Текст книги "Цари-жрецы"
Автор книги: Ги Раше
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
– Моей жены, – уточнил Тарибатум. – Но я уже простил ее. Теперь у меня есть хорошие друзья, и, оглядываясь назад, я понимаю, что лучше жить так, как я теперь живу, став одним из хабиру. Особенно если говорить о жизни в таком прекрасном городе как Содом.
– Я рада за тебя. Но знай, что Шамаш, бог-Солнце, бог справедливости, не даровал твоим гонителям процветания. Благодаря твоим поварским талантам твой трактир славился по всему городу и в его окрестностях. Когда ты ушел, трактир мало-помалу лишился своих клиентов. Он перестал давать стабильный доход, а неуверенность в завтрашнем дне – лучшая почва для размолвок. Молодой любовник твоей жены решил продать трактир, но она была против. Он пробовал ее уговорить, а когда понял, что не выйдет, убил ее и скрылся вместе с тем человеком, который упек тебя в тюрьму, – они были любовниками. Но Мардук, добрый бог, или его сын Небо – какая разница? – короче говоря, боги не захотели, чтобы преступления сошли им с рук. Этих двоих поймали и отправили в подземное царство к царице мертвых, непреклонной Эрешкигали, хозяйке большой земли!
– Если все сказанное правда, то воистину велик Мардук, справедлив Шамаш и славна Иштар, – заключил Тарибатум. – Но расскажи мне, как живет город, ведь ты ушла оттуда не так давно. Здравствует ли наш царь? И почему ты сама покинула великий город, Врата Бога?
– Плохи дела и у царя, и у города. Я ушла из Вавилона, потому что боги лишили нас своих милостей. Дикие племена, касситы, пришедшие с гор, тех, что на востоке, напали на город, которым правил Абишух, дедушка нашего царя. Абишух погиб. И хотя касситы были разбиты, некоторые из них, вместо того чтобы вместе со своими товарищами вернуться домой, в горы, остались в долине. А позднее вернулись и остальные, постепенно они расселились по долине. Они захватывают страну под носом у коренного населения. Прибирают ее к рукам медленно, но верно. Многие из них заявляют, что они коренные жители, и нанимаются в армию нашего даря. С остальными дело обстоит еще хуже – они живут разбоем, и теперь никто с наступлением ночи не может чувствовать себя в безопасности не только в окрестностях города, но и на его улицах. Вот почему я закрыла свой трактир в Вавилоне и вместе со своими девушками пришла в Ханаан. Сначала мы остановились в Иерихоне. Там многие нахваливали свободные нравы жителей славного Содома. Мы пришли сюда, и оказанный горожанами прием нам понравился. Мне помогли открыть новый трактир. Здешние жители любят бывать в таких заведениях, полагая, что их просто не может быть слишком много. Гостеприимные содомиты умеют жить со вкусом, они наслаждаются всеми благами, которые даровали благоволящие нам боги, особенно наша Анат, покровительница всех иеродул и вообще доступных женщин.
– Твой рассказ о нашем старом добром Вавилоне огорчил меня! Но я верю, что великий бог Мардук не отдаст свой город на растерзание дикарям, даже если он покинул землю и вернулся на небеса. Не может такого быть, чтобы этим псам удалось захватить славное Вавилонское царство!
– Это забота богов и царей, – подытожила Сидури. – А наша забота – спасать свою шкуру и нажитое добро, чтобы жить так, как нам хочется. Думаю, здесь, в Содоме, это возможно. А теперь скажи, вы с товарищами пришли сюда, чтобы поесть или чтобы выпить?
– И чтобы выпить, и чтобы поесть, ведь люди говорят, что ты хорошо готовишь блюда вавилонской кухни…
– В кухне у меня работает пара мальчишек, которых я научила готовить, как это делают у нас, в Вавилоне. Однако мы предлагаем посетителям и любимое местными жителями жареное мясо. Если хочешь, идем в кухню. Там ты сам увидишь, что варят и жарят мои повара.
Тарибатум удалился в сопровождении Сидури. Шукрия, который тоже родился в Вавилоне и владел тамошним наречием, пересказал друзьям суть разговора трактирщицы с Тарибатумом.
– Я вижу, – сделал вывод из услышанного Хети, – что варвары отовсюду стекаются на земли наших богов. У вас на родине это люди с гор, которых вы называете касситами, а у нас – ааму.
– Хети, друг мой, знай – так было всегда. Мой родной город, священный Ур, которым правил бог Луны Син, был велик и могуществен, ему подчинялись обширные территории Страны Двух Рек. Потом пришли варвары, племена аморреев. Они стали настоящим бедствием – разорили жителей, принесли с собой голод, разрушение и смерть. Жрецы рыдали на руинах города и его разграбленных храмов… Прошло время, и боги позволили Уру восстать из руин. Храмы были отстроены заново, однако город потерял свое величие и влияние. Так гибнут империи. Разве не это происходит сейчас с твоей страной? Гиксосы угрожают Египту, а нижняя часть долины Нила уже захвачена ханаанеями, которых вы называете аммонитянами, и поверь, они ничем не лучше гиксосов. Поэтому даже если случится так, что Шарек, царь гиксосов, все-таки придет с войсками в благословенную Сиддимскую долину, и боги захотят, чтобы в бою он расстался с жизнью, это не спасет твою родину. Разве не ты говорил нам, что сын бога, властвующий в Великом Городе Юга, не способен управлять им? Что он не в состоянии подчинить северные области страны? Шарек может умереть завтра, но гиксосы все равно завладеют Египтом. И если это случится не завтра, то послезавтра – наверняка. Твоя страна подобна спелому фрукту, который упадет в руки первому, кто захочет его сорвать. Так в свое время случилось и с моим любимым городом – Уром святым, Уром великим!
Этот разговор заставил Хети осознать ясно, как никогда ранее, насколько слаб его царь, а усилия выполнить поручение, данное ему, Хети, этим сыном Гора, в это самое время предававшемся удовольствиям в Городе Скипетра, тщетны. Его царь и не думал о вооруженном сопротивлении, пребывая в уверенности, что сможет спасти свой трон ценой уступок и соглашений, а также жертвуя собственными интересами.
Скоро, потирая от удовольствия руки, вернулся Тарибатум.
– Друзья мои, – объявил он, – во дворе жарятся нежнейшие поросята, а на огне полно самых разных блюд – я видел, что с душистыми приправами тушатся голуби, домашняя птица, варится суп из ягненка с пореем и чесноком. Вы сможете все это попробовать. Те два парня, что варят все это под присмотром хозяйки, такие хорошенькие, просто загляденье! Сдается мне, что после работы она берет их с собой в постель.
– Э, друг! – воскликнул Лупакку. – У нашей хозяйки столько богатства под платьем, что ей бы лучше взять с собой двух здоровых мужиков. Уж они смогли бы ее удовлетворить!
– Это не только возможно, но и вполне вероятно, – согласился Тарибатум. – Скажу вам вот что: на заднем дворе я видел комнаты для гостей этого веселого заведения и пару-тройку вавилонских девиц, не менее красивых, чем содомские девушки и юноши, с которыми мы проводим ночи. Думаю, они не уступают красотой даже египтянкам. Те, кому довелось побывать в Египте, говорят, что тамошние женщины очень красивы, но их прелести слишком изящны для широких ладоней жителей Двуречья!
Упоминание о египтянках, которые действительно были миниатюрными и стройными, по крайней мере, в годы девичества, породило у Хети поток воспоминаний. В юные годы он познал радости плотской любви только с одной женщиной – той, которая стала его супругой. И теперь он признался себе, что отличается в этом смысле от своих товарищей, которые любили похвалиться друг перед другом своими любовными победами. Они смаковали мельчайшие подробности, что позволяло заподозрить: в рассказах этих куда больше фантазий, чем реальных событий. Перед мысленным взором Хети предстала Исет, его супруга, воспоминания о которой продолжали терзать его сердце так, словно ее птица-душа сохранила свою связь с его душой. Неужели их связь не оборвалась потому, что ее душе не удалось попасть в Поля Иалу? Он не видел, какие блюда ему подавали, не чувствовал вкуса пищи, пил, не понимая, что налито в его чашу. Он слышал, как смеются, разговаривают, шутят его товарищи, не вникая в смысл сказанного, словно густая пелена накрыла его, превратив все звуки в едва слышный шепот.
И только толчок локтем, которым его наградил сидевший рядом Кушар, вывел Хети из забытья.
– Хети, приятель, что с тобой? Проснись и посмотри, какая красота!
Хети поднял голову, прогоняя грустные мысли, и увидел перед собой Вати, вавилонскую танцовщицу. У него перехватило дыхание. Несказанно прекрасное лицо с тонкими чертами, плавные линии оголенного совершенного тела, гладкая кожа без единой волосинки излучали удивительную чувственность. Ее густые волосы, волной спадая на плечи, закрывали бедра широким сияющим покрывалом цвета звездной ночи. Ее нагота была украшена золотой цепочкой на поясе, что делало талию еще более тонкой. На шее красовалось богатое ожерелье из жемчуга и ляпис-лазури, а на щиколотках и запястьях – серебряные браслеты. Но не красота танцовщицы поразила Хети, а ее сходство с Исет. В смятении он вскочил, чтобы броситься к ней, обнять и назвать ее родным именем…
Она двигалась в медленном танце прямо перед Хети. На мгновение их глаза встретились. Но она, казалось, не была удивлена, ее взгляд скользнул в сторону. Девушка закружилась, танцуя, а Хети сказал себе, что эта женщина не может быть Исет, потому что его Исет мертва. Ведь танцовщица смотрела прямо на него, и ее лицо осталось бесстрастным. Будь она Исет, как могла она не узнать своего супруга, ведь с момента их расставания прошло чуть больше года?
Девушка танцевала под ритмичную музыку – ее подруги сидели на подушках в глубине комнаты и играли на арфах, кифарах и бубнах. Еще одна девушка и юноша, стоя лицом к лицу, вели любовный диалог – то говорили нараспев, то пели под музыку. Тарибатум пояснил Хети, что они говорят на языке вавилонян, который, надо признать, широко распространился за пределами страны, так что большинство зрителей этого представления, не умея изъясняться на этом языке, все же понимали, о чем идет речь.
– Это разговор двух влюбленных, – объяснял Тарибатум Хети и Лупакку, единственным в трактире, кто не понимал ни слова. – У нас песни влюбленных называют бальбаль. Сперва это были священные песнопения, прославляющие любовь великой богини Инанны и Думузи, жители Вавилона называют их Иштар и Таммуз. Знайте, что в Вавилоне трактиры находятся под защитой богини Иштар, которая держит в своих руках все любовные нити. Инанна и Думузи сливаются в страсти, а люди повторяют дарящие жизнь движения богов и в совокуплении познают вечное блаженство.
– Эта музыка и эти песни кажутся мне прекрасными и исполненными значения, – сказал Хети. – Ты можешь перевести, о чем они поют?
– Вот юноша, повернувшись к танцовщице, поет, прославляя Иштар.
– Я вижу, но о чем он поет?
– Подожди… Он поет: «Она – воплощение радости, и ее одеяние – любовь. Ее украшения – соблазн, изящество и красота ее тела. Одеяния Иштар – радость и любовь. Ее губы сладки как мед, жизнь течет из ее уст, ее украшение – очарование ее женственности…» Как видишь, танцовщица изображает то, о чем поется в песне. Она и есть воплощение Иштар, и, как и богиня, обнажена. Ее красота – лучшее из украшений.
Голос девушки присоединился к голосу ее партнера. Тарибатум, как мог, объяснял друзьям суть происходящего. Танцовщица повернулась лицом к зрителям и, чуть покачиваясь, стала ласкать свое тело.
– Это приглашение заняться любовью. Девушка говорит: «Как хочу я сесть на колени к своему возлюбленному! С твоего позволения, о Иштар, мы будем радоваться друг другу, мы будем танцевать! О Иштар, ниспошли наслаждение моему чреву. Моя вульва истекает соком, я царица неба, моя вульва истекает соком: пусть мой возлюбленный положит руку на мои чресла, пусть сильный мужчина положит руку на мои чресла. Он принесет удовольствие в мои сад; я девушка, его возлюбленная. Где ты, возлюбленный мой? Он принесет удовольствие в мой сад; я девушка, его возлюбленная. Где ты, мой мужчина? В мой фруктовый сад он приносит радость, для возлюбленного яблоки моего сада – в них, словно в зеркале, отражается удовольствие. В виноградник мой он приносит радость».
А теперь поет юноша: «Поднялся ветер, он колышет ветви деревьев в фруктовом саду. Расходятся тучи, льется дождь. Сделай так, чтобы моя сила стала подобной горному потоку, пусть мой член станет тугим, как струна арфы, пусть он ни на миг не покидает ее тела». Девушка ему отвечает: «Ради меня, открой мою вульву! Ради меня! Ради меня, девушки, кто вспашет мое поле? Моя вульва истекает соком, ради меня. Ради меня, молодой женщины, кто станет моим быком?»[17]
Молодая женщина, вавилонская танцовщица Вати, снова приблизилась к хабиру. Глядя в глаза Хети, она ласкала свое тело, сжимала груди, вводила пальцы в вульву. Он смотрел на нее, широко открыв глаза, – и видел Исет, словно вернувшись в один из тех вечеров в их комнате в Великом Городе Юга, когда она танцевала для него и ласкала себя в преддверии ночи любви. Но это не могла быть Исет. Ее смуглое, как у Хатор, тело было совершенным. На нем не было видно не малейшего следа от удара кинжалом – а именно кинжалом, по словам служанки, брат Исет убил свою сестру.
Словно повинуясь божественной воле, Хети встал и торопливо покинул заведение. Он бегом вернулся в свою комнату во дворце, где его ждала Абиша. С того памятного дня она все ночи проводила рядом с ним. Но на этот раз он не прикоснулся к ней и долго плакал перед тем, как погрузиться в сон.
9
На следующий день, на рассвете, как только солнце начало свой бег высоко в небе, он решил никогда больше не возвращаться в трактир Сидури. «Какая разница, кто эта женщина, – сказал он себе. – Да, у нее есть некоторое сходство с моей Исет, это правда, но она – обыкновенная доступная женщина, вавилонская танцовщица. То, что я смог увидеть в ней Исет, не более чем иллюзия. Птица-душа моей возлюбленной давно пребывает в райских полях и ждет меня там. Но я присоединюсь к ней только тогда, когда свершится моя месть, – когда я предам смерти этих ааму».
От тяжких дум он отвлекся, только увидев своих товарищей.
– Во имя всех богов Вавилона! – воскликнул Тарибатум. – Что за блажь на тебя нашла? Почему ты вчера так неожиданно ушел, хотя эта красавица Вати глаз с тебя не сводила? Она смотрела на тебя все то время, пока трясла перед нами своими прелестями, а ведь ей надо было ублажить еще стольких гостей!
– Я не знаю… Может быть, рука моей покойной супруги отвела меня от этой женщины.
– Нет, вы только послушайте! – вмешался в разговор Шукрия. – Что же получается, скажи на милость, неужели твоя жена, пребывая в мире мертвых, могла вдруг приревновать тебя и увести прочь от этой танцовщицы? Почему она не поступила так же с Абишей, которая каждый день делит с тобой ложе? Отвечай же!
Хети вздохнул, однако любопытство победило, и он спросил:
– С кем из вас эта девушка ушла в дом удовольствий?
– Ни с кем, – заявил Шукрия. – Похоже, она обнажается и танцует для всех, разыгрывает перед мужчинами сцены плотской любви, но не отдает себя никому. Сидури уверила нас, что эта женщина не согласится лечь с мужчиной, даже если тот осыплет ее золотом. Обычное прикосновение мужчины обращает ее в бегство, даже когда это случается во время танца. А если кто-то пытается взять ее силой, она кричит, отбивается, кусается и царапается до тех пор, пока насильник не удерет с поля битвы, признав себя побежденным. Настоящая львица!
– Или даже пантера! Сидури так ее и назвала, – добавил Тарибатум. – Нашелся только один желающий принудить ее к сожительству. Так вот: он убежал прочь, весь окровавленный, как побитый пес. С того самого дня Сидури и не пыталась заставить ее обслуживать гостей. В конце концов, доступных женщин много, а эта девка приносит ей хорошие деньги и привлекает много клиентов своими танцами.
– А не знаешь ли, она, правда, родом из Вавилона? – спросил Хети у Тарибатума.
Он не хотел вспоминать об удивительном сходстве танцовщицы с Исет, однако эта мысль не оставляла его.
– Она дикарка… А в моей стране все девушки такие, верь мне, – ответил тот.
– Ты говорил с ней?
– Как тебе сказать… я пробовал, но она мне не ответила. К тому же она ни с кем не говорит, и Сидури уже кажется, что она немая.
– Что за вздор? Разве может Сидури не разобраться, немая у нее служит танцовщица или нет? Они ведь живут в одном доме!
– Насколько я понял, эта девушка живет у Сидури недавно. Она пришла пять или шесть лун тому назад – так говорит сама Сидури. И с тех пор не сказала ни слова.
– Если это правда, зачем же Сидури взяла ее к себе?
– Не знаю. Я не догадался спросить об этом у Сидури. Тем более что потом, после твоего ухода, вышли другие танцовщицы, настоящие вавилонские девы; они танцевали для нас, и мы выбрали себе по одной, чтобы уединиться в доме блаженства. Неудивительно, что с той минуты я думал только о прекрасной обнаженной Иштар, которую сжимал в объятиях, а не об этой Вати, так открыто презирающей мужчин. Думаю, она любит только женщин и делит ложе с подругами-танцовщицами или, быть может, с самой Сидури. Вот и причина, по которой Сидури не заставляет ее торговать собой, предлагая любовь первому встречному. Я не удивлюсь, если узнаю, что владелица трактира придумала всю эту историю о немой девушке-пантере, которая не позволяет прикасаться к себе, только чтобы не видеть ее в объятиях мужчин. Она бережет ее для себя. И Сидури права: если у тебя есть такая красавица, разве захочется тебе видеть ее с другим, особенно если ты – женщина, которая любит только красивые создания одного с собой пола?
«Сегодня вечером, – сказал себе Хети, – я вернусь в тот трактир. Я хочу знать, откуда пришла эта танцовщица. Я расспрошу Сидури и даже попытаюсь поговорить с этой Вати. Я должен сделать это, чтобы прогнать все сомнения, должен убедиться, что это не Исет. Без сомнения, мою дорогую супругу убили. Служанка все видела, она не могла солгать. Но почему этот негодяй Мермеша забрал ее тело? Может, у него проснулась совесть, и он решил похоронить ее как подобает? Он не мог не знать, что я сделал бы это лучше… Я обязательно должен удостовериться, что Вати – не она, и тогда Маат изгонит из моего сердца эту щемящую боль, которая поселилась в нем, стоило мне увидеть эту девушку…»
10
Хети собрался было отправиться в храм Анат, где по утрам общался с Абеданатом, но путь ему преградил Япирану, командир царской гвардии.
– Несчастье на нашу голову! – крикнул он, едва переводя дух от быстрого бега. – Пришло время показать, чего мы стоим! Зови остальных хабиру – и к оружию! В долину пришли гиксосы. Их армия затопила Себоим, и сейчас они, без сомнения, уже одержали победу над войском царя. Скоро они будут здесь. Жакен собирает наших людей… Я лечу к царю, чтобы он успел вооружиться и собрать вокруг себя гвардейцев.
Хети поспешно сообщил новость товарищам. Каждый взял свое оружие. Те, у кого были нагрудные даты и шлемы, надели их. У некоторых были луки, у других – мечи или секиры. Хети оделся так, как одевался, когда служил в египетской армии – узкая набедренная повязка и пояс из мягкой кожи, к которому были подвешены его кинжал и полученный от Жакена меч. На этот раз у него не было ни шлема, ни парика из густой волнистой шерсти, какими жители долины Нила прикрывали голову, защищаясь не только от солнечных лучей, но и от ударов вражеских дубинок или секир. Свои отросшие густые волосы он собрал в хвост и связал лентой на затылке. Он схватил два дротика, но не захотел брать щит – в отличие от своих товарищей, каждый из которых прихватил с собой небольшой круглый щит В египетской армии щиты были иными – большими, в форме скругленного в верхней части квадрата, а изготавливали их из толстых шкур, которые туго натягивали на деревянный каркас.
Очень скоро они оказались у восточных ворот города, где Жакен собирал своих солдат. До сегодняшнего дня Хети приходилось видеть только немногочисленные отряды новобранцев, которых обучали более или менее опытные солдаты армии Содома. Внезапно он понял, что солдаты, которым предстоит драться с гиксосами, – не более чем сборище простых горожан и крестьян, не умеющих обращаться с оружием и не знающих, что такое дисциплина. Они даже не понимали толком, чего от них требует командир, а тот всего лишь приказал построиться и приготовиться к выходу из города. Не дожидаясь, пока в рядах воинов установится порядок, Хети с товарищами подошли к Жакену, намереваясь поставить его в известность о своем решении сходить в разведку.
– Сдается мне, – осмелился предположить Лупакку, когда они отошли от городских ворот довольно далеко, – что с нашей стороны благоразумнее всего было бы сбежать. Достаточно посмотреть на воинов – будущих победителей гиксосов, – чтобы отпала всякая нужда в жертвоприношении барашка и долгом разглядывании его печени с целью прочесть божественное предначертание. Я не ошибусь, если предскажу этой армии скорое поражение.
– Лупакку, – отозвался Хети, – я согласен с тобой – так и случится. Однако с нашей стороны было бы предательством покинуть Магдиля, который был к нам добр, который доверял нам и щедро платил, пока мы жили в его городе. Я должен доказать ему, что мы достойны доверия. Если я покину его сейчас, я уверен, что разгневаю этим богов, а сам не смогу смотреть в глаза людям. Нам следует драться во много раз лучше, чем другие наемники, которых он собрал для защиты города. И я думаю, что Содом заслуживает того, чтобы его защищали от тех, кто желает ему зла. Побывав здесь, мы поняли, что существуют в мире города, жизнь в которых полна радости и удовольствий.
Остальные пятеро поддержали его, поэтому Лупакку, похоже, стало стыдно.
– Ладно, – буркнул он, – я сказал то, что сказал. Но ты прав, и пусть боги защитят нас. Хотя вы должны признать, что ничего хорошего нас не ждет. Похоже, гиксосы очень хитры. Они атаковали, когда этого никто не ожидал. Они хотят завоевать все пять городов по очереди, не дав царям возможности предупредить друг друга и объединить свои силы.
– Очевидно, так оно и есть, – заключил Кушар. – Нам остается только сражаться, надеясь, что битва с армией Себоима истощила их силы.
Когда до Себоима было рукой подать, они поднялись на невысокий холм, откуда хорошо просматривалась долина, в центре которой вздымались стены города. По дороге, ведущей из Себоима в Содом, двигалась колонна воинов.
– Это не предвещает ничего хорошего, – сказал Лупакку.
– С такого расстояния, – заметил Ява, – не видно, это гиксосы или армия Себоима, которая идет, чтобы объединиться с нашей армией.
– Десять к одному, что перед нами – победоносная армия гиксосов, – высказался, в свою очередь, Келия.
– Нам лучше подождать прибытия наших отрядов, – решил Хети. – Когда мы вольемся в ряды армии Содома, какой бы разношерстой и недисциплинированной она ни была, мы уже точно будем знать, кто перед нами – друг или враг.
Солнце приближалось к зениту, но оставалось все еще в восточной части неба, так что оно светило в спину воинам, двигавшимся со стороны Себоима. Шукрия, который, прикрыв ладонью глаза от солнца, смотрел вдаль, очень скоро воскликнул:
– Нет сомнений, впереди гиксосы! И могу поклясться, их много, очень много!
– Как можешь ты быть в этом уверен, ведь они так далеко? – удивился Хети, в свою очередь поднося ладонь ко лбу и глядя вдаль.
– Смотри, во главе колонны – колесницы, и тащат их не ослы, а животные, которых привозят из-за гор. В Вавилоне их называют горными ослами, но они выше ослов и передвигаются быстрее.
– Шукрия прав, – подтвердил хуррит Келия. – У нас такое животное называют лошадью. В мою страну они попали вместе с воинами, пришедшими из-за высоких северных гор. Похоже, у себя на родине тысячи лошадей живут на свободе. Коренные племена, жители тех мест, – кочевники и скотоводы. Они научились объезжать лошадей и со временем приручили их. Если запрячь в колесницу лошадь, то она помчится в десять раз быстрее самого быстроногого бегуна.
– Значит, пришло время предупредить Жакена о том, что гиксосы идут, – сказал Хети.
Они спустились по склону холма и побежали к Содому. Вскоре они увидели свою армию: солдаты шли, не соблюдая строя, некоторые пели, другие играли на арфах, словно собрались на прогулку или на праздник в честь божества.
Вместе с тем Хети отдал должное смелости Магдиля, который шел во главе своей армии под командованием Жакена, окруженный двадцатью гвардейцами, руководил которыми Япирану. Рассказал царю об увиденном Шукрия. Он сообщил, что множество колесниц двигается впереди колонны гиксосов. А раз они идут из Себоима, значит, армия, защищавшая город, разбита.
– Пусть будет так, как захочет Анат, – сказал царь. – Мы уже видели, что собой представляют колесницы. Шарек приезжал к нам на колеснице, запряженной двумя лошадьми, бегущими бок о бок. Конечно, вид колесницы может напугать иного солдата, но судьба тех двух воинов, которые на ней едут, связана с судьбой колесницы: перевернувшись вместе с ней, они станут добычей наших мечей. Не стоит бояться воинов на колесницах. Они не так крепко стоят на ногах, как пешие солдаты, поэтому у них мало шансов нанести смертельный удар сопернику.
На повороте дороги, огибавшей холм, откуда Хети с товарищами увидели противника, армия Магдиля лицом к лицу столкнулась с колонной гиксосов.
Магдиль обернулся к своим командирам.
– Жакен, строй своих людей рядами. Ты будешь командовать правым флангом, – велел он. – Ты, Япирану, останешься рядом со мною. А вам, Хети и Лупакку, отдаю левый фланг. Разделите солдат между собой и сражайтесь во славу Содома! Его царь будет вам за это благодарен.
– Мой царь, – сказал в ответ Хети, – помня твою щедрость и великодушие, мы тебя не разочаруем – будем сражаться до победы!
Однако, увидев, как беспорядочно перебегают с места на место доверенные ему солдаты, как на бегу они спотыкаются о древки собственных копий и падают плашмя на землю, а потом с трудом встают, Хети осознал, что лишь божественное вмешательство может помочь им восторжествовать над гиксосами. Сомнения его усилились, когда он увидел приготовления неприятеля: четко и без суеты воины выстраивались в боевой порядок, в то время как двигавшиеся впереди строя колесницы делились на группы. От него не укрылось и то, что противник имеет численное превосходство.
С горем пополам построившись, солдаты армии Содома с громкими криками бросились вперед. Кто поспешил отдать им приказ «к бою!» – царь или Япирану? А может, и не было никакого приказа… Хети этого не знал, но ему ничего другого не оставалось, как последовать их примеру. Отчаяние охватило его, когда он увидел, что воины-гиксосы, вместо того чтобы бежать навстречу содомитам (что создало бы бреши в рядах противника), остались на месте и ждали, укрывшись за круглыми щитами и выставив вперед копья.
Армия гиксосов содрогнулась – в боевом порыве бесстрашно бросившимся на вражеские копья и мечи солдатам Магдиля удалось разорвать строй противника. На равнине Себоима завязалась жаркая схватка. Первый дротик, самый легкий и короткий, Хети метнул в противника, выбранного наугад, а за древко второго дротика взялся двумя руками, чтобы точнее поразить врага, стоявшего прямо перед ним. Он использовал свой излюбленный прием: сделать вид, что целится в лицо, выжидая, чтобы враг поднял, защищаясь, щит, и только тогда ударить – в живот, в пах или в бедро. Неожиданно перед собой Хети увидел колесницу, и – впервые в жизни – лошадей. При других обстоятельствах он, наверное, запаниковал бы при виде этих диковинных животных, которые, несмотря на некоторое сходство с ослами, были, несомненно, и крупнее, и более нервными, и более стремительными. Удивило его и то, что они не кричали по-ослиному, а ржали. В пылу битвы Хети не знал страха: заметив, что воин, стоящий позади возницы, нацелил на него свой дротик, египтянин подскочил к колеснице и всадил дротик в одну из лошадей. Раненое животное с ржанием встало на дыбы. Колесница перевернулась, выбросив на землю двух воинов. Не дожидаясь, пока они поднимутся, Хети поразил обоих – по очереди – и враги отошли в мир умерших, так и не успев встать на ноги.
Хети выбрал эффективную тактику. На воинах-гиксосах поверх туник были надеты защитные кожаные панцири с короткими рукавами, значительно ограничивающие свободу движений. Хети набедренная повязка совершенно не мешала двигаться. Он подбегал к колеснице, легко запрыгивал на нее и наносил удар, а потом, оставляя противника раненым или убитым, соскакивал на землю и повторял этот трюк снова и снова. Он перебегал с места на место так стремительно, что никому не удавалось его задеть. В то же время острый бронзовый меч Хети наносил по-змеиному стремительные удары, а затем мгновенно исчезал из виду, чтобы «укусить» в другом месте.
Так, почти вслепую, он носился по полю боя, следя лишь за передвижениями противника, совершенно позабыв о том, что царь поручил ему командовать одним из флангов содомской армии. Хотя что толку приказывать тому, кто не знает, что такое дисциплина, да еще когда вокруг такая свалка? Он нашел глазами колесницу, подбежал поближе, и… колесница перевернулась под натиском его товарищей – солдат содомской армии. Находившийся в колеснице воин успел подняться и теперь вращал в руке меч, нанося удары тем, кто имел смелость к нему приблизиться. И вдруг он упал. На месте, где он только что стоял, теперь началось побоище, и невозможно было отличить своих от врагов. Когда же Хети удалось пробиться поближе, он увидел воина с колесницы лежащим на земле лицом кверху – безоружного, потому что его меч разлетелся на куски. Солдат армии Содома, с которым Хети не был знаком, уже поднял копье, чтобы прикончить врага.
– Не делай этого! – крикнул ему Хети. – Нельзя убивать поверженного противника, когда он безоружен! Его нужно брать в плен!
– Разве ты не знаешь, – возмутился солдат, – что эта собака – не кто иной, как Шарек, царь пастухов? Если я убью его, мы победили!
И чтобы ударить изо всех сил, он поднял повыше копье.
Хети никогда не сможет понять, почему вместо того, чтобы позволить своему сотоварищу предать смерти царя гиксосов, лежащего лицом к солнцу и к своему противнику, он ударил воина своего лагеря, спасая таким образом жизнь человеку, которого ему поручено было убить. Солдат-содомит согнулся от удара, успев бросить на Хети взгляд одновременно укоризненный и удивленный, а потом, мертвый, упал на лежащего на земле царя пастухов. Испуганный содеянным, Хети со всех ног бросился бежать, предоставив богам, направившим его оружие на собрата, право решать судьбу царя гиксосов и его собственную. Чтобы уменьшить тяжесть содеянного, – а ведь он, по сути, совершил предательство – он принялся еще ожесточенней крушить врага и сметал любого, кто осмеливался встать у него на пути. Надеялся ли он таким образом приблизить победу собратьев по оружию? Нет. Да и как мог он надеяться на победу, когда у него на глазах солдаты Содома опускали оружие и бежали с поля боя? Дезертиров становилось с каждой минутой все больше, поэтому вскоре Хети сражался почти в одиночку. Вот он поскользнулся в луже крови, вот потерял оружие, вот его окружила группа рослых воинов… Гиксосы веревкой связали ему руки за спиной, потом поставили его на ноги. Один из вражеских солдат снял с Хети пояс с кинжалом, которым ему так и не довелось воспользоваться, потом с него сорвали и набедренную повязку.
