Текст книги "Темная сторона неба"

Автор книги: Гейвин Лайелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Они придут и спросят меня, что я сделал с теми вещами. И вот тут могут настать для меня неприятности. Арабы пустыни в течение тысячи лет и более для ускорения прохождения деловых вопросов использовали нож, огонь и кипяток.

Но до того как они приступят к этой стадии, я предложу им два хороших – как я думал – аргумента. Один основывался на том, что они не особенно знают про автопилоты, поэтому я скажу им, что никак не мог открыть ящики в воздухе. И, в конце концов, куда же тогда делись их камни?

Второй состоял в том, что зачем, мол, мне надо было прилетать сюда, если я их обокрал.

Таможенная оплетка – это у них пункт шаткий, конечно. Но что им стоит связаться с Юсуфом в Триполи и удостовериться, что ящики имели оплетку, когда тот в последний раз видел их.

Ближе к закату я услышал автомобиль, подъехавший к деревне с запада, скорее всего джип. Интересно, не был ли это какой-нибудь официальный визит? Полицейский чин повыше, например? Если он захочет проверить тюрьму, то события могут получить интересное развитие.

Но это мог быть и мой друг Юсуф.

Я услышал, что мой правоверный полицейский пришел с молитвы, и стал стучать в дверь, требуя еды. Спагетти, или чего-нибудь в этом роде, и кока-колы.

Я получил спагетти с тефтелями и две кока-колы по стандартной цене в десять долларов, и, судя по вкусу, оно того стоило. Во мне снова заработали все цилиндры, до этого ведь мой желудок не знал еды два дня. Я чувствовал глухую боль в затылке, и она превращалась в острую, как только я делал резкое движение, но быстро затухала.

Позже, около десяти, я услышал шум другой машины. Она не проехала мимо полицейского участка. За мной пришли.

Полицейский ввел их, затем ушел. Пришли трое. Двое были в грубых бурнусах, а один – в элегантном, да ещё с винтовкой. Они вытащили меня из камеры, и мы пошли на запад, мимо деревни, в глубь пустыни.

Ночь была ясной, как это обычно бывает в этих местах, а звезды такие яркие, каких не увидишь к северу от Средиземного моря, если только не летишь в самолете. Луна отсутствовала.

Я предоставил им основную часть работы по моему передвижению, да мне и не было смысла казаться слишком крепким. Они почти волокли меня. Мы поднялись на небольшой холм, почва превратилась в почти голый песок, и потом повернули влево, на юг.

Во впадине среди дюн расположился лагерем караван. Я увидел большой шатер, разбитый на коврах, и несколько поменьше, а за всем этим – стадо верблюдов, голов тридцать с лишним. Звезды и песок были достаточно светлыми, чтобы позволять мне видеть весь лагерь. Я увидел здесь даже грузовик. Горели костры, на них готовили еду, в большом шатре светились лампы. Высота его составляла футов пять, с одной стороны он был совсем открыт, и перед входом лежали расстеленные ковры.

Мои помощники подвели меня к ковру и остановились, показав на мои ноги.

Я сбросил ботинки в кучу другой всевозможной обуви – ботинок, сандалей, тапочек – и встал на мягкий и толстый ковер.

В центре шатра стояли масляных светильника, а вокруг них – маленькие кофейные чашечки. В шатре расположились полулежа, опираясь на локоть, пятеро мужчин. Некоторые курили. Четверо были одеты в бурнусы, пятый – в джинсы и плотную ярко-голубую хлопчатобумажную ветровку. Юсуф.

Он полупривстал, когда я вошел, глаза его сверкали в тусклом свете светильников. Хозяин каравана сказал что-то резко, и Юсуф опустился на место, но оставался по-прежнему готовым к прыжку.

Хозяин вежливо поприветствовал меня и сказал, чтобы я сел. Я сел, спиной к пустыне. Меня начал продирать легкий озноб, потому что к ночи стало холодать.

– Я надеюсь, вы восстановились? – торжественно-официальным тоном осведомился хозяин.

– Благодарю вас, не совсем.

– Я полагаю, вы заметили, что к нам присоединился Юсуф. Я снова хочу спросить вас: что вы сделали с тем, что лежало в ящиках вместе с оружием? Вы задерживаете здесь мой караван.

– Я не трогал ящики. Да и как я мог их тронуть? Я же должен был одновременно вести и самолет.

– Я думаю, – произнес хозяин каравана, – что можно сделать так, чтобы самолет летел сам по себе.

Я криво улыбнулся, полагая, что ему вполне хватит света, чтобы различить мину на моем лице.

– На больших и дорогих – да, – пояснил я. – Но не на таком старье, как "Дакота". Мой хозяин еле-еле позволяет себе живого пилота, не говоря уж об автоматах.

Сказанное мной выглядело не так глупо, как может показаться. Определить, установлен ли на самолете автопилот – это не то что сунуть голову в пилотскую кабину и посмотреть. Там увидишь только кнопки, тумблеры, рычажки, и непосвященный, вероятнее всего, не сумеет отличить, где там и что. А на моем "Даке" вообще не осталось никаких табличек и надписей.

Хозяин каравана быстро обменялся несколькими словами с Юсуфом, тот пожал плечами и что-то предположил. Хозяин снова обратился ко мне.

– Остается вопрос о таможенной оплетке. Где она была снята?

– В Триполи.

– Неправда! – взорвался Юсуф, но хозяин каравана повернул в его сторону голову, как бы предупреждая его.

– Вот Юсуф сказал, что это неправда, – повторил он слова Юсуфа, желая показать, кто здесь ведет допрос.

– Ему было слишком плохо, чтобы он мог это заметить, – произнес я с презрением. – Он был пьян, когда поднялся на борт, и всю дорогу его мутило. Он даже не знал, в Триполи мы приземлились или в каком-нибудь Тимбукту.

Юсуф вскочил и закричал кому-то, чтобы ему дали оружие и дали поговорить со мной. Хозяин каравана прикрикнул на него.

Я, ещё более твердым голосом, продолжал:

– Микис, видно, украл что там было у вас из-под его пьяных глаз. В другой раз посылайте взрослого мужчину, а не молодую девицу.

Возможно, есть вещи и похуже, чем называть крепкого и жесткого парня, правоверного мусульманина, пьяницей и не заслуживающей доверия девицей, и я, может быть, и додумался бы до них, будь у меня время. Но, похоже, и этого хватило. Юсуф выхватил у соседа с пояса длинный нож и бросился на меня.

Я откатился назад и в сторону, очутившись на ковре за пределами шатра. Выкатываясь, я увидел краем глаза, как зашевелилось что-то белое. В шатре послышались крики и шум.

Я привстал на колено, выставив руки и приготовившись отразить нападение. Но в этом не было необходимости. Юсуф лежал распластавшись, утихомиренный, нож выпал из его раскрытой руки. Рядом с ним стоял, прямо за пределами шатра, высокий тип в белом бурнусе, держа обеими руками винтовку с резным прикладом.

Мне было приятно увидеть, что этот приклад практикуется не только на моей голове.

Я осторожно, чтобы не вызывать чьей-нибудь настороженности, поднялся на ноги. Хозяин каравана медленно встал и вышел наружу. Он произнес пару слов, и Юсуфа уволокли. Потом он обратился ко мне:

– Командир, – спокойно произнес он, – вам очень везет. Вы дважды ушли от моих вопросов. Юсуф собака. Но я ещё не знаю, кто вы. Но завтра мы узнаем.

Он долго и пристально разглядывал меня, затем нагнулся и поднял нож, потом что-то бросил двум охранникам, и те крепко схватили меня. Он поднес нож к моей щеке.

– Аллах я-фу, – произнес он. Аллах, значит, простит. Потом кончиком ножа провел по моей щеке.

Было не больно, так, ужалило. Нож был очень острый. Я почувствовал, как у меня расходится кожа и теплая кровь выступает на щеке. Мышцы щеки вздулись.

Хозяин повернул в шатер. Я достал платок, и меня поволокли прочь.

15

В камере ночь тянулась медленно. Я не спал. Прислонившись к стене, я чувствовал, как холод жжет мне щеку, а внутри её стоит настоящий жар.

Я слышал шаги полицейского в кабинете, потом он плюхнулся на свою циновку. До меня доносился его храп с присвистом. Я сидел и курил.

Я был не в том настроении, чтобы думать, что бы сказать этакое умное наутро. Об умных вещах не хотелось думать. Хотелось взять в руки автомат и стрелять. И покончить со всем этим дурацким делом.

Я попал сюда по собственному разумению, и плохому разумению. Я оказался дураком, и очень большим. Меня избили, порезали, бросили в тюрьму. Утром опять будут бить и резать.

Я умру некрасивой смертью на задворках мира, и хоть было бы за что.

Послышалось движение за стеной. Я поспешно бросил окурок в угол. Если это пришел Юсуф с намерением немножко поубивать меня, не надо давать ему возможности стрелять по огоньку.

Что-то заскреблось в зарешеченном вентиляционном окошке. Что-то задвигалось в решетке на фоне звездного неба. Я быстро подошел и быстро протянул руку.

И стал обладателем пистолета.

Я напряженно прислушался. Снаружи снова послышалось движение, удаляющееся. Я отошел в угол, чиркнул спичкой и посмотрел на пистолет, который держал в своих руках. 9 миллиметров. "Вальтер P38" с массивной и удобной рукояткой из рифленой пластмассы. Хороший пистолет. Я вытащил магазин. Полон. Еще лучше.

Мои часы показывали пятый час. Менее двух часов оставалось до зари и до молитвы, и до того, что должно произойти после молитвы.

Я постучал в дверь.

– Monsieur! – жалостно воскликнул я. – Monsieur le gendarme!

Но ему очень не хотелось, чтобы его будили. Он выкрикнул в мой адрес несколько слов, которые я не понял, но одно-два разобрал.

– J'ai mal, – умолял его я. – J'ai beaucoup de mal. Je desire de l'eau. J'ai des dollairs. Dix, vingt dollairs.*

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – -

* Мне плохо. Мне очень плохо. Я хочу пить. У меня есть доллары. Десять, двадцать долларов.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – -

Доллары его разбудили. Он открыл смотровую щель и поводил через неё фонарем, пока не осветил меня, сидящего на полу с лицом, покрытым засохшей кровью, держащегося за живот и раскачивающегося от боли взад-вперед.

"Вальтера" он, конечно, не видел.

– Des dollairs, – пробубнил он.

Я достал из кармана пачку и бросил её на пол в направлении двери. Он закрыл глазок, зажег лампу в своем кабинете и вошел с кувшином в одной руке и пистолетом в другой.

Я вскочил и приставил ему пистолет к животу.

Он мог выстрелить первым и я приготовился к тому, чтобы предоставить ему это право. Я готов был рисковать этим, чтобы не портить сна каравану. Но этот страж не собирался стрелять и смотрел, не сделаю ли этого я. Его пистолет упал на пол, с громом, но не с таким, какой мог бы быть.

Я сказал ему, что если он начнет кричать до того, как услышит двигатели "Дакоты", то я вернусь и сделаю ему дырку в голове. Он, похоже, меня понял. Я подобрал пистолет и доллары, захлопнул дверь камеры и вышел в холодную ночь. Теперь, имея два пистолета, я готов был померяться силами со всем миром, но мне начать мне хотелось бы с хозяина каравана и Юсуфа.

Я, должно быть, стоял с минуту посреди дороги, вдыхая ночной воздух и ощущая солидную поддержку со стороны двух пистолетов. До чего же приятное это было ощущение!

Наконец я пришел в себя. В пустыне было тихо, как в могиле, только значительно светлее. Я проворно нырнул через ворота в поселок и по-кошачьи крадучись пошел по песчаной улице к гостинице. Не было ни звуков, ни света – ничего не было.

На площади перед гостиницей стоял джип, переделанный из армейского прямоугольный, обшитый фанерой, с поцарапанными стеклами из плексиглаза и названием американской нефтяной компании на дверце. Я тихо обогнул его и направился во внутренний дворик гостиницы.

Там было очень темно. Я остановился и так и стоял, пока не различил темный силуэт за одним из столиков. Туда я и направился.

Он не стал вставать, а просто сказал:

– Они еще, кажется, не приучились делать здесь наш "старомодный", но у меня есть с собой бутылка коньяку – пятого сорта. Ты как, не против?

Я сказал:

– Ты уж давно здесь, я смотрю, правильно?

Я сел и взял стакан, который он протянул мне.

16

Он думал, что это пять звездочек, но все-таки это был алкоголь. Он протянул мне сигарету и дал прикурить. В свете зажигалки я увидел, что он одет, как и почти три дня назад на битуме афинского аэродрома. Замшевая куртка, кавалерийские брюки, белая рубашка. Он выглядел куда чище меня.

В свете пламени он пристально посмотрел на мое лицо.

– Я смотрю, они тебя немного порезали, – тихо произнес он. Мне жаль, что так вышло. Я старался поаккуратнее, не думал, что тогда с прикладом получится уж слишком. – Потом добавил: – Ты все там нормально делал, как надо.

– Спасибо.

Мы сидели, покуривали и попивали коньяк. Площадь выглядела довольно светлой в свете звезд, но тени были темные-темные. Стояла тишина. Мои глотки звучали, словно стук в дверь.

Он сказал:

– Говоришь, я тут давно? А ты ведь не ожидал увидеть меня, скажи?

– Я тоже могу сделать, чтобы у меня так гремел двигатель. Отключить зажигание, дать побольше газу, богатую смесь, потом включить зажигание. И ты не так бы резво летел, если бы у тебя действительно накрылся двигатель.

– Думаю, я немного перестарался, – согласился он. – А ещё кто-нибудь просек это?

– Ты всех облапошил, – заверил я его. Во всяком случае, Ширли Бёрт это точно. – А как ты попал сюда?

Он пересек береговую линию у Бенгази, прижавшись к земле на такой высоте, что его никто не смог идентифицировать, если его вообще заметили. Потом он пошел к югу, в пустыню, потом на запад вдоль караванной тропы и обнаружил под

Мехари сам караван (тут он меня обскакал: мне тоже следовало бы заметить караван). Потом в пятидесяти милях отсюда он нашел буровую со взлетно-посадочной полосой. Там он сел, позаимствовал джип под каким-то предлогом и за пачку долларов. И приехал сюда.

Он не сказал, зачем.

Мы налили ещё по стаканчику доброго старого коньяку черт знает какого сорта.

Я достал "вальтер" из-за пояса и подвинул ему.

– Твой пистолет, я думаю. Спасибо.

– Ты взял у полицейского?

– Да.

Я достал тот пистолет из кармана и общупал его пальцами. Это был тяжелый револьвер, "переламывающийся" при заряжании, похоже, армейско-полицейский системы "Веблей-Скотт" калибра 0,38 дюйма. Заряжен он был на все шесть патронов.

– Ты как насчет взлететь по темноте? – спросил он.

– Попозже. Надо тут попрощаться кое с кем.

– Ой, смотри, Джек, – предостерегающе произнес он. – Нет смысла заваривать тут бучу.

– Может и нет, – сказал я. – Но кое-какой резон все же есть. И ещё какой.

Я дотронулся кончиками пальцев до щеки. Под корочкой спекшейся крови все горело. Я чувствовал себя на взводе.

– Не надо этого, – спокойно произнес он.

– Но, черт возьми, они же меня порезали, а не кого-нибудь! Буду я каждому спускать!

Мой голос прозвучал очень громко во тьме дворика. Наступившая после этого тишина стала казаться совсем тихой.

– Извини, – сказал я. – С тобой тоже бывало.

После некоторого молчания он спросил:

– Так ты попытаешься взлететь в темноте?

– Да – если самолет не охраняется. Я попытаюсь в темноте, только бы не нарываться на эти винтовки при дневном свете.

– Вполне логично. – Он посмотрел на светящийся циферблат своих часов. – Через полчаса будет светать. Давай-ка шевелиться.

– Да. Лучше через стену, по-моему. На случай, если там охрана.

Он встал.

– Хочешь взять с собой коньяк?

– А ты что, остаешься?

– Я своим самолетом. У меня тут ещё есть кое-какие делишки. А с твоим бегством меня ничто не связывает.

В этом я усомнился. Наберется немало народу, который свяжет бегство одного иностранца с наличием другого, единственного на округу. У меня есть опыт, как далеко они заходят в своих мыслях. Но мне надо было кое-что обмозговать.

Мы спокойно пересекли площадь и, петляя между деревьев и домов, направились к восточной стене. Он спросил:

– Не знаешь, никто не заметил нефтяного пятна и всякой ерунды, которую я сбросил над морем?

– Заметили. Я. – И рассказал ему о путешествии с навабом и компанией.

– Так-так-так, – промолвил он. – И все это время ты знал, что я жив?

– Это не моя забота была, – ответил я. – А сейчас я думаю о "Даке", который стоит там.

Мы достигли стены. С внешней стороны она была высотой футов в пятнадцать, а с внутренней – тут либо намело песку, либо насыпали, так что здесь стена не превышала семи футов. Выступы делали её удобной для подъема.

– Ты не рассказал мне, почему ты передумал насчет того груза, заметил он.

– Да, не рассказал.

– Было бы...

И в этот момент послышались выстрелы. Три быстрых одинаковых выстрела, слишком слабые по звуку, чтобы они доносились из полицейского участка. Мы так и примерзли к стене.

Вот прозвучало ещё два выстрела, такие же слабые, и сразу послышался шум автомобильного двигателя. Прозвучал ещё выстрел, отдавшийся каким-то шумом. Шум двигателя постепенно сделался неслышным за стрельбой.

– Пистолетные, потом винтовочные, – тихо произнес Кен. – И грузовик, который стоял в лагере. Что ты по этому поводу думаешь?

У меня были соображения, но я буркнул что-то, и полез на стену. Поднимался я медленно и осторожно. Стена была сложена из камня безо всякого раствора, но сделана она была давно, и камни сделались одним целым. Я высунул голову над стеной.

"Дакота" стояла ярдах в двадцати справа от меня, хвостом прямо ко мне, как я её и оставил. Под левым крылом кто-то стоял спиной ко мне, глядя в конец ограды. Мне виден был длинный бурнус и, как мне показалось, что-то длинное – винтовка, наверное.

Я пригнулся.

– Один часовой, – прошептал я. – Думаю, мне понадобится помощь. Если тебе это в какой-то мере интересно, содержимое левого запасного бака тянет на четверть с лишним миллиона.

Кен от неожиданности уставился на меня.

– Так-так-так, – произнес он. – Мой старый друг Джек Клей. Кто бы подумал?

– Так махнем в Триполи?

– Это можно. Пошли!

– Давай на стену. Нам лучше перелезть одновременно.

Я взобрался на широкий верх стены и прополз по ней несколько футов. При свете звезд я вполне мог ориентироваться на стене. Кен поднялся рядом со мной и достал из-под куртки "вальтер".

– Бензобак, – прошептал он. – Ну, ты молодец.

Мы спрыгнули разом. В темноте пятнадцать футов – это большое расстояние, но там был песок. Плюхнувшись, я вскочил на колени и быстро выставил пистолет. Часовой обернулся. До него было ярдов тридцать.

Мы с Кеном выстрелили одновременно и с одним намерением. У ног часового вздыбились два песчаных фонтанчика. Потом выстрелила его винтовка. Он выстрелил чересчур торопливо. Я услышал удар пули в стену над своей головой, но в следующий момент мы уже бежали к часовому, чтобы взять его с двух сторон. Он опустил винтовку и начал передергивать затвор, но делал это слишком нервно. К тому времени, как он снова начал поднимать винтовку, мы были уже меньше чем в десятке ярдов от него.

Я крикнул на него, остановился и поднял на него пистолет.

Кен выстрелил на бегу. Часовой упал, словно кто-то выдернул у него из-под ног ковер. Винтовка не выстрелила.

Кен поднял винтовку и снял её с плеча часового. Потом он перевернул его на спину и проверил, нет ли у него другого оружия. Часовой застонал. На его грубой одежде расплывалось темное пятно в области левого колена. Так хромым и ковылять бы ему в могилу, да повезло, что тут все рядом.

– Отличный выстрел, – заметил я. Действительно, при таком свете, да на бегу – отличный выстрел.

– Давай, заводи, – сказал Кен, выпрямившись и забросив в сторону кривой кинжал, отобранный у часового.

Я бросился в самолет, влетел в кабину. "Беретту" они забрали из ящичка, но фонарь оставили. Я сел в кресло и начал спешно готовить машину к взлету.

Все, кажется, работало нормально. Я взглянул на горизонт. В восточной стороне неба был лишь слабый намек, не более, на рассвет. Через двадцать минут появится хорошая видимость. Но у меня не было двадцати минут. В этот момент я думал только о том, как идет полоса. Жаль, что я не заметил по компасу, когда садился. Неплохо бы сейчас включить посадочные фары, но при знании точного направления по компасу можно было бы взлететь и безо всяких огней.

– Готов к взлету, – прокричал я Кену и включил стартер левого двигателя. Маховик медленно провернулся. Я дал газу. Двигатель недовольно заворчал, чихнул, затарахтел, опять чихнул и наконец заработал. Земля пустыни осветилась голубоватыми бликами. Я стал запускать правый двигатель.

Этому ещё более не хотелось работать, но теперь я имел возможность подпитать его током от правого двигателя, а не от аккумуляторов, которым я не доверял после двух дней пребывания машины на солнцепеке. Заработал и правый.

Кен перевязывал часовому колено.

– Все на борт! – зычно выкрикнул я.

Кен встал, затем застыл. Со стороны деревни приближались три фигуры. Я отпустил стояночный тормоз, дал газу левым двигателем и развернул самолет в их сторону, затем снова поставил его на тормоз. Теперь, если дело дойдет до стрельбы, я могу включить посадочные фары и, возможно, ослепить нападающих, а у нас с Кеном будут хорошо видимые цели.

Два человека, вроде бы, остановились, а один продолжал идти. Я достал с пояса револьвер и положил его на сиденье рядом с собой.

В двадцати ярдах он остановился и развел руками, чтобы показать, что он без оружия. Я убавил газ, взял револьвер и спустился на землю.

Это был один из помощников хозяина каравана. Он стоял между мной и своими друзьями, остановившимися у края поселка. Преодолевая шум двадцати восьми цилиндров, я крикнул ему:

– Не вздумай помешать нам!

– Ми-истер Клей?!

– Да. А что?

– Хозяин каравана – он убит! – крикнул он.

Это подходило под мою теорию.

– Но я его не убивал! – крикнул я.

– Я знаю! И знаю, кто его убил!

– Юсуф?!

– Да, он убил хозяина!

– Юсуф мне не друг! – Я выразительно замотал головой. – Он убил хозяина, потому что хозяин не дал ему убить меня!

Он разобрался в сказанном, перевел себе, потом кивнул.

– Это верно! Да! Но вы не отдали нам груз, который у вас!

– Это не ваш!

Наступила пауза.

– У меня есть люди! – предупредил он.

Рядом со мной Кен сделал быстрое движение, чтобы посмотреть, не обошли ли нас с другой стороны деревни.

– А у нас есть оружие! – крикнул в ответ я.

Если дело дойдет до стрельбы, то сейчас самое время для этого. Обстановка сгустилась, достаточно было неверного движения. Но за спиной я слышал ободряющий гул моторов. Такой шум по мне, особенно в таком месте, где я чужой.

Светало быстро, а свет и время были их союзниками. Я крикнул:

– Мы летим в Триполи! Полиции я сообщать не буду!

Человек медленно кивнул. Это, возможно, была лучшая сделка, которую он мог заключить в таких условиях. Мог бы попытаться выбить и получше условия, но тогда ему пришлось бы приобрести в животе несколько дырок диаметром 0,38 дюйма. Будут новые дни и новые сделки. Как Аллах пожелает.

– Трик ислама, – тяжелым голосом произнес он. Что означает: пусть этот путь приведет к спасению. Хорошее пожелание, особенно в данных обстоятельствах. – Аминь.

Он сделал быстрый сдержанный жест, повернулся и большими шагами пошел прочь. Белый бурнус трепетал в такт его шагам.

Кен повернулся ко мне.

– Давай на борт, – сказал я. – Это только что избранный. Они, может быть, не все у него под контролем.

Мы нырнули под левое крыло и забрались в самолет. Кен на мгновение остановился, похлопал по основанию крыла и улыбнулся.

– Четверть миллиона, – промолвил он.

Меньше, вроде, чем я оценивал два дня назад. Я направился в пилотскую кабину.

Полоса стала различимой: гладкая площадка среди неровной земли. Послышалось, как с шумом закрылась внешняя дверь. Я прибавил газу, повернул влево от рассвета и включил двигатели на полный вперед.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

17

На три тысячи футов мы забирались против солнца. Я передал Кену управление, а сам пошел в салон посмотреть, что поисковая группа из каравана там унесла или сломала.

Искали они, видно, тщательно, даже вскрыли некоторые панели настила, но очень аккуратно. Помимо "беретты" они взяли пару карт и кое-что из простейших инструментов – ключи, отвертки и тому подобное. В ящичке я нашел три патрона 7,65 миллиметра от "беретты".

Одежду мою перерыли, но ничего не взяли, включая кожаную куртку. Не замшевую – простую шоферскую куртку на молнии. Я сменил форму, одел куртку, потом прошел в туалет и, выжимая последние капли воды из умывальника, стал смывать с лица засохшую кровь.

Порез, как будто бы, оказался чистый и не очень глубокий. Хозяину каравана хотелось поставить мне клеймо, и это ему удалось. Даже если наложить швы, тонкая белая линия в три с половиной дюйма останется у меня на всю жизнь. Но зато у меня осталась сама жизнь, чего не скажешь про хозяина каравана.

В кабину я вернулся усталый, голодный, с бородкой, как у пророка, но все-таки чуть почище прежнего. Я сел и расслабился, а Кен вел машину. Десять лет с лишним прошло, как мы сидели в одном самолете.

Ему, видимо, хотелось спать, но глаза его горели, когда он пробегал ими по приборам, а руки сжимали и отпускали штурвал. Воздух вокруг нас казался тихим, как в морозную ночь: ни тряски, ни порывов ветра, ни вверх не бросает, ни в ямы не проваливаемся. Да ещё и Кен за штурвалом.

Через некоторое время Кен спросил меня:

– А что ты скажешь им, когда мы прилетим в Триполи?

– Особых проблем не будет, – ответил я. – Скажу им, что выгрузил груз в Эдри, переночевал, хотел лететь на следующий день, да двигатель забарахлил. Я сел где-то в пустыне, подремонтировать, и потерял ещё одну ночь.

– А представь, что они свяжутся с Эдри?

– Не думаю. Официально я вез детали буровых. А кто подозревает, что это не было буровое оборудование, считают, что я вез оружие для Алжира. Официально Ливия поддерживает алжирских повстанцев, так что все, что нужно ливийцам – это чтобы это дело не выплыло наружу и не дало французам оснований для обвинений в нелегальном снабжении алжирцев оружием. И если я буду твердо придерживаться своей легенды, они меня поддержат.

– А как насчет хозяина каравана и того малого, которого я ранил в колено?

– Такой же ответ. Дело в том, что они – не граждане Ливии. Эти караваны вообще не хотят принадлежать ни одной стране: от этого их торговля только пострадает. Я не думаю, что кто-то что-то узнает. А этот полицейский наверняка будет молчать. Ты знаешь, – добавил я, – пожалуй самое серьезное во всем этом то, что я забрал его револьвер. А он принадлежит государству.

– С этим нет проблем, – сухо сказал Кен.

Я посмотрел на него.

– Кен, друг, это же мой приход, помнишь? Я десять лет летаю по этим местам. Я знаю, что тут и почем.

Он кивнул.

– Ну, извини.

– А как насчет твоей легенды? – поинтересовался я.

– Я чист, за исключением одной вещи: у меня ливийская виза в паспорте, но нет отметки о въезде. Так что если бы ты приземлился одновременно с каким-нибудь лайнером, я протиснулся бы вместе с пассажирами.

Это он сумеет. Даже после трех дней пребывания в пустыне его одежда так и кричала, что этот человек при деньгах. Никто не задаст ему лишних вопросов.

– Это можно организовать, – сказал я. – А как быть с "вальтером"?

– Постараюсь его сохранить. Он мне нравится.

Я достал револьвер полицейского и взвесил его на руке. Под барабаном на нем был грубо проставлен номер, но не номер изготовителя.

– У меня впечатление, что на глаз видно: это государственная собственность, – сказал я. С этими словами я открыл стекло и выкинул его за борт, стараясь не задеть им винта. – Наплевательски я все-таки отношусь к оружию: за три дня это третий пистолет уплывает от меня. Ладно, может, вернутся.

Кен с любопытством посмотрел на меня, его длинное лицо слегка нахмурилось. Потом он кивнул и занялся над радиокомпасом. Вскоре я принял у него управление. Воздух стал ощущаем, будто камней под колеса накидали.

Горючего у меня было на четыре часа, а лететь оставалось два, и я посвятил это время прогулке по эфиру, пока не наткнулся на радиообмен между "Идрисом" и рейсовым самолетом компании "Алиталия". Я спланировал свою посадку сразу после самолета "Алиталии", связался с аэропортом, назвал диспетчерской вышке свои данные. Сел я около восьми часов утра.

Кен выпрыгнул и ушел, едва мы застопорили двигатели. Я стал ждать, что будет дальше. Появился полицейский с красивыми белыми поясом и кобурой, но оружия в кобуре явно не было. Мне жалко стало, что и тут они расстаются с пистолетами.

Он поинтересовался, не смогу ли я пойти поговорить с синьором таким-то. Синьор такой-то – если мне не изменяла память – был полицейским чином.

Почему же не пойти? Сочту за честь. Мы пошли.

Это был маленький загорелый человек в белой рубашке и серых фланелевых брюках. Он занимал небольшой кабинет в здании аэропорта. Он встал, наклонился вперед, опираясь о стол обеими руками, и, глядя мне в живот, попросил:

– Ваш паспорт, пожалуйста.

Я дал ему паспорт. Он посмотрел и убедился, что я тут легально, потом начал листать его в обратную сторону, посмотреть, где я ещё бывал. Проще сказать, я бывал везде. Он закрыл паспорт и положил на стол.

– Вы были в Эдри?

– Да.

– Разгрузились нормально?

– Да.

– Можно посмотреть квитанции?

Я вытащил стопку бумаг, выбрал одну и протянул ему. Она была подписана мистером Паттерсоном. Добрым старым "мистером П.". За последние десять лет его подпись появлялась на многих полезных мне документах.

Синьор изучил бумагу и кивнул.

– Груз состоял из того, о чем тут говорится?

– Не знаю, я не смотрел.

В первый раз он поднял голову и заглянул мне в лицо. Долго и пристально смотрел он на меня, затем улыбнулся, еле заметно. Игра шла в соответствии с правилами. Предписанные вопросы, положенные ответы. Никаких нарушений, никакого расследования, все как по нотам.

– Есть ещё одна штука, капитан Клей...

– Да, слушаю?

– Когда вы тут садились два дня назад, с вашего самолета неожиданно сошли два человека. Может быть, вы сумеете...

– Разумеется. Один – молодой парень, ливиец. Он до этого мало летал и очень боялся. В последний момент он не захотел лететь, вот и вышел. И мой пилот сошел после него – посмотреть, в порядке ли он. Похоже, ему было плохо, поэтому я предложил моему второму пилоту остаться и присмотреть за ним. В таком коротком полете мне не нужен был второй пилот.

Он кивнул и снова улыбнулся.

– Понимаю. Конечно.

– А вы не знаете, как он, – спросил я.

– Ваш второй пилот? Роджерс? Он в отеле, я думаю.

– Да нет, я про того ливийского парня.

– Боюсь, что не знаю, командир. Молодежь – это такой своенравный народ, никого не слушают. Это уж я знаю.

Он снова взглянул на меня. Лицо его не выражало никаких эмоций. Совершенно никаких. Затем он вернул мне паспорт и сделал несколько быстрых заметок в своей записной книжке.

Следствие прошло удовлетворительно. Получены адекватные ответы. Нет необходимости в каких-либо дальнейших следственных шагах в отношении подследственного. Игра закончена. Мы оба играем за одну команду.

Он встал.

– Благодарю вас, что вы сэкономили мне время, командир. Мне очень жаль, что пришлось вас немного задержать, тем более что вы устали. Но тут есть ещё одна вещь. Полагаю, с вами хочет побеседовать джентльмен из афинской полиции, всего одну минуту. Я думаю, он уже здесь.