приятелю. Захлопнув машину и придерживая пса за ошейник, смешная старуха неторопливо двинулась прочь по окраинной улице, и совсем скоро вовсе растворилась в предрассветных сумерках.

Глава 16

Пенсионер Патрикеев, хотя и демобилизовался со службы по возрасту, но в душе считал себя все тем же старшиной, что и раньше, а потому жил по установленному за многие годы распорядку дня части. Подъем в шесть пятнадцать, зарядка, приборка, ну, а дальше согласно суточному плану. Звонок старенького ВЭФовского телефона, отвлекший бывшего прапора от наведения порядка в маленькой кухне, воспринял с некоторым осуждением. Он дисциплинированно дождался третьего сигнала и четко представился: – Патрикеев у аппарата. Слушаю. Звонили от Степановича. Старый знакомец, часто уезжающий в длительные командировки, в очередной раз попросил приютить собаку. За беспокойство заплатил вперед, да и пес у него серьезный, воспитанный. Почти строевой. Потому, выслушав невнятное бормотание в трубке, прапор сухо отрезал: – Жду вас в девять ноль-ноль, возле жилого помещения. Назначив время, он решил совместить прогулку, которую именовал строевыми занятиями, с встречей гостя. Поэтому, когда в девять ноль пять возле калитки его небольшого домика появилась неопрятная старуха, ведущая на поводу громадную собаку, не удивился. – Здравия желаю, – Патрикеев внимательно осмотрел вверенное ему животное. – Визуально пес здоров. Нос холодный, уши теплые, – бесстрашно потрепал отставник лохматую голову здорового, словно теленок, пса. Впрочем, узнав старика, Минька терпеливо выдержал испытание и даже вильнул хвостом, признавая право на бесцеремонность. Время кормления, по распорядку: в восемь тридцать, в тринадцать и восемнадцать часов. Рацион согласован. Прогулка дважды в день. Глянул на укутанную в ветхий платок старуху: – Передайте Михаилу Степановичу, все будет в порядке. Он развернулся и скомандовал: – Рядом. Пес помедлил, но подчинился. Бабка повздыхала, суетливо помахала Миньке укутанной в дырявую рукавицу рукой, подхватила громадный пакет с разноцветными надписями и тоже пошла по своим делам. Оля снова вздохнула: "Отдавать Миньку полусумасшедшему отставнику не хотелось, но скрепя сердце вынуждена была признать правильность решения покойного. Сейчас нужно в первую очередь сменить образ и разобраться с наследством старого разведчика. А главное, определиться с жильем. Бродить с чемоданом, в котором лежал компромат и оружие, было просто опасно". Заметив небольшой скверик, в глубине которого виднелась пара заснеженных скамеек, она решительно направилась к ним. Осмотр озадачил. В кейсе обнаружился паспорт на имя Светловой Марии Ивановны, проживающей по адресу, соответствующему документам на приобретенную в прошлом месяце квартиру. Зеленоватая корочка паспорта гражданки республики Кипр, где возле ее цветной, закатанной под пленку фотографии, значились вовсе труднопроизносимые имя и фамилия. Однако въездная виза владелицы этого документа была открыта еще в течение двух недель. А еще, в плотном даже на вид неразрывном пакете, запаянная под вакуум папка, вложенная в блестящий пакет. Читать адрес получателя на самоклеящейся цветной бумажке не стала. К чему забивать голову, главное, правильно переписать при отправлении. Задумчиво перевернула две кредитных карты. Одна наша, с логотипом Сбербанка, другая "Visa", оформленная на имя кипрской гречанки. Что и говорить, Михаил Степанович предусмотрел все. "А вот обычного грузовика и не уберегся, – огорченно подумала она.– К чему все это? Хотя, здесь ей тоже делать нечего". Она поднялась, вошла в образ, хлопотливо отряхивая налипший снег. Добравшись к указанному в паспорте дому, поднялась на третий этаж и остановилась возле аккуратной, но добротной двери. Ключ повернулся легко и, преодолев некоторую нерешительность, Оля вошла в прихожую. Тихо. Прикрыв дверь, заглянула в комнату. Обстановка в квартире новая, пахнущая непередаваемым фабричным запахом. Впрочем, разглядывать мебель было уже выше ее сил. Оля скинула чужой пуховик, следом стянула ватник и начала разматывать всевозможное барахло, которое она второпях разыскала в кладовой, чтобы придать себе вид габаритной старухи. Свалила в кучу пропотевшее тряпье и отправилась на поиски ванной комнаты. Уже сидя в залитой до краев горячей водой ванне, вдруг с ясностью поняла, что все это произошло с ней. И арест, и побег, и остальное – не кадры из боевика, а вполне реальные события. Апатия и тревога навалились с такой силой, что потекли слезы. Жалость, страх и беспомощность, смешалось все. Неожиданная легкость, с которой удалось вырубить охранника и проскочить мимо дежурного, можно было с полной уверенностью списать на немыслимую удачу и то, чему нет названия. Может быть, это незримая помощь погибшего наставника спасла ее от неминуемого провала, или помощь высших сил? Тем не менее, сейчас, когда все осталось позади, она ощутила себя крохотной и слабой перед лицом сотен опасностей и угроз. "Всерьез надеяться, что можно противостоять машине, шестеренками в механизме которой тысячи, а то и десятки тысяч человек, каждый из которых куда сильнее и опытнее молоденькой артистки? Раздавят и не заметят", – она размазала слезы и постаралась хоть чуть-чуть успокоиться. "А что теперь? Жить под чужим именем, в ежеминутном страхе? И совсем никого, кто мог бы посоветовать или помочь". Однако понемногу первый приступ депрессии утих. Наскоро смыв пену и обтерев тело большим банным полотенцем, заботливо повешенным неизвестным доброхотом, прошла на кухню. Новые, недавно распакованные предметы обихода, словно по мановению волшебной палочки, возникшие в доме. – Спасибо, – Оля прошептала это, в который раз обращаясь к своему спасителю. Заглянула в холодильник, но поняла, что не сможет ничего съесть. Дикая усталость навалилась на тело. Придерживаясь за шелковистую поверхность стены, двинулась по коридору. Открыла дверь в спальню. Закрытые шторы, уютная тахта, прозрачный пакет с коробками косметических принадлежностей, стоящий посреди туалетного столика, а рядом серенький пластик миниатюрного ноутбука. Сил удивляться уже не было. Добрела до кровати и со вздохом облегчения опустилась на пружинный матрас, застеленный клетчатым, точь-в-точь как в старом доме, покрывалом. Уснула мгновенно. А ночью приснились давно позабытые события из детства. ...Раннее утро. Она собирает подмерзший хмель, который растет у забора. Холодные, колючие доски. Листья, схваченные морозом, царапают руки. Аромат горечи. В замерзших ладонях шершавые, похожие на маленькие еловые шишки, плоды. ...В избе тихо. Мерный перестук ходиков. Чугунный утюжок, вместо гирьки. Громадная русская печь. Пыльный тулуп, разноцветное лоскутное одеяло, и подушка из старого валенка. Урчание одноухой кошки, пригревшейся рядом. Запах щей и укропа. Холодный нос кошки у щеки. Оля уговаривает кошку не спать. Вечереет, огонь в печи догорел, поползли длинные тени от замерзших окон. Все изменилось. Разом, вдруг. Даже во сне захлестнуло сердце давней тревогой. ...Клубы морозного воздуха. В дверях возник пьяный сосед. Выпить не дали и выходя, он в сердцах пнул соскочившую с печи кошку. Кошка лежала на старом тулупе и плакала от боли. Она не могла мяукать, и только вздыхала, когда было особенно больно. Наутро сосед в недоумении гладил кошку ладонью, поросшей жесткими рыжими волосами. Кошка поднимала голову и заглядывала ему в лицо огромными зелеными глазами. И шершавым сухим языком лизала его руку. Ей было страшно. Страшно умирать, и она хотела, чтобы кто-то был с нею рядом. Пусть даже этот огромный и чужой человек. Оля вынырнула из тягостного кошмара, стерла капли холодного пота со лба. – Ничего... Ничего. Теперь все будет хорошо, – произнесла она вслух и села на смятой постели. Сон как ни странно прогнал вчерашние тревоги. Глянула на часы: " Восемь ". Прошлепала по теплым доскам наборного паркета в кухню и, отыскав пакет с растворимым кофе, включила поттер. А после кружки ароматного напитка полегчало. Исчез тягостный осадок ночного сна, поблекли вчерашние тревоги. "Ничего, и мы еще повоюем, – припомнила любимую поговорку деда. – И правда, что это я вовсе расклеилась? Пока счет три-ноль. И козырь, да какой, в кармане. Ну, а если подумать, то это просто убойная карта", – она вынула пакет и осмотрела со всех сторон. Надпись, сделанная рукой Степановича, предупредила: "При вскрытии содержимое самовозгорается". Адрес. Ничем ни примечательный городок в самом сердце России, славный разве что своим воздушно-десантным училищем и многовековой историей, улица, дом. И получатель. Простая и незатейливая фамилия. Петров В. М. "Интересно..." – Оля вспомнила увиденный на столе аппарат и вприпрыжку побежала в спальню. Ноутбук, мощная двуядерная машина, ровно загудел, прогоняя тесты, и выдал знакомую миллионам картинку скошенного холмистого поля. Ткнула пальцем в иконку обведенной овалом буквы E, и, чудо, открылся сайт поддержки. Набрала поисковик и, после довольно долгих блужданий по ссылкам, сумела-таки найти адресную книгу искомого городка. Ты смотри, все верно. Петров В.М. телефон, адрес. Сохранив страницу, задумчиво откинулась на теплые пластины приятно согревающей спину батареи: "И что это мне даст? Да все. Если этот В.М. не просто почтовый ящик, а лицо, обладающее информацией, или, как говорят, связной, вот пусть и связывает меня с теми, кто способен решить мои проблемы. Если для неведомых начальников покойного деда пара пустяков изготовить настоящие документы и приструнить зарвавшегося губернатора, то уж разобраться с несправедливым заключением под стражу – вовсе не проблема. Никто и не говорит о шантаже. Но почему именно почтой? А вдруг он переехал? Я обязана убедиться, хотя бы позвонить", – схитрила Оля. "А пока, стоит заняться собой", – недолгое знакомство с содержимым высыпанной на кровать косметики показало – дед поступил весьма мудро. Он выбрал хорошего и грамотного консультанта. "Вот только один минус, – огорчилась она, с отвращением разглядывая сваленное в прихожей тряпье. – Неужели вновь придется натягивать грязные вещи, а как иначе? Чтобы купить более-менее подходящую для молодой женщины одежду необходимо попасть в магазин. Денег, кроме лежащих на карточке, ни рубля". Вспомнила о широком жесте, когда вытряхнула все содержимое чужого бумажника: "Да и ладно. Те деньги, после этого скота, все равно, что грязь..." – без всякой логики махнула рукой Оля. В раздумье прошла в комнату. Остановилась возле громадного экрана плазменного телевизора и, с внезапным озарением, потянула в сторону дверь шкафа-купе, притаившегося в углу. – Мама моя, – охнула от удивления. – Степанович, да чтобы такое упустил?