Текст книги "Три жизни"

Автор книги: Гертруда Стайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

– Не нужно мне этого, чтобы все время сплошные развлечения, и новый опыт, и все такое. Мне жизненного опыта с головой хватает просто потому, что я живу нормальной тихой жизнью, со своей семьей, и делаю свою работу, и помогаю людям, и пытаюсь понять, что к чему. Не понимаю я, когда люди все суетятся и суетятся, и не хочу, чтобы цветные вообще так делали. Я сам цветной и не жалею об этом, и я хочу дожить до того дня, когда цветные поймут, что хорошо, а что плохо, чего я им желаю: то есть жить спокойно, трудиться, не покладая рук, и разбираться, что к чему, и этого с головой хватит, чтобы порядочному человеку никогда не было скучно.

В голосе у Джеффа Кэмпбелла появились даже гневные такие нотки. Не на Меланкту, нет, о ней он вообще не думал, когда говорил. Он говорил с той жизнью, которой хотел жить, с тем, как ему хотелось, чтобы все сложилось у цветных мужчин и женщин.

Но Меланкта Херберт сидела и слушала все, что он говорил. Она знала, что говорит он искренне, но с ее точки зрения это все были глупости, и она была уверена, что когда-нибудь он сам поймет, что такие вещи люди говорят просто от незнания жизни. Меланкта прекрасно знала, что такое настоящая жизненная мудрость.

– А как насчет Джейн Харден? – спросила Меланкта у Джеффа Кэмпбелла. – У меня такое впечатление, доктор Кэмпбелл, что вы в ней видите что-то этакое, и ходите к ней часто, и говорите с ней куда больше, чем со всеми этими славными девушками, которые сидят дома с родителями и которые, как вы сказали, вам больше по вкусу. Сдается мне, Доктор Кэмпбелл, что между тем, что вы говорите, и тем, что вы делаете, концы с концами не сходятся. А насчет того, что вы такой правильный, – продолжила Меланкта, – вот вы сами в церковь почти не ходите, и все-таки говорите на людях, что вы в такого рода вещи верите ну просто не могу как сильно. Сдается мне, доктор Кэмпбелл, что вам хотелось бы хорошо проводить время ничуть не меньше, чем нам, всем прочим, но вслух вы говорите правильные вещи, что нужно жить правильно и не искать себе развлечений, а сами в глубине души вовсе и не хотите так жить, доктор Кэмпбелл, не больше чем я или Джейн Харден. Нет уж, доктор Кэмпбелл, такое у меня ощущение, что вы и сами не очень хорошо знаете, что имеете в виду, когда говорите.

Джефферсону трудно было остановиться, как всегда, когда он уже начал говорить и завелся, и теперь Меланктино возражение только его подстегнуло. Он даже рассмеялся, очень тихо, чтобы не потревожить «мис» Херберт, которая спала как младенец, и он даже указал на нее взглядом Меланкте, чтобы та порадовалась, а уже потом стал отвечать на ее вопрос.

– Да, – начал он, – наверное и впрямь может сложиться такое ощущение, что я не очень хорошо понимаю, о чем говорю, особенно когда вы, мисс Меланкта, ставите вопрос таким образом, но это все от того, что вы не очень хорошо разобрались в том, что я имел в виду, когда все это вам рассказывал. Я никогда не говорил, что не хочу понять самых разных людей, мисс Меланкта, самых разных, и никогда не говорил, что люди все похожи один на другого, и никогда не говорил, что в некоторых людях, таких, как Джейн Харден, нет ничего интересного, так, чтобы поговорить с ними и разобраться, что у них к чему, вот только в Джейн Харден мне нравятся ее сильные стороны, а не то, как она развлекается. Мне совсем не нравятся те дурные вещи, которые она делает, мисс Меланкта, но, знаете, Джейн Харден, она сильная женщина, и я всегда ее за это уважал. Да нет, я понимаю, конечно, мисс Меланкта, что вы не верите в то, что я вам тут наговорил, но говорил я от души, и все это просто потому, что вы не поняли, о чем я говорил. А что касается веры, так это просто не моя дорога к тому, чтобы стать хорошим человеком, мисс Меланкта, но для многих других людей это самый правильный способ к хорошей и достойной жизни, и если они в это верят, если это помогает им быть порядочными людьми, и если они не кривят при этом душой, то я обеими руками за то, чтобы у них была эта вера. Нет, мисс Меланкта, что мне действительно не нравится в цветных мужчинах и женщинах, так это как они цепляются за все новое, просто для развлечения, просто для того, чтобы не было скучно.

Джефферсон Кэмпбелл вдруг остановился. Меланкта ничего ему не ответила. Они сидели вдвоем на лестнице, очень тихо.

Потом Джефф Кэмпбелл снова взялся за старые газеты. Он сидел на ступеньку повыше Меланкты и читал газеты, и голова у него ходила то вверх, то вниз, и иногда он действительно читал, а иногда просто думал о всех тех вещах, которые хотел сделать, и тогда он проводил тыльной стороной своей темной руки по губам, а в промежутках хмурился оттого, что думал, а иногда начинал вдруг яростно тереть рукой голову, чтобы лучше думалось. А Меланкта просто сидела себе тихонько и смотрела, как горит лампа, и иногда немного приворачивала ее, когда внутрь забирался сквознячок и лампа начинала коптить.

Вот так Джефф Кэмпбелл и Меланкта и сидели на лестнице, очень тихо, и очень долго, и, казалось, совершенно не отдавали себе отчета в том, что они сидят вместе. Вот так они сидели около часа, а потом до Джефферсона понемногу начало доходить, и сразу как-то всерьез доходить, что он сидит на лестнице, с Меланктой, и никого рядом нет. Он не знал, чувствует ли Меланкта, что они здесь одни, и вдвоем, и насколько сильно она это чувствует. И Джефферсон начал об этом думать. Понемногу ему стало казаться, что чувство это должно быть у них обоих. И это было так важно, что он понял, что она тоже это чувствует. Вот так они и сидели вдвоем на лестнице, очень тихо, и очень долго.

Наконец Джефферсон начал говорить о том, почему от лампы пахнет. Джефферсон начал объяснять, по какой причины от лампы начинает идти запах. Меланкта его не перебивала. Она ничего ему не ответила, и постепенно он перестал говорить. Вскоре Меланкта выпрямила спину, а потом начала задавать вопросы.

– Насчет того, что вы тут сейчас говорили, доктор Кэмпбелл, насчет того, чтобы жить спокойно и все такое, так я действительно не понимаю, что вы имели в виду, когда все это говорили. Вы совсем не похожи на обычного человека, доктор Кэмпбелл, на тех добропорядочных людей, которые, по вашим словам, такие же, как вы. Я представляю себе добропорядочных людей, доктор Кэмпбелл, и вы совсем не похожи на человека, который ведет размеренный образ жизни и у которого есть вера. Вы живете свободно и как бог вам на душу положит, доктор Кэмпбелл, как и всякий другой свободный человек, и вам очень нравится ходить к Джейн Харден, а она женщина дурная, а вы совсем не смотрите на нее сверху вниз и не твердите ей о том, какая она дурная женщина. Я понимаю, что она вам нравится просто как друг, доктор Кэмпбелл, и я действительно не понимаю, о чем вы мне тут говорили. Я знаю, что говорили вы искренне, доктор Кэмпбелл, и мне хочется вам верить, и всегда хотелось, но вот что вы имели в виду, когда говорили насчет того, чтобы жить добропорядочной и по-настоящему благочестивой жизнью, я просто не могу взять в толк, потому что я до глубины души уверена, доктор Кэмпбелл, что сами вы совсем не из этого теста, и вам ни чуточки не стыдно проводить время с людьми довольно странными, и при этом вам, доктор Кэмпбелл, кажется, что то, что вы делаете, никак не идет вразрез с тем, о чем вы говорите, так что, извините меня, доктор Кэмпбелл, но я действительно не понимаю, что вы имели в виду, когда все это говорили.

Доктор Кэмпбелл рассмеялся так, что едва не разбудил «мис» Херберт. Ему понравилось то, как Меланкта сказала ему все эти вещи. Ему всерьез начало казаться, что, может быть, голова у Меланкты действительно очень даже неплохая. Смеялся он теперь от души, но так, чтобы не обидеть Меланкту. Смех у него был – очень дружеский смех, а потом выражение лица у него снова сделалось серьезным, и он стал тереть себе голову, чтобы лучше думалось.

– Я понимаю, мисс Меланкта, – начал он, – что вам должно быть очень непросто понять, что я имел в виду, когда все это вам говорил, и очень может статься, что некоторым хорошим людям, которые так мне нравятся, не очень-то придутся по вкусу те способы, которыми я, мисс Меланкта, сам пытаюсь быть хорошим человеком. Но это не важно, мисс Меланкта. Единственное, что я имел в виду, мисс Меланкта, когда все это вам говорил, так это что я никогда в жизни, ни под каким соусом не верил и не поверю в жизнь ради развлечений. Вы же прекрасно понимаете, о чем я говорю, мисс Меланкта, потому что многие цветные люди так живут. Вместо того, чтобы трудиться изо всех сил и вкладывать душу в свою работу, и жить себе спокойно со своими семьями, и откладывать деньги, так чтобы их хватило на то, чтобы как следует поднять детей, вместо того, чтобы жить нормальной жизнью и все вот это вот делать, и брать пример с тех, кто живет достойной человеческой жизнью, цветные только и знают, что суетиться, кидаться из стороны в сторону, или там пить по черной, или еще делать какие-нибудь гадости, которые только в голову придут, и вовсе не потому, что им так уж нравятся все эти гадости, какими они обычно занимаются, а просто так, для развлечения, от скуки. Нет уж, мисс Меланкта, знаете что я вам скажу, я тоже цветной и нисколечко об этом не жалею, и я хочу видеть в цветном человеке человека хорошего и аккуратного, который не врет и живет самой что ни на есть добропорядочной жизнью, и я уверен до глубины души, мисс Меланкта, что таким образом любой нормальный человек может навсегда избавиться от скуки, и жить счастливо и правильно, и что он всегда найдет, чем заняться, вместо того, чтобы делать всякие гадости, просто для того, чтобы попробовать что-нибудь новенькое, просто ради того, чтобы развлечься. Да-да, мисс Меланкта, я действительно верю в хорошую и тихую жизнь, и я действительно верю в то, что это самый наилучший путь для всех для нас, для цветных. И ничего другого, мисс Меланкта, я не имел в виду вам сказать, когда все это говорил. Никакого другого смысла я в это не вкладывал, когда говорил о простой, по-настоящему добропорядочной жизни. А вовсе не о том, мисс Меланкта, чтобы жизнь вести совсем уж какую-то там благочестивую и не общаться с теми людьми, которые не похожи на тебя, я и в мыслях не имел сказать, мисс Меланкта, что если такой вот не похожий на тебя человек входит в твою жизнь, ты должен непременно замкнуться и даже не попытаться его понять. Я вот что имел в виду, мисс Меланкта: ты не должен общаться абы с кем просто ради развлечения и ради того, чтобы не было скучно. Меня от такого всю жизнь просто с души воротило, мисс Меланкта, и для нас, для цветных, в этом ничего хорошего нет, то есть совсем ничего хорошего. Не знаю, поняли ли вы теперь хоть немного лучше все то, что я вам тут наговорил. Но я очень надеюсь, мисс Меланкта, что вы по крайней мере поняли, что если я что-то такое говорю, то всегда говорю от души.

– Нет, теперь я все как есть поняла, про что вы говорили, доктор Кэмпбелл. Теперь я точно поняла, что вы имели в виду, когда все это говорили. Я точно поняла, доктор Кэмпбелл, что вы имеете в виду, что с вашей точки зрения не следует любить кого попало.

– Да нет же, мисс Меланкта, ничего подобного, я верю в то, что надо любить людей, и ко всем относиться с любовью, и пытаться понять, что им нужно, и помогать им.

– Да нет же, доктор Кэмпбелл, это я все понимаю, но говорю-то я совсем про другую любовь. Я вам говорю про любовь настоящую, сильную, жаркую, доктор Кэмпбелл, которая тебя заставляет все что хочешь сделать ради человека, которого ты любишь.

– Такого рода любовь, мисс Меланкта, она для меня пока вещь не слишком знакомая. Мне всегда есть о чем подумать насчет той работы, которую я делаю, и на всякие глупости у меня просто времени не хватает, а еще, видите ли, мисс Меланкта, мне действительно поперек души всякие там развлечения просто от нечего делать, а такого рода любовь, про которую вы говорите, она-то, как мне кажется, как раз и происходит оттого, что людям нечего делать и хочется хоть как-нибудь развлечься. Я таких людей видел, у которых это все закручивалось всерьез, и именно такое у меня от них сложилось впечатление, мисс Меланкта, а такому человеку, как я, это совсем не подходит. Видите ли, мисс Меланкта, я человек спокойный и верю в спокойную тихую жизнь для всех цветных мужчин и женщин. Нет уж, мисс Меланкта, я с такой напастью отродясь не связывался.

– Да уж, это по вам и ясно, как божий день, доктор Кэмпбелл, – сказала Меланкта. – Именно из-за этого я и не смогла сразу же разобраться, что у вас к чему, и почему вы так искренне обо всем об этом говорите. Вы просто слишком боитесь, доктор Кэмпбелл, поддаться тем чувствам, которые у вас внутри. Вам, доктор Кэмпбелл, хватает одних только разговоров насчет простой тихой жизни, и еще играть с людьми, чтобы не скучно было, но не для того, чтобы их по-настоящему понять, потому что чуть только запахнет жареным, вас уже и след простыл. И сдается мне, доктор Кэмпбелл, что мне такой образ жизни не слишком нравится. И ничего особенно хорошего я в нем не вижу. А еще мне кажется, доктор Кэмпбелл, что все это просто оттого, что вы слишком боитесь поддаться тем чувствам, которые у вас внутри, и это, как мне кажется, единственная причина, по которой вы говорите то, что вы говорите, и имеете в виду то, что вы имеете в виду.

– Я не очень хорошо в этом разбираюсь, мисс Меланкта, но, как мне кажется, я все-таки способен на глубокое чувство, хотя, как я уже вам сказал, мне больше по вкусу, когда все спокойно и тихо, и я не вижу ничего плохого в том, что человек держится подальше от опасности, мисс Меланкта, особенно от опасности смертельной, а я не знаю большей опасности для человека, мисс Меланкта, чем если этот человек влюбится в кого-нибудь без оглядки. Я не боюсь ни болезни, ни настоящей беды, мисс Меланкта, и я не хотел бы распространяться насчет того, что и как я стал бы делать, окажись я в беде, вам оно, конечно, виднее, мисс Меланкта, но чего я точно не стал бы делать, так это лезть очертя голову в эдакую вот напасть просто от скуки. Нет-нет, мисс Меланкта, я себе так это представляю, что на свете существуют всего два вида любви. Один, это доброе такое и тихое чувство, когда ты живешь со своей семьей и занят своим делом, и всегда стараешься как лучше, и ни во что такое не лезешь, а другой – ну это примерно то же самое, на что способно любое животное, как собаки, которые хороводятся под заборами на улице, и вот это меня совсем не привлекает, мисс Меланкта, и в такого рода вещи я совсем не хочу лезть только для того, чтобы нажить себе неприятности.

Джефферсон замолчал, и Меланкта тоже посидела немного молча и подумала.

– Это, конечно, многое объясняет, доктор Кэмпбелл, из того, о чем я сидела и думала, пока слушала вас. Я все никак не могла взять в толк, как это так: вы такой славный, и все на свете знаете, и со всеми знакомы, и так здорово про что угодно можете поговорить, и все от вас просто без ума, и всегда у вас такой вид, как будто вы над чем-то думаете, и при этом вы ничего по-настоящему про людей не знали и не знаете, и никак не можете разобраться, что у них к чему. А все это оттого, доктор Кэмпбелл, что вы очень боитесь потерять свой легкий способ всегда быть хорошим и добрым, а еще мне кажется, доктор Кэмпбелл, что такого рода доброта немногого стоит.

– Может, вы и правы, мисс Меланкта, – ответил ей Джефферсон. – Я же и не говорил, что будто вы совсем-совсем неправы. Может, мне бы и впрямь стоило во всем этом получше разобраться, что к чему, мисс Меланкта. Может, оно и пошло бы мне на пользу, если уж я взялся заботиться о цветных, мисс Меланкта. Я же и не говорю, что нет, мол, ничего подобного; может, мне и стоило бы как следует разобраться в женщинах, если только, конечно, подойти к этому вопросу с правильной стороны, и если бы нашелся для меня подходящий в этих делах учитель.

«Мис» Херберт тихонько пошевелилась во сне. Меланкта поднялась и пошла посмотреть, что с ней такое. Доктор Кэмпбелл тоже встал и пошел с ней вместе, на случай, если понадобится помощь. «Мис» Херберт проснулась, ей стало немного лучше. Вскоре наступило утро, доктор Кэмпбелл отдал Меланкте все необходимые распоряжения, а потом ушел.

Меланкта Херберт всю свою жизнь любила и уважала людей добрых, милых и рассудительных. Джефферсон Кэмпбелл как раз и воплощал в себе все то, к чему Меланкта всегда тянулась. Джефферсон был сильный, прекрасно сложенный, симпатичный, веселый, умный и добрый мулат. К тому же сперва ему до Меланкты вообще не было никакого дела, а когда он с ней все-таки познакомился, то она не то чтобы ему очень уж понравилась, и ему вообще казалось, что добром она не кончит. А еще Джефферсон Кэмпбелл был такой интеллигентный. Джефферсон никогда не делал таких вещей, которые делали другие мужчины, и которые начали теперь казаться мерзкими, в смысле, Меланкте. А еще Джефферсон Кэмпбелл, судя по всему, не очень хорошо отдавал себе отчет в том, чего от него ждет, по-настоящему ждет Меланкта, и от всего от этого Меланкту тянуло к нему все сильней и сильней.

Доктор Кэмпбелл заходил проведать «мис» Херберт каждый день. «Мис» Херберт после той ночи, когда они сидели с ней вдвоем, и впрямь стало немного легче, но все-таки «мис» Херберт была очень и очень тяжело больна, и всем было понятно, что со дня на день придется ей упокоиться. Меланкта, само собой, делала все, и каждый день, что только в женских силах. Джефферсон от всего этого все равно лучше думать о ней не стал. Прилежная-то она прилежная, только не этого он в ней искал. Он прекрасно знал, что Джейн Харден была права, когда говорила, что Меланкта всегда хорошо относится к людям, только лучше от этого она все равно к Меланкте относиться не стала. А еще и «мис» Херберт тоже к Меланкте лучше относиться не стала, прямо до самого последнего дня своей жизни, так что Джефферсону, в общем-то, было не очень интересно, что Меланкта так по-доброму относится к собственной матери.

Джефферсон и Меланкта теперь стали видеться, и очень часто. Теперь им нравилось бывать друг с дружкой, и когда они разговаривали, время для них бежало незаметно. Они и теперь, когда говорили промеж собой, то разговор у них по большей части шел о всяких внешних вещах и о том, кто что думает. Если не считать отдельных моментов, да и те-то случались совсем нечасто, никто из них почти не слова не говорил о том, кто что чувствует. Иногда Меланкта подтрунивала над Джефферсоном, слегка, просто чтобы дать понять, что она все помнит, но чаще всего она просто слушала, как он говорит, потому что Джефферсон, как и прежде, любил поговорить о тех вещах, в которые он верил. Меланкте Джефферсон Кэмпбелл с каждым днем нравился все больше и больше, да и Джефферсон начал понемногу привыкать к мысли о том, что голова у Меланкты действительно на месте, а еще он понемногу начал чувствовать, какая она славная, и что-то в ней такое есть. И дело не в том, как она заботится о «мис» Херберт, для Джефферсона эта ее особенность никогда слишком много не значила, но в самой Меланктиной природе было что-то такое, к чему Джефферсона тянуло все сильнее и сильнее, особенно когда они бывали вместе.

«Мис» Херберт становилось все хуже. Как-то раз доктор Кэмпбелл снова решил, что уж этой ночью она точно до утра не дотянет. Доктор Кэмпбелл сказал, что вернется, чтобы помочь Меланкте ухаживать за ней, и сделать все, что нужно, для того, чтобы смерть у «мис» Херберт была легкая. Доктор Кэмпбелл вернулся поздно вечером, после того, как обошел всех прочих своих пациентов, потом он устроил «мис» Херберт поудобнее, а потом вышел на лестницу и сел на ступеньках чуть выше того места, где сидела с лампой Меланкта, и вид у нее был совсем усталый. Доктор Кэмпбелл тоже очень устал, и какое-то время они сидели молча.

– У вас сегодня ужасно усталый вид, доктор Кэмпбелл, – сказала, наконец, Меланкта, голосом очень тихим и очень мягким. – Может быть, вам лучше пойти, лечь и поспать? Вы слишком много сил тратите на заботу о других людях, доктор Кэмпбелл. Мне очень приятно, что вы согласились остаться тут у нас сегодня ночью, но все-таки мне кажется, что это не совсем правильно, когда вы не спите ночами, при том что у вас столько забот о других людях. Очень мило было с вашей стороны, что вы сегодня вечером к нам вернулись, доктор Кэмпбелл, но, честное слово, я сегодня справлюсь и без вас. Если что, соседка поможет, вы не сомневайтесь. Идите-ка вы лучше домой и выспитесь как следует, слышите, доктор Кэмпбелл? Я же говорю: вид у вас такой, что сразу ясно, что вам это никак не повредит.

Джефферсон немного помолчал, и все это время смотрел он на Меланкту очень пристально и нежно.

– Вот уж никак не думал, мисс Меланкта, что вы такая предупредительная и так искренне станете обо мне заботиться.

– Доктор Кэмпбелл, – сказала Меланкта, тоном еще более мягким. – Я тоже никогда не думала, что вам понравится, что я о вас забочусь. Я тоже никогда не думала, что вы дадите себе труд обращать внимание на мою предупредительность и вообще.

Они еще долго сидели так вдвоем, оба очень усталые, очень тихие и с чувством заботы друг о друге. Потом наконец Меланкта, голосом очень тихим и ровным, начала говорить с Джефферсоном Кэмпбеллом.

– Вы действительно очень хороший человек, доктор Кэмпбелл, и с каждым днем я это чувствую все сильней и сильней. Доктор Кэмпбелл, в чем я уверена, так это в том, что мне всегда хотелось дружить с таким человеком, как вы: теперь я это знаю наверняка, потому что узнала вас немного ближе. В чем я еще уверена, доктор Кэмпбелл, так это в том, что вы не станете делать таких вещей, которые делают другие мужчины, мерзких вещей, доктор Кэмпбелл. Скажите мне начистоту, доктор Кэмпбелл, как вы относитесь к тому, чтобы мы с вами стали друзьями? В чем я уверена, доктор Кэмпбелл, так это что человек вы хороший, и если скажете, что вы мой друг, то никогда от этих своих слов не откажетесь, не то что все прочие, которые только и знают, что водить за нос бедных девушек, которым они имели несчастье понравиться.

– Н-да, мисс Меланкта, – медленно проговорил доктор Кэмпбелл, – н-да, видите ли, я не могу вам прямо так сразу взять и ответить на ваш вопрос. Оно конечно, мисс Меланкта, можете не сомневаться, я буду очень даже рад, если постепенно само собой так сложится, что мы с вами станем друзьями, но видите ли, мисс Меланкта, я человек очень тихий, и голова у меня работает медленно, вот такой я человек, хотя иногда и говорю быстро, и кому угодно ответить в две секунды про что угодно, это я тоже могу, но когда все вот так серьезно и нужно отвечать за свои слова, я таких вещей не умею говорить прямо нате вам здрасьте, пока я как следует не присмотрюсь к вам поближе, мисс Меланкта, и не буду окончательно во всем уверен, и как я к вам отношусь, и как оно с моей точки зрения будет лучше, в том числе и для вас. Вы же сами понимаете, что я имею в виду, мисс Меланкта.

– Это, конечно, здорово, что вы так честно об этом со мной говорите, доктор Кэмпбелл, – сказала Меланкта.

– Ну, я всегда говорю честно, мисс Меланкта. Мне честным быть особого труда не составляет, мисс Меланкта. Тут и нужно-то всего, что говорить все время только то, что прямо сейчас же и думаешь, только и всего. А настоящей причины не говорить кому бы то ни было того, что я прямо сейчас о них думаю, у меня обычно просто не бывает.

Они еще немного посидели вместе, очень тихо.

– Вот какая мысль меня занимает, мисс Меланкта, – начал, наконец, Джефф Кэмпбелл. – А занимает меня вот какая мысль. Можем ли мы с вами знать наверняка, вы и я, то что каждый из нас при этом думает? Такая меня занимает мысль, мисс Меланкта, знаем ли мы вообще, что другой думает, когда он все это говорит?

– Ну, раз вы так говорите, Джефф Кэмпбелл, вы, значит, точно считаете, что я человек дурной, – тут же вспыхнула Меланкта.

– Да нет же, мисс Меланкта, нет конечно, ничего подобного я даже и в голове не держал, и даже мысли у меня не было этакое сказать. Вы же сами знаете не хуже моего, мисс Меланкта, что всякий раз, как я вас вижу, я все лучше думаю о вас, и мне теперь очень даже нравится разговаривать с вами, мисс Меланкта, и я совершенно уверен в том, что нам обоим очень даже нравится, когда мы с вами вместе, и всякий раз все сильней и сильней, и вообще вы к людям со всей душой, я же вижу. Дело только в том, что я на самом деле соображаю в таких делах очень медленно, мисс Меланкта, хотя с другими людьми говорить могу очень даже быстро, и не хотелось бы мне говорить вам вещей, в которых я не был бы до самого конца уверен, а я не то чтобы до самого конца был уверен в том, что я точно знаю, что вы имеете в виду когда такие вещи мне говорите. И, видите ли, мисс Меланкта, только из-за этого я вам и сказал то, что я вам только что сказал, когда вы меня об этом спросили.

– Спасибо вам еще раз, большое спасибо, за откровенность, доктор Кэмпбелл, – сказала Меланкта. – А теперь я, пожалуй, пойду. Пожалуй, пойду я в другую комнату и отдохну немного. А вы оставайтесь здесь, и если меня тут рядом с вами не будет, то может быть и у вас получится уснуть и отдохнуть хотя бы немного. Доброй вам ночи, доктор Кэмпбелл, я вас потом позову, если что, доктор Кэмпбелл, отдыхайте на здоровье, доктор Кэмпбелл.

Доктор Кэмпбелл, когда Меланкта ушла, остался сидеть на лестнице, и сидел он тихо-тихо, и думал. Он все никак не мог до конца разобраться в том, что Меланкта имела в виду, когда все это ему говорила. Он никак не мог до конца разобраться в том, насколько хорошо он в конечном счете знает Меланкту Херберт. Он думал, а может не стоит ему больше так подолгу оставаться с ней вдвоем. Потом он начал думать о том, что ему теперь с ней делать. Джефферсон Кэмпбелл был такой человек, что ему вообще все люди нравились, и многим людям тоже очень нравилось, когда он с ними рядом. Женщинам он тоже нравился, им нравилось, что он такой сильный, и славный, и всегда с пониманием, и безо всяких там глупостей, и очень надежный, и при этом интеллигентный. Иногда их к нему тянуло так, что не заметить этого было уже никак нельзя. Если на женщину такое находило, доктор Кэмпбелл очень быстро начинал от нее уставать. Иногда он с такими женщинами как будто играл, но еще ни разу ни к одной из них у него не возникало по-настоящему сильного чувства. И вот теперь с Меланктой Херберт все складывалось совсем по-другому. Джефферсон вовсе не был уверен в том, что в данном случае сам знает, чего ему хочется. Он вовсе не был уверен в том, что знает, чего хочет Меланкта. Он знал, что если для Меланкты это всего лишь навсего игра, то он в такие игры не играет. Но тут он вспомнил, как она ему говорила, и не один раз, что он просто не знает, что это значит, испытывать по-настоящему сильное чувство. Он вспомнил, как она ему сказала, что он просто боится дать себе волю чувствовать по-настоящему сильно, и еще, и это было всего обиднее, что он не понимает других людей. Джефферсона этот вопрос всегда волновал просто до самой глубины души, ему всегда хотелось понять других людей, по-настоящему понять. Ах, если бы только Джефферсон знал наверняка, что именно имела в виду Меланкта, когда ему все это говорила. Джефферсону всегда казалось, что в женщинах он что-нибудь, да понимает. А теперь получалось, что ничего он в них не понимает. В Меланкте он вообще ничего не понял, что у нее к чему. И непонятно было, как теперь правильнее всего с его стороны будет поступить. Он подумал, а что если это все между ними просто такая легкая игра? Если это игра, то ему такие игры ни к чему совершенно, но если все дело в том, что он просто ничего не понял, и если с Меланктой Херберт он сможет научиться по-настоящему понимать, что к чему, то в этом случае трусом ему быть никак не хотелось, уж в чем, в чем, а в этом он был совершенно уверен. Он все думал и думал, но так и не мог разобраться, чего же он в конечном счете хочет. Потом он решил просто перестать думать, и все. У него появилось такое чувство, что наверняка Меланкта просто с ним играет, и все дела.

– Нет уж, увольте, меня такие игры не устраивают, и я в них больше не играю, – сказал он вслух самому себе, когда окончательно устал думать. – Хватит дурака валять, надо просто больше думать о работе и о том, что происходит с такими людьми, как «мис» Херберт, – и с этими словами Джефферсон вынул из кармана книгу, пододвинул поближе лампу и начал вчитываться в трудный научный текст.

Так Джефферсон сидел и читал приблизительно час, и даже думать забыл про все свои сложности с тем, что имела в виду Меланкта, когда все это говорила. Потом «мис» Херберт начала как будто задыхаться. Она проснулась и стала хватать ртом воздух. Доктор Кэмпбелл подошел к ней и дал ей лекарство. Меланкта тоже вышла из другой комнаты и стала делать все, как он ей велел. Вместе им удалось сделать так, что «мис» Херберт полегчало, она успокоилась и в скором времени снова заснула.

Доктор Кэмпбелл вернулся на лестницу, туда же, где раньше сидел. Меланкта подошла, немного постояла рядом, а потом села и стала смотреть, как он читает. Потом, еще немного погодя, разговор между ними зародился как-то сам собой. Джеффу Кэмпбеллу стало казаться, что на этот раз все действительно совсем по-другому. Что, может быть, для Меланкты это никакая вовсе и не игра. Во всяком случае, ему было очень радостно, что она снова с ним. Он стал рассказывать ей о книге, которую читал.

Меланкта стала задавать вопросы, и вопросы все были умные. Джефферсон окончательно убедился, что с головой у нее все в порядке. Так они сидели и разговаривали, и время для них текло незаметно. А потом как-то сами собой снова начали возникать паузы.

– Очень мило с вашей стороны было вернуться сюда на лестницу и поговорить со мной, мисс Меланкта, – сказал ей, наконец, Джефферсон, потому что теперь он был почти совершенно уверен в том, что никакая это для нее не игра. Меланкта и впрямь женщина славная, и голова у нее светлая, и его к ней очень даже тянет, и наверняка она может многому его научить.

– Ну, мне всегда нравилось с вами поговорить, доктор Кэмпбелл, – сказала Меланкта. – И, к тому же, вы так искренне только что со мной говорили, а мне очень нравится, когда мужчина говорит со мной искренне.

И снова между ними повисла пауза, и они сидели вдвоем, а между ними стояла лампа, та самая, которая вечно чадила. Меланкта немного подалась вперед, к доктору Кэмпбеллу, к тому месту, где он сидел, а потом обеими руками взяла его руку и крепко-крепко ее сжала, но не сказала при этом ни слова. Потом она отпустила руку и наклонилась еще чуть ближе. Джефферсон тоже вроде как качнулся ей навстречу, но ничего в ответ не сделал. А потом: