Текст книги "Икона, или Острова смерти"

Автор книги: Гэри Ван Хаас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Глава 7

Я оставил Юджина в таверне на берегу, а сам решил съездить в старую «студию» Ролстона.

Ролстон жил в маленьком рыбацком домике за городом. Безлюдная полоска пляжа на краю овеваемой ветрами луговины, две заброшенные мельницы с облупившейся побелкой, на сломанных крыльях которых трепетали обрывки парусины.

К этому часу meltemi, как водится, дул изо всех сил; порыв ветра толкнул меня назад, когда я вылез из машины. Старые мельницы скрипели и стонали под его напором.

Я захлопнул дверцу и спугнул зайца. Тот бросился прочь, его коричневая шубка исчезла среди пригнувшихся луговых трав. На фоне желтого поля выделялись редкие алые цветы, их чашечки, как будто сделанные из воска, склонялись на ветру. Сквозь гальку пляжа пробивались кроваво-красные маки с длинными тонкими стеблями, придавая пейзажу ван-гоговскую силу и динамику.

Я задумался. Картины Ролстона имели сходство с творением Ван Гога. В его рисунках можно было обнаружить те же небрежные мазки и цветовые завихрения. Движение и безумие.

Подъехав к мельнице, где находилась «студия» Ролстона, я обнаружил, что дверь забита, а все ставни надежно заперты. Я отодрал доски, кое-как приколоченные поперек входа. Замок заржавел, понадобился всего один удар, чтобы его сорвать. Раздался порыв ветра, и дверь с грохотом распахнулась.

Я не был готов к открывшемуся моему взгляду зрелищу. Я думал, что вступаю в покинутую обитель духов. Но мои ноздри защекотал запах человеческих экскрементов и перегара.

У меня зашевелились волосы. Я вспомнил, как в детстве друзья заманили меня в заброшенный дом с привидениями. На старой мельнице, по общему мнению, тоже обитали призраки. Говорят, пятьдесят лет назад здесь кого-то убили. Мне стало не по себе от нахождения в этом месте.

Все покрывал толстый слой пыли. Пауки ткали серебряные нити. Таракан, размером с небольшую мышь, пробежал мимо меня.

В углу, опрокинутые, лежали стол и два стула, еще один стул валялся, разбитый в щепки, возле очага. Камин был забит всем, что только могло гореть, и я заметил почерневшие куски подрамников и обгоревшую ткань.

В другом углу комнаты, под грудой битых бутылок, я нашел обрывки холста. Я разгреб желтые и зеленые осколки стекла. Вероятно, это была одна из последних работ Джона: неоконченный набросок в виде нескольких грубых мазков ультрамарином. Холст сильно попорчен, и изображение трудно было разобрать. Я нагнулся, пытаясь сложить обрывки. Некоторые куски безвозвратно пропали, но неровных, запачканных лоскутков все-таки оказалось достаточно, чтобы разглядеть силуэт – голову и торс обнаженного юноши с венком на голове.

Черты лица были смазаны, зато волосы выписаны четко – они кольцами ложились на плечи. Я пришел в замешательство. Джон писал иконы и пейзажи. Он не любил рисовать людей, а этот портрет казался таким знакомым. Я бросил клочки обратно в груду мусора.

Оглядываясь вокруг, я заметил, что на полу чернеют липкие пятна – высохшие лужицы пролитого вина. Запах фекалий и перегара стал еще сильнее. Я приоткрыл дверь в туалет, и меня чуть не вырвало. Буквально повсюду были блевотина и кал. В унитазе плавали обгоревшие клочки бумаги. На одном из них еще представлялось возможным разобрать строчки. Я осторожно выловил бумагу палкой и разложил на полу.

Это был кусок письма – полусожженный, но с сохранившейся датой и обрывком текста.

10 марта. Уважаемый мистер Ролстон, последние пробы дали положительные результаты. Я сохраню это в тайне. Искренне ваш д-р Кристофис.

Я убрал письмо в карман. Тайна начала раскрываться. Возможно, Джон неизлечимо заболел вследствие чрезмерного употребления алкоголя. А мысли о неизбежной смерти послужили причиной нервного срыва.

Сквозь разбитые ставни в комнату проникали теплые лучи солнечного света и растекались по стенам. Когда я присмотрелся, то понял, что красные брызги, принятые мной за пролитое вино, на самом деле засохшие пятна крови.

Я похолодел при одной мысли: Джон пытался покончить с собой? Я быстро отвернулся, переполненный отвращением. Но что-то в этих кровавых пятнах на белой стене заставило меня снова взглянуть на них. Это были не просто случайные брызги, а как будто надписи, сделанные окровавленным пальцем.

Что-то, написанное по-гречески, вверху – заглавная буква «М», а внизу кружок со смазанной «Z». Символы? Джон был оккультистом?

Я вынул письмо Кристофиса и переписал на него греческие буквы, одновременно произнося их вслух:

– Ита, пи, альфа, ни, альфа, гамма, йота, альфа; фита, альфа; сигма, ипсилон; фи, омикрон, ни, ипсилон, сигма, ипсилон, йота.

Что бы это ни значило, но это было последнее послание Джона. Я закрыл дверь, радуясь свежему воздуху. Мое лицо овевал ветер, и море переливалось полупрозрачными оттенками, как драгоценный камень. Солнце уже садилось, облака на горизонте окрасились оранжевым и розовым. Колеса джипа заскрипели по гравию, я ехал обратно в город.

Старый добрый Юджин восседал за своим излюбленным столиком, по-видимому, дюжина пива ничуть ему не повредила.

– Я тут снова подумал… – пробормотал он, когда я подошел. – Я, конечно, порядочный человек, но давай скорее заканчивать эту бодягу с Линдой. У нас есть более важные дела.

– Какие, например? – Я отхлебнул пива из его кружки.

Он помахал пальцем перед моим лицом.

– Например, пора нырять за амфорами. Вот что.

Я покачал головой.

– Не знаю, Юдж. Сначала мне надо сделать копию.

– Только не вздумай сейчас увиливать! – фыркнул он. – Мы полагаемся на тебя.

Я вздохнул, надеясь, что он поймет.

– Юджин, у меня нет на это времени. Сначала нужно закончить работу для Андерсена.

Юджин был неумолим:

– Брось, парень, ты хочешь сказать, что не будешь нырять за амфорами? – Он глотнул пива и вытер рот рукой. – После всего, что я для тебя сделал?

Я знал, что так и будет. Люди вроде Юджина всегда используют дружбу как отмычку. Я поежился под его взглядом.

– Ладно, ладно, черт с вами. Мы займемся амфорами чуть позже, договорились? А теперь я еду в Афины, чтобы все выяснить.

– Погоди! – Юджин недоверчиво посмотрел на меня. – За каким дьяволом в Афины? У нас здесь уйма дел. Кроме того, если ты завалишься в Плаку, [10]10
  Плака – старейший район Афин, вблизи Акрополя.


[Закрыть]то мы можем тебя и не дождаться…

Я осторожно прервал его:

– Я не собираюсь гулять в Афинах по вечеринкам, Юджин. Я еду туда, поскольку хочу выяснить, что же случилось с Ролстоном. Что случилось с ним на самом деле.Меня это беспокоит, дружище.

– Ты делаешь из мухи слона.

– Я нашел на мельнице записку врача. Судя по всему, Ролстон был очень болен.

Юджин откинулся на спинку стула со вздохом, похожим на шипение проколотого шарика.

– Значит, ради него ты собираешься разыгрывать из себя мать Терезу?

– Да, можно и так сказать. Кто-то должен поговорить с его врачом и выяснить, что происходит. Ты займись пока подготовкой к поездке за амфорами, а я скоро вернусь.

– Что сказать Линде, если она спросит о тебе?

– Ничего не говори. Если она будет настаивать, скажи, что я по-прежнему проверяю зацепки. – Я похлопал его по спине. – Брось, старик. Это все ради нашего старого друга Джона.

Он почесал едва заметную проплешину на макушке, пытаясь проникнуться моими чувствами, потом нахлобучил поглубже свою потрепанную рыбацкую шапку.

– Ладно. Того и гляди, ты вступишь в какую-нибудь дурацкую благотворительную общину кровоточащих сердец, приятель.

Я встал из-за стола.

– Вернусь через пару дней.

Когда я вышел, Юджин достал колоду карт и начал их тасовать. Его взгляд блуждал по таверне в поисках потенциального партнера для партии в покер.

Отлично! Невзирая на все протесты, Юджин меня не бросит – по крайней мере если ему это ничего не будет стоить.

Глава 8

Таксист не спешил. Дорога из афинского аэропорта была забита, воздух оглашали какофония сирен, скрип тормозов и рев моторов. Шум и неразбериха стояли потрясающие. Мне страшно хотелось курить, но надпись на приборной доске, сделанная большими красными буквами, по-английски и по-гречески, предупреждала: «НЕ КУРИТЬ». И потому я откинулся на спинку сиденья и прислушался к тому, что бормотал на ломаном английском таксист. Греки в большинстве случаев очень любят поболтать, а у этого вдобавок был слушатель, которому некуда деться, так что таксист не умолкал.

Пока мы медленно пробирались сквозь пробки на главных перекрестках (причем таксист то грозил кулаком водителям, то драматически жестикулировал, подчеркивая основные моменты своей речи), я узнал, что он за рулем уже пять лет. А до того, конечно, был моряком. Таксист также поведал мне, что его брат живет в Калифорнии. В конце концов, разве Америка – не страна неограниченных возможностей? Его сын служит в греческой армии, а жена – ворчливая стерва. Прислушиваясь к смеси греческих и английских слов, я с трудом разобрал, что его политические взгляды прямо противоположны взглядам нынешнего правительства и потому у него проблемы с деньгами.

Таксист уже собирался завязать со мной беседу о Кубке мира по футболу, когда мы свернули с Сингроу-авеню на широкий бульвар Константина. С меня довольно. В самом разгаре утра я сидел в крошечном такси, где воздух был спертым и жарким, как в духовке. Краснолицый шофер вытер пот со лба и заорал на пешехода, который проскочил прямо перед ним, ловко увернувшись от удара бампером. Старая добрая игра «Господи помилуй».

Наконец, когда мы миновали прохладный зеленый парк, я заметил вдалеке высокое современное здание отеля «Хилтон». Таксист подъехал к нему, взглянул на счетчик и назвал сумму, которая оказалась слишком высока для того, чтобы отстегивать ему еще и чаевые. Я сунул греку деньги и захлопнул дверцу.

Войдя в прохладный вестибюль, я сразу же направился в бар и заказал благословенный джин с тоником. Я уселся на высокий табурет, и женщина, сидевшая поодаль, не стала терять времени. Она подошла и расположилась рядом. Крашеная блондинка, за сорок, дочерна загорелая, в дешевом красном платье (возможно, перекрашенном). Юджин назвал бы ее «грудастой», тогда как романтичный Джон Ролстон сказал бы «пышная». Мысли о Ролстоне по-прежнему отвлекали меня. Интересно, с чего лучше начать поиски?

Женщина без предупреждения наклонилась ко мне.

– Не найдется сигаретки? – спросила она и потянулась к моей пачке, а потом быстрым шепотом предложила отправиться с ней, но я не обратил на нее никакого внимания. Я достал деньги, расплатился за выпивку и предоставил женщине и дальше нести вахту в баре. В любом случае я не любитель бюстов большого размера.

Я поднялся в комнату и открыл ноутбук, чтобы поискать фамилии с помощью электронного афинского телефонного справочника. Просматривая список на букву «к», я нашел доктора Михаила Кристофиса. Он работал в клинике в Колонаки. Я немедленно позвонил туда. Автоответчик сообщил, что доктор Кристофис будет в офисе после пяти часов.

Примерно в половине пятого я пешком отправился на место. Район Колонаки находится неподалеку от «Хилтона». На улице было жарко и душно. От жары, выхлопных газов и шума у меня началась ужасная головная боль. Спустившись по авеню Королевы Софии, я добрался до Колонаки. По соседству с приемной доктора Кристофиса находилось несколько клиник, и я решил проверить их все в надежде обнаружить Ролстона.

Со второй попытки мне повезло. Девушка в регистратуре просмотрела файлы на компьютере и резким голосом приказала мне подняться на второй этаж. Я зашагал по лестнице, миновав усталую уборщицу со шваброй и ведром, полным мыльной грязной воды. Я знал, что второй этаж в Греции – это три пролета вверх.

Наверху оказались две сиделки. Младшая, в накрахмаленном чепце, уголки которого вздымались над ее черноволосой головой, словно крылышки, была всецело поглощена своим кофе. Другая, склонившись над ящиком стола, разбирала бумаги. Она высокомерно посмотрела на меня – седая женщина с суровым и мрачным лицом, изрезанным глубокими морщинами. Я решил, что она, должно быть, старшая сестра, избравшая своим предназначением контроль над жизнью и смертью.

– Чем могу вам помочь? – спросила она.

Младшая разглядывала меня огромными печальными глазами.

– Слушаю, – сказала она.

– Я ищу Джонатана Ролстона. Он здесь?

Она нахмурилась. Черные глаза практически скрылись в тени ресниц. Сиделка отставила чашку.

– Мистер Ролстон? Вы его родственник?

– Друг. Я знаю, он лечится у вас.

Старшая сестра внезапно повернулась, мрачное выражение ее лица смягчилось. Она заговорила очень тихо и властно, но в ее голосе слышался оттенок сочувствия.

– Мне очень жаль, мистер…

– Хенсон. Гарт Хенсон.

Она подошла ко мне.

– Понимаете ли, мистер Хенсон… Мистер Ролстон умер.

У меня внезапно заныл живот, как будто от удара. Несколько секунд я не мог говорить. Она грустно покачала головой:

– Его страдания окончены.

Я тут же опомнился.

– Отчего он умер?

Теперь сестра заговорила деловито и отчетливо:

– Я больше ничего не могу вам сказать. Если хотите знать точнее, поговорите с врачом, доктором Кристофисом. Он сделал все, что было в его силах.

Я вышел из больницы. От запаха антисептиков меня слегка мутило. Смерть Джона стала неожиданным ударом. Я чувствовал себя так, будто мое сердце сжали в тисках. Я думал, Джона положили в клинику вследствие психического расстройства, а не из-за продолжительной болезни. Что-то не сходилось, и единственное, что я мог сделать, – попытаться все выяснить у доктора Михаила Кристофиса.

Глава 9

Клиника доктора Кристофиса находилась в кирпичном, классической постройки, здании рядом с Колонаки-сквер.

Я позвонил и вошел в прохладный, облицованный мрамором вестибюль. Гигантская дубовая дверь с латунной ручкой в виде головы льва. Табличка с выгравированной по-гречески и по-английски надписью: «Михаил Кристофис, доктор медицины. Специалист по заболеваниям внутренних органов».

Было пять часов, в приемной сидели всего двое посетителей. Хорошенькая секретарша улыбнулась мне.

– Здравствуйте.

– Я пришел не на прием, – сказал я извиняющимся тоном. – Мне нужно поговорить с доктором Кристофисом. Это касается его пациента Джона Ролстона.

Ее темные брови удивленно приподнялись, но улыбка так и не покинула губы. Она попросила меня сесть.

Я занял стул между суровой пожилой матроной и подростком с прыщавым лицом. Женщина угрюмо посмотрела на меня, мальчик даже не оторвался от журнала. Секретарша зашла в кабинет Кристофиса и через минуту вернулась, оставив дверь приоткрытой. Я услышал, как врач что-то сказал по-гречески. Девушка снова взглянула на меня, ее улыбка исчезла – она сразу посерьезнела.

– Можете зайти, сэр.

Доктор Кристофис выглядел намного моложе, чем я думал, – красивый брюнет лет тридцати пяти. Он говорил негромко; у него были ярко-синие глаза и приятная улыбка, которая сразу же вызвала мое расположение.

Я представился. Его рука была сильной и теплой. Он предложил мне сесть в одно из обитых черной кожей кресел.

– Моя помощница сказала, вы хотите что-то узнать о Джоне Ролстоне. – Он откинулся на спинку кресла и сцепил пальцы на столе перед собой. – Вы хорошо его знали?

Он бросил на меня взгляд из-под своих двухфокусных очков.

– Мы много лет дружили. Вместе работали на Миконосе.

– Понимаю… чем я могу вам помочь?

– Я очень обеспокоен – точнее, все мы обеспокоены. Во всяком случае, я приехал в Афины по делам и подумал, что могу заодно зайти сюда и выяснить, что случилось с Джоном.

Кристофис аккуратно снял очки и положил их на стол. Он пристально взглянул на меня.

– Мистер Ролстон долго болел. Конечно, мы делали все, что могли, но болезнь оказалась слишком запущенной. Если бы он обратился к нам раньше…

– Раньше? А что у него было? – перебил я.

– Осложнения после цирроза, – сказал он. – Ваш друг умер от рака печени.

Вот черт, подумал я и стиснул зубы. Я покачал головой, как будто сожалея о чем-то, что следовало сделать.

– Я чувствовал, что так оно и будет. Мы говорили ему, но он не хотел слушать.

– Всегда жаль, когда человек сам себя губит.

Несколько секунд я сидел молча, оглушенный. Ролстон умер, теперь оставалось только произнести надгробную речь. Я встал, собираясь уходить.

– У него есть родственники? – продолжил Кристофис.

– Не знаю, – ответил я. Вдруг мне настойчиво захотелось выяснить побольше. – Он не оставил никаких писем или документов? Я имею в виду – когда его забрали в больницу, он ничего не отдал вам на хранение?

Я вспомнил тот хаос, который видел в студии Ролстона на Миконосе. Неужели он уничтожил все – или в его личных бумагах было что-то еще?

– Если мистер Ролстон что-нибудь и привез с собой в больницу, эти вещи будут переданы в британское консульство. Если у покойного нет родственников, сотрудники консульства обычно берут на себя заботу о его личном имуществе. Поговорите с ними… Мне жаль. Мы с Джоном очень сдружились за время его болезни. – В голосе Кристофиса зазвучали грусть и сожаление. Он встал. – Теперь, если позволите, я займусь пациентами. – Он жестом указал мне на дверь.

Когда я возвращался в отель, то вспомнил порванную записку, написанную Кристофисом, которую нашел у Ролстона. Вернувшись в номер, я взял маленький карманный словарь и перевел загадочную строчку, которая была написана кровью на стене: «Panaghia tha se foneise». Меня охватило странное ощущение. Смысл послания был ясным: «Святое убивает».

Я на секунду задержал дыхание. Бедный Ролстон. Возможно, узнав, что он смертельно болен, Джон обвинил Пресвятую Деву в своей гибели.

Я сунул записку обратно в бумажник, спустился в бар, заказал себе порцию виски безо льда, потом еще одну. Мне хотелось позвонить Юджину, но я не стал. Вместо этого я поймал такси и поехал в британское консульство.

В кабинете британского консула пахло сладким трубочным табаком и старыми книгами. Джентльмен сидел за большим дубовым столом, облокотившись на спинку кресла, и рассеянно попыхивал трубкой. Он заканчивал разговор, прервавший нашу беседу. Наконец он с легким стуком выколотил пепел и обернулся ко мне.

– Слушаю вас, мистер…

– Хенсон, – подсказал я.

– Да, мистер Хенсон. Извините, мне нужно было ответить на звонок. Итак, о чем вы хотели со мной поговорить? Если вам нужна виза, то, боюсь, придется прийти утром.

Консул был румяный, коренастый, невысокий мужчина, который, судя по всему, наслаждался своей ролью. Он так уютно выглядел в кресле, с руками, сложенными поверх объемистого брюшка.

– Я пришел, чтобы кое-что узнать о своем друге. Он британский гражданин, родом из Лидса. Его звали Джон Ролстон. Он умер несколько дней назад…

Консул прервал меня, будто внезапно утратив всякий интерес:

– Мне жаль это слышать, но здесь у нас не справочная служба, мистер Хенсон. – Он начал рыться в ящике стола, то и дело переводя взгляд со своих бумаг на меня. – Кто вы мистеру Ролстону? Родственник?

– Юрисконсульт, – заявил я, пристально глядя ему в глаза.

Он кивнул. Должный эффект был достигнут.

Я решил использовать свое преимущество, пока оно у меня было.

– Его семья послала меня сюда, чтобы выяснить все детали, связанные с похоронами и личным имуществом.

– Да, конечно. – Консул встал, вытащил коричневый сверток и высыпал содержимое на стол. Паспорт с загнутыми уголками, золотая цепочка, медальон и кольцо с печаткой. Консул протянул мне паспорт.

– Это мистер Ролстон?

Я взглянул на фото Джона – на ней он выглядел гораздо моложе, но, невзирая на то, что с возрастом мой друг обзавелся растрепанной бородой и поседел, его легко можно было узнать. По-лисьи заостренные черты лица и безумный взгляд оставались прежними.

– Да, это Джон. – Я закрыл паспорт и вернул его консулу.

– У него был какой-нибудь постоянный адрес?

Я покачал головой.

– Мне известен только адрес его родителей в Лидсе. Джон время от времени приезжал в Англию, но останавливался в Лондоне. Он не ладил с родными.

– Понимаю.

– Вы не возражаете, если я осмотрю содержимое свертка? – поинтересовался я.

– Конечно, нет. Я вам все покажу.

Он вынул из конверта небольшую пачку бумаг и быстро их пролистал. Я с надеждой ждал.

– В общем, ничего особенного. Обычные документы. Свидетельство о смерти, врачебный отчет и другие бумаги. Печально, что жизнь человека в итоге сводится к клочкам и обрывкам, вам так не кажется?

– Нет ли там юридических документов? Банковские квитанции, письма, что-нибудь в этом роде? Мы ничего не нашли в студии. Должны же у него быть хоть какие-то накопления.

– Накопления? – уточнил консул. Видимо, это слово пробудило в нем нечто большее, чем простое любопытство. Он поджал губы и принялся убирать вещи обратно в пакет – паспорт, бумаги, медальон. – А у вас есть какие-нибудь документы, подтверждающие, что вы – его юрисконсульт?

Нельзя было показывать волнение и выдать себя.

– С собой – нет. Но я, конечно, вам их предъявлю.

Консул на это не купился. Он твердо сказал:

– Извините. Я боюсь, вещи останутся здесь, пока я не увижу соответствующие документы.

– Вы правы. Я понимаю. Я вернусь чуть позже и привезу необходимые удостоверения. – Я пожал ему руку.

Консул улыбнулся.

– Спасибо за все, – произнес я и неторопливо вышел.

Навстречу мне попалась секретарша. Она явно была взволнованна, но старалась скрыть свои чувства под типичным британским хладнокровием. Я услышал, как она сказала:

– Мистер Мартин, снова звонят из иностранного отдела. Какие-то проблемы на Кипре. Возьмите трубку в конференц-зале.

Высокая и худая женщина средних лет вышла из кабинета вместе с консулом, и они быстро зашагали по коридору. Это был мой шанс. Я осторожно вернулся в кабинет и прикрыл дверь. Коричневый бумажный конверт по-прежнему лежал на столе. Я открыл его и высыпал содержимое, отчаянно ища какую-нибудь зацепку. Минуту спустя я обнаружил серую заламинированную визитку. На ней стояли два адреса – афинский и мюнхенский. В уголке значилось имя: «Ганс У. Майснер. Галерея „Феникс“. Куратор Музея искусств».

Сунув визитку в карман и убрав все остальное обратно в конверт, я радостно покинул британское консульство. Я ожидал получить только заурядную информацию и даже не подозревал, что мне вручат ключ от ящика Пандоры.