Текст книги "Тайпи. Ому (сборник)"

Автор книги: Герман Мелвилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

Глава 32

Когда восстановился некоторый порядок, служба продолжилась и приступили к пению. Двенадцать-пятнадцать дам из миссии составляли хор и занимали длинную скамью слева от кафедры. Им подпевали почти все прихожане.

Первая мелодия удивила меня – это было старинное славословие в качестве таитянского псалма. Пение и вся обстановка показались мне очень трогательными.

У островитян очень приятные голоса богатого диапазона. Певцы и сами получали огромное удовольствие. Некоторые из них иногда замолкали и оглядывались, словно стараясь глубже воспринять происходящее.

Таитяне одарены хорошими музыкальными способностями и очень любят петь. Я часто слышал, как молодые туземцы напевали несколько строф псалма, будто отрывок из оперы. Кстати, в отличие от них, жители Сандвичевых островов скорее блеют, чем поют.

Когда пропели псалом, перешли к молитве. Опытный старый миссионер не затягивал ее, так как прихожане сразу же стали проявлять беспокойство и невнимание. Затем была прочитана глава из Библии на таитянском языке, выбрали текст, и началась проповедь. Ее слушали с гораздо большим интересом, чем я ожидал.

Я слышал от многих, что проповеди, рассчитанные на простодушных туземцев, иностранцам кажутся забавными: миссионерам приходится описывать пароходы, кареты и лондонские фейерверки. Поэтому я обзавелся хорошим переводчиком – матросом-гавайцем, с которым недавно познакомился.

– Ну, Джек, – сказал я перед тем, как войти в церковь. – Слушай внимательно и переводи как можно подробнее.

Вероятно, Джек переводил проповедь не идеально, к тому же я не записал ее. Однако постараюсь передать то, что запомнил, пользуясь выражениями Джека, чтобы ничего не исказилось от двойного перевода.

– Мои добрые друзья, я рад видеть вас и очень рад, что могу сегодня с вами побеседовать. Добрые друзья, на Таити очень плохие времена. Это заставляет меня плакать. Помаре ушла… Остров больше не ваш, а французов. Не говорите с ними, не смотрите на них… Да, я знаю, вы не будете… Они шайка разбойников, эти злые французы. Их очень быстро заставят уйти. Приплывут из Англии корабли с громом, и они уйдут. Но пока хватит, потом я скажу об этом еще. Здесь теперь много китобойных судов, и на них пришло много плохих людей. Хороших матросов нет – вы знаете. Они приезжают сюда, потому что таких плохих дома не держат. Дорогие девушки, не бегайте за матросами… Не ходите там, где они ходят. Они причинят вам зло. Добрые друзья, в моем доме осталось мало еды. Шхуны из Сиднея не везут муку, а канаки не приносят свиней и плодов. Миконари много делают для канаков, канаки мало делают для миконари. Добрые друзья, сплетите побольше корзин из листьев кокосовых пальм, наполните их и завтра принесите.

Такова суть проповеди. Но что ни говорите, она полностью отвечает образу мышления островитян, которые воспринимают лишь то, что осязаемо или ново и поражает их воображение. Сухая проповедь была бы для них невероятно скучна. Таитяне почти никогда не размышляют, они очень импульсивны. Поэтому миссионеры разъясняют им не догматы, а простые истины. В результате им никогда или почти никогда не удается пробудить в туземцах что-либо похожее на религиозное чувство.

Внешняя мягкость таитян, кажущаяся бесхитростность и кротость вначале вводят в заблуждение. Эти качества сочетаются в туземцах с ленью, сладострастием и отвращением к принуждению. К тому же полинезийцы от природы лицемерны. Они делают вид, будто очень горячо интересуются тем, что на самом деле для них безразлично, но может иметь значение для людей, которых они боятся или чьего покровительства хотят добиться. Например, бывали случаи, когда жители Сандвичевых островов выбивали себе зубы, вырывали волосы и наносили раны острыми раковинами, горюя по умершему вождю или члену королевской семьи. Однако Ванкувер пишет, что однажды туземцы сразу же повеселели, получив в подарок свисток и зеркальце.

Подобные случаи наблюдал и я.

На одном из островов туземцы очень старались заслужить благосклонность миссионеров. Поэтому они вели себя во время богослужения так, как привыкли будучи язычниками. Они закатывали глаза, пускали пену изо рта, падали и корчились. Это провозглашалось проявлением силы Всевышнего…

Но вернемся к нашему рассказу. Прочитали последнюю молитву, и прихожане стали расходиться. Постепенно они скрылись из глаз, свернув с Ракитовой дороги на тенистые тропинки, ведущие к затерявшимся в рощах деревушкам или к хижинам на берегу моря…

Островитяне, возвращающиеся со службы, очень веселы, и можно даже подумать, что они идут с языческой пляски. Библия на шнурке небрежно свисает у них с руки.

Воскресенье горячо соблюдается, поскольку речь идет о том, чтобы не выполнять никаких работ. Пироги на берегу, сети сушатся. Обитатели хижин болтают гораздо меньше. После богослужения над островом царит покой и тишина…

Воскресенье – это день табу таитян. Слово, которое раньше выражало священный характер обрядов, теперь выражает святость христианского праздника.

Глава 33

Мой бывший друг Кулу жил в «мару боро», то есть под хлебным деревом, на полпути между нашей тюрьмой и церковью, которую он ревностно посещал. Стоя в церкви в полосатой ситцевой рубахе, выпущенной поверх белых матросских брюк, со смазанными кокосовым маслом волосами, он поглядывал на девушек, и его взгляды не оставались без ответа.

Но какими взглядами награждают таитянки друг друга, как негодуют, когда видят на ком-нибудь новую одежду, прибывшую в сундуке любвеобильного матроса!

Как-то я увидел на группу девушек в туниках из грубой ткани. Они возмущенно показывали на девушку в ярко-красном платье.

– Ои тутаи оури! (Ты негодная тварь!) – презрительно говорили они. – Итаи маитаи! (Хуже некуда!)

При этом некоторые из таких девушек после посещения церкви и причащения плодом хлебного дерева в тот же вечер совершали самые постыдные грехи. Поэтому я недоумевал и решил выяснить, какое представление они имели о религии, если вообще имели. Дело было деликатное, и следовало действовать осторожно.

Ярдах в трехстах от нашего жилища в маленькой хижине поселился старый туземец Фарноу, оставивший недавно должность скорохода королевы. Возможно, он выбрал близкое соседство с нами, так как хотел приобщить троих дочерей к хорошему обществу. Сестры эти, ревностные христианки, ничуть не возражали против ухаживаний доктора, кавалера услужливого и галантного, и разрешили ему навещать их в любое время.

Как-то вечером мы с ним отправились к Фарноу и застали девушек дома. Мой приятель стал играть с двумя младшими в разыскивание камешка под кучами таппы. Я сидел на циновке со старшей, Айдией, забавляясь ее травяным веером и расширяя свои познания о таитянах.

– Айдиа, ты миконари? – спросил я. Это было все равно что сказать: – Мисс Айдиа, вы принадлежите к церковной общине?

– Да, мой миконари, – ответила она.

Но вслед за этим утверждением последовали другие.

– Миконари эна (член церковной общины здесь), – воскликнула она, приложив руку к губам и сделав сильное ударение на «здесь».

Так же и с теми же словами она прикоснулась к глазам и рукам. Затем преобразилась и дала понять, что в других отношениях она не совсем миконари. Она прыснула, за ней расхохотались сестры, и мы с доктором, опасаясь показаться глупцами, тоже засмеялись. Как только позволили приличия, мы простились.

По воскресеньям, если в церквях не насчитывается большого числа прихожан, по деревням рассылают здоровых парней с дубинками – загонять паству. Это, так сказать, церковная полиция, этих ребят можно узнать по большим белым шарфам. В будни они тоже рыскают по всему острову и выслеживают, не совершил ли кто преступлений против нравственности. Они собирают штрафы, обычно травяными циновками, за уклонение от богослужения и за другие проступки. Боб называл их каннакиперами, я думаю, это искаженное слово «констебль».

Однажды, возвращаясь домой, Боб узнал, что двое каннакиперов делают у него обыск, и спрятался за кустом. Когда они вышли, он метко запустил им в спину два зеленых плода хлебного дерева. Свидетелями были наши матросы и несколько туземцев. Островитяне, когда непрошеные гости скрылись, стали восторженно расхваливать капитана Боба за храбрость, и их поддержали женщины, которые особенно ненавидели каннакиперов, – те постоянно совали нос в их личные дела и имели наглость заглядывать к ним в любое время.

Кроме того, каннакиперы привыкли каждый день обедать в одной из хижин. Хозяин относился к таким вещам кротко, но только это ему и оставалось.

Каннакиперы ночью рыскали вокруг домов, а днем выслеживали влюбленные парочки в пальмовых рощах.

Впрочем, однажды охота кончилась для них неудачей.

За несколько недель до нашего прибытия на остров женатый мужчина и замужняя женщина отправились на прогулку. За ними пустились в погоню, однако так и не нашли. Месяца три о них никто не слышал. Но как-то нас позвали посмотреть на огромную толпу, которая сопровождала этих любовников в деревню на суд.

Они были совершенно обнажены, если не считать набедренных повязок, с длинными, выгоревшими, спутанными, полными колючек волосами, покрыты царапинами и рубцами. Как оказалось, они отправились вглубь страны и, построив хижину в необитаемой долине, жили там, пока их не заметили и не схватили. Суд приговорил их проложить сто саженей Ракитовой дороги – работа на шесть месяцев, а то и больше.

Часто я видел, как волновались обитатели хижин, если им сообщали о приближении каннакиперов. Они страшно боялись быть причисленными к «тутаи оури» (плохой или неверующий человек). Правда, островитяне потихоньку мстили своим обидчикам. Войдя в чью-нибудь хижину, каннакиперы обычно устраивали молитвенное собрание, поэтому их за глаза называли «бура артуа», что означает «Господи помилуй».

Глава 34

Изготовлением «таппы» уже превратилось в наказание. В обыденные дни звуки деревянной колотушки уже не разносятся по сонным долинам Таити. Когда-то здешние девушки все утро трудились, подобно нашим женщинам, склоняющимся над пяльцами; теперь они проводят время почти в полной праздности. Правда, островитянки сами мастерят себе одежду, но для этого достаточно нескольких стежков. Дамам из миссии, к слову, ставят в заслугу, что они научили их шить.

«Кихи уихени», то есть юбка, представляет собой полотнище белой хлопчатобумажной ткани или ситца, обернутое вокруг талии и свободно свисающее от пояса до ступней. Чтобы это одеяние не спадало, его закрепляют самым простым способом, подворачивая один конец или связывая верхние углы; конечно, оно быстро приходит в беспорядок, давая возможность кокетливо поправлять его. Поверх «кихи» таитянки носят нечто вроде платья, открытого спереди, очень широкого и накинутого крайне небрежно. К обеду дамы здесь никогда не переодеваются.

Но что можно сказать об этих ужасных шляпах! Представьте себе пучок соломы, сплетенный в форме ведерка для угля и торчащий дном вверх на макушке; несколько ярдов красной ленты развевается вокруг, точно хвост бумажного змея.

Парижские модистки, что сказали бы вы о них! Нынче сделанные руками островитянок, эти шляпы, как говорят, были изобретены и рекомендованы женами миссионеров; впрочем, я уверен, что это лишь лживые сплетни.

Забавно, что подобные головные уборы считаются очень изысканными. Плетение – одно из немногих занятий, к каким еще снисходят женщины высших сословий; и лишь для удовлетворения глупейшего тщеславия. Впрочем, девушки совершенно не признают шляп, предоставляя матерям, лишенным всякого вкуса старухам, изображать из себя огородные пугала.

Что касается мужчин, то те из них, кто жаждет быть одетым по-европейски, не имеют, должно быть, никакого представления о связи между отдельными частями, составляющими костюм джентльмена. Обладатель куртки, к примеру, вовсе не считает обязательным надевать брюки, шляпа с тульей в виде колокола и набедренная повязка – вполне законченный наряд. Молодой моряк, ради которого Кулу покинул меня, подарил ему старую матросскую двубортную куртку из мохнатого грубого сукна. И Кулу, застегнувшись на все пуговицы, в полном восторге разгуливал в ней по Ракитовой дороге под тропическим солнцем. Доктор, увидев его в таком виде, решил было, что тот проходит курс лечения – как выражаются врачи-шарлатаны, «изгоняет болезнь потением».

Некий холостяк, приятель капитана Боба, к величайшей своей радости, имел полный европейский костюм, в котором часто брал штурмом дамские сердца. Обладая военными склонностями, он украшал куртку алым лоскутом, прицепленным к груди; пришивал тут и там форменные пуговицы, тайком срезанные с мундиров пьяных моряков, отпущенных на берег с военных кораблей. Однако, несмотря на все эти украшения, его костюм как-то не имел вида. Он был слишком узок в плечах, локти торчали в стороны, как у неуклюжего всадника; а узкие брюки так обтягивали толстые ноги, что видны были нитки всех швов, и при каждом шаге можно было ждать катастрофы.

Одним словом, определенного стиля одежды для мужчин, по-видимому, не существует. Они носят все, что могут раздобыть, иногда безвкусно переделывая старинные одеяния, чтобы приспособить их к своим понятиям о моде.

А ведь таитяне, кажущиеся смешными в чужеземных нарядах, имели совершенно иной вид в своих национальных костюмах, отличавшихся исключительным изяществом, скромностью – на взгляд всех, кроме чрезмерно стыдливых, – и прекрасно приспособленных к климату. Но короткие юбочки из крашеной таппы, набедренные повязки с бахромой и другие предметы одежды, которые носили прежде, нынче запрещены законом, как нарушающие приличия. Почему женщинам не разрешается надевать ожерелья и венки из цветов, я так и не смог установить; говорят, что они каким-то образом связаны с забытыми языческими обрядами.

Многие веселые и как будто невинные игры и развлечения также находятся под запретом. В старину устраивались атлетические соревнования в борьбе, беге, метании дротиков и стрельбе из лука. Во всем этом таитяне были очень искусны; состязания нередко сопровождались великолепными празднествами. К числу же повседневных развлечений относились танцы, игра в ножной мяч, пускание змеев, игра на флейте и пение старинных легенд; теперь все эти забавы считаются деяниями наказуемыми; впрочем, от большинства из них давно отвыкли, так что о них почти никто и не помнит.

Точно так же был положен конец «опио», или празднику урожая плодов хлебного дерева, хотя, судя по описанию капитана Боба, он носил совершенно невинный характер. Существует и строгий закон против всякого рода татуировок.

Отмене всех национальных развлечений и обычаев островитяне подчинились с большой неохотой. Об этом свидетельствуют многочисленные случаи нарушения запрещающих их законов, в особенности то, как часто, пусть и тайком, устраиваются «хевары», или танцы.

Подавляя национальные традиции, миссионеры несомненно искренне стремились к благу, но результат оказался прискорбным. Не имея никаких развлечений взамен подвергнутых запрету, таитяне, нуждающиеся в увеселениях больше, чем какой-нибудь другой народ, погрузились в апатию или стали предаваться чувственным удовольствиям, в сто раз более пагубным, чем все игрища, когда-либо устраивавшиеся в храме Тане.

Глава 35

Таити во многих отношениях несомненно может считаться наилучшим примером того, к какому результату приводит общение иностранцев с полинезийцами, включая попытки миссионеров цивилизовать их и обратить в христианство. Теперь мы вправе утверждать, что опыт обращения таитян в христианство и улучшения условий их жизни путем введения чужеземных обычаев был произведен в полном объеме. Современное поколение выросло под влиянием своих духовных наставников. И хотя некоторые будут утверждать, что трудам последних иногда в той или иной степени препятствовали беспринципные иностранцы, все же из-за этого Таити не перестает быть прекрасной иллюстрацией; ведь с подобными трудностями приходится бороться в Полинезии всегда и повсюду.

Прошло почти шестьдесят лет с того дня, как миссионеры обосновались на Таити; все это время они непрерывно получали нравственную и материальную поддержку от друзей во всем мире. Ни одно начинание подобного рода не вызывало такого рвения со стороны тех, кто непосредственно его проводил.

Что за беда, если в начале работники при всей их добросовестности были в большинстве невежественными и во многих случаях отличались, к сожалению, фанатизмом: такими свойствами в известной мере обладали распространители всех религий. И хотя в смысле усердия и бескорыстия миссионеры, находящиеся в настоящее время на острове, пожалуй, уступают своим предшественникам, они, на свой манер, во всяком случае, много потрудились, чтобы сделать из своей паствы христиан.

Разберемся, в чем состоят наиболее заметные перемены в положении островитян.

С системой идолопоклонства покончено, равно как и с некоторыми варварскими обычаями, с ней связанными. Но этот результат нужно приписать не столько деятельности миссионеров, сколько цивилизующему влиянию длительного и постоянного общения с белыми всех национальностей, для которых Таити уже много лет является одним из излюбленных мест в Южных морях. На Сандвичевых островах могучий институт табу, как и весь языческий уклад страны, был полностью уничтожен по доброй воле самих туземцев еще до прибытия к ним первых миссионеров.

Другая наиболее разительная перемена в жизни таитян заключается в следующем. Благодаря постоянному пребыванию на острове влиятельных и почтенных иностранцев, а также благодаря частым заходам военных кораблей, признающих национальный суверенитет острова, по отношению к его жителям больше не считают возможным допускать те жестокости, к каким прибегают, когда имеют дело с дикарями; поэтому различные суда, не опасаясь мщения, совершенно спокойно заходят во все гавани Таити.

Но какие достижения могут быть приписаны исключительно миссионерам?

Во всяком случае, они усиленно старались смягчить то зло, которое неизбежно приносит общение с белыми. Эти попытки проводились, порой, довольно неразумно и часто оставались безуспешными; почти непреодолимое препятствие заключается в самых склонностях народа. Все же присутствие миссионеров привело к тому, что поведение островитян стало менее безнравственным.

Но наиболее значительное достижение миссионеров, само по себе крайне обнадеживающее, состоит в том, что они перевели всю библию на таитянский язык – я знал нескольких туземцев, которые без труда могли ее читать. Были построены церкви и учреждены школы для детей и для взрослых: должен с сожалением отметить, что теперь школам уделяют очень мало внимания, и это следует в значительной мере приписать неурядицам, возникшим в результате действий французов…

Обращение полинезийцев в христианство большей частью было достигнуто не разумными доводами, а путем давления на туземцев их вождями, которыми двигала надежда на всевозможные мирские выгоды.

Даже в тех нескольких случаях – так часто приводимых в качестве примеров божественного промысла, – когда туземцы по мгновенному побуждению сожгли своих идолов и приняли крещение, самая внезапность перемены указывает лишь на ее несерьезный характер. Уильямс, мученик Эрроманго, приводит случай, когда жители некоего острова, исповедовавшие христианство, собрались по собственному почину и торжественно восстановили все языческие обычаи.

Факты всегда красноречивее слов; приведенное ниже показывает, как расценивают сами миссионеры современное состояние христианства и морали среди обращенных полинезийцев.

На острове Эймео (обслуживаемом таитянской миссией) учреждена школа только для детей миссионеров; ею руководят преподобный мистер Симпсон и его жена. Там ученики (для завершения образования отправляемые в Англию, во многих случаях в очень раннем возрасте) получают лишь самые начатки знаний, не больше того, чему они могли бы научиться в туземных школах. Тем не менее принимаются все меры, чтобы две расы как можно меньше общались между собой и причиной этого открыто признается стремление предохранить белых детей от заражения безнравственностью. Для лучшего достижения этой цели стараются воспрепятствовать тому, чтобы дети европейцев научились местному языку.

На Сандвичевых островах идут еще дальше; там несколько лет назад площадка для игр детей миссионеров была обнесена высоченным забором, чтобы надежно оградить ее от маленьких безнравственных гавайцев.

А между тем, сколь ни странным это может показаться, развращенность полинезийцев, делающая такие меры предосторожности необходимыми, до общения с белыми была далеко не так велика.