Текст книги "Темная сторона неба"

Автор книги: Гейвин Лайелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Рука Хертера снова юркнула в карман.

– Расслабьтесь, – успокоил я его. – Просто пришла моя очередь ударить кого-нибудь. А то все эти дни люди только и делают, что нападают на меня. Так на чем мы остановились? Ах, да – я наливал себе виски.

Бо'льшая часть бутылки была на ковре. Я взял чистый стакан, налил себе бренди с содой и прошел к своему креслу. Все молчали. Рождественское веселье улетучилось.

– Значит, мы обсуждали сделку, – первым нарушил молчание я. – Часть вашей стороны, похоже, считает, что это я убил Микиса. Я этого, конечно, не признаю, но интересно послушать, что вы готовы предложить на этой основе.

Наваб собрался с мыслями, сделал глубокий вздох и сказал:

– Я не хотел, чтобы Юсуф покушался на вас или убивал. Мне очень жаль, что так случилось.

– Этого не случилось. Но я хочу, чтобы этого не случилось впредь – по крайней мере до завершения сделки.

– Да-да, конечно. – Наваб снова вздохнул. – Тем не менее, командир, я думаю, что вы не хотели бы, чтобы я передавал пистолет мистера Микиса греческому детективу, который сейчас находится в Триполи. И чтобы я не говорил, как он попал к нам. В конце концов, это доказательство, которое ставит вас под подозрение, и весьма серьезное. Так что поскольку мы говорим о сделке, то я предлагаю, чтобы мы вернули вам пистолет – в обмен на драгоценности, разумеется.

– Разумеется, – повторил я и взглянул на Хертера. – И вы считаете, что вам пришла в голову хорошая идея?

Оба напряглись. Хертер был человек наемный, и не его это было дело иметь идеи насчет идей нанимателя.

– Это не имеет отношения к делу, – подчеркнуто заявил наваб.

– Но вы же не против этого? – спросил Хертер.

– Конечно нет. О'кей. – Я кивнул. – Мне только хотелось бы, чтобы сделка была единодушной. А теперь к вопросу о моем времени и пережитых неприятностях. Значит, если я действительно убил Микиса, должно быть так, что я это сделал, чтобы добраться до драгоценностей – то есть это добавляется к тем беспокойствам, которые я принял на себя. Но если вы предпочитаете это видеть иначе, я не возражаю. Значит, мы имеем пять тысяч фунтов – в качестве вознаграждения, в качестве компенсации за потраченное время и перенесенные переживания. И – пистолет.

Тень пробежала по лицу наваба.

– Я хотел бы, чтобы вы знали: я это серьезно говорю насчет пистолета. Если мы передадим его греческому детективу...

– Я понимаю. Я знаю, что вы это серьезно. И понимаю, насколько все это серьезно – пистолет, я, детектив. Но как бы серьезно это ни было, мы в Ливии. Ему ещё надо добиться моей выдачи – а в настоящее время я в хороших отношениях с ливийской полицией. Так значит пять тысяч. В действительности я предлагаю вам пять тысяч за этот пистолет – в убеждении, что лучшей цены вы ему не найдете нигде. Я вынужден согласиться.

Наваб продолжал хмуриться. Потом сказал:

– Я ещё подумаю.

– Хорошо. – Я улыбнулся ему. – Слышали что-нибудь новое о Кене Китсоне?

Оба сделались неприступными. Кен стал ругательным словом в этой компании.

– Ничего о новых обломках мы не слышали, – наконец произнес наваб.

Я с досадой покачал головой.

– Тут такое дело. Это был мой старый друг. И я не хотел бы, чтобы он вот так ушел из жизни – погибнув во время самовольного полета. Почти как преступник. Мне хотелось бы каким-то образом обелить его имя.

Навабу этот разговор явно доставлял неудовольствие. Инициативу взял в свои руки Хертер.

– Его превосходительство не желает говорить о мистере Китсоне.

– Но я желаю, – возразил я. – Завершим мою сторону сделки. Мне нужны два документа, датированные задним числом до того дня, когда Кен вылетел из Афин. Один – освобождающий его от контракта с вами, и чтобы никто никому ничего не должен, с конца следующего дня. А другой – дающий ему право на этот полет. Скажем, вы послали его в э-э-э, – я изобразил на лице глубокое раздумье, – в Триполи, сюда, – скажем, для подготовки вашего приезда сюда. И чтобы оба письма подписали вы.

Наваб хмуро посмотрел на свои тапочки, а Хертер с той же миной – на меня.

– Это отчасти глупые сентименты, – сказал я, – но они обелят его в глазах тех, для кого он представлял интерес. Друзья, родственники и так далее. Так что пусть это будет составной частью сделки. – Я встал. Договорились?

– Вы забываете, – выпалил Хертер, – что мы можем отдать пистолет греческому полицейскому.

– А вы забываете, что мы в Триполи, а не в Афинах.

– Но я полагаю, – снова вступил в разговор наваб, – что вы по вашей работе вынуждены бывать в Афинах, командир.

– Все верно. Это вы очень хорошо продумали. Но письма вам ничего не стоят. Так что, я думаю, мы сумеем договориться на моих условиях. – Я поставил стакан на столик и кивнул им. – Спокойной ночи, ваше превосходительство. Спасибо за угощение.

Юсуф время от времени корчился на полу, тяжело дыша. Я переступил через него. Дверь я открыл себе сам.

20

Я пешком пошел в свой отель. Я не собирался снова подставлять себя под пули – по крайней мере сейчас. Я не доверял Хертеру, что тот будет следить за Юсуфом. Но сегодня Юсуф уже не будет ни в кого стрелять.

Я спросил у дежурного, нет ли для меня чего. Служащий покачал головой и как-то плотоядно посмотрел на меня. Я ничего не понял и, пожелав ему спокойной ночи, ушел. Я взялся за ручку двери, и только потом увидел свет под дверью. Не долго думая я прижался к стене и затаил дыхание. После того как в тебя постреляют, становишься очень восприимчивым к сюрпризам.

Я подумал, что все это не слишком улыбается мне, но потом мне пришла в голову мысль, что если кому-то захотелось подстрелить меня, то он с большим успехом мог подождать меня в коридоре и выстрелить по силуэту, высвечиваемому светом ламп в коридоре. Наверно, там Роджерс. И я вошел.

Это был не Роджерс, а мисс Браун. Она свернулась на моей постели и читала журнал. Она подняла голову и улыбнулась мне.

– Привет, – поздоровалась она. – Я жду вас.

– Да, – медленно проговорил я. – Вижу, что ждете.

– Войдите и закройте дверь. Выпить не хотите?

– Да, – согласился я, – я не прочь выпить.

Что за яркий собеседник, этот Джек Клей! Я закрыл дверь. Когда я вернулся, мисс Браун уже "развернулась" и наливала виски из полупустой бутылки в стакан для полоскания рта. На ней был белый мохеровый джемпер поверх изумрудной блузки и изумрудная юбка.

– Теперь понятно, почему дежурный так посмотрел на меня, – сказал я.

Я подошел и взял стакан. Она снова улыбнулась и тут заметила пластырь у меня на щеке.

– Что случилось? – спросила она, расширив свои большие карие глаза.

– Напоролся на деталь двигателя, – начал было я, но потом пробурчал: На человека с ножом.

Она встала и потрогала длинными прохладными пальцами мое лицо.

– Тут, кажется, испачкано, – нежным голосом произнесла она. Очень могло быть. Я испачкался, прячась от второго выстрела Юсуфа. Подождите-ка.

Она взяла с туалетного столика свою большую белую прямоугольную сумку и вышла в ванную, а я стал пить виски. Когда она вернулась, в руках у неё был свернутый жгутом влажный носовой платок. Она подошла ко мне и стала оттирать корпию с пореза.

Немножко болело, но меня занимали другие чувства.

– Вам почаще надо сворачиваться на постели, – сказал я. – Это так идет вашим ногам.

Она прекратила свое занятие и посмотрела на меня. Нас разделяло небольшое расстояние. Лицо её было очаровательным. Даже на таком расстоянии не было видно ни малейшего изъяна. Передо мной были её большие темно-карие глаза в обрамлении превосходной кожи медового цвета и губы с легким намеком на улыбку.

Она снова взялась за порез. Мисс Браун хорошо знала свою работу. Она нежно промокнула рану, наложила на неё что-то холодное и затем новую корпию. Все это было у неё в сумке. Потом отступила назад.

– Вот теперь почище.

– Гораздо лучше, замечательно.

Она быстро снова ушла в ванную. Я сел на кончик кровати и стал пить виски. Вот она вернулась, закрыла за собой дверь и остановилась, глядя на меня.

– Я очень рад видеть вас здесь, – сказал я, – но я никак не могу понять, с чего бы это. Единственное, что я обнаруживаю обычно в номерах это счета.

Она быстро сделала несколько шагов и села на пол рядом со мной, положив руку мне на колено, а голову – на руку. Прямо вот так.

– Мне хотелось поговорить с кем-нибудь.

Я нежно провел рукой по её длинным черным волосам, и она потерлась о мою руку.

– Мы можем обращаться друг к другу впредь иначе? А то мисс Браун да мисс Браун, – предложил я.

– Меня зовут Даира.

– Даира.

– Ты виделся с Али? С навабом? – спросила она меня.

– Виделся.

– И собираешься отдать ему украшения?

– Я могу заключить сделку с ним.

Она подняла на меня широко раскрытые глаза, и я прочел в них страдание.

– Он обманет тебя. Я уверена, обманет.

– Он постарается, – сказал я, – но не обязательно преуспеет.

Она медленно покачала головой.

– Еще как преуспеет. Да ещё вместе с этой гестаповским бандитом.

Я улыбнулся, потому что мы оказались одного взгляда на Хертера. А она продолжала:

– Я думаю, что ты – единственный мужчина из тех, кого я видела, который может противостоять им. И все же они обманут тебя. Джек, не вступай с ними ни в какие отношения больше того, что нужно. Уезжай отсюда. Уезжай с их сокровищами.

– И это говоришь ты? Мне?

Она опустила голову, положив щеку на мою ладонь.

– Кто он мне, по-твоему, как ты думаешь, Джек? – произнесла она мягким грудным голосом. Но она не ждала моего ответа. – Работа – вот и все. Он мне нужен, мне нужна работа. Я евразийка, полукровка, если хотите. Меня так звали раньше. Но это прекратилось после того, как я стала подругой наваба.

Она вздохнула и продолжила:

– Ты знаешь, что это такое – девушка-евразийка, Джек? Мой отец был англичанином – майором индийской армии, а моя мама – мусульманка. Как будут меня воспринимать в Англии? Могу себе представить. И знаю, что обо мне думают в приличных, респектабельных мусульманских семьях.

Она говорила это безо всякого волнения, почти без эмоций, но когда она провела своей щекой по моей ладони, у меня словно кожа вспыхнула. Другую руку я спрятал в её волосах. Слушал я её затаив дыхание.

Она подняла ко мне свое лицо.

– Я подружка богатого человека, – просто сказала она. – Или я это, подчеркнула она, – или я ничто. Я – роскошная вещь. А что становится с роскошной вещью, когда она становится старой и некрасивой?

Я потянулся к ней, и она мне ответила. Ее руки гуляли в моих волосах, губы что-то шептали на моем лице, на моей шее. Широко открытым ртом я ловил её, вдыхал её и пробовал её, всю её, чувствовал на себе её нежные груди и испытывал желание чистое и прозрачное, как вешняя вода.

Она оторвала от моих губ свои губы и торопливо прошептала:

– Возьми меня с собой, Джек. Куда хочешь, куда хочешь – только возьми с собой.

Если бы я мог открыть сейчас дверцу самолета и войти в него, то я полетел бы в это самое "куда хочешь" тут же. Но до него долгий путь. Это за пределами карт, за горизонтом и во всяком случае дальше, чем хватит топлива в баках. Это маленькая равнина на острове Кира.

Настроение у меня было неважное, и она это чувствовала. Опустив голову мне на грудь, она прижалась ко мне, а я играл её волосами. Она была по-прежнему самым красивым существом, которое я когда-либо видел, а я оставался измученным пилотом "Дакоты" во второразрядной гостинице Триполи с неоконченным мошенническим делом, которое надо доделать завтра утром.

– Джек, – нежно спросила она, не поднимая головы, – какое у тебя есть желание – помимо жизни?

Я ответил:

– Это прозвучит банально. Я пилот самолета – им и хочу быть. Только разве летать на линиях получше тех, что сейчас.

– И никаких дальних мест со странными именами и названиями? Чтобы с шампанским и перепелиными яйцами?

– Нет, пузырьки бьют в нос, да ещё в далеких местах много людей с длинными ножами.

Она приподняла голову и посмотрела на меня.

– А что случилось с ним – с тем, который порезал тебя?.

– Его убил кто-то еще.

– Опередил тебя?

– Я в это время сматывался.

Она села, подобрав под себя ноги.

– Налей мне чего-нибудь, я хочу плеснуть тебе в физиономию.

– Целься в рот.

Я налил ей виски, она стала пить и поглядывать на меня через край стакана.

Мы закурили. Долгое время мы молчали. Страсти успокоились, мы смотрели друг на друга и улыбались, как это бывает тогда, когда оба знают что-то такое, что не было и не будет сказано.

– Сложный ты человек, Джек, – наконец произнесла она.

– Запутавшийся. Просто запутавшийся. Слишком много людей и слишком много стран и городов.

– А как насчет дальних стран?

– А есть такие?

– Только не говори мне о самолетах, которые делают мир меньше. Дальние страны должны быть.

– Для некоторых людей. Все зависит от человека. И от того, как ты попадешь туда. – Я встал. – Вот так.

Она улыбнулась, провела губами по моей здоровой щеке и ушла, оставив в воздухе свой запах, а в моей голове – её голос, призывающий меня пойти за ней и вернуть её. Этот голос продержится дольше, чем запах духов.

21

В аэропорту я был к девяти часам. Я переоделся в комбинезон и начал обычную проверку "Дака". Несколько механиков засуетились было около меня, предлагая платную помощь, но потом все ушли.

Через полтора часа я вполне убедился, что самолет в хорошей форме, в той, в которой мне нужно, а я за это время превратился в составную часть ландшафта. Я нашел длинный кусок толстой проволоки, сделал крюк с одного конца и начал ловить добычу в правом запасном баке.

Долгая это была работа. От паров бензина кружилась голова, я буквально зверел от жары, но сокровища подталкивали меня продолжать работу. К половине двенадцатого я выудил все девять главных украшений и два перстня и разложил их просохнуть на кусок промасленной тряпки, расстеленной на крыле. Бензин, похоже, ни капли не повредил их. Жемчуга стали казаться даже намного новее.

Я снова переоделся в летную форму, рассовал украшения по карманам и направился в бар аэропорта. Я задумчиво рассматривал второй бокал пива, когда рядом со мной кто-то остановился и спросил, можно ли сесть за мой столик.

Это был Анастасиадис, из греческой полиции.

– Садитесь, – пригласил я. – Выпьете чего-нибудь?

– Пиво, – если не возражаете.

Он приятно улыбнулся мне, а мне показалось, что содержимое моих карманов начинает вздуваться. Пришлось мне напомнить себе, что он работает далеко от дома и без надлежащих юридических полномочий. Напоминал я себе в тот момент, когда подзывал бармена.

Когда я снова обернулся к Анастасиадису, он уже расставил на столе шахматные фигуры из "Честерфилда", зажигалки, ручки и блокнота. Я улыбнулся, увидев это.

– Надеюсь, вы выспались и восстановили свои силы, командир?

– Спасибо, я в полной порядке. А вы возвращаетесь в Афины?

– Не сейчас.

Но что он делает сейчас в аэропорту, он не сказал.

– Как у вас идет расследование?

Он открыл записную книжку.

– Я хотел бы выяснить пару моментов, командир. Вы не возражаете?

– Абсолютно. Спрашивайте.

Он подождал, пока я расплачивался с барменом, принесшим пиво.

– Три дня назад, – сказал он, – вы прилетели из Афин в Триполи и дальше в Мехари, так?

– В Эдри, – поправил я его.

– Эдри? Ах, да, – и он сделал пометку в записной книжке. – Вы сдали груз и получили квитанцию.

– Я вам показывал квитанцию.

– Да, показывали. Для кого было это оружие?

За окном со свистом садился "Вайкаунт" "Алиталии", серебристо-голубой, веселый, как прекрасно одетая светская дама.

– Я не вожу оружие, – резко ответил я.

– Бросьте, командир. – Он доверительно улыбнулся мне. – Чего тут такого стыдного? Возить оружие – невелико преступление. Если бы это было иначе, многие из моих соотечественников были бы куда более крупными преступниками, чем вы. Оружие расходится из Греции по многим странам. И мы это знаем. Оружие – это мировая валюта, может быть, получше доллара, я думаю. Значит, вы перевезли немного оружия. Какого? Мистер Микис наверняка был убит не из-за нескольких пистолетов.

Вот оно как: признай я, что перевез несколько винтовочек – и тайна моего полета проясняется; признай, что немножечко промышлял контрабандой оружия – и с тебя снимется подозрение в убийстве.

Так и не так. Ему прежде всего нужен был рычаг, чтобы расшатать всю мою легенду. Признайся ему в одном – и он начнет разваливать её до конца. Это был хороший детектив – и все же он не верил, что я возил оружие.

– Я не вожу оружие, – повторил я.

Он посмотрел на меня со сдержанным удивлением и продолжил беседу в том же размеренном тоне.

– Чего я не пойму в отношении вас, командир, так это почему вы работаете на такую маленькую, небогатую и несовременную компанию, как "Эйркарго".

Я резко вскинул голову. Это я могу честить "Эйркарго" по-всякому, но только не кто-то другой, тем более в моем присутствии.

Анастасиадис поднял руку, чтобы остановить меня.

– Я знаю, что это за авиакомпания, командир. Пожалуйста, не обижайтесь. Загадка в том, что вы работаете в ней. Я спрашивал про вас в Афинах, здесь в аэропорту. Эти люди понимают в пилотах. Они видят, как они садятся в плохую погоду, с барахлящими двигателями. Год за годом они видят вас. И все они говорят одно и то же: вы – один из лучших, самых надежных пилотов, которых они когда-либо видели.

– Есть и получше.

– Возможно. Но если так, то все они работают в больших авиакомпаниях "БОАК", "БЕА", "Эр Франс". А вы почему нет – при всем том, что вы можете предложить им?

– Я не в ладах с моралью. По субботам вечером я напиваюсь.

Он кивнул.

– Возможно, что вы не в ладах с моралью, командир, но дело не в том, что вы напиваетесь по субботам. Я послал в Лондон запрос на вас через "Интерпол". Сейчас жду ответа.

– Лондон уж столько лет и слышать обо мне забыл.

Он опять кивнул.

– Возможно, командир. Вот я и спрашиваю себя, почему это так?

– И какого ответа вы ждете? – прорычал я.

Он улыбнулся.

– Вот жду, какой получу.

Дверь бара распахнулась, и с полдюжины людей с багажом ввалились в помещение.

Среди них была и Ширли Бёрт.

Анастасиадис обернулся, как бы просто так – хотя к настоящему времени я знал, что просто так он ничего не делает. Я внезапно понял, для чего он приехал в аэропорт: он приехал в Триполи исключительно по мою душу, и его афинский департамент, очевидно, довел до его сведения, что мисс Бёрт взяла билет на Триполи.

Она провела глазами по помещению, увидела меня и помахала мне рукой. На ней был строгого покроя голубой морской льняной костюм, в руках она держала голубой чемодан, а на плече висела фотокамера в потертом чехле.

Она опустилась на стул и устало улыбнулась мне.

– Пива. Холодного-холодного, – произнесла она.

Анастасиадис привстал. Мне подумалось, что он растеряется, встретив её сразу лицом к лицу.

– Ширли, – сказал я, – познакомьтесь с мистером Анастасиадисом. Мистер Анастасиадис, мисс Ширли Бёрт. – Анастасиадис галантно склонил голову. Я продолжал: – Мистер Анастасиадис из афинской полиции. Он прибыл сюда, чтобы расследовать убийство, про которое я, по его мнению, что-то знаю.

Анастасиадис медленно перевел на меня холодный взгляд.

Ширли внимательно посмотрела на него.

– А вы не будете заниматься делом одного человека, который улетел черт знает куда и пролетал над Саксосом и Кирой?

– А вы были на Саксосе? – С максимальной вежливостью спросил Анастасиадис. Он наверняка знал, где она побывала.

Ширли обратилась ко мне:

– Я побывала там снова и сфотографировала самолет, который вы нашли на Кире. Там просто кишели полицейские из Афин, всех расспрашивали. Так что теперь я знаю: вы пришили одного малого в Афинах, да? Вы уже признались? Зачем вы это сделали?

Я развел руками.

– Затем, что он говорил, будто более привязан к вам, чем я. Как же я мог простить ему это?

Анастасиадис показался мне несколько обеспокоенным. Я был рад этому: после допроса, который он учинил мне, так ему и надо.

Он убрал свои причиндалы со стола.

– А теперь мне надо идти. – Он протянул руку Ширли. – Мне очень приятно было познакомиться с вами.

– Так вы арестуете его? – спросила она. – И повезете в Афины?

Он с досадой взглянул на меня, словно именно это он и хочет сделать.

– Боюсь, что у меня нет на это полномочий.

– Я сам приеду в Афины, – заверил я его. – В удобное для меня время и удобным для меня способом.

Он снова посмотрел на меня.

– Доброго, – он подчеркнул это слово, – вам пути, командир?

И встал из-за стола. Я проводил его взглядом: он подошел к стойке и указал на нас бармену, как бы рекомендуя обратить на нас особое внимание, и только после этого направился к выходу. У дверей он обернулся, а я поднял руку на прощание.

Это было с его стороны тонко – сказать что-то о нас бармену в ответ на мои уколы.

Ширли пристально посмотрела на меня.

– Так действительно кого-то убили?

– Да. Человека по имени Микис, агента, с которым мы имели дело.

– Это имеет какое-то отношение к вам?

– Убийство? Упаси Господи. Мы только взяли у него груз. А вот почему он убит?. – Я пожал плечами.

Мимо нас проходил бармен, и я заказал ещё два пива.

Ширли подождала, пока он уйдет, а затем спросила:

– Этот Микис был жуликом?

– В нашем мире вовсе не обязательно быть жуликом, чтобы быть убитым, а если ты жулик, то это вовсе не значит, что тебя убьют. Жизнь иногда ужасно несправедлива.

Она кивнула, затем спросила:

– А что случилось с вашим лицом?

Опять этот вопрос.

– Порезался об обтекатель двигателя. В пустыне.

– А что вы делали в пустыне?

Опять все те же вопросы.

– Доставил оборудование и части для американской буровой установки. В Афинах нет никаких новостей насчет катастрофы с самолетом Кена?

Это был не лучший способ с моей стороны сменить тему разговора, но он сработал. Лицо у неё потускнело, она покачала головой.

– Ничего нового. Когда я была на Кире, туда приходил греческий военный катер, но они ничего не нашли.

Принесли пиво, и мы посвятили этому событию паузу. Потом я спросил:

– Вы сделали хорошие снимки на Кире?

Она кивнула.

– Старая "Дакота" под деревьями. Я сделала это в цвете. Я столько нащелкала там, но в "Лайфе" будет на разворот.

– Вы виделись с этим немцем, Николаосом?

– Да, приятный человек. Он поводил меня по острову. Это многое говорит о жителях острова – как они приняли человека, который пятнадцать лет назад был их врагом.

– Да, это действительно интересно. Значит, набрали материала?

– С этими фото я сделаю материал о поисках навабом своих сокровищ, найдет он их или нет. А где он остановился, вы не знаете?

Я потрогал руками сокровища наваба и сказал:

– В "Уаддане". Это большой и хороший отель, он в сторону порта. Любой таксист довезет.

– Спасибо. – Она разделалась со своим пивом, потом встряхнула головой – в знак того, что ей пришла в голову идея. – А вы не знаете, зачем наваб приехал сюда?

Я пожал плечами.

– Здесь море свободы. Кое-какие вещи проходят через Ливию в Танжер. Может, поэтому.

Она рассеянно кивнула и взяла свой багаж.

– Поеду найду гостиницу.

– Вы будете возле наваба?

– Конечно. В самом этом "Уаддане", если меня там примут.

– Загляну к вам, если смогу.

Чем ближе она будет держаться наваба, тем больше шанс, что она не столкнется с Кеном.

– Заскакивайте.

Она встала из-за стола, я тоже встал вслед за ней. Меня ничто больше не держало в аэропорту. Я взял её чемодан и открыл перед ней дверь. Раскаленное солнце накинулось на нас. Я проводил её до стоянки такси.

Из-за угла появился Кен.

Я как набрал воздух в легкие, так и замер. Ширли окаменела. Кен медленно подошел к нам, смахнул ладонью волосы с глаз и сказал:

– Привет! А ты что делаешь в этих местах?

Ширли промолвила:

– Так ты жив?

Он снова провел рукой по волосам.

– Да, я о'кей, спасибо.

Он несколько растерялся.

– Ты разбился?

– Да как тебе сказать?.. Нет. Тут дело было в том, чтобы расторгнуть контракт с навабом. Мне показалось, что так проще... Тогда показалось.

– А почему ты мне не сказал?

Он улыбнулся, но улыбка вышла неестественной.

– Видишь ли, дорогая, проблема была между мной и навабом. У нас... Так что зачем мне было говорить тебе?

Она резко выпрямилась, потом повернулась кругом. Лицо её было каменным. Она выхватила свой чемодан у меня из рук и решительным шагом скрылась за углом.

Кен взглянул на меня и беспомощно развел руками.

– Мне надо выпить.

– И мне тоже.

Мы вернулись в бар и сели за стойку. Кен пачкой денег постучал по стойке, и бармен был тут как тут. Кен заказал два двойных виски. Бармен быстро принес заказ, потом посмотрел на меня и сказал с улыбкой на лице:

– Вы только что были здесь, да? С дамой?

– Да. А теперь я здесь с джентльменом. Если это не возбраняется.

Бармен выглядел несколько озадаченным. Кен искоса взглянул на меня, затем сказал:

– Сделайте отдельный счет для моего друга. Если и это не возбраняется.

Лицо бармена стало ещё более озадаченным. Я спросил его:

– Вы будете брать бриллиантами или рубинами?

Кен сказал:

– Ох, эта коррупция, – и бросил ливийцу через стойку купюру в один фунт. Бармен сразу отошел, улыбнулся и удалился.

Кен быстро уменьшил двойную порцию до ординарной и уставился в бесконечность.

– Все нормально, все нормально. А ты что бы сделал на моем месте?

– Я? Ничего особенного. Я сидел бы и смотрел, как ты мучаешься.

– Прости меня. Я думаю, ты занял высоконравственную позицию.

– Ты меня с кем-то путаешь.

Он улыбнулся, затем снова с серьезным видом обратился ко мне:

– Я просто не знал, что мне делать, Джек.

– Ничего. Проехали. А что ты тут делаешь?

Он кивнул на дверь.

– Я тут нашел попутный самолет, который летит на ту буровую, где я оставил "Пьяджо". Потом пригоню его сюда. К вечеру буду здесь.

– Я буду здесь.

Я хотел было рассказать ему о вчерашнем разговоре с навабом, но передумал. Это был разговор, да и только. Я не знал, насколько наваб будет придерживаться уговора.

Кен осушил стакан и глянул на свои часы.

– Значит, пока.

– Кен, – остановил я его, – а у наваба есть список сокровищ, которых он лишился?

Кен неопределенно посмотрел на меня.

– Да, я так думаю. Должен быть.

– А ты его видел?

– Нет. Он же не размахивает им на каждом углу. Я был у него наемной рабочей силой. Мне говорили только то, что надо было по моей работе.

– Значит, ты не знаешь, на что были похожи те сокровища? Хоть примерно? Золото? Жадеит? Или просто ожерелья да перстни?

Он развел руками.

– Ну не знаю. Знаю только, что непростые. Дело не в том, что они тянули на полтора миллиона. Но ты же видел некоторые из них, так что ты должен знать.

Я кивнул.

– Мне просто хочется знать про другие, вот и все. Ладно, увидимся вечером.

Он пошел было на выход, но вернулся.

– Джек, если ты увидишь Ширли, будь с ней, ну, помягче. Угости её от моего имени. Только не говори, что это моя инициатива.

– Будет сделано.

Он опустил глаза.

– По большому счету, лучше, чтобы я был живой свиньей, чем мертвым героем.

– Ты позаботься, чтобы остаться живым. В общем, оставайся свиньей.

Он улыбнулся и ушел.

Я допил виски. Бармен пришел со сдачей Кена, своевременно опоздав. Я сказал ему, чтобы взял себе.

Он был тронут и захотел что-то сказать по такому случаю.

– Этот джентльмен – ваш друг?

– Да, – я выразительно кивнул. – Это один из великих людей в своей профессии. И он был бы общепризнан в таком качестве, если б однажды не допустил маленькой ошибки. Вы знаете, что случается с маленькой ошибкой, когда её совершает великий человек?

Я вперился в бармена своим стальным взглядом, и тот торопливо закачал головой. А я пояснил:

– Ошибка превращается в большую. Вот так.

После этого я чисто развернулся на 180 градусов и, печатая шаг в мере допустимого, взял курс на дверь, подсчитывая в уме, что с утра во мне сидит большая доза солнечной радиации, четыре пива и двойное виски минус завтрак.

Сквозь солнечные лучи, как сквозь стену, ничего не было видно. Я стоял, щурясь, пока не различил "Рапид", стоявший ярдах в двухстах от меня с вращающимися винтами. Кен как раз забирался в самолет. Я повернулся, чтобы уйти, и чуть не столкнулся с Анастасиадисом.

Он улыбнулся и кивнул в сторону "Рапида".

– Ваш друг?

Внезапно я протрезвел.

– Встречал его как-то раз.

Анастасиадис кивнул, не придав значения моим словам.

– Мне кажется, я тоже знаю его. – Вот болтун! – А как его зовут?

– Килрой, по-моему. Продает запчасти для двигателей.

"Будь осторожен, Джек, будь осторожен".

– Да-да, мне кажется, я вспомнил. – Анастасиадис просиял. – Я могу предложить вам подбросить вас до Триполи? Боюсь, мисс Бёрт забрала единственное такси.

– Это очень любезно с вашей стороны.

Мы забрались в маленький "рено", взятый напрокат, который стоял под солнцем достаточно долго, чтобы вполне стать похожим на духовку, опустили стекла и двинулись в путь по бетонному шоссе.

Я закурил, а он отказался. Когда мы повернули в направлении Триполи, Анастасиадис сказал:

– Я полагаю, вы встречали много полицейских, много раз, во многих городах и странах, командир.

– Это неизбежно, когда колесишь по свету.

– Не совсем в том смысле, в каком я говорю, командир. Человек, который привык иметь дело с полицейскими, умеет скрывать, что он знает. Но он никогда не сумеет скрыть, что он что-то скрывает.

– У каждого есть что скрывать. Поэтому мы и носим одежду.

Анастасиадис весело засмеялся.

– И что же необходимо скрывать вам, командир? Вы же говорите, что не убивали Микиса. Но может быть вы знаете что-нибудь о том, почему он был убит?

– Мне известна его репутация как агента. Знаю я о его репутации в женском вопросе. В Афинах и окрестностях должно было быть немало мужей, которые хотели бы всадить в него нож, пулю или что-то еще. А как он был убит?

Он пожал плечами, и машину чуточку повело.

– А, мне не сказали. Надо было бы.

Я усмехнулся.

– Я встречал множество полицейских в разных городах и странах – как вы говорили. Они отличаются друг от друга. Британский – не такой, как швейцарский, швейцарский – не как греческий, греческий – не как ливийский. Но хороших полицейских отличает одно и то же во всех странах: он обязательно чего-то не досказывает. Всегда.

– Всегда, – довольно согласился он, – Как вы сказали – у нас у всех есть что скрывать. Но всегда наступает день, когда мы говорим все.

– Только, пожалуйста, не Судный день. По крайней мере, не в отношении меня.

– Приношу извинения. Это мой английский. Я имею в виду – когда вы приедете в Афины. Вы же пилот. По вашей работе вы должны располагать возможностью бывать везде. В один прекрасный день вы очутитесь в Афинах. И тогда мы скажем вам все.

Я швырнул окурком в козу на обочине.

– Запугивание? Это очень жестокое оружие.

Он улыбнулся.

– Хороший полицейский использует не весь арсенал. Он использует только необходимое оружие. Применительно к вам запугивание – это самое верное оружие. Да, в какое место вас подкинуть?

– В мой отель. Вы наверняка знаете.

Он кивнул. Остаток пути мы ехали молча.