Текст книги "Три жизни"

Автор книги: Гертруда Стайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

А дружба держится на взаимном расположении. И всегда существует опасность разрыва или того, что в действие вступит третья, более мощная сила. Взаимное же расположение может держаться на одном уровне только тогда, когда людям некуда деваться друг от друга.

Анна была очень сильно привязана к миссис Лентман, а миссис Лентман нуждалась в Анне, но всегда же есть и другие возможности, и если Анна когда-нибудь от нее уйдет, найдутся другие возможности, так чего же миссис Лентман особенно бояться?

Нет, пока добрая Анна не доводила дела до открытой войны, она была куда сильнее. А теперь миссис Лентман всегда могла продержаться дольше, чем она. К тому же она прекрасно отдавала себе отчет в том, что у Анны золотое сердце. Анна просто не могла отказать в помощи человеку, который действительно в ней нуждался. У бедняжки Анны никогда не доставало сил сказать нет.

А еще, конечно, миссис Лентман была любовью всей Анниной жизни. Любовь в человеческой жизни – чувство идеальное, и если ты ее теряешь, жить становится очень одиноко.

Вот добрая Анна и вложила все свои сбережения в этот дом, хотя прекрасно знала, что ничего путного из этого не выйдет.

Потом они начали приводить дом в порядок. На приведение дома в порядок ушли все Аннины сбережения, потому что, раз взявшись за дело, она уже не могла остановиться, пока дом идеальнейшим образом не начал подходить для тех целей, для которых его сняла миссис Лентман.

Как-то так вышло, что теперь этот дом был интересен в основном Анне. Миссис Лентман сразу, как только ей удалось настоять на своем, стала относиться ко всей этой затее без прежнего пыла, да, в общем-то, и без особого интереса, она беспокоилась обо всем сразу, настроение у нее менялось, что ни минута, и она положительно ни на чем не могла сосредоточиться. Ко всем, кто приходил к ней в дом, она относилась по-доброму и с пониманием, и позволяла им делать все, что они захотят.

От Анны не укрылось, что на уме у миссис Лентман появилось что-то новое. С чего бы иначе миссис Лентман так переживала? Она уверяла, что Анна опять все придумала. А у нее вообще теперь все в порядке. Все такие милые, и в новом доме все идет просто замечательно. Но сразу было видно, что замечательно шло не все и не везде.

Анна много чего наслушалась на сей счет от жены сводного брата, недоброй на язык миссис Федернер.

Сквозь пелену пыли, тяжелой работы и хлопот по обустройству нового дома, сквозь неспокойную муть на душе у миссис Лентман, и отчасти благодаря смутным намекам миссис Федернер, перед Анной замаячил образ мужчины, нового доктора, с которым познакомилась миссис Лентман.

Мужчину этого Анна никогда не видела, но ей теперь частенько приходилось о нем слышать. И не от подруги, не от вдовы миссис Лентман. Анна знала, что миссис Лентман делает из него тайну, и сил на то, чтобы одним отчаянным ударом эту тайну разрушить, у Анны пока недоставало.

Миссис Федернер регулярно строила самые мрачные предположения и делала неприятные намеки. Даже добрая миссис Дрейтен, и та об этом говорила.

Миссис Лентман вообще старалась без крайней необходимости не упоминать об этом новом докторе. Это было в высшей степени непонятно и неприятно, и нашей доброй Анне трудно было такое выносить.

Неприятности обрушились на Анну как-то разом.

Здесь, в доме миссис Лентман, отныне маячила зловещая и грозная, таинственная мужская фигура, причем намерения у этого мужчины могли быть самые скверные. В доме доктора Шонъена, напротив, были замечены первые признаки интереса со стороны доктора к некой женщине.

И об этом миссис Федернер тоже частенько рассказывала бедной Анне. Доктор наверняка скоро женится, он с недавних пор полюбил бывать в доме у мистера Вайнгартнера, где есть дочка на выданье, и она любит доктора, и все об этом знают.

В те дни гостиная в доме сводного брата стала для Анны настоящей камерой пыток. И хуже всего было то, что в невесткиных словах был свой резон. Доктор действительно выглядел так, словно вот-вот женится, а миссис Лентман вела себя более чем странно.

Бедная Анна. Черными были для нее те дни, и много всякого ей пришлось претерпеть.

Неприятности с доктором первыми обрушилась ей на голову. Доктор и впрямь был уже помолвлен с дочкой мистера Вайнгартнера и вскоре должен был на ней жениться. Он сам сказал об этом Анне.

И что бедной Анне оставалось делать? Конечно же, доктор Шонъен хотел, чтобы она осталась. Все эти несчастья подкосили Анну прямо под самый корень. Она знала, что как только доктор женится, жизнь у него в доме станет просто невыносимая, но сил на то, чтобы проявить твердость и отказаться от места, у нее не было. И, наконец, она сказала, что попробует остаться.

Вскоре доктор женился. Анна к свадьбе сделала из дома само совершенство и действительно надеялась, что сможет здесь остаться. Но надежды эти прожили недолго.

Миссис Шонъен была женщина высокомерная и неприятная. Она требовала постоянного внимания, и чтобы ей все время прислуживали, и никогда служанке даже спасибо не скажет. Вскоре старые друзья совсем перестали ходить к доктору. Анна пошла к доктору и объяснила ему все, как есть. Она рассказала ему, что вся знакомая прислуга думает о его новой жене. Анна печально распрощалась с ним и отказалась от места.

Теперь Анна совсем не знала, что ей делать дальше. Она, конечно, могла уехать в Керден к своей мисс Мэри Вадсмит, которая все время писала Анне, как ей без Анны плохо, но мисс Джейн наверняка начнет лезть во все ее дела, и Анну это по-прежнему пугало. К тому же она по-прежнему не могла уехать из Бриджпойнта и оставить миссис Лентман, как бы плохо ей ни было в последнее время у той в доме.

Через одного из друзей доктора Анна узнала о мисс Матильде. Анна долго мучилась сомнениями, стоит ли ей работать у мисс Матильды. Ей больше не хотелось работать у женщин. У мисс Мэри ей нравилось, и даже очень, но она сомневалась, что другую такую женщину будет легко найти.

Большинство женщин постоянно суют нос в чужие дела.

Анне рассказывали, что мисс Матильда – женщина крупная, может быть, не настолько, как мисс Мэри, но все же достаточно крупная, а доброй Анне такие женщины нравились больше прочих. Она терпеть не могла женщин маленьких, худых, активных, которые интересуются всем на свете и которым до всего есть дело.

Анна никак не могла решить, что же ей теперь делать, так, чтобы все обернулось к лучшему. Она, конечно, могла шить и зарабатывать на жизнь портняжным ремеслом, но ей такая жизнь не очень нравилась.

Миссис Лентман была обеими руками за то, чтобы устроиться к мисс Матильде. Она была уверена, что Анне там очень понравится. Анна в этом уверена не была.

– Ну, ладно, Анна, – сказала ей миссис Лентман, – вот, что мы с тобой сделаем. Я тебя свожу к той женщине, которая предсказывает судьбу; может быть, она скажет нам что-нибудь такое, из чего будет понятно, как лучше действовать дальше.

Ходить к женщинам, которые предсказывают судьбу, очень нехорошо. Анна придерживалась строгой южно-немецкой католической веры, и немецкие священники в церкви всегда говорили, что так делать нельзя ни в коем случае. Но что еще оставалось делать нашей доброй Анне? Она так волновалась и не знала, что и думать, и переживала, что жизнь у нее вся пошла насмарку, хотя она так старалась и делала вроде бы все как надо.

– Хорошо, миссис Лентман, – сказала Анна, – давайте мы с вами туда сходим.

Женщина, которая предсказывала судьбу, была медиум. У нее был дом в центральной части города. Миссис Лентман и добрая Анна пошли к ней.

Медиум сама открыла им дверь. Она была рыхлая, неряшливо одетая женщина, и вся как будто пылью покрытая, но манера у нее была очень располагающая к себе и вызывала доверие, и видно, что человек умный, вот только волосы у нее были уж очень засаленные.

Женщина провела их в дом.

Как это вообще принято в маленьких домах на Юге, за парадной дверью у нее сразу начиналась гостиная. В гостиной на полулежал очень толстый ковер, весь в цветах. Комната была битком набита всякими давно не чищенными салфетками и ковриками, и все ручной работы. Они висели на стенах, лежали на сиденьях и на спинках кресел, на столах и маленьких таких этажерочках, которые очень нравятся людям из бедных семей. И повсюду были расставлены хрупкие бьющиеся предметы. Многие из них уже были разбиты, а в комнате было душно и пыльно.

Ни один медиум не станет работать у себя в гостиной. В транс такие женщины всегда впадают у себя в столовой.

Во всех домах такого рода столовая зимой превращается просто в жилую комнату. В центре всегда стоит круглый стол, покрытый узорчатой накидкой из шерстяной ткани, которая сплошь усыпана жирными пятнами, потому что надо бы, конечно, перед обедом ее всякий раз снимать и класть вместо нее войлочную подложку, но доставать подложку из шкафа обычно бывает лень, и проще просто накинуть сверху скатерть. На стульях надеты чехлы, а сами стулья потемневшие, побитые и грязные. На ковер тоже лучше не смотреть, потому что со стола падают крошки, с подошв – кусочки грязи, и все это растаптывается и размазывается, и покрывается многолетним слоем пыли. Обои на стенах были когда-то темно-зелеными и с рисунком, но закоптились до ровного грязно-серого цвета, а в доме царит всепоглощающий запах супа, который варят из лука и жирных кусков мяса.

Поняв, чего от нее хотят миссис Лентман и наша Анна, медиум провела их в столовую. Они все втроем уселись за стол, после чего медиум впала в транс.

Сперва медиум закрыла глаза, а потом они открылись сами, огромные и безжизненные. Она много раз с шумом втянула в себя воздух, несколько раз поперхнулась и сглотнула, с видимым усилием. Время о времени она как будто отмахивалась от кого-то рукой, а потом начала говорить, медленно, монотонно, ровным голосом.

– Я вижу – вижу – не толпитесь вокруг меня, – я вижу – вижу – слишком много форм – не толпитесь вокруг меня – я вижу – вижу – вы о чем-то думаете – вы не знаете, хотите вы этого или нет. Я вижу – вижу – не толпитесь вокруг меня – я вижу – вижу – вы не уверены – я вижу – вижу – дом с деревьями вокруг него – темно – вечер – я вижу – вижу – вы заходите в дом – я вижу – вижу, как вы выходите – все будет в порядке – вы пойдете туда и все у вас получится – сделайте то, в чем вы не уверены – все обернется к лучшему – это самый лучший вариант, и сейчас вы должны поступить именно так.

Она остановилась, несколько раз глубоко сглотнула, глаза у нее приняли свой нормальный размер, потом она еще раз с видимым усилием что-то проглотила и опять превратилась в прежнюю женщину, вкрадчивую и неряшливую.

– Дух сказал вам то, что вы хотели от него услышать? – спросила женщина. Миссис Лентман сказала, да, то самое, что моя подруга очень хотела узнать. Анне в этом доме было очень не по себе, она боялась, что здесь нечисто, боялась своего доброго немецкого священника, в ней вызывали отвращение вся эта грязь и беспорядок, но довольна она была очень, потому что теперь точно знала, как ей следует поступить.

Анна заплатила женщине за работу, и они ушли.

– Ну, вот, Анна, а я что тебе говорила? Вот видишь, и дух говорит то же самое. Самое лучшее, что ты можешь сделать, это поступить к мисс Матильде, как я тебе и говорила. Сегодня же вечером пойдем с тобой, и я тебе покажу, где она живет. Ну, скажи, Анна, разве ты не рада, разве я не молодец, что взяла тебя с собой к этой женщине, и теперь ты знаешь, что тебе нужно делать?

В тот же вечер Анна и миссис Лентман отправились повидаться с мисс Матильдой. Мисс Матильда была в гостях у одной своей подруги, а та жила в доме, вокруг которого росли деревья. Самой мисс Матильды в доме тоже не оказалось, чтобы Анна могла с ней поговорить.

Если бы на дворе не стоял вечер, если бы не было темно, и если бы не дом с деревьями, в который Анна сперва зашла, а потом вышла, точь-в-точь как сказала эта женщина, если бы все в точности не совпало с тем, как сказал медиум, добрая Анна ни за что на свете не поступила бы в услужение к мисс Матильде.

Саму мисс Матильду Анна не видела, а подруга, которая вела переговоры от ее лица, ей не понравилась.

Эта подруга была добрая, милая, темноволосая маленькая женщина, которая вообще-то к прислуге относилась очень по-доброму и сама понимала в работе толк, но в данном случае она действовала в интересах своей беспечной младшей подруги, мисс Матильды, и ей хотелось проявить максимум осторожности, чтобы выяснить все досконально и чтобы убедиться в том, что Анна – действительно самый лучший из всех возможных вариантов. Она дотошнейшим образом расспросила Анну обо всех ее привычках, и что она собирается делать, и сколько она будет тратить, и как часто она берет выходные, и умеет ли она стирать, шить и готовить.

Добрая Анна стиснула зубы, чтобы не сорваться, и на вопросы вообще почти ничего не отвечала. И только благодаря миссис Лентман все прошло относительно гладко.

Добрая Анна была сама не своя от возмущения, а подруге мисс Матильды не показалось, что Анна – подходящая кандидатура.

Однако мисс Матильда все равно решила попробовать, что же касается Анны, то она же знала, что медиум сказал: именно так все и будет. Миссис Лентман тоже была уверена, что все образуется, и сказала: она просто уверена, что лучшего выбора Анна в данной ситуации сделать просто не могла. Так что Анна, в конце концов, попросила передать мисс Матильде, что если та не против, она попробует, а там посмотрим.

Так у Анны началась новая жизнь, вся в заботах о мисс Матильде.

Анна привела в порядок маленький домик из красного кирпича, в котором собиралась жить мисс Матильда, и в доме стало очень мило, чисто и приятно. Она привезла с собой свою собачку, Малышку, и попугая. Она наняла вторую служанку, Лиззи, чтобы помогать ей по хозяйству, и скоро все они зажили душа в душу. Все, кроме попугая, потому что мисс Матильде не нравилось, как он кричит. К Малышке у нее никаких претензий не было, а вот попугай – совсем другое дело. Но, с другой стороны, Анна никогда этого попугая по-настоящему и не любила, а потому просто отдала его дочкам Дрейтенов, пусть у них и живет.

Но прежде, чем зажить с мисс Матильдой душа в душу, она просто не могла не рассказать своему доброму немецкому священнику о том, что она сделала, и как это скверно – ходить в такие места, и что она больше никогда так делать не будет.

Анна по-настоящему верила в бога, всей своей душой. Так уж ей выпало, что жить ей постоянно приходилось с людьми совсем неверующими, но, с другой стороны, Анну это никогда по-настоящему не беспокоило. Она, как то и должно, все время молилась и за них тоже и была совершенно уверена, что люди они при всем том хорошие. Доктор любил помучить ее своими сомнениями в истинной вере, и мисс Матильда тоже, но церковь, к которой принадлежала Анна, отличалась общим духом терпимости, и Анна никогда не считала, что с их стороны это такой уж большой грех.

Анне частенько бывало тяжело оттого, что она всякий раз точно знает, почему дела вдруг начинают идти вкривь и вкось. Иногда у нее разбивались очки, и тогда она понимала, что не выполнила свой долг перед церковью, или же выполнила его недостаточно хорошо.

Иногда работы у нее было столько, что она просто не успевала ходить к мессе. И тогда всякий раз что-нибудь случалось. Характер у Анны портился, она становилась раздражительной, невнимательной и неуверенной в себе. Всем вокруг приходилось несладко, а потом у нее разбивались очки. А это уже совсем никуда не годилось, потому что починка очков стоила уйму денег. Но зато, в каком-то смысле, на этом Аннины беды обычно и заканчивались, потому что она в очередной раз понимала, что это все оттого, что она вела себя недолжным образом. Пока она просто ворчала и бранилась, виноват мог быть весь этот бездумный и безалаберный мир вокруг нее, но как только разбивались очки, все становилось на свои места. Это означало, что виновата во всем была она сама.

В общем, Анне не было никакого смысла вести себя не так, как она должна была себя вести, потому что все в этом случае обязательно начинало идти вкривь и вкось, и, в конце концов, чтобы все починить, приходилось тратить деньги, а это нашей доброй Анне было труднее всего.

Анна почти всегда добросовестно исполняла свой долг. Она исповедовалась и каялась всякий раз, когда предоставлялся подходящий случай. О тех случаях, когда она обманывала людей для их же блага или когда ей удавалось купить им все то же самое за несколько меньшую сумму, она святому отцу, естественно, не докладывалась.

Когда Анна пересказывала такого рода истории своему доктору или, позже, мисс Матильде, глаза у нее неизменно лучились от удовольствия и лукавства: когда она объясняла, что сказала все это такими-то и такими-то словами, так что теперь ей не придется докладывать об этом священнику, потому что это не настоящий грех.

Но поход к гадалке был очень дурным поступком, и Анна об этом знала. Об этом нужно было рассказать святому отцу все как есть, а потом принять положенную епитимью.

Анна так и сделала, и ее новая жизнь началась с чистого листа, и можно было с полным правом заставлять мисс Матильду и всех прочих жить так, как им положено.

И, честное слово, те времена, когда Анна работала у мисс Матильды, были самыми счастливыми днями в тяжелой многотрудной жизни доброй Анны.

У мисс Матильды на Анне держалось все. Одежда, дом, шляпки, и что мисс Матильде надевать, и когда и что ей следует делать. Ничего такого, что мисс Матильда не перепоручила бы Анне, в доме не осталось, и сделала она это с огромной радостью.

Анна ворчала, и кухарила, и шила, и экономила так хорошо, что у мисс Матильды оставалось столько денег на разного рода траты, что Анне приходилось всякий раз ворчать еще пуще прежнего насчет того, сколько она всего покупает, что и самой Анне и второй служанке работы становится все больше и больше. Но как бы Анна ни ворчала, она при этом едва не лопалась от гордости за свою мисс Матильду, и сколько она всякого знает, и сколько у нее всего есть, и всем своим знакомым Анна про нее просто все уши прожужжала.

Нет, все-таки это были самые счастливые дни в жизни Анны, даже несмотря на то, что подруги доставили ей в это время множество огорчений. Но эти огорчения уже не так задевали добрую Анну, как задели бы ее в прежние годы.

Мисс Матильда не стала единственной любовью всей Анниной жизни, но Анна так сильно к ней привязалась и так о ней заботилась, что душа ее была полна почти так же, как раньше.

Анне очень повезло, что жизнь у мисс Матильды обернулась для нее таким счастьем, потому что миссис Лентман как раз в это самое время пошла совсем не по той дорожке. Тот доктор, с которым она познакомилась, оказался и впрямь человеком не только загадочным, но еще и скверным, и забрал над вдовой и акушеркой миссис Лентман полную власть.

Анна теперь совсем перестала видеться с миссис Лентман.

Миссис Лентман заняла у нее еще немного денег и выписала Анне расписку на всю сумму, и после этого Анна совсем перестала с ней видеться. Анна больше не ходила в дом к миссис Лентман. Джулия, высокая, неуклюжая, добрая, белобрысая, глупенькая дочка миссис Лентман, частенько заходила повидаться с Анной, но о матери своей не могла рассказать почти ничего.

Действительно складывалось такое впечатление, что миссис Лентман пошла совсем не по той дорожке. Для доброй Анны это было сплошное расстройство, хотя она, конечно, расстраивалась бы куда сильнее, если бы мисс Матильда не занимала теперь в ее жизни такого места.

А новости о миссис Лентман приходили одна другой хуже. Этот ее новый доктор, человек загадочный и скверный, попал под подозрение, потому что занимался такими вещами, которых делать нельзя.

Мисс Лентман тоже была замешана в этом деле.

Все могло обернуться очень плохо, но в конечном счете им обоим удалось как-то вывернуться, и доктору, и миссис Лентман.

Всем было очень жаль миссис Лентман. Она и впрямь была золото, а не женщина, пока не познакомилась с этим доктором, и даже теперь ее никак нельзя было назвать по-настоящему скверной женщиной.

Анна уже несколько лет не виделась со своей подругой.

Однако Анна всегда находила себе новых друзей, людей, которые в милой манере, вообще присущей людям бедным, брали у нее в долг сэкономленные деньги, а потом вместо денег расплачивались обещаниями эти деньги вернуть. Анна никогда всерьез не верила в то, что из этих людей выйдет что-нибудь стоящее, но когда они и впрямь поступали недолжным образом, и когда они не возвращали ей взятые в долг деньги, и вся ее забота о них шла прахом, Анне становилось горько за то, как устроен этот мир.

Нет, ни один из них даже понятия не имеет о том, как следует поступать, а как поступать не следует. Так говорила Анна, когда на нее находил приступ разочарования в людях.

Бедные – вообще люди щедрые. Они готовы отдать все, что у них есть, но если что-то отдают или, наоборот, получают, у них не возникает такого чувства, будто человек, который получил помощь, чем-то обязан человеку, который ему эту помощь оказал.

Даже бережливая немка Анна всегда была готова отдать все свои сбережения, безо всякой уверенности в том, что ей самой хватит средств к существованию, если она вдруг заболеет, или состарится так, что не сможет работать. Экономь и всегда сможешь рассчитывать на сэкономленные деньги: да, но эта истина верна только на тот момент, когда ты откладываешь сэкономленные деньги, даже в случае с бережливой немкой Анной. Надежных способов скопить деньги на старость попросту не существует, потому что ни на кого по-настоящему нельзя надеяться: положишь ты деньги в банк или отдашь в долг подругам, всегда может найтись человек, которому захочется прибрать их к рукам.

Так что если в один прекрасный день окажется, что у какого-нибудь работящего бедного человека совсем не осталось средств к существованию, ни одна порядочная женщина, у которой скопилось немножко денег, просто не сможет сказать ему нет.

Вот добрая Анна и отдавала всю себя друзьям и незнакомым людям, детям, собакам и кошкам, любому существу, которому требовалась помощь, или которое, по крайней мере, выглядело в достаточной мере несчастным.

Именно так Анна стала помогать цирюльнику и его жене, которые жили за углом и которые почему-то никак не могли свести концы с концами. Они работали на износ, они были бережливые, никаких пороков за ними не водилось, но просто парикмахер был из тех людей, которые физически неспособны делать деньги. Если ему кто-то был должен, на этом долге сразу можно было ставить крест. Если ему выпадал шанс заполучить хорошую работу, он тут же заболевал, и работа проходила мимо него. Собственной его вины во всех этих несчастиях не было ровным счетом никакой, но складывалось такое ощущение, что у него вообще никогда и ничего не выйдет.

Жена у него была светловолосая, худая, бледная, маленькая немка, которой роды давались очень тяжело, и работать она после них принималась слишком рано, и работала до тех пор, пока не падала больная. В общем, сплошное несчастье, точь-в-точь как муж.

Им обоим постоянно требовалась помощь, и требовалось терпение, и добрая Анна давала им и то, и другое.

Еще одна женщина, которой требовалась помощь доброй Анны, попала в беду из-за того, что помогала другим людям.

Брат мужа этой женщины, очень хороший человек, работал в одном магазине, где был чех, который болел чахоткой. Этому человеку становилось все хуже и хуже, и работать он уже не мог, но был при этом не настолько болен, чтобы его поместили в больницу. И эта женщина пустила его жить к себе в дом. Человек он был не слишком приятный и ничуть не был ей благодарен за то, что она для него сделала. Он постоянно кричал на двух ее детей и устраивал по всему дому бог знает какой беспорядок. Доктор сказал, что ему надо есть то-то и то-то, и эта женщина, и брат ее мужа ему все это доставали.

Никаких дружеских чувств или привязанности к этому человеку там и в помине не было, не было даже элементарной симпатии, они были не родственники и приехали из разных стран, но все-таки эта женщина в милой манере, свойственной простым людям, отдавала ему все, что могла, и превратила собственный дом бог знает во что ради человека, который даже не был ей за это благодарен.

Ну и конечно, со временем сама эта женщина тоже попала в беду. Брат ее мужа женился. Муж потерял работу. Денег на то, чтобы снимать дом, у нее не стало. Вот тут и пригодились Аннины накопления.

Так все и шло. Иногда в беду попадала маленькая девочка, а иногда совсем взрослая, до Анны доходил об этом слух, и она всегда старалась подыскать им место.

Бродячих собак и кошек Анна всегда держала у себя до тех пор, пока не удавалось подыскать им хозяев. И всегда старалась заранее разузнать, хорошо ли эти люди относятся к животным.

Изо всей этой череды приблудных тварей Анна не нашла в себе сил расстаться только с юным Питером и с веселым крошкой Шариком. Они остались жить в доме вместе с Анной и мисс Матильдой.

Питер был существом совершенно бесполезным: глупый, дурной, избалованный, трусливый пес. Смех один бы смотреть, как он носится взад-вперед по двору, лает и бросается на стену, когда снаружи оказывается какая-нибудь другая собака, но стоило этой собаке, пусть даже самой крошечной, оказаться по эту сторону забора и бросить на Питера один-единственный взгляд, и Питер тут же бросался со всех ног к Анне и прятался у нее под юбками.

Когда Питера оставляли на первом этаже одного, он принимался выть. «Я совсем один!» – горестно заливался он, и тогда Анне приходилось спускаться вниз и забирать его с собой. Однажды, когда Анна провела несколько дней в доме неподалеку, ей пришлось всю дорогу до этого дома тащить Питера на руках, потому что Питер буквально ошалел от страха, едва оказался на улице. Питер был псина не маленькая, и вот он сидел на крылечке и заливался воем, пока Анна не взяла его на руки, и тащила его на себе всю дорогу. Он был трус, этот Питер, но глаза у него были такие добрые и такие умильные, и красивая голова, как у колли, а шерсть у него была очень плотная, белая и совершенно роскошная, когда ее вымоешь с мылом. А еще Питер никогда не пытался сбежать, и смотрел на тебя своими очаровательными глазами, и любил, когда ему расчесывают шерсть, и забывал тебя, когда ты уходишь надолго, и лаял, едва заслышав самый отдаленный шум.

Его подбросили во двор совсем крошечным щенком, вот и все, что было известно о его происхождении. Добрая Анна души в нем не чаяла и баловала его, как всякая добрая немецкая мать будет баловать собственного сына.

У крошки Шарика характер был совсем другой. Это был маленький такой живчик, которого как будто сшили из обрезков от других собак, весь такой пушистый, серый, и он все время норовил подскочить на метр от пола или перепрыгнуть через этого глупого увальня Питера, и тут же – обратно, но уже под ним, или врезаться на всем скаку в жирную, важную, слепую, сонную Малышку, и тут же унестись бог знает куда за пробежавшей по улице кошкой.

Шарик был милый и веселый маленький песик. Анне он тоже очень нравился, но она никогда не любила его так сильно, как любила трусливого и глупого юного красавчика Питера.

Малышка осталась Анне от прошлой жизни и прочными узами связывала ее с симпатиями прожитых дней. Питер был испорченный, смазливый молодой человек средних лет ее жизни, а Шарик всегда казался ей чем-то вроде игрушки. Анне он нравился, но никогда не затрагивал в ее душе потаенных струн. Шарик просто как-то сам собой приблудился к дому, а потом, когда не получилось в относительно короткие сроки найти ему подходящих хозяев, он просто остался, и все.

У них на кухне сложилась настоящая счастливая семейка, добрая Анна, и Салли, и старенькая Малышка, и молодой олух Питер, и веселый крошка Шарик.

Попугай ушел из Анниной жизни. Она никогда его по-настоящему не любила, и теперь регулярно забывала даже спросить про него, даже когда сама приходила в гости к Дрейтенам.

Миссис Дрейтен была ее подруга, и Анна регулярно ходила к ней в гости по воскресеньям. Миссис Дрейтен, в отличие от вдовы миссис Лентман, никогда не давала ей советов, потому что миссис Дрейтен была от природы женщина мягкая, податливая и вялая, и ей никогда не хотелось влиять на других людей или руководить ими. Но эти две усталые работящие немецкие женщины могли погоревать вдвоем о том, как устроен этот мир, как все печально и какими неправедными путями все в нем происходит. В чем, в чем, а в страданиях миссис Дрейтен разбиралась прекрасно.

В те дни дела у Дрейтенов шли неважно. С детьми-то все было в порядке, но вот отец с его дурным характером и привычкой тратить деньги никак не давал их жизни встать на правильные рельсы.

Бедная миссис Дрейтен по-прежнему страдала от опухоли. Ей теперь было трудно делать даже самую простую работу. Миссис Дрейтен была большая, изможденная, терпеливая немка с мягким лицом, морщинистым и желтовато-коричневым, какое бывает у женщин с мужем-немцем, которого нужно беспрекословно слушаться, и с множеством крепких мальчиков и девочек, которых нужно было выносить и выкормить, и с утра до вечера на ногах, и никакой тебе помощи в трудную минуту.

Миссис Дрейтен становилось все хуже и хуже, и вот теперь доктор считал, что лучше бы эту опухоль удалить.

Миссис Дрейтен теперь лечил уже не доктор Шонъен. Теперь они все ходили к старому доброму немецкому доктору, которого знала вся округа.

– Вот видите, мисс Матильда, – говорила Анна. – Все старые пациенты из немцев к доктору ходить перестали. Я терпела, сколько могла, но теперь он переехал подальше от центра, и бедным людям далеко к нему ездить, а еще эта его жена, которая вечно дерет нос и тратит уйму денег просто на то, чтобы показать себя, так что лечить нас, бедных людей, как следует, он уже не в состоянии. Ах, бедняжка, ему теперь постоянно приходится думать о том, как заработать побольше денег. Мне очень жаль его, мисс Матильда, но то, как он отнесся к миссис Дрейтен, когда ей стало совсем плохо, это просто стыд один, и я теперь совсем перестала с ним видеться. Доктор Херман – простой и хороший немецкий доктор, и он такого никогда не сделает, и, мисс Матильда, миссис Дрейтен завтра зайдет повидаться с вами перед тем, как лечь на операцию. У нее на душе будет неспокойно, если она сначала не повидается с вами и не послушает, что вы ей на этот счет скажете.

Все Аннины подруги безмерно уважали ее драгоценную мисс Матильду. А иначе как бы они сохранили дружеские отношения с самой Анной? Их самих мисс Матильда видела редко, но они постоянно посылали ей с Анной цветы и слова самого искреннего восхищения. И время от времени кого-нибудь из них Анна приводила к мисс Матильде за советом.