Текст книги "Скандал"

Автор книги: Герхард Баумрукер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

6

Клаусу удалось все же сохранить самообладание, когда он сидел с доктором Бюзольдом в рабочем кабинете брата. Врач не затруднял себя долгими приготовлениями, а сразу же перешел к делу.

– Доктор Майнинген, – сказал он резко, – умер вследствие отравления цианистым калием.

Клаус опустил голову – его лица не было видно. Несколько секунд оба молчали. Затем Клаус снова поднял голову. Он был бледен, но выдержан и спокоен.

Доктор Бюзольд, казалось, наоборот – совсем упал духом.

– Вам, наверное, известно: я был его другом, возможно, единственным, – сказал он и подкрепил свои слова соответствующим жестом. – Мы с ним здесь, в этом кабинете, по вечерам часто играли в шахматы. Он почти всегда выигрывал, сделав какой-нибудь совершенно неожиданный эффектный ход, замысел которого отличался простотой и изяществом. Вчера, например… а сегодня… – Врач тряхнул головой, снял очки и вытер глаза тыльной стороной ладони. – Я все еще не могу прийти в себя. Я его видел, я его обследовал. Когда я вошел, экзитус уже стал фактом. Ничего нельзя было сделать…

Он взглянул на Клауса. Клаусу было неприятно видеть это лицо без очков, придававших ему благообразие – видимо, таковым является особое свойство дистанционных стекол – и он был рад, когда доктор снова надел очки.

– Так внезапно, понимаете? Он давно это знал. Я всегда думал: ему все было известно. И однажды…

– Я не могу понять, о чем вы? Что было ему известно? – спросил Клаус раздраженно.

– Его болезнь. Да, вы об этом не догадывались: рак…

– Что? – Клаус беспомощно глядел на врача. – Леонгард… Боже мой! – Как ни странно, но одновременно с удивлением пришло какое-то облегчение. – Он мне никогда об этом не говорил. Он вообще никогда мне о себе ничего не рассказывал. Мы были словно чужие… Но чтобы у него было такое… Это было болезненно?

Доктор Бюзольд кивнул.

– Это началось у него несколько лет назад. Конечно, он знал. Он консультировался у многих специалистов. Профессор Клюге, профессор фон Винтерштейн – все ему об этом говорили, Но когда прошел первый шок, он ничего не изменил в своей жизни. «Я должен до конца использовать отпущенное мне время», – говорил он мне. Поэтому для меня было совершенно неожиданным, что он…

Врач громко высморкался в накрахмаленный носовой платок. Клаус на мгновенье закрыл глаза.

– Когда Тереза меня вызвала, – продолжал доктор Бюзольд, – я подумал, что это злая шутка: она сказала, что, вернувшись от зубного врача, нашла герра сенат-президента в кабинете мертвым. Я… я приехал сразу же. Отравление цианистым калием. Мне ничего другого не оставалось, как вызвать по телефону вахмистра Бирнбаума из нашего полицейского участка.

Это, по-видимому, и был тот мотоциклист, которого Клаус встретил на шоссе.

– Самоубийство, – заключил он.

– Герр Майнинген… – Врач нахмурился, мучительно соображая. – Я тоже пришел в конце концов к такому заключению. Но если предположить…

– Что? – подхватил Клаус. – Дело совершенно ясное. Леонгард был неизлечимо болен. Он не мог больше терпеть. В момент внезапного потрясения, а может быть, депрессии… Это – самоубийство.

Клаус достал из кармана пачку сигарет. Не раздумывая, закурил. Доктор. Бюзольд вздохнул и взглянул на пачку.

– Извините, – пробормотал он и пододвинул пачку доктору, тот взял сигарету. Клаус поднес зажигалку.

Доктор Бюзольд, когда закурил, снова обрел утраченное было спокойствие. Он основательно затянулся, потом еще раз, и задумчиво произнес:

– Самоубийство… самоубийство… – Потом покачал головой. – Да, это была первая мысль, которая пришла мне в голову.

– Конечно… – Клаус прикрыл глаза. – Что может быть еще?

– Я не знаю. Можно Бог знает что подумать. Я посмотрел вокруг, обследовал место происшествия, но ничего не обнаружил. Никакой записки, которая хоть что-нибудь прояснила бы. Ничего. Удивительно!

Клаус, запнувшись, молчал. Сигарета слегка дрожала в его руке. Он сбил пепел в пепельницу.

– Как гром среди ясного неба – и ни слова, ни строчки, объясняющей случившееся, – заметил доктор Бюзольд.

– А может быть, так уж получилось. Это бывает чаще, чем вы думаете:

– Возможно. Но в случае с вашим братом полностью исключено. Он был человеком холодного ума и железной воли. Впрочем, вы и сами знаете. Ясность и полная правда – вот правила, которым он учил других и которых придерживался сам. И конечно, последний шаг в своей жизни, шаг к смерти, он должен был объяснить, указать причину самоубийства. До последнего момента он был в трезвом уме и твердой памяти… Но вам от этого не легче!

Клаус стиснул зубы и пожал плечами.

– Он не был сторонником внезапных решений, – продолжал доктор Бюзольд. – Мало того, у него были далеко идущие планы. Он хотел написать книгу, осветить в ней проблемы государственного и гражданского права. Он достиг апогея своей жизни, был в расцвете сил. Только вчера мы об этом говорили. Вчера вечером. Не правда ли, странно, что человек, решивший покончить счеты с жизнью, говорит о своей будущей работе, говорит с воодушевлением и присущей ему трезвостью? Не верю, чтобы он мог так просто отказаться от жизни.

– Несмотря на это, – сказал Клаус, – несмотря на все это, перед нами самоубийство. Я в этом уверен. А что делает полиция?

– Вахмистр Бирнбаум уехал в свой участок, чтобы доложить по телефону вышестоящему начальству – в округ. Он хочет получить дальнейшие инструкции. Естественно, этот отнюдь не рядовой случай он не может расследовать в одиночку.

– Пока не вижу ничего из ряда вон выходящего. По-моему, нет ничего такого уж удивительного в том, что смертельно больной человек лишает себя жизни.

– Герр Майнинген, подумайте о том, какое место занимал ваш брат. Он был одним из высших чинов нашего государства, своего рода «совестью нации».

– Именно поэтому я и не понимаю, зачем вести еще какое-то расследование. Оно ни к чему не приведет. Мой брат спокойно скончался, и нет никакой нужды поднимать шум вокруг его смерти.

– Герр Майнинген, есть предписание властей внести полную ясность в это дело, чтобы не было кривотолков. Необходима правда, полная правда.

– Правда! – Клаус встал и бросил сигарету в камин. – Ну, прекрасно. Посмотрим, что вскоре откроется.

Доктор Бюзольд тоже поднялся с места. Он сказал, что у вахмистра Бирнбаума остался ключ от комнаты, где все произошло; комнату заперли, чтобы никто ничего не трогал на месте происшествия. Клаус был даже рад этому обстоятельству: он не сразу увидит ужасную картину.

Врач договорился о следующем визите: он не мог долго заставлять ждать записавшихся к нему пациентов. Потом сел в свой «опель» и со скрипом двинулся с места – должно быть, забыл переключить ручку тормоза.

…Тереза сидела за кухонным столом и чистила столовое серебро. Этот день был одним из ряда дней, когда работа идет по раз и навсегда заведенному порядку, и ничего не нужно менять. Она должна была что-то делать, потому что безделье было непереносимо.

Когда Клаус вошел, она бросила на него короткий взгляд. Ее лицо потемнело, но руки продолжали полировать нож. Потом она отложила его в сторону и принялась за вилку. Слышалось тихое позвякивание.

Клаус подошел к холодильнику, вынул из него банку с пивом, поставил перед Терезой на стол и сел рядом. Экономка, поджав губы, встала из-за стола, принесла стакан и снова молча села.

– Спасибо. Я думал, у вас сегодня свободный день, – сказал Клаус.

Тереза пробурчала что-то невнятное и продолжала:

– Мой свободный день был вчера. В продолжение последних пятнадцати лет я получаю его в определенный день раз в две недели. А зачем вам нужно об этом знать? Вы ведь никогда о нас не пеклись.

Клаус должен был сдерживаться, чтобы не отвечать Терезе. Его любопытство наталкивалось на сопротивление. Но сегодня он хотел избежать столкновения. Он отпил хороший глоток пива. Это успокаивало.

– Как это было? – спросил он тогда. – Как это произошло? Вы были в доме? Нет. Доктор Бюзольд сказал…

– Я была у зубного врача. С самого утра у меня болел зуб. Герр сенат-президент проявил заботу и отправил меня к врачу. Даже в последние часы своей жизни он думал обо мне… – Голос ее прервался, но она быстро взяла себя в руки. – Прежде чем я вышла из дома, появился этот посетитель.

– Что за посетитель?

– Этот иностранец. Этот Червонски, или как его там. Григор Червонски, припоминаю, – так он отрекомендовался. Он мне сразу не понравился, особенно его густая борода. Он был в плаще и шляпе. А было, между прочим, довольно жарко. Я дала понять герру сенат-президенту, что посетитель мне не нравится. Примерно с минуту он стоял вконец расстроенный и бледный. А потом сказал, чтобы я принесла бутылку красного вина и шла к врачу. Мне бы остаться дома! Не надо было оставлять его одного. У меня было дурное предчувствие!.. Прошлую ночь мне приснилось, будто дом объят пламенем, а пожарные приехали поздно, и вода не течет из шлангов, потому что насос не качает…

За все время разговора Тереза ни разу не взглянула на Клауса. Он словно для нее не существовал. Существовали только серебряные ножи и вилки, которые она чистила так, будто герр сенат-президент назначил на завтра званый ужин с большим количеством гостей.

– И когда вы пришли домой? – спросил Клаус.

– Я вышла из-за поворота и увидела, как этот иностранец, этот Червонски, снова садился в свой серо-зеленый автомобиль и отъезжал от дома. Я хорошо его рассмотрела. И мне совсем не Нужны очки, как это постоянно утверждает доктор Бюзольд. Я его сразу узнала: его плащ, шляпу на голове, даже трость, которую он нес с собой. Он выглядел как нездешний. Он словно чего-то вынюхивал. Здешние люди этим не занимаются.

– А потом? – настаивал на продолжении разговора Клаус, потому что Тереза замолкла и погрузилась в размышление, словно рядом с ней не было внимательного слушателя.

– Потом я вошла в дом и увидела герра сенат-президента. В комнате. Я сначала подумала, что ему плохо. От вина, может быть, или от жары. – Она всхлипнула и поглядела на Клауса. – Что вы хотите от меня? Вы приехали сюда… Когда герр сенат-президент был жив, вы не приезжали. А теперь приехали, да еще привезли с собой эту персону, секретаршу… в этих… таких противных брючках.

Ингрид Буш – вспомнил Клаус. Он про нее совсем забыл, а ведь обещал о ней позаботиться. Мгновенно поднялся с места и вышел.

Тереза взяла банку из-под пива и бросила в мусорное ведро. Затем тщательно вымыла под краном стакан и поставила в шкаф.

Клаус, войдя в комнату, наткнулся на вахмистра Бирнбаума из местной полиции. Клаус назвал себя и спросил без обиняков:

– Ну как, все выяснили?

Вахмистр строго посмотрел на него:

– Да. А что, собственно, вас интересует? Это дело – наиболее важное за последнее время, с ним еще будет разбираться Государственная полиция. За все время моей службы – а я уже десять лет в полиции – не было более серьезного случая! Шутка сказать: герр сенат-президент доктор Майнинген из Земельной палаты! Ну, как вы думаете! Это не то что какой-нибудь фермер на вверенном мне участке, которого огрели по башке пивной кружкой.

– Но ведь это самоубийство!

– Самоубийство? – Бирнбаум отступил на шаг и окинул Клауса высокомерным взглядом. – Да, можно сказать и так, но у меня на этот счет есть большие сомнения. Такой человек, как герр сенат-президент! Он каждое воскресенье посещал кирху. И вы меня пытаетесь убедить, что здесь самоубийство?

Клаус схватился за голову:

– Боже мой! Он был всего лишь человек!

Вахмистр поглядел на него удивленно. Такого он еще никогда ни от кого не слышал. Это было просто неприлично.

– Уж не вы ли направлялись сюда с дамой, когда я проезжал на мотоцикле мимо? И откуда вы шли?

– С вокзала, – ответил Клаус.

– Так-так. А кто эта дама?

– Студентка из Мюнхена. Она должна была во время студенческих каникул работать у моего брата в качестве секретаря. Она сейчас наверху в комнате для гостей.

Вахмистр Бирнбаум вынул из кармана записную книжку.

– Студентка из Мюнхена, – пробормотал он. – Это важно. Комиссию по расследованию убийств это заинтересует.

– Кого? – переспросил Клаус.

– Комиссию по уголовным делам.

– Вы что, с ума сошли?

Вахмистр вспыхнул:

– Предупреждаю! – воскликнул он. – Не забывайте, с кем вы разговариваете!

– Но ведь это смешно! Можете вы мне объяснить, что тут интересного для комиссии по убийствам или Земельной комиссии по уголовным делам?

– Ничего смешного! Вы слишком много себе позволяете. Криминальное управление в центре округа хорошо представляет себе всю значительность происшедшего, всю важность лица, ставшего жертвой, и не только на себя берет всю полноту ответственности, – продолжал он. – Я вынужден вас просить не покидать дома до прибытия моих коллег из Мюнхена.

– Это значит?..

– Что они уже в пути, – сообщил вахмистр Бирнбаум.

Ага, коллеги из Мюнхена! Клаус весь напрягся, чтобы не потерять самообладания. Этот надутый полицейский со своей помпезной записной книжкой может здесь распоряжаться как ему будет угодно.

– Сопротивление бесполезно – это относится также и к даме, с которой вы сюда явились, – добавил вахмистр.

– Я поставлю ее в известность, – сказал Клаус и направился к лестнице, ведущей наверх.

Комната была светлой и уютной. Своим убранством она напоминала внутренние покои фрау Хеердеген, этот ее «райский уголок». Ингрид огляделась. Она подумала, как хорошо бы ей здесь жилось, если бы не произошло того, что произошло, того, о чем она узнала несколько минут назад.

Разочарование и досада, что ее планам не суждено сбыться, были сильнее, чем шок после сообщения Терезы. Леонгард Майнинген был для нее чужим человеком. Тот факт, что его уже нет в живых, – для нее чисто внешний фактор, круто менявший ее собственное положение.

Там, за окнами уже вовсю светило солнце. Абсурд! Ужасающая несправедливость, но прежде всего – абсурд! Все происшедшее не укладывалось в голове. Она долго сидела на стуле и глядела куда-то вдаль отсутствующим взглядом. Чемодан, так и не раскрытый, стоял возле на полу. Когда вошел Клаус, на какой-то момент положение показалось ей не столь безнадежным. Он подошел к ней.

– Сидите-сидите! Легче говорить, когда вы сидите. Я должен вам сообщить неприятные новости.

Она покачала головой:

– Вам не нужно мне ничего говорить. Я обо всем догадываюсь.

– Тереза, да? Уже успела?

Он подошел к окну, посмотрел в него. Солнце повисло совсем низко над линией горизонта, вот-вот скроется за вершинами холмов. Клаус стоял у окна и барабанил пальцами по подоконнику.

– Мне не по себе, – услышал он голос Ингрид за спиной. – Все это так ужасно!

– Ну, ладно, – сказал он и сел на стул. – Я должен о вас позаботиться.

– Вам нужно прежде всего подумать о себе.

Он непринужденно улыбнулся. Это Ингрид не понравилось.

– Нет. Лучше не надо. Иначе можно спятить. Все случившееся так нелепо, а дальше будет еще хуже. Будет буря. Этот идиот вахмистр устроил шум и поднял на ноги все Земельное управление уголовной полиции. Как будто им там больше нечего делать! Леонгард кончил жизнь самоубийством. Все остальное исключается.

Ингрид сделала большие глаза:

– Самоубийство?

– Конечно. А что же еще? Он был неизлечимо болен.

– Но Тереза, простите, фроляйн Пихлер сказала…

– Тереза! – в сердцах воскликнул он. – Старый ребенок! Боже мой! Как она мне надоела…

Он встал и начал шагать по комнате.

«Самоубийство, – подумала Ингрид. – Как нарочно, к моменту моего прибытия. А книга, которую он предполагал издать?»

– Теперь приедут эксперты из Мюнхена, начнут расспрашивать, вынюхивать, – говорил Клаус. – Никому и ничему они не доверяют, ни в чем сами не бывают уверены. Пойдут слухи. Возникнут беспокойство, подозрительность, неудобства разного рода.

Клаус намеревался позвонить Кротхофу, но оставил эту мысль. Почему ему не захотелось этого делать? Может быть, произойдет чудо и все дело замнут, а может, ему просто не хочется сообщать о самоубийстве Леонгарда – именно Кротхофу.

– Власти и в случае самоубийства должны выполнить свой долг, – заметила Ингрид.

– Ага! Будущий юрист пытается внести свою лепту в расследование. Ее слово, мол, тоже кое-что значит.

– Я ничего не знаю.

– Но вы уже приложили усилия, чтобы кое-что узнать.

Клаус снова сел, обхватив голову руками.

«Спокойствие, – сказал он себе, – и еще раз спокойствие. Надо все трезво обдумать, иначе дело может принять скверный оборот».

Он поднялся и поглядел на Ингрид. В ее серых глазах застыл безмолвный вопрос, она словно оценивала собеседника.

– Я не прочь с вами поговорить и хотел бы знать, что вам известно о Леонгарде, – сказал он. – Интересно, что вы слышали обо мне? Как и где судьба свела вас с Леонгардом, как и где вы познакомились со мной?

– Мы познакомились сегодня в поезде.

– Да, – мгновенно ответил Клаус, словно пытаясь удержать в памяти эту деталь. – Но вам могут не поверить.

– Я могу поклясться, что это правда.

Опять «правда». Он всегда пожимал плечами, когда слышал это слово.

– Все не так уж скверно, – заметила Ингрид. Ее голос снова был твердым, уверенным. Да и сама она, казалось, стала спокойней. – Я ни в коем случае не буду вам в тягость. Все развивается так быстро, что уже сегодня вечером я наверняка буду в Мюнхене. Вы случайно не знаете, когда туда идет поезд?

– Не имею никакого понятия. – Клаус посмотрел на сидящую перед ним Ингрид, на ее белый пуловер, на застиранные джинсы, которые так не понравились Терезе. Он подумал, что ему не хотелось бы с ней вот так просто расстаться, и это принесло ему дополнительное огорчение. Он взял ее руку:

– Я полагаю, что теперь мне следует принять на себя все обязательства Леонгарда по отношению к вам.

– Благодарю, – сказала Ингрид и убрала руку. – Это очень любезно с вашей стороны. Но, во-первых, вы мне ничем не обязаны и во-вторых, я не могу принять вашей заботы.

Глупости. – Клаус поднялся со стула. – Оставайтесь до завтра. Там поглядим. Вы, наверное, очень устали. Я распоряжусь насчет кофе. Хотите?

Все это было сказано с очаровательной улыбкой. Перед ней вновь был прежний Клаус Майнинген, покоритель мира, непринужденный, энергичный, с небрежно повязанным галстуком. Ингрид невольно залюбовалась им. В его присутствии она могла не казаться слишком умной. Он был… Каким же он был? Он был неотразимым. Поэтому она решила про себя не поддаваться больше его чарам.

– Вы меня слышите? – спросил он.

Ингрид хотела ответить, но в дверь постучали. Заглянула Тереза и сказала:

– Приехала полиция. Четыре парня и девушка. Их пригласил Густав Бирнбаум. – Смерив Клауса и Ингрид недружелюбным взглядом, Тереза отошла от двери.

– Скоро это кончится, – тихо проговорила Ингрид.

Клаус сжал руку в кулак и засунул в карман.

– Напротив, – возразил он, – все только начинается.

7

Председателем Комиссии по расследованию убийств был коренастый, жилистый мужчина в помятом коричневом костюме. Он представился как комиссар Хаузер. На его лице застыло неприятное выражение, делающее его похожим на мопса, который вдобавок страдает расстройством желудка. Он прибыл в сопровождении полицейского фотографа, эксперта-криминалиста и небезызвестного инспектора Фогеля, высокого худого человека с покровительственной улыбкой на лице, которая с первой минуты вызвала у Клауса недоброе чувство.

Клаус в нескольких словах попытался обрисовать комиссару положение, но тот уклонился от каких-либо разговоров. Он сказал, что получил всю нужную ему информацию от вахмистра Бирнбаума; тот тут же выпятил грудь и надулся как индюк. Комиссар только хотел возможно скорее проверить полученные данные и просил присутствующих сохранять терпение.

Затем Хаузер и его помощники прошли в комнаты.

Призыв к выдержке и спокойствию не нашел со стороны Клауса никакой поддержки: слова комиссара в данном случае упали на неблагодарную почву.

Выдержка и спокойствие – ничего себе! Оба эти качества, соединенные вместе, приближались, по мнению Клауса, к третьему: страху и повиновению властям, основанному на страхе. Ему очень хотелось знать, что происходило там, за закрытыми дверьми.

Он был мрачен. Совсем неплохо было бы сейчас отправиться на кухню и выпить пива, но он опасался новой встречи с Терезой. Поэтому Клаус тихо прошел в рабочий кабинет Леонгарда; там он открыл окно, но не зажег света, хотя сумерки уже наступили. Его обдувал холодный вечерний воздух, и понемногу он расслабился.

Клаус не знал, сколько времени так простоял, в темноте, возле раскрытого окна, как вдруг сзади кто-то включил свет.

Он сжался в комок и обернулся.

В дверном проеме, держа руку на выключателе, стоял инспектор Фогель, а поодаль – Бирнбаум. Странная ухмылка инспектора заставила Клауса похолодеть.

– Я вас испугал? – спросил полицейский с лицемерным участием.

Клаус не ответил.

– Мы бы хотели использовать эту комнату в своих целях – нужно кое-кого допросить.

Клаус молча пожал плечами. Ему было безразлично, кому и для чего понадобилась эта комната.

В тот же миг из соседней комнаты появились комиссар Хаузер и доктор Бюзольд. Врач прибыл, видимо, сразу же после приема больных.

– Видите ли, герр Майнинген, – начал он, – это дело…

– Я попросил бы вас прийти сюда позднее, – прервал его Хаузер, обращаясь к Клаусу. – Пойдемте, доктор.

Оба исчезли в кабинете.

Вахмистр Бирнбаум, стоящий рядом с инспектором Фогелем, посмотрел на Клауса так, будто подозревал его в чем-то. Должно быть, он решил вернуться на место происшествия, чтобы при надобности оказаться под рукой.

Клаус вышел из дома и сел на ступеньку перед входом. Хотя солнце уже закатилось и было не жарко, он вытер пот со лба. При этом он вдруг осознал, что дом и примыкающий к нему земельный участок теперь, наверное, будут принадлежать ему. Об этом как-то раньше не думалось. Он сидел на ступеньке собственного дома.

Вскоре появился доктор Бюзольд; он остановился возле Клауса, пробормотал что-то, быстро-быстро отошел, сел в свой пыльный автомобиль и уехал.

Клаус вошел в дом и увидел, как инспектор Фогель в рабочем кабинете разговаривает с Терезой. Теперь ему никто не помешал бы пройти на кухню и выпить пива, но желание пропало. Он подумал об Ингрид Буш и ее наивной уверенности, что уж она-то во всяком случае к этому делу не имеет никакого отношения.

Клаус боролся с желанием подняться наверх и… Ну и что? Что дальше? Выложить все свои карты на стол? Он провел пальцем по подбородку. Все не так просто. Этим шоу руководит не он.

Он не поднялся наверх. Он прошел в кухню, сел за стол и закурил. Тереза сунулась было в открытую дверь, но тотчас повернула обратно. Клаусу ничего не было нужно. Откровенно говоря, теперь на первом месте в его мыслях была Ингрид. О себе самом он думал в последнюю очередь.

В детективном романе, размышлял Клаус, Ингрид была бы убита, прежде чем смогла бы что-либо сообщить. И убита именно им, Клаусом. Он чуть не улыбнулся при мысли об этом, но улыбки не получилось.

В дверях показался инспектор Фогель:

– Герр комиссар просит вас…

Хаузер сидел нахмурившись и выглядел так, словно доктор Бюзольд заставил его перед этим принять очень горькое лекарство.

– Ну, самое неприятное впереди, – сказал он. – Я настоял на проведении судебно-медицинской экспертизы. Машина из института скоро будет здесь. Возможно, вы захотите еще раз…

Клаус, который весь подобрался уже при слове «неприятное», покачал головой. Ну, если уж нельзя иначе… Ему было стыдно, что он не испытывал ничего, кроме облегчения, но это было так. Судебно-медицинская экспертиза. Возможно, Леонгарду это доставило бы удовлетворение: даже после смерти его на забыли судебные инстанции.

– Итак – нет? – спросил Хаузер.

– Нет, – сказал Клаус.

– Хорошо. Как вам угодно. Садитесь, пожалуйста.

Клаус сел на предложенный ему стул.

Инспектор Фогель сидел несколько в стороне за столиком, на котором прежде стояла пишущая машинка, и, пригнувшись, приготовил карандаш и блокнот.

– Объясните, пожалуйста, герр Майнинген, зачем вы вообще сюда приехали.

Клаус откинулся назад и глубоко вздохнул. Почему он оказался здесь? Да-да… Почему именно он и именно здесь? По правде говоря, он хотел помириться с Леонгардом. Больше того, должен был. Кротхоф его об этом просил. Мысль о Кротхофе не ободрила его.

– Я не знаю, известно ли вам, что я прежде работал на телевидении, – начал он.

Хаузер кивнул:

– Людей, которым это неизвестно, очень мало.

Клаус так и не понял, что это – комплимент или просто подтверждение.

– Сегодня я получил новое, очень заинтересовавшее меня задание, – сообщил он, – что-то вроде общественно-политической программы, вроде шоу с участием многих знаменитостей. Я хотел рассказать об этом брату и пригласить его на первую передачу.

Хаузер прищелкнул языком и исподлобья взглянул на Клауса:

– Это еще ни о чем не говорит. Пламенный вам привет, герр Майнинген, вы, по крайней мере, посвятили меня в тайны своей профессии. Смею вас уверить, что я с удовольствием смотрю телевизор, конечно, в свободное от работы время. К сожалению, участие вашего уважаемого брата…

Клаус решился:

– Я позвонил Леонгарду из Мюнхена и сказал ему, что собираюсь к нему приехать. Я сел на поезд и прибыл сюда. В поезде познакомился с фроляйн Ингрид Буш, которая в это же время…

Клаус глядел на комиссара, не отрывая глаз, и, казалось, был готов поклясться чем угодно, что это – правда.

Хаузер, видимо, был удовлетворен его объяснением.

– Мы это знаем, – кивнул он. – Это полностью совпадает с показаниями фроляйн Буш.

«Сказать неправду, по-видимому, гораздо легче, – открыл для себя Клаус, – чем произвести на собеседника впечатление правдивости того, что ты говоришь».

Комиссар Хаузер коснулся мизинцем кончика своего носа.

– Вы всегда ездили поездом, когда вам надо было навестить брата?

Клаус почувствовал в желудке какую-то пустоту, заныло плечо:

– Я очень редко навещал брата.

– Думаю, у такого человека, как вы, должна быть своя машина?

Хаузер сделал над собой усилие: уголки рта поднялись, обнажились мышиные зубки – это должно было изображать улыбку.

– Да. То есть нет. – Клаус замешкался. – Моя машина… Короче, на прошлой неделе, пользуясь благоприятным случаем, я ее продал некоему Мазерати.

Услышав эту фамилию, инспектор Фогель, немного нагнувшись, в надежде, что никто этого не заметит, сплюнул сквозь зубы.

– Я хотел вместо старой машины приобрести новый «фольксваген», но в тот момент это оказалось для меня невозможным.

Комиссар Хаузер откашлялся.

– Х-м, хорошо. А когда вы звонили брату по телефону?

– Примерно в полдень.

– Ага. Это действительно так. Фроляйн Пихлер, экономка, показала, что слышала в это время звонок телефона. Хм… Попробуйте, герр Майнинген, припомнить этот разговор. Подумайте. У вас будет время. Голос вашего брата… Вам тогда ничего не показалось?

Клаус лихорадочно соображал. Может, сочинить какую-нибудь легенду? Или сказать, что голос Леонгарда напоминал голос человека, уставшего от жизни?

Нет, это нелепо. Не стоит рисковать, особенно теперь, когда беседа, по-видимому, входит в нормальное русло.

– Ну?

– Мне очень жаль, – сказал Клаус, – но я не могу припомнить ничего такого.

Хаузер разочарованно шмыгнул носом. Должно быть, вся жизнь была для него сплошным расстройством.

– Когда вы видели своего брата в последний раз?

Клаус передернул плечами, словно пытаясь сбросить с себя тяжелый груз. Он положил ногу на ногу, но и в этом положении не мог избавиться от внутреннего неудобства, которое испытывал.

– Подождите, – сказал он. – С того времени прошел примерно месяц. Он был таким же, как всегда. Мы говорили о том, о сем. Ничего особенного. Ему не нравилось, что я, переезжая с места на место, не имею постоянной работы. – Он говорил теперь в непринужденном тоне. – Слышали бы вы, с каким презрением он произносил слова: «массовый зритель», «массовая информация».

Но комиссар не склонен был поддерживать непринужденную светскую беседу.

– Ваш брат был вам близок?

Клаус медлил с ответом.

– Нет. По совести говоря – не очень. Он был на двадцать лет старше меня. И поэтому…

– Знаете ли вы человека с фамилией Червонски, Григора Червонски?

– Нет. Это был посетитель, который был здесь сегодня, так? Тереза упоминала о нем.

Хаузер кивнул. Лицо его приняло озабоченное выражение.

– Боюсь, что Червонски – во всяком случае, так это выглядит, – именно тот человек, на совести которого смерть вашего брата, – медленно проговорил комиссар.

Клаус почувствовал, как внутри у него все оборвалось. Он не смел пошевельнуться под бдительным оком комиссара.

– Что вы на это скажете? – спросил Хаузер.

Но он сразу понял, насколько абсурдно направление, которое принимает это дело. Хаузеру не надо было выдвигать такую версию. То, что он говорил это всерьез, казалось совершенно неправдоподобным.

– Ваш брат стал жертвой совершившегося убийства, – еще раз старательно пояснил комиссар. – Подозреваемый в убийстве – Григор Червонски.

Клаус затряс головой.

– Но это бессмыслица!

– Как так?

– Как… как… – Клаус поднялся со стула, затем снова сел. Он пристально поглядел на инспектора Фогеля, который невозмутимо продолжал вести протокол допроса.

Он почувствовал себя вдруг так, словно был заперт в этой комнате. Электрический свет под потолком действовал раздражающе, воздух казался спертым, возможно оттого, что окна были закрыты, чтобы спастись от комаров. У него заныли все кости. Захотелось вырваться отсюда, бежать куда угодно: в Суринам, Гран Чако, хоть на самую отдаленную станцию в Антарктике.

– Это самоубийство, – глубоко дыша, процедил Клаус.

Комиссар махнул рукой, отметая это утверждение.

– Это самоубийство, – настаивал Клаус. – Леонгард был безнадежно болен. Я сам узнал об этом только сегодня.

– Не в этом дело. Данный аспект мы тщательно исследовали с помощью доктора Бюзольда. Вы, очевидно, тоже. Так вот, он прав – болезнь вашего брата не имеет никакого отношения к его смерти.

– Послушайте…

– Минуточку, – перебил Хаузер. – Не надо больше ничего говорить. Мне и так все ясно. Я хорошо представляю себе, как мало подходит вам наша версия. Убийство не только вредит репутации вашей семьи, но и вашему положению. Вы хотите сделать на телевидении карьеру. Вам нужно доверие, нужна благосклонность публики. Убийство в вашей семье – не лучшая для вас рекомендация. И поэтому хорошо, если я пойду по ложному следу, не так ли? И поэтому вам удобнее считать, что ваш брат в момент, когда находился в тяжелейшей депрессии, кончил жизнь самоубийством. Может быть, вы хотите мне возразить, герр Майнинген? Может быть, вы желаете сказать мне что-нибудь еще?

Клаус ожидал всего, только не этого бурного возмущения, не этого уничтожающего тона, не этих горьких слов. Комиссар выбивал у него почву из-под ног. Протест, который он хотел было высказать, сходу отметался.

– Я прав? – продолжал докапываться Хаузер. – Или это не так?