Текст книги "Тайпи. Ому (сборник)"

Автор книги: Герман Мелвилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Глава 13

Неделя прошла незаметно. Туземцы относились к нам все внимательнее, обращались с нами безупречно.

– Ведь они людоеды! – сказал Тоби, когда я их хвалил.

– Конечно, – ответил я, – но более гуманных и любезных каннибалов не существует, вероятно, в Тихом океане.

Но я слишком хорошо знал изменчивость настроений островитян, чтобы не мечтать о бегстве из долины и не чувствовать угрозы смерти. Однако я все еще хромал. Я не понимал ни причины, ни характера заболевания, отказался от надежды на выздоровление и предался унынию.

Несмотря на доброе отношение к себе, я слишком хорошо помнил о переменчивом нраве дикарей и не мог не беспокоиться о том, как покинуть долину и обезопасить себя от страшной смерти, которая, несмотря на улыбчивость туземцев, могла все еще угрожать нам. Но сначала я должен был оправиться от хромоты, поразившей меня; действительно, моя болезнь начала всерьез тревожить; несмотря на травяные лекарства, нога распухала все больше. Мягкие повязки, хотя и успокаивали боль, не устраняли заболевание, и я был убежден, что без лучшей помощи меня ожидают ужасные и долгие страдания.

Но как получить эту помощь? От хирургов французского флота, который, вероятно, по-прежнему стоит в бухте Нукухивы, их можно легко получить. Но как это сделать?

Наконец я предложил Тоби поехать на Нукухиву, и, если он не может добиться успеха в возвращении в долину водным путем, в одной из лодок эскадры, он, возможно, достанет для меня некоторые лекарства и вернется по суше.

Мой товарищ слушал меня молча и поначалу, кажется, не одобрил идею. Правда, он горел нетерпением сбежать отсюда, но не мог оставить меня в беспомощном положении и умолял сохранять хорошее настроение; он заверил меня, что я скоро поправлюсь и через несколько дней отправлюсь с ним в Нукухиву.

К тому же он не мог вынести мысль о том, чтобы вернуться в это опасное место. А что касается того, чтобы убедить французов выделить нам экипаж шлюпки, то от этого он сразу отказался.

– Даже если они согласятся, – сказал Тоби, – они только произведут шум в долине, в которой мы могли бы оба быть принесены в жертву этими свирепыми островитянами.

Возразить было нечего, но все-таки я цеплялся за мысль, что он может добиться успеха в осуществлении моего плана; и, наконец, он согласился попытаться.

Местные жители яростно воспротивились нашему намерению, и я почти отчаялся получить их согласие. Горе и ужас Кори-Kори были безграничны; он выдавал такие жесты, которые были предназначены донести до нас не только его отвращение к Нукухиве и ее нецивилизованным обитателям, но и изумление, что после знакомства с просвещенными тайпи мы хотим уйти, не дорожа их приятным обществом.

Тем не менее я возражал, намекая на свою хромоту. Я заверил обитателей долины, что смогу быстро поправиться, если Тоби разрешат принести все, что нужно.

Было решено, что на следующее утро мой товарищ отбудет в сопровождении одного или двух туземцев, которые укажут ему легкий путь, по которому бухты можно достичь до захода солнца.

На рассвете следующего дня в нашей хижине царило оживление. Тоби дали запас фруктов и кокосовых орехов.

Мы попрощались, Тоби обещал вернуться самое большее через три дня. Велев мне держаться, он скрылся из виду под руководством почтенного Мархейо. Мной овладела тоска, и в отчаянии я бросился на циновку.

Через два часа старый воин вернулся и дал мне понять, что показал ему дорогу и оставил его путешествовать.

Было уже около полудня того же дня, время, которое эти люди имеют обыкновение проводить во сне, и я лежал в окружении своих спящих соседей, мучительно страдая от странной тишины, царившей в хижине.

Я услышал слабый крик, как будто из глубины рощи, которая простиралась возле нашего жилища.

Звуки становились все громче и ближе, и постепенно вся долина проснулась с дикими воплями. Я поспешил выяснить причину волнения. Кори-Кори, который появился первым, вскоре вернулся, почти задыхаясь и почти обезумев от волнения. Все, что я мог понять, – с Тоби случилась беда. В волнении я выбежал из хижины и увидел толпу, которая с визгом и причитаниями выходила из рощи.

Когда они подошли ближе, люди удвоили свои крики, а кто-то из девушек воскликнул жалобно:

– Авха! Авха! Тоби муки мои! (Увы! Увы! Тоби убить!)

Толпа расступилась, и открылось, по-видимому, безжизненное тело моего спутника. Все лицо, шея, спина и грудь были залиты кровью, которая все еще сочилась из раны. В разгар наибольшего шума и неразберихи тело отнесли в дом и положили на коврик. Разгоняя туземцев, чтобы предоставить место и воздух, я с нетерпением склонился над Тоби и, положив руку ему на грудь, установил, что сердце бьется. Обрадованный, я схватил тыквенный сосуд с водой и обрызгал лицо товарища, а затем, вытирая кровь, с тревогой осмотрел рану. Она была около трех дюймов в длину.

Через несколько минут Тоби пришел в себя, и, открыв глаза, вновь закрыл их, не издав ни звука. Кори-Кори, который стоял на коленях рядом со мной, держал его руки в ладони, а молодая девушка поддерживала голову, я же продолжал увлажнять товарищу губы и брови. Вскоре бедняга Тоби подал признаки жизни, и мне удалось заставить его сделать несколько глотков воды из скорлупки кокоса.

Старая Тайнор появилась, держа в руке несколько простейших трав, сок которых, как она показала знаками, поможет ране затянуться. Я подумал, что лучше оставить Тоби в покое. Несколько раз он открыл рот, но, опасаясь за нашу безопасность, я велел ему молчать. В течение двух или трех часов, однако, он смог сесть и достаточно оправился, чтобы рассказать мне, что произошло.

– Выйдя из хижины с Мархейо, – сказал Тоби, – мы пошли по долине и достигли противоположной горы. Сразу за ней, как сообщил мой проводник, лежала долина Гаппар, а по вершинам гор лежал мой путь в Нукухиву. После небольшого подъема Мархейо остановился и сказал, что не может сопровождать меня дальше, и различными знаками дал понять, что он боится подойти ближе к территории врагов своего племени. Вместе с тем он отметил, что мой путь теперь лежит прямо передо мной, и, сказав «прощай», поспешно спустился с горы.

В довольно хорошем и радостном настроении я поднялся к вершине. С этих хребтов я увидел враждебные долины. Здесь я сел и немного отдохнул, освежаясь кокосовыми орехами.

Вскоре я продолжил свой путь по горам и вдруг увидел троих островитян, которые, должно быть, только что вышли из Гаппар и преграждали мне путь. Они были вооружены тяжелыми копьями, по внешности одного из них я понял, что это вождь. Они поманили меня к себе.

Без малейшего колебания я приблизился к ним, но вождь, сердито указывая в долину Тайпи и что-то восклицая, взмахнул копьем и поверг меня на землю. Удар причинил эту рану, и я потерял сознание. Как только я пришел в себя, я увидел трех островитян, стоявших на некотором расстоянии.

Мой первый порыв был бежать за ними; но в стремлении подняться я упал и скатился вниз, в пропасть. Шок, казалось, увеличил мои способности – я поднялся и со всех ног побежал по тропинке. Я знал, что враги преследуют меня. Они страшно кричали, и я, не обращая внимания на рану и на то, что сочившаяся из нее кровь почти ослепила меня, бросился вниз по склону горы со скоростью ветра. Скоро я спустился почти на треть расстояния, и дикари прекратили крики, и вдруг потрясающий вопль ворвался в ухо, и в то же время тяжелые копья пролетели мимо меня и застряли в дереве неподалеку. Последовал еще крик, и копья вонзились в землю в нескольких футах от меня. Туземцы издали рев ярости и разочарования; но они боялись, я полагаю, спускаться ниже в долину тайпи и отказались от погони. Я видел, что они возвращались, и продолжил спуск так быстро, как только мог.

Что могло стать причиной этого яростного нападения гаппаров, я не мог себе представить.

Пока я был в опасности, я едва чувствовал рану; но когда погоня прекратилась, я начал страдать от нее. Я потерял шляпу, и солнце жгло непокрытую голову. Я чувствовал себя слабым и легкомысленным; но, опасаясь упасть на землю, я, шатаясь, все-таки спустился в долину и не помню больше ничего до того момента, как обнаружил себя лежащим на циновках, а вас – склонившимися надо мной с водой.

Таков был печальный результат путешествия Тоби. Я понял, что, к счастью, он упал рядом с местом, где местные жители ходили собирать хворост. Его увидели и подняли тревогу, подобрали и поспешили с ним в долину.

Это напомнило нам, что мы были окружены враждебными племенами, на территории которых не могли надеяться пройти на нашем пути к Нукухиве, не столкнувшись с последствиями их дикой обиды.

Наши друзья тайпи воспользовались этим случаем, чтобы призывать нас и дальше наслаждаться жизнью среди них, противопоставляя свой теплый прием враждебности соседей. Они также отмечали склонность гаппаров к каннибализму, но отвергали всякие подозрения в том, что и сами принимали участие в жутком обычае. Они также не преминули подчеркнуть природную прелесть своей долины, а также обилие фруктов, превосходящее богатство всех окружающих мест.

Кори-Кори, казалось, испытывал такое искреннее желание убедить нас, что при почти полном незнании языка заставил нас понять то, что он говорил.

– Гаппар кикино нуи! – воскликнул он. – Нуи, нуи, ки, ки каннака! (Это страшные гаппары! Очень много мужчин!)

До сих пор он сам объяснял различными жестами, выскакивая из хижины и с отвращением указывая на долину Гаппар, возвращаясь к нам и показывая, как захватывает зубами мясистую часть моей руки, что люди, живущие там, ничего не имели бы против того, чтобы полечить меня таким образом.

Убедившись, что мы все поняли, он приступил к остальному.

– Ах! Тайпи муртаки! Нуи, нуи, нуи, вай нуи нуи, вай нуи нуи, нуи пои пои пои, нуи коко! (Ах, тайпи! Это прекрасное место, нет опасности голодать здесь, скажу я вам! Хлеб-фрукты-много воды-много пудинг-а-а! Много всего!)

Все это сопровождалось бурными знаками и жестами, которые невозможно было не понять.

Глава 14

За несколько дней Тоби оправился от последствий своего приключения с воинами-гаппарами. Рана на голове быстро затягивалась благодаря лечению добрейшей Тайнор. Мне повезло меньше, чем товарищу. В нынешнем состоянии я не мог оставить долину и, опасаясь какого-нибудь каприза островитян, возложил все надежды на выздоровление и стал жертвой самых мрачных мыслей.

Мной овладело глубокое уныние, и ни дружеские увещания моего спутника, ни преданное внимание Кори-Kори, ни влияние Файавэй не могло меня успокоить.

Однажды, когда я лежал на циновке, Тоби, который за час до этого ушел, вдруг поспешно вернулся и радостно сказал, чтобы я развеселился и успокоился: он предполагал, судя по поведению туземцев, что к берегу приближаются лодки.

Эта новость подействовала на меня магически. Вскочив с циновки, я убедился, что происходит что-то необычное. Доносились крики – «боти! боти!» (лодки, лодки!), сначала слабые и далекие, затем все ближе и громче. Это был голосовой телеграф местных жителей; с его помощью известие в несколько минут доходило от моря до самых отдаленных жилищ – расстояние в восемь или девять миль.

Мы никогда не видели островитян в таком возбужденном состоянии, и это доказывало, что такие события происходили редко. Когда я подумал о том, сколько еще пройдет времени, прежде чем опять представится случай бежать, стало бесконечно жаль, что нет сил воспользоваться первой возможностью.

Было ясно, что туземцы очень боятся опоздать к прибытию лодок и не сделать нужных приготовлений. Тоби, который решил сопровождать островитян, заявил, что мои надежды достигнуть берега и воспользоваться возможностью бежать – неосуществимы.

– Разве ты не видишь, – сказал он, – туземцы и те боятся опоздать. Разве ты поспеешь за нами? Если ты попытаешься казаться спокойным и равнодушным, то развеешь их подозрения, и я не сомневаюсь, что они позволят мне идти с ними на берег. Если мне удастся пробраться к лодкам, я дам знать о тебе, и тогда будут приняты меры для нашего побега.

Я согласился с его доводами и с интересом следил за туземцами. Как только они поняли, что я собираюсь остаться, они не стали возражать против его предложения и даже встретили его с радостью.

Островитяне поспешно шли по дороге, ведущей к морю. Я пожал руку Тоби и дал ему свою соломенную шляпу для защиты от солнца. Он обещал мне вернуться, как только лодки отвалят от берега, и через несколько минут исчез за поворотом.

Вскоре крики туземцев замерли вдали. В долине остались только Кори-Кори, его отец и несколько стариков.

К закату островитяне начали возвращаться, но Тоби я не видел. Я терпеливо ждал. Наконец я увидел Тайнор и девушек и юношей, живших в ее хижине. Тоби не было. Предчувствуя беду, я стал расспрашивать островитян. Одни давали понять, что Тоби вернется очень скоро, другие – что они не знают, где Тоби, а третьи – что он сбежал и никогда не вернется. Боясь, что с ним случилась беда, я отыскал Файавэй и постарался узнать у нее правду.

Мои вопросы огорчили ее. Она оглядывалась то на одного, то на другого, не зная, что ответить. Наконец она дала мне понять, что Тоби уехал на лодках, которые подходили к берегу, но обещал вернуться через три дня.

Я мысленно обвинил Тоби в вероломстве, но потом, немного успокоившись, устыдился своего подозрения. Конечно же, он отправился не дальше, чем в Нукухиву, чтобы ускорить мое освобождение, он вернется с необходимыми лекарствами, а когда я поправлюсь, для нашего бегства не будет препятствий.

Следующий день прошел без каких бы то ни было напоминаний о Тоби. Туземцы, казалось, избегали разговоров о нем. Это возбудило во мне подозрения. Но когда наступила ночь, я поздравил себя с тем, что прошел уже второй день и что завтра Тоби опять будет со мной.

Но мой товарищ не появлялся. Прошло три дня, я решил, что он приедет завтра. Но он не приехал. Однако я не отчаивался: он мог задержаться, он ждет отплытия судна в Нукухиве и через день или два появится.

Но проходил день за днем, Тоби не возвращался, и наконец надежда оставила меня.

«Он уехал и оставил меня одного, – думал я. – Но, может быть, туземцы разделались с ним? – приходила в голову новая мысль. – Может быть, этим объясняются их смущение и неясные ответы? Или его захватило другое племя?» От товарища не было никаких известий.

Ко мне теперь туземцы стали относиться еще более заботливо и внимательно, выказывая глубокое почтение.

Кори-Кори ни на мгновение не покидал меня, если только его не отвлекала необходимость исполнить мое же желание. Дважды в день, утром и вечером, он таскал меня на спине к ручью и купал.

Часто на закате он относил меня в такое место на берегу, откуда открывался вид особенно прекрасный, успокаивающе действовавший на мою душу. Вода здесь плавно текла между покрытых травой берегов, поросших хлебными деревьями, чьи развесистые ветви переплетались в пышный зеленый балдахин. В траве над водой возвышались гладкие глыбы черного камня. У одной из таких глыб была плоская верхушка, образовывавшая прекрасное ложе.

Я часами лежал под покрывалом из тончайшей таппы, и прекрасная Файавэй, сидя рядом, обмахивала меня опахалом из молодых кокосовых побегов, отгоняя насекомых, а Кори-Кори, чтобы развеять мою тоску, нырял и кувыркался в воде…

Мой взгляд останавливался на обнаженном теле юной девушки, стоящей по пояс в прозрачной воде, – тонкой сеткой она ловила крохотных рачков, излюбленное лакомство местных жителей.

Я смотрел, как стайка молодых женщин, усевшись на камне посреди реки, болтая и смеясь, полирует и истончает скорлупу кокосов – ее для этого погружают в воду и натирают камешками. Таким образом получаются легкие и изящные сосуды для питья, чем-то напоминающие кубки…

Каждый вечер девушки собирались возле меня на циновках и, отогнав Кори-Кори – тот отходил лишь чуть в сторону и наблюдал за ними с откровенной ревностью, – натирали ароматным маслом, выжатым из растолченного корня растения эйка. Крайне приятное действие оказывает сок, добытый из корня эйка, когда его втирают в кожу милые нежные руки, во время этой процедуры я забывал все беды и тоску…

Иногда прохладными вечерами Кори-Кори выводил меня на площадку перед хижиной и усаживал, обмотав целым рулоном таппы, чтобы защитить от насекомых. Потом он приносил трубку и передавал, разожженную, мне. Нередко ему приходилось добывать огонь, а проделывал он это вот каким способом.

В каждом доме можно найти сухой и гладкий полусточенный гибискусовый чурбак футов шести высотой и при нем – палочку не более фута в длину и, вероятно, толщиной в дюйм. Предметы эти так же обычны здесь, как в наших домах – коробок со спичками в кухонном шкафу.

Прислонив большой сук наклонно к какому-нибудь предмету, Кори-Кори садился на него верхом и, взяв обеими руками меньший деревянный кусок, начинал медленно водить заостренным концом вверх и вниз по большой деревяшке на протяжении нескольких дюймов. Скоро в дереве образовывалась узкая ложбинка, оканчивающаяся с одной стороны небольшой ямкой, где кучкой накапливалась древесная пыль, получаемая при трении. Кори-Кори постепенно увеличивал темп. Приближаясь к цели, он дрожал и прерывисто дышал, а глаза его готовы были выскочить из орбит. Это был самый ответственный момент: все прежние усилия пропали бы даром, если бы он не смог поддержать скорость до тех пор, пока появилась бы искра. Внезапно он останавливался и оставался совершенно недвижим. Через секунду тонкая струйка дыма спиралью взвивалась в воздух, кучка древесной пыли вспыхивала…

Мне кажется, что это было самым сложным, что доводилось делать обитателям долины Тайпи. И если бы я достаточно знал их язык, я обязательно обратился бы к влиятельным туземцам с предложением срочно создать институт благородных весталок, чтобы они поддерживали необходимое условие жизни – огонь; тогда не понадобилось бы затрачивать столько сил и терпения…

Глава 15

Все обитатели долины хорошо относились ко мне, а родственники Мархейо, с которыми я жил под одной крышей, усердно заботились обо мне. Они постоянно угощали меня разнообразными блюдами, а когда я, насытившись, отказывался от еды, говорили, что плохой аппетит можно возбуждать острыми приправами.

Для этого старик Мархейо на рассвете отправлялся к морю, чтобы собрать морские травы – некоторые водоросли считаются здесь драгоценными специями. Под вечер он возвращался и приносил несколько кокосовых скорлупок, наполненных тиной… Из этого он готовил салаты – но, попробовав их один раз, я навсегда отказался от этого угощения…

Редкость увеличивает ценность! В одном из уголков долины, вблизи моря, девушки иногда собирали пригоршню соли; это обычно являлось результатом труда шести человек в течение дня.

Это угощение они приносили в наш дом и в знак особого уважения, разложив передо мной на земле широкий лист, высыпали на него соль – крупинку за крупинкой.

Тайпи ценят соль очень высоко, и, я думаю, за бушель обыкновенной соли можно скупить всю недвижимость в долине Тайпи. С одной щепотью соли и четвертью хлебного плода в руках, верховный вождь посмеялся бы над роскошью парижан…

Хлебное дерево известно и распространено у тайпи, и я считаю нужным описать и его, и способы приготовления плодов.

Хлебное дерево – столь неотъемлемая часть островного пейзажа, как вяз в Новой Англии. Оно напоминает его и высотой, и раскидистостью ветвей, и величием.

Листья хлебного дерева большие, в зубцах и фестончиках. Осенью цвет их поистине восхитителен.

Лист, сорванный в определенный день в конце года, когда все цвета радуги как будто смешаны на его поверхности, местные жители используют в качестве роскошного головного убора. Лист разрезают, раздвигают половинки, и в него просовывается голова, спереди лист заламывается надо лбом, образуя козырек, а остальная часть составляет как бы поля шляпы.

Плоды хлебного дерева напоминают круглую дыню средних размеров. Вся его поверхность усеяна маленькими шишечками. Корка не толще одной восьмой дюйма, и очищенный от нее спелый плод представляет собой красивый шар белой мякоти, съедобный, кроме тонкой сердцевины, которую легко вынуть. Чтобы употребить в пищу, плод хлебного дерева обрабатывают огнем.

Самый простой способ – зарыть свежие, еще зеленые плоды в золу, как пекут в костре картошку. Минут через десять-пятнадцать зеленая корка чернеет и трескается, и в трещинах проглядывает молочно-белое нутро. Остынув, корка отпадает, и вы получаете мякоть в самом чистом и самом аппетитном виде. Она очень нежна и вкусна.

Иногда туземцы выхватывают испеченный плод из золы, горячим выдавливают из растрескавшейся кожуры в холодную воду и размешивают. Это называется бо-а-шо. Мне эта смесь никогда не нравилась, да и среди просвещенных тайпи она не в почете.

Существует поистине королевское блюдо из плодов хлебного дерева. Плод вынимают из огня, очищают от кожуры и сердцевины, затем горячим толкут в плоской каменной ступе. Далее спелый кокосовый орех раскалывают надвое и мелко крошат ядро – острым обломком раковины. Мякоть кокоса натирают об острые зубцы жемчужной раковины, укладывают в мешок из волокнистой сетки и выдавливают на размятый хлебный плод.

Блюдо называется коку, и ничего прекраснее я в своей жизни не ел…

Главные блюда из плодов хлебного дерева, называются эймар и пои-пои.

Когда в долине поспевают плоды хлебного дерева, островитяне собирают урожай. Плоды очищают от кожуры и сердцевины, толкут каменными пестами в тестообразную массу, тутао. Затем ее разделяют, тщательно оборачивают в несколько слоев листьев, перевязывают волокнами коры и закапывают в большие ямы, откуда достают по мере необходимости.

В земле тутао может лежать годами. Считается даже, что со временем оно становится только лучше. Однако для съедобности его подвергают еще одной процедуре. В земле роют углубление – своеобразную примитивную печь; дно выкладывают камнями и разводят огонь. Когда камни достаточно разогреваются, золу тщательно выгребают, камни застилают слоем листьев, на них тутао и покрывают еще одним слоем листьев. Затем быстро засыпают землей, чтобы получилась небольшая круглая горка.

Запеченное таким способом тутао называется эймар – в печи оно превращается в янтарную лепешку, терпковатую, но вкусную.

Из эймар готовят пои-пои. Делается это очень быстро. Лепешку помещают в сосуд с водой, размачивают, перемешивают – и пои‑пои готово. Способ, которым его едят, я уже описывал.

Хлебные деревья на Маркизских островах поистине великолепны – они разрастаются до огромных размеров и укрывают долины густыми рощами.