Текст книги "Утка, утка, Уолли"

Автор книги: Гейб Роттер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Тема 2

– Прошу прошения, вы говорили, что пишете музыку? Рэп? – спросил излишне навязчивый пожилой джентльмен-азиат, стоявший рядом со мной у стиральных машин в прачечной-автомате. Миниатюрный, костлявый, одетый в совершенно обворожительном эклектично-фактурном стиле вельвет-плюс-хлопок-плюс-фланель-плюс-нейлон-плюс-джинса, лысый, в очках, он был очень похож на мистера Мияги из фильма «Малыш-каратист». На самом деле, его единственное отличие от Мияги-сана заключалось в фуражке: ядовито-зеленой шоферской фуражке с ярко-красными китайскими иероглифами над козырьком, явно выбивавшейся из обшего стиля, но в то же время вполне гармонирующей с общей эклектикой его наряда. Я так и не понял, что он делал в той прачечной.

– Ага. Рэп. – Я был не в том настроении, чтобы беседовать с незнакомыми дядьками в прачечных. Когда у тебя вся одежда пропитана мочой, под заплывшим глазом чернеет фингал, разбиты очки и кровит переносица, это как-то не располагает к приятной и непринужденной беседе. Плюс к тому всю дорогу до прачечной я просидел на мешке для мусора, расстеленном на сиденье автомобиля – чтобы не испачкать его мочой, – а сейчас восседал на стиральной машине в одних носках, трусах и футболке с портретом великолепного Орал-Би, которую я прикупил на концерте еще до того, как мне пришлось в спешном порядке покинуть стадион, воняя, как подкладное судно. Я остановился у первой попавшейся автоматической прачечной, и мне сейчас меньше всего хотелось беседовать с двойником Пэта Мориты.

– Э… – Он задумчиво почесал подбородок, украшенный редкой бородкой. – Мммммосковит, вы сказали?

– Да.

– Рэп.

– Ага.

– Типа как музыка чернокожих.

– Да!

– Рэп.

Я отвернулся к окну. В противном случае я бы просто вцепился в горло этого колоритного старика. Я старательно не обращал на него внимания, наблюдая за прохожими – то ли самыми смелыми, то ли просто бездомными, – которые шлепали по лужам под проливным дождем. На окне красовалось какое-то замысловатое граффити, вытравленное на стекле, так что мир за окном еле-еле проглядывал сквозь густую сеть линий. Видимо, какому-то хулигану пришлось перестирать целую гору шмоток, чтобы изобразить эту монументальную фреску.

– Московит… как-то совсем не похоже на имя рэпера, – озадаченно проговорил азиатский старик.

Мне хотелось послать его всем известным маршрутом, но я все-таки сдержался.

– Я сам не рэпер… сэр. Я просто пишу для них тексты. Только об этом никто не знает. Меня вроде как нет. Я – автор-призрак. – Я провел пальцем по дугам и линиям граффити. Там было написано то ли «Ньютон», то ли «Мамфор». Сложно сказать.

– Приииииизрак, – задумчиво протянул старик, смакуя слово, как первый кусочек любимого деликатесного блюда, которого он не вкушал уже много лет.

– Ну, да. Потому что я есть, но меня вроде как бы и нет. Я невидимый… меня не видно, и никто обо мне не знает. – Про себя я отметил, что описание моей работы – это отличная метафора для всей моей жизни.

– Да, да. Я понял. Да, да. Просто пытаюсь осмыслить.

– Ага. Но теперь вам понятно? – Даже не знаю, почему я с ним разговаривал, а не послал его куда подальше.

– Ну, вы как-то не производите впечатления богатого человека… Я всегда думал…

– Что?

– Я всегда думал, что… а для кого вы пишете тексты?

Я тяжко вздохнул. Похоже, мне уже не отвертеться от обстоятельного пояснения. Есть люди, которые просто не понимают нюансов риторики.

– Я пишу тексты для очень известного рэпера. Вы вообще знакомы с жанром?

– Жан-Ра? Это его так зовут? – Старик снял фуражку и почесал лысую черепушку.

– Нет, я имею в виду, вы знакомы с рэп-музыкой? Знаете кого-нибудь из певцов или групп?

– Из певцов или групп… нет. Не знаю.

– Ну и какая тогда вам разница, для кого я пишу? – рявкнул я.

Он обиженно сморщился. И мне вдруг стало стыдно, что я ему нагрубил.

– Да. Понятно. Я просто подумал, что, может быть, это известное имя, и я его слышал. – Старик отвернулся. – Я знаю такого Эль-Эль Кула Дзю.

– Кула Джи.

– Что?

– Эль-Эль… впрочем, ладно, забейте.

– Просто я всегда думал, что рэперы зарабатывают кучу денег. Я их видел по телику. – Старик сложил руки на груди в неумелом и неубедительном подражании рэперской позе. – Они всегда говорят: «Нигга, нигга, нигга, эй, чувак, у меня куча телок. Йоу!» Правильно?

Я не мог не улыбнуться. Ему все-таки удалось расположить меня к себе.

– Ага. Именно так. Вы очень здорово изобразили, мистер…

– Чу. Линь-Линь Чу. – Он протянул мне руку для рукопожатия.

– Рад познакомиться, мистер Чу.

– И почему же вы сами не зарабатываете кучу денег, Московит? Я не понимаю. Вы что, слишком толстый?

Так, теперь главное не взорваться.

– Да нет. Просто мне… простоя предпочитаю работать за сценой.

– Там у вас все очень жестко?

– Жестко?

– Ну, засилье насилия.

– А, я понял. Нет. Никакого засилья насилия нет. Это все театральщина. Работа на публику. Я ни разу не сталкивался с проявлением насилия, а я работаю в этой области уже почти десять лет.

– Да? А что у вас с глазом?

Я улыбнулся. Все-таки классный старик.

– Да так, подрался с одним рэпером.

– Вот! А вы говорите, что нет никакого насилия!

– Я его обоссал.

– Обоссали?

– Да. Ладно, проехали. – Я опять отвернулся к окну.

Старик помолчал пару минут, а потом спросил:

– А его как зовут?

– Кого? Того парня, которого я обоссал?

– Для которого вы пишете рэп.

– Я не могу вам сказать, мистер Чу.

– Называйте меня Линь-Линь. А почему вы не можете мне сказать?

– Понимаете, это секрет. Если кто-то узнает, что я об этом рассказываю… – Я полоснул себя пальцем по горлу. – В общем, вы понимаете.

Он задумчиво посмотрел на меня и медленно кивнул.

– Да, я все понимаю. Он не хочет, чтобы люди знали, что белый мальчик по имени Московит пишет для него рэп.

– В самую точку.

– Да, я понимаю. – Он покачал головой. – Но мне-то можно сказать, Московит! Все равно я его не знаю!

Я до сих пор не могу понять, что тогда на меня накатило, но я наклонился поближе к нему и шепнул ему на ухо:

– Его зовут Орал-Би.

– Орал-Би?! – повторил он слишком громко.

– Тсс. Тише. – Я огляделся по сторонам.

– Какое-то глупое имя! У меня такая зубная паста!

– Он очень известный, Линь-Линь. Один из самых продаваемых рэперов в мире.

– Выходит, Московит, вы глупый и не понимаете собственной выгоды! Вы могли бы делать хорошие деньги! Почему вы тогда их не делаете?!

Я пожал плечами и снова уставился в окно. Мне хотелось ответить: «Потому что я – неудачник. Законченный неудачник. Ты это хочешь услышать, китайский хрен? Я – неудачник. И к тому же боюсь всех и вся». Но я ничего не сказал. Просто сидел и смотрел в окно. И чувствовал на себе пристальный взгляд Линь-Линя.

– Несчастный вы человек, Уолли Московит, – сказал старик-азиат в ядовито-зеленой шоферской фуражке, стоявший рядом со мной у стиральных машин в прачечной-автомате. Я рассеянно кивнул, наблюдая за тем, как капли дождя струятся по стеклу. В мутном крапчатом отражении они были похожи на слезы, стекающие у меня по щекам.

Сушилка громко зажужжала, сообщая о том, что моя одежда уже высохла. Я попрощался со своим новым приятелем Линь-Линем Чу, который сказал мне:

– Запомните, Московит, без обработки алмаз не превратится в бриллиант, а человек совершенствуется испытаниями.

Мы посмотрели друг другу в глаза, а потом он поклонился и вышел на улицу.

Я влез в горячие после сушилки джинсы и обжег себе причинное место раскаленной «молнией». Я вскрикнул от боли и огляделся, чтобы убедиться, что поблизости нет никого, кто мог бы стать очевидцем этого проявления слабохарактерности.

Я увидел его, и у меня все внутри оборвалось.

Я испытал то же самое чувство, какое испытывает водитель, когда его останавливает полицейский. У стиральной машины прямо за моей спиной стоял молодой черный парень, одетый во все черное. Его волосы были заплетены в тугие косички. Он стоял, опираясь обеими руками о машину, и смотрел на меня. Меня напугал не его общий вид. Меня напугало его лицо. Выражение лица. Он усмехался, и от этой зловещей усмешки у меня похолодела кровь. Он усмехался не потому, что увидел, как я обжегся горячей «молнией». Нет. Причина была в другом. Неужели он слышал мой разговор с Линь-Линем? Наши взгляды встретились на долю секунды, а потом он отвернулся. Мне показалось, что он понимающе ухмыльнулся.

Когда я вышел из прачечной, дождь зарядил еще сильнее. Буквально за пару секунд я промок насквозь. Замечательно. Только что из сушилки. Я добежал до машины. До своей старенькой «вольво 200» 1979 года выпуска. Мне показалось, что с ней что-то не так. Как-то она кособоко стояла… Я обошел машину по кругу.

Ну, да. Так и есть. Спереди, со стороны водительской дверцы, спущено колесо.

Просто волшебно.

Я стоял под проливным дождем и смотрел на спущенное колесо. Я не думал о чем-то конкретном и важном. У меня не случилось божественного откровения, как бывает с героями фильмов, когда они вдруг понимают, что надо менять свою жизнь. Это был просто очередной безусловно дерьмовый эпизод моего безусловно дерьмового существования, который плавно вписался в ряд остальных эпизодов из той же серии.

Тема 3

Я был не так далеко от дома и поэтому просто сказал себе: «Да ебись все конем», – и поехал на спущенной шине. Под проливным дождем. На скорости 20 миль в час. Если бы это был фильм, то такая картинка сопровождалась бы мрачной зловещей музыкой – непременно со скрипками и фортепьяно. А в общем и целом, саундтрек моей жизни был бы унылым, дисгармоничным и режущим слух. Я очень надеялся, что Сью будет дома.

Собственно, я потому и заехал в прачечную. Я надеялся, что Сью будет дома, когда я приеду, и мне не хотелось предстать перед ней в одеждах, щедро политых чьей-то мочой. Но это был самообман. Потому что в последнее время Сью вообще перестала бывать у меня. Наши отношения сделались вымученными и натужными. А ведь раньше мы так любили друг друга. Любили безумно. Каждую ночь занимались сексом. И каждое утро! И никак не могли насытиться! У Сью очень умелые руки. Да-да, именно в ЭТОМ смысле. Собственно, так и должно быть. Руки – это ее рабочий инструмент. Она зарабатывает ими на жизнь. Сью – собачий массажист. Смейтесь, если хотите, но Сью очень даже неплохо живет. Она массажирует четвероногих друзей многих известных актеров и звезд Голливуда. Раньше я часто шутил, что она делает ши-тцу шиацу, и Сью громко смеялась. Искренне, от души. Но теперь она уже не смеется.

Да, теперь все изменилось. Мне приходится умолять, чтобы Сью уделила мне пусть даже самую малую толику теплоты и внимания. А про секс я вообще молчу. У меня постоянно такое чувство, что я се раздражаю. Мы ведем себя, как парочка престарелых супругов, которые прожили вместе всю жизнь и обрыдли друг другу по самое не хочу. Ни объятий. Ни возбуждающих прикосновений. Ни поцелуев. Вообще ничего. Никаких подержаться за ручку. Никаких безобразий в постели. Мы вечно ругаемся и терпим друг друга исключительно в силу привычки.

Я взлетел вверх по лестнице, хотя «взлетел» не совсем верное слово в приложении к моей пухлой тушке. У нас в подъезде почти всегда пахнет карри – стараниями Пардипа Вишватмы из квартиры 2-С. Он замечательный человек – очень добрый и очень радушный, иногда даже слишком, – но от него вечно пахнет какими-то специями.

Входная дверь в мою квартиру выкрашена совершенно кошмарной мутно-голубой краской. Номер давно отвалился. Остался лишь ржавый призрачный силуэт, в котором еще угадываются очертания «4-D». У меня нет дверного глазка. Вернее, он есть, но в нем нет линзы. Когда я смотрю в глазок, ветер из коридора дует мне прямо в глаз, и глаз начинает слезиться. Я вставил ключ в набалдашник круглой дверной ручки, после которой моя рука всегда пахнет так, как будто я долго сжимал в кулаке горсть медяков, и почувствовал заплесневелый, несвежий запах старушки, которая всегда выглядывает из квартиры миссис Хорович, когда кто-то на нашей лестничной площадке открывает дверь. От старушки пахло весьма ощутимо. Вся моя жизнь провоняла насквозь.

Я вошел в темную прихожую. Мой лучший друг, маленький толстомясый английский бульдог по имени Доктор Барри Шварцман, радостно выскочил мне навстречу и наступил мне на ногу. Он так делает каждый раз. Наступает одной толстой лапой мне на ногу и выжидательно смотрит на меня. Какая у него морда! Я точно не знаю, какой он доктор, но думаю, что ортопед. Я чувствую ногой его теплое дыхание, и, как ни странно, мне сразу становится легче. Доктор – как мы со Сью называем его сокращенно – похож на маленький и коренастый коричнево-белый гриб. Такой симпатичный гриб с лапами. Он мое самое любимое существо, и я ни капельки не сомневаюсь, что если бы Доктор умел говорить, он бы сказал то же самое и обо мне. Он любит меня безоговорочно и безусловно, и я люблю его так же. У меня есть только одно требование: не гадить мне на постель. Я думаю, что это вполне справедливо, и он упорно над этим работает.

Сью дома не было. В общем, и неудивительно. Хотя я втайне надеялся, что сейчас в комнате включится свет, и Сью выскочит в прихожую с горшочком куриного рагу (непременно с беконом) в одной руке и прелестным десертом собственного изготовления – в другой, и закричит: «Сюрприз!». Разумеется, этого не случилось.

Я не стал включать свет. Мне было тоскливо, и темнота соответствовала моему настроению. Плюс к тому мне совсем не хотелось смотреть на царящий в квартире бардак и мерзость запустения. В темноте мое логово смотрится лучше. Как и я сам. Моя квартира напоминает разгромленный склад наполовину поломанных вещей из «Икеи» и товаров из секонд-хенда. По стенам развешаны афиши фильмов (они классные, правда), а на подвесных шкафчиках в кухне стоят батареи пустых бутылок из-под пива и прочих алкогольных напитков. С виду мой дом мало чем отличается от комнаты в студенческом общежитии, а по запаху – от комнаты в общежитии для собак. Поистине, ничто не сравнится с родимым домом! И я сейчас говорю вовсе не в положительном смысле.

Я уныло поплелся в гостиную, являя собой воплощение вселенской скорби. Мельком взглянул на телефон, надеясь увидеть красный мигающий огонек, означающий, что на автоответчике есть новое сообщение. Ни огонька. Ни сообщения. Сью не только ко мне не приехала, она даже не позвонила пожелать мне спокойной ночи. Бессердечная тварь, сука-стерва.

Я пошел в спальню и упал на постель. Доктор Шварцман встал у кровати и принялся шумно пыхтеть. Он слишком толстый и не может самостоятельно запрыгнуть на кровать, и поэтому каждый раз очень старательно изображает из себя несчастного зверя – пока я не растрогаюсь и не подниму его на постель. Я подхватил его и взял к себе. Он уткнулся морщинистой мордой мне в бок. Я лежал, чесал ему шею и смотрел в потолок.

Что вообще произошло? До вечера все было нормально. Утром я ездил на пляж, и меня мало что волновало, кроме патологической неспособности придумать яркую и образную аналогию для моей жизни. После обеда, ближе к двум, позвонил Бранден и пригласил меня на концерт. Я не хотел никуда идти, но когда Бранден Белл, он же Орал-Би, просит тебя что-то сделать, ты это делаешь. Без вопросов. Бранден – конкретный чувак. Уважаемый ниггер. В свои двадцать пять лет он, по слухам, успел получить три огнестрельных и четыре ножевых ранения, несколько раз отсидеть в тюрьме общим сроком три года и поучаствовать в стольких драках, что даже если вы соберетесь всем вашим семейством, все равно вам не хватит пальцев на руках и ногах (приплюсуем сюда и другие выступающие части тела), чтобы их сосчитать. С ним шутки плохи. Во всяком случае, так о нем говорят. Хотя это может быть просто игра на публику: такой же обман, как и тексты его знаменитых песен. Впрочем, мне никогда не хотелось проверить, так ли это на самом деле. Бранден, он непредсказуемый, как питбуль. Может сделать тебе комплимент, что у тебя классные ботинки, и тут же ткнуть тебя кулаком в живот за то, что ты носишь такие козырные ботинки в его присутствии.

Бранден называет себя Орал-Би, потому что – цитирую – «все, что выходит у меня изо рта, оно эта… чистое, свежее и охрененно приятное». На самом деле, чисто теоретически, он классный рэпер. Вообще образцовый. Агрессивный, отвязанный и бесноватый. В общем, реальный чувак. И действительно один из лучших. Его альбомы продаются по всему миру запредельными тиражами. Проблема в том, что он тупой, как пакет сырных чипсов. Видимо, это врожденный дефект. Би не смог бы срифмовать и двух строк даже под страхом мучительной медленной смерти. Мне вообще удивительно, что он может прочесть то, что я для него пишу, не говоря уж о том, чтобы запомнить и проговорить наизусть эти тексты. Я даже не знаю… Может быть, это какая-то особая форма аутизма, которой подвержены парни из черных гетто. Все тексты с его знаменитых альбомов – до последней строки, до последнего слова – это плод моего креативного ума и в меру художественных талантов. Например: «Я ей суке, заправлю по самые гланды. Переломаю ей ноги, чтобы от меня не сбежала. Да, я с ней ласковый, как Лабрадор. Но суну ей в репу, и весь разговор. Она меня любит, я парень козырный. У меня болт размером с глушак автомобильный».

Ужас, правда? Я сам все знаю. Но для Би просто нельзя сочинять по-другому. Мне приходится как-то подстраиваться под его скудный словарный запас. И не будем сейчас проводить литературный анализ. Я знаю, «козырный» и «автомобильный» – убогая рифма, а «гланды» и «не сбежала» вообще не рифмуются друг с другом, но когда Орал-Би их начитывает под музыку, они звучат складно и в рифму. Поверьте мне на слово. Этот блестящий образчик антиизящной словесности взят из песни «Обсосу твою целку, как куриную кость». С хвалебными отзывами о названиях композиций – это уже не ко мне. Это, пожалуйста, к Орал-Би. Он их сам сочиняет.

Я бы очень хотел писать песни для более интеллигентного рэпера, хотя бы чуть-чуть обезображенного интеллектом. И таких, кстати, немало. Проблема в том, что они не нуждаются в теневых авторах, которые будут писать за них тексты. Они прекрасно справляются сами. А я крапаю стишки для черного Человека Дождя.

Я бы с большим удовольствием занялся чем-то другим. Я, Уолли Москович, никогда не стремился сделать карьеру на поприще рэпа. Я самый обычный еврейский мальчик из Вестчестера, штат Нью-Йорк. Когда я сказал своему еврейскому деду, чем зарабатываю на жизнь, он спросил: «А ты когда-нибудь срал прямо в море? Это так ВОЗБУЖДАЕТ!» Дед страдал болезнью Альцгеймера, так что в его словах и не надо было искать никакого смысла. Но когда мама узнала, чем я занимаюсь, она воскликнула: «О Боже! Ты работаешь на черномазых?! Замечательно! То, что надо! Теперь у тебя будут деньги, чтобы оплачивать счета из больницы, так что я совершенно спокойно могу свалиться с сердечным приступом!»

Как будто мне самому нравится заниматься такой фигней! «Godz-Illa Records», студия звукозаписи, где я работаю, платит мне сущие гроши. Верите? Нет? Правильно, и не надо. Потому что это неправда. Это просто прикрытие. Легенда. На самом деле мне платят прилично. Даже очень прилично. Но с одним непременным условием. Официально я числюсь «младшим помощником администратора». Все мои сослуживцы (и прочие знакомые, не с работы) считают, что я действительно выполняю обязанности мальчика на побегушках в административном отделе, и, разумеется, мне приходится создавать видимость хотя бы какой-то работы в офисе, потому что если хоть кто-то (даже кто-то со студии) узнает, чем я занимаюсь на самом деле… я думаю, вы сами все понимаете. И получается очень забавно: мне платят хорошие деньги, чтобы я держал язык за зубами, но платят их «в-черную», в конвертике, из рук в руки – чтобы никто ни о чем не догадался. И наш босс очень доходчиво мне объяснил, что я не могу тратить деньги на покупку дорогих вещей, чтобы тем самым не выдать свое истинное финансовое положение. И как вам ТАКОЕ понравится?! У меня куча денег, но при этом я не могу их потратить и изображаю из себя нищего клерка без гроша в кармане! И что самое поганое, я боюсь даже открыть счет в банке. Так что все эти тысячи долларов хранятся в коробке из-под обуви, которая стоит в платяном шкафу у меня в спальне. И какой тогда смысл иметь деньги?! Деньги нужны для того, чтобы их тратить! А я не могу их потратить! Наш главный босс, Авраам Лайонз по прозвищу Денди, следит за мной, вы не поверите как. Однажды Сью надоело, что я вечно хожу в рванье, и она чуть ли не силой заставила меня пойти в магазин и купить себе пару приличных вещей – Сью вечно брюзжит, что у меня куча денег, а я не трачу ни цента (ни на себя, ни на нее) – мы пошли в магазин вместе, и я потратил-таки пару сотен на новые шмотки. На следующий день я пришел на работу в новой стильной рубашке, новых джинсах и новых ботинках. Ровно через десять минут Денди вызвал меня к себе в кабинет и заставил раздеться. Потом взял ножницы и искромсал мою новую рубашку на мелкие фигурные кусочки типа бумажных снежинок, которые мы вырезали в детском саду.

– Ты кем себя возомнил?! Пи Дидди?! – Он швырнул мне в лицо изрезанную рубашку. – Еще раз так выступишь, мистер Москович, и все твои выступления на этом закончатся! Хочешь жить, сиди тихо!

Теперь я боюсь даже просить, чтобы мне в чизбургер положили двойной бекон – а то вдруг из ближайших кустов выскочит Денди или кто-то из его громил и искромсает меня на бумажные снежинки тупыми ножницами. У Орал-Би есть три «бентли», «майбах», «ламборджини», «феррари», «Астон Мартин», «порше GT2», два навороченных «мерса», «рендж ровер», «рендж ровер спорт», небольшой парк «хаммеров», два «BMWX5», «BMW765i», два мотоцикла «BMW», четыре «харлея», три «дукатти» и еще воз и маленькая тележка. И все это – благодаря мне. А я езжу на старом «вольвешнике» 79-го года. У него все шоколадно, а у меня – явно неладно. Вот такой парадокс бытия. Экзистенциальный абсурд. История моей несложившейся жизни. Я – неудачник. Законченный неудачник.

Единственное существо в этом мире (не считая Доктора Шварцмана, но Доктор действительно не считается, потому что он не человек), которому не все равно, проснусь ли я утром, это Сью. То есть так было раньше. А теперь я уже в этом не уверен. В последнее время она стала какой-то холодной и равнодушной. Мы встречаемся четыре года. Четыре года. Раньше она оставалась у меня чуть ли не каждую ночь. А теперь я обмираю от счастья, если она позвонит мне и спросит, как у меня дела. Секс! Ха! Хорошо, что я еще помню значение этого слова. В Голливуде есть пудели и болонки, которым моя девушка уделяет больше внимания и ласки, чем мне. Я много думал, в чем дело, и пришел к выводу, что, наверное, ее не устраивает мой член. Ее бывший бой-френд – нападающий лос-анджелесских «Клиперов». Он очень высокий – шесть футов семь дюймов, – и, насколько я знаю, размер его члена прямо пропорционален его колоссальному росту. Сью вечно твердила, что он у него слишком большой и что ей это не нравилось. Таким образом, она пыталась меня успокоить. Поднять мою самооценку. Ага, щаз. Все равно что сказать: «Не хочу эту „феррари“. Она слишком классная. Мне больше нравится твоя старая „вольво“ 1979 года». До встречи со Сью я болел за «Клиперов», но теперь я всегда втайне злорадствую, когда они просирают матч.

Я что, настолько тоскливый и нудный? Со мной вообще не о чем поговорить? Нет, сказал я себе. Просто у нас необычное распределение ролей. Сью – крутая девчонка. Стерва, каких поискать. Она знает, чего ей хочется, и умеет этого добиваться. Она – младший ребенок в семье. Представьте: пять старших братьев и Сью – единственная девочка. Она привыкла, что все делается для нее. Если брать наши с ней отношения, то вполне можно сказать, что штаны носит она. Только это не штаны, а юбка из «Прада».

Раньше мы с ней разговаривали. Звонили друг другу по сто раз на дню и болтали вообще ни о чем. Иногда доходило до абсурда. «Давай ты первым повесишь трубку. Нет, давай ТЫ! Ты первый! Нет, ты! Ну ладно, давай на счет „три“…» Но теперь этого нет. Теперь Сью почти перестала со мной разговаривать. А когда я звоню, отвечает мне коротко и раздраженно. Я стараюсь быть ласковым и внимательным. Проявлять интерес. Что она делала? Как прошел день? Не то чтобы меня это сильно волнует. Я просто пытаюсь быть правильным, хорошим бойфрендом. Я убеждаю себя, что когда все получится, как я задумал, и я смогу осуществить свой проект и заработать нормальные деньги, у нас все наладится. Непременно наладится. Ведь тогда я смогу уделять Сью больше времени и внимания…

Кстати, да. Может быть, этот проект и стал истинной причиной нашего с ней разлада.

Понимаете, я пишу книжки. Воплощаю одну концептуальную идею. Может быть, я действительно чересчур увлекаюсь своей задумкой. Может быть, это уже одержимость. Но я верю, что их напечатают. И я стану богатым и знаменитым. У меня даже есть литературный агент, который тоже верит, что все получится. Он говорит: «Хорошая идея никогда не останется невостребованной. Мы тебя напечатаем». И я ему верю.

А идея такая: я пишу грязные «детские» стихи для взрослых. По форме и языку – это самые настоящие детские стишки, но совершенно недетского содержания. В них говорится о мире взрослых, как его видит невинный ребенок. Эти стихи предназначены для взрослых. В них говорится о всякой похабщине, о наркотиках и проститутках. Представьте, что Говард Стерн изнасиловал Доктора Сьюза, и у них родился внебрачный ребенок. Это и будут мои стихи. Идеальное сортирное чтиво. Они действительно очень смешные. Так все говорят. Все, кто читал. Даже издатели! Во всех письмах с отказами говорится ОДНО И ТО ЖЕ: «Очень смешно! Безусловно, талантливый автор. Замечательные стихи. Но, к сожалению, не наш формат». Да пошли вы все В ЖОПУ! Пидарасы паршивые, мудаки, идиоты, кретины, придурки! Я их всех ненавижу. Но не держу на них зла.

Прошу прощения, я отвлекся. Я рассказывал о том, что случилось в сортире на стадионе. Все-таки гадкая штука – жизнь. Человек стоит у писсуара и невинно справляет нужду, а уже в следующее мгновение он лежит на полу лицом в луже мочи. Вот так оно все и бывает.

Этот Дизи – вообще никто, ноль без палочки. Он даже не рэпер. Во всяком случае, не того уровня, который стоило бы принимать в расчет. Он не работает в «Godz-Illa». То есть мне кажется, что не работает. Да, Дизи постоянно ошивается на студии, но мне всегда представлялось, что он всего лишь один из «крутых братанов» в свите Орал-Би. Я не думаю, что у него есть какие-то тесные отношения с Би, и, что важнее, с Лайонзом. Я не знаю, как Дизи попал в тусовку. Может, они там проводят письменный экзамен. Или собеседование. Или требуют рекомендации. Я не знаю. Хотя вполне вероятно, что конкретно для этой тусовки достаточно лишь устрашающей внешности и полного отсутствия интеллекта.

Больше всего меня беспокоило то, что Дизи знает, что я пишу тексты для Орал-Би. Это БОЛЬШОЙ секрет. НИКТО не должен об этом знать. Абсолютно никто. Дважды подчеркнуто. Три восклицательных знака. Если станет известно, что какой-то зачуханный толстый еврейский задрот пишет тексты для Орал-Би, самого понтового из хардкоровых ганста-рэперов, карьера Би тут же накроется одним интересным местом. Он получал музыкальные премии за свои тексты! Даже был номинирован на «Грэмми». Его позиционируют как человека ученого. Грамотея из гетто. Поэта городских окраин. Журнал «Source» назвал его лучшим текстовиком всех времен и народов. В его мире рэп – это все. Собственно, это и есть его мир. А если люди узнают правду, великого Би просто-напросто засмеют. Зачморят по полной программе. И его звездной карьере придет конец. И их студии тоже. И лейблу, который сейчас стоит где-то в районе 300 миллионов долларов. А меня просто грохнут. С Авраамом Лайонзом и Орал-Би шутки плохи. Мне оставалось только молиться, чтобы Дизи меня не спалил.

И еще я очень надеялся, что никто не узнает о казусе у писсуаров. Мне и без того приходилось несладко в «Godz-Illa Records». И без того все сотрудники студии усмехались, встретив меня в коридоре, и обращались ко мне не иначе как «Пышка Уолли», «Толсто-Моско» и «Уолли, мой мальчик». Мне совсем не хотелось, чтобы эта история просочилась в массы. Надо мной и так все смеются. А тут будет еще ТАКОЙ повод. Утешало одно: Дизи тоже вряд ли захочет, чтобы кто-то узнал, что его обоссали в общественном сортире. Потому что оно как-то не по-пацански. Это может разрушить его имидж крутого ганста и, как следствие, – рэперскую карьеру, о которой он явно мечтал.

Обычно я долго не могу заснуть: ворочаюсь с боку на бок, думаю разные мысли. И эта ночь не стала исключением. Тем более что мыслей было предостаточно. О тщете всего сущего, о мелочах жизни, которые копятся-копятся, и сама жизнь получается в итоге какой-то мелочной. И у меня было столько вопросов… Узнает ли Лайонз, что наша страшная тайна известна Дизи? Может быть, мои книги и вправду фигня? Что происходит у нас со Сью? Она меня еще любит? Или уже нет? Наверное, я действительно слишком толстый? Может быть, стоит попробовать диету Аткинса? И кто этот парень, который был в прачечной? Слышал он или нет, как я выболтал свой секрет Линь-Линю? И почему я вообще разоткровенничался с Линь-Линем? Что на меня накатило? А вдруг он кому-нибудь скажет, и правда все-таки выплывет наружу? Это, наверное, нехорошо, что сегодня я съел целых два чизбургера с беконом – и на обед, и на ужин?

Вот она, моя жизнь. С каждым днем веселуха все больше. Я лежал на кровати, одетый, пойманный, словно в ловушке, в своей захламленной квартире, в своей несложившейся жизни, и медленно – со знанием дела – изводил себя тревожными мыслями, пока не заснул.