Текст книги "Скандал"

Автор книги: Герхард Баумрукер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Герхард Баумрукер
Скандал

1

Клаус Майнинген прошел через застекленный портал служебного помещения в центре города. Длинные светлые волосы, лицо, обветренное и загоревшее до темно-коричневого цвета, как у завзятого яхтсмена где-нибудь в Каннах; кожаная куртка, свитер с массивным воротом… Кивнув однорукому швейцару, который в свою очередь пожелал ему доброго утра, Клаус оказался в оживленном зале. Два-три человека украдкой взглянули на него. Это не помешало его стремительному движению: не обратив внимания на косые взгляды, Клаус вошел в кабину лифта и нажал кнопку четвертого этажа. Затем ногой раскрыл створки стеклянной двери, на которой красовался фирменный знак – две пересекающиеся сферы – и над ним надпись: «Космо-Тель». В коридоре царила обычная служебная суета.

Клаус здоровался с идущими слева, отвечал на приветствия, не задерживаясь и минуя вереницу выходящих в коридор дверей, украшенных все той же эмблемой. Возле предпоследней двери он остановился. Помимо указанной эмблемы на ней было еще две надписи: «Космо-Тель. Дирекция». И помельче: «Секретариат. Фрл. Ламм».

Клаус постучался и вошел.

– Привет, Леммляйн![1]1
  Ламм (нем.) – овца, леммляйн – овечка.


[Закрыть] – сказал он.

Фроляйн Ламм – секретарь шефа – имела вполне серьезную фамилию и такая «ласкательная» форма, пожалуй, мало соответствовала ее облику – это была видная, крупная женщина. Незаменимая помощница директора Кротхофа, она заведовала его приемной и отличалась компетентностью и исполнительностью. Лицо ее нельзя было назвать привлекательным, но за большими роговыми очками сияли прекрасные глаза – темные, глубокие, открыто глядящие на собеседника.

Фроляйн Ламм разговаривала по телефону. Наконец она с недовольной миной положила трубку на аппарат, посмотрела вокруг и заметила стоящего у ее стола Клауса.

– Герр Майнинген! – просияла она. – Прекрасно, значит, вы уже здесь? Хорошо, что пришли.

– Да. – Клаус рассмеялся. – Правда, я предпочел бы ходить где-нибудь под парусом – такое прекрасное лето! Но решение принято, и вот я здесь.

Леммляйн поглядела на него испытующе:

– Решение? Вы о чем-то догадались?

– Как-как? – Он ухмыльнулся. – Да, догадался, вы в чем-то нуждаетесь, и я захватил это «что-то» с собой.

Эффектным жестом он положил на ее стол пакетик вишни в коньяке. Леммляйн его тотчас же вскрыла и бросила конфетку в рот.

– О! – воскликнула она и пододвинула пакетик Клаусу.

Тот покачал головой и засмеялся.

– Перед обедом ни капли алкоголя! Ну как, Леммляйн, есть новости? Впрочем, черт с ними: пошлю всех подальше, разорву контракт с «Космо-Телем» и поеду руководителем группы туристов и фотографом куда-нибудь в Мозамбик. Жить буду в Лоренцо Маркес. Будь на то ваша добрая воля, вы и там не оставите меня своим вниманием. – Он усмехнулся, давая тем самым понять, что не уверен в исполнении своего желания.

Некоторое время в комнате царила тишина. Леммляйн удивленно поглядывала на Клауса и, наконец, чем-то, видимо, довольная, рассмеялась.

Клаус нахмурился.

– Вы смеетесь? Я это дело тщательно обдумал. Вот уже скоро год как я здесь околачиваюсь и жду, когда же, милостью уважаемого шефа, я снова появлюсь перед камерой. Хожу кругами вокруг Кротхофа, потому что он вроде бы мне симпатизирует и ему, видно, все равно, кого из сильных мира сего я оскорбил в своих передачах. Он обещал мне спокойную, безоблачную жизнь. А что я получил? Ничего! Нет уж, сыт по горло!

Леммляйн сочувственно внимала ему. Она достала бумажный носовой платок, вытерла нос и снова засунула платочек за корсаж юбки.

– Вы получили солнечный удар! – констатировала она.

– Заблуждаетесь. Этот пивной бочонок мне уже изрядно надоел. Обещания, обещания – и ничего, кроме обещаний. Интриги… Готов отдать руку на отсечение, что без них не обошлось, когда меня вышвырнули. Телевидение… Помойная яма! Можете мне поверить. Слава Богу, теперь – без меня.

Леммляйн грустно посмотрела на него.

– Вы можете воспользоваться влиянием своего брата Леонгарда, – сказала она.

– Это невозможно. Я уже примерно месяц не видел брата. Да и неловко использовать его имя в своих целях. Впрочем, это к делу не относится. Нет, я завязал. Конец. Еду в Африку.

– А Ева? – спросила Леммляйн.

Ева. Ева Кротхоф была дочерью шефа. Пианистка. Леммляйн могла бы не упоминать об этом капризном созданье, которое, глядя в ноты, бьет по клавишам и ловит в свои сети таких простаков, как Клаус. Похоже, у него ничего не выйдет с Евой Кротхоф.

Клаус пожал плечами.

– Все, что касается Евы, – мое личное дело. К моим служебным делам это не имеет отношения.

Он снова улыбнулся, и Леммляйн почувствовала легкий укол в сердце.

– Ага, – сказала Леммляйн. И еще раз: – Ага.

Клаус прервал дискуссию:

– Итак, как наши дела? Могу я поговорить с шефом?

Леммляйн взглянула на него, вздохнула и снова превратилась в исполнительную, до предела занятую, ревностно относящуюся к своему служебному долгу секретаршу.

– Даже должны, герр Майнинген. Шеф ищет вас, именно вас, уже давно. Я тоже пробовала вас отыскать. Сейчас доложу, что вы здесь.

Она поднесла телефонную трубку к уху и нажала на кнопку.

– Минуточку, – вмешался Клаус, – а в чем дело?

Леммляйн жестом предложила ему помолчать.

– На наше счастье, он пришел сам, – сказала она в трубку. И после паузы: – Конечно!

Леммляйн поднялась со стула и одернула свитер. Теперь она была более привлекательна и знала об этом.

– Что стряслось? – спрашивал Клаус. – Что он от меня хочет?

– Это вы сейчас узнаете, герр Майнинген. – Леммляйн сняла очки и подарила Клаусу многообещающий взгляд, который, однако, остался без ответа. – И прежде чем что-то произнести, хорошенько обдумайте каждую фразу.

Она открыла обитые дерматином двойные двери в кабинет шефа.

– Герр Кротхоф просит вас зайти.

Сотрудники фирмы за глаза называли патрона «старцем». Он был плотным, габаритами напоминающим быка и упрямым, как бык, человеком, с совершенно голой головой и кустистыми, торчащими бровями, между которыми через весь лоб пролегала глубокая складка, очень редко исчезающая. Кротхоф обладал громовым голосом, раскаты которого буквально ошеломляли собеседника.

Когда Клаус Майнинген вошел в кабинет, шеф в рубашке с закатанными рукавами, распустив узел галстука, сидел за своим письменным столом необозримых размеров. Он складывал в папку какие-то бумаги, уплотняя их кулаком, часть бумаг бросал в наполненную до краев корзину. Потом Леммляйн снова извлекала их из корзины, приводила в порядок – и так изо дня в день.

Кротхоф поднялся из-за стола и протянул вошедшему руку. Это была честь, которую он оказывал далеко не каждому. К тому же выдержать его рукопожатие, не скривив лицо от боли, мог тоже далеко не каждый.

– Здравствуйте, Майнинген, – прорычал он, – садитесь. Невероятно! Только что покинул Майнц – и уже здесь…

Он пинком отодвинул корзину для бумаг и снова упал в кресло.

– Все еще бездельничаете? Но не будем терять времени. Расписание! Я забыл о нем. И потом эта жара – она сводит меня с ума. Да садитесь же наконец! Курите, если хотите.

– Спасибо. Не хочу.

Клаусу очень хотелось закурить, но он отказался, зная, что Кротхоф не выносит, когда у него в кабинете курят. Шеф был фанатиком борьбы с курением. Вроде бы он ничего не имел против, чтобы в его присутствии курили, но одаривал курящего таким взглядом, от которого кровь застывала в жилах. Иногда в этом взгляде читалось нескрываемое презрение. Короче, Клаус никогда себе не позволял появляться перед шефом с сигаретой в зубах.

– Ну, хорошо, – ухмыльнулся Кротхоф. – Как ваши дела в настоящее время? Лучше всех? Ну-ну, я знаю – как всегда. Вы ведь у нас счастливчик: вам всегда везет. – Он поднял руки вверх и наклонил голову так, что стал отчетливо виден его двойной подбородок. Маленькие глазки довольно поблескивали. – Ну, Майнинген, вы уже сгораете от любопытства, стараясь понять, к чему это старик клонит. Верно? Только спокойно! Вот я вас и заинтриговал: вижу в ваших глазах напряженное внимание. Я ведь тоже четко слежу за вашей реакцией.

Он рассмеялся, поперхнулся и начал кашлять.

Клаус был рад, что закончился этот затянувшийся монолог – словно выпустили пар из котла.

– Послушайте, – сказал он. – Я решил…

– Не перебивайте меня. Я еще не сказал главного.

– Но я тоже хочу вам кое-что сказать!

– Неважно. Подождите… Сначала скажу я. Понятно?

Клаус недовольно нахмурил лоб.

– Мне доподлинно известно все, что вы хотите сообщить, Майнинген. Вы думаете, все равно старина Кротхоф не даст вам ходу. Я вас вижу насквозь.

Клаус барабанил пальцами по подлокотнику.

– Совершенно верно. И поэтому я решил…

– Отвергаю сразу все ваши предложения, Майнинген. Я в курсе. Не советую вам спешить. В свою очередь хочу сказать: терпение старины Кротхофа на исходе, понятно? Итак, продолжим. Помните нашу последнюю передачу «Откровенно о политике»?

У Клауса глаза полезли на лоб, он с сомнением покачал головой.

– Но ведь мы похоронили эту идею.

– Со вчерашнего дня она снова возродилась под звуки фанфар и гром барабанов, в сопровождении кордебалета и оркестра. Супергражданское шоу при участии звезд нашего политического горизонта, выдающихся деятелей экономики и культуры. С лотереей. Главный приз – сто тысяч бабок. Остаток прибыли – в пользу Красного Креста. «Космо-Тель» берет организацию всего этого дела на себя. Все улажено. Осталось прояснить только один пункт. – Кроткоф облокотился о край стола, повернулся к собеседнику и поглядел на него пронизывающим взглядом. – Нам нужен человек, встреча с которым доставила бы удовольствие публике. Шоу-мастер? Ха-ха-ха! Не правда ли, я уже все сказал? Вас интересуют подробности, Майнинген?

Прошло несколько секунд, прежде чем Клаус понял смысл предложенной ему роли. «Великий Боже, – подумал он. – Ну и пройдоха! Как ни в чем не бывало: словно не он меня отстранил от…» Он искоса поглядывал на Кротхофа. «Старец» снова пустил в ход свои испытанные приемы и положил его на обе лопатки.

Кротхоф откинулся назад в своем кресле:

– Об оплате можете не беспокоиться, – пробурчал он. – Шесть передач я вам гарантирую. Предварительно, разумеется. В накладе вы не останетесь.

Клаус откашлялся.

– Ну, как вам нравится идея? Может быть, не стоит ничего затевать? – Шеф углубился в кресло.

Клаус подошел к окну. Там из-за крыш соседних домов виднелись две башенки женской кирхи. Над ними – светло-голубое небо.

– Я буду с вами совершенно откровенен, – услышал он за своей спиной голос Кротхофа. – Проект этого грандиозного мероприятия «Космо-Тель» в продолжение пяти лет не мог реализовать. Вы должны хорошо представлять, что поставлено на карту. Если все провалится и на этот раз, вам не сносить головы. Усекли?

Клаус повернулся спиной к окну:

– Кто вам сказал, будто что-то может не получиться?

– Вот так-то лучше.

Клаус не заметил, как зажег торчащую у него в зубах сигарету. Кроткоф ничего не сказал.

– Я должен все обдумать и обговорить с вами? – спросил Клаус, между двумя затяжками.

– Как вам будет угодно. Это зависит от вас.

Клаус подошел к столу и протянул Кротхофу руку. Тот пожал ее, но на этот раз намного крепче, чем раньше. Потом опустился в кресло.

– Я только не понимаю… Вы выбрали именно меня, хотя у меня далеко не безупречная репутация: ведь меня ославили, дескать, я неудобная для вас личность… Или?..

Кротхоф замахал руками.

– Ваши репортажи из Южной Америки были недостаточно объективны, вы задели несколько высокопоставленных лиц, принадлежащих к правящей партии. Так?

– Именно поэтому меня выгнали.

– Это было больше года назад. Тем временем правительство сменилось. Наконец, вы будете выступать на этот раз не в качестве зарубежного корреспондента, а в качестве ведущего шоу.

Клаус вздохнул:

– В этом я понимаю много меньше.

– Предоставьте дело мне. Я вас знаю, и ваш имидж – все сто процентов, а это – главное.

– Мой имидж? То есть, мой внешний облик? Разве у меня есть имидж?

– Боже мой! Если бы это было не так, нам не о чем было бы говорить. – Кротхоф стукнул кулаком по столу. – Майнинген, вы не так наивны, как хотите показать. У вас ведь уже был подобный ангажемент, когда вы вели демонстрацию моды и стриптиз. Ваше амплуа – веселый малый, повеса. Именно то, что нам нужно.

– Ну-ну…

– Вы вели телемарафон в пользу пострадавших от землетрясения, так ведь? Темными аферами или сомнительными любовными историями вы не прославились.

– Что-что? – удивился Клаус.

– Во всяком случае, ничего такого за вами на памяти нашей публики не было, – усмехнулся Кротхоф. – Малыш, вы не знаете себе цену. К тому же ваш брат – сенат-президент Земельной палаты! Он – почетный гость нашего первого шоу. Понятно?

Клаус скривил такую рожу, словно его заставили есть лимон, посыпанный перцем.

– Это жуткий реакционер, – произнес он, – и немыслимый скупердяй!

Кротхоф втянул воздух, закрыл глаза и сделал характерное движение пальцем у виска.

– Что я слышу?! – воскликнул он. – Вы враждебно настроены к собственному брату? Это что – вы в контрах с традициями или не уважаете гражданское законодательство? Но он необходим нам для первой передачи, и вы должны поговорить с ним и заручиться его согласием участвовать в ней. Майнинген, вы дадите мне честное слово, что помиритесь с братом в присутствии по крайней мере двух фотографов.

– Кротхоф, – прервал его Клаус, все более возмущаясь, – что вам взбрело в голову?

– Я говорю достаточно ясно, черт побери! – заорал тот. – Майнинген, поймите и постарайтесь получше усвоить одно: в настоящий момент каждый ваш шаг сопряжен с риском, как у акробата под куполом цирка! Малейший скандал – и вы свернете себе шею и будете навсегда потеряны для почтеннейшей публики.

– Но я…

– Ваш брат – очень влиятельный человек. У него безупречная репутация. Помиритесь с ним, пожалуйста, и пригласите его к нам. Я, Эрих Кротхоф, прошу вас.

Клаус не мог понять, что произошло с шефом. Никогда еще «старец» не говорил так искренне, даже нежно, без обычной театральности, без обычного «грома». Может, он действительно к нему расположен?

– Ну что же, если это в самом деле необходимо, я сейчас же позвоню Леонгарду.

– Да, сделайте одолжение. И если хотите, можете позвонить Еве.

Клаус покраснел как рак и занервничал:

Еве… да… непременно.

– Она уже все знает Ева первая, с кем я поделился своим планом. Это вам ни о чем не говорит? Она постоянно держит вашу сторону. Мне кажется… Впрочем, нет Это ее дело. Я в ее дела не вмешиваюсь.

Кротхоф поднялся. Клаус последовал его примеру. Он был рад, что разговор подошел к концу. Ему нужно было еще раз все спокойно обдумать.

– Дайте мне перевести дух, сказал он. – Завтра я снова буду у вас. Идет?

– Сказано – сделано! подтвердил Кротхоф. – Ну вот и кончился ваш «отпуск»… И еще: вы должны непременно сразу мне сообщить, если что-нибудь случится.

Да. Что-нибудь непременно произойдет. Хотел же он разорвать контракт с «Космо-Телем» и податься в Африку… Он рассмеялся.

– Это больше не актуально, подумал он вслух.

2

Клаус хотел отворить дверь, но ее открыли снаружи, и вошла Ева Кротхоф.

– Папа! – начала она громко. – Клаус! Как жаль, что я пришла слишком поздно. В этот великий час мне хотелось быть рядом.

Кротхоф поспешно надел пиджак.

– Ну кто мог подумать, что ты хотела быть здесь, – выразил он сожаление, завязывая галстук.

– Ничего! Поздравляю.

Она схватила отца за нос, что тому, очевидно, нравилось, и он просиял, прежде чем Ева поцеловала его в лоб.

Кротхоф был широк в кости, массивен, а дочь его, в противоположность отцу, была хрупкой и стройной, но невысокой. Отец тоже был небольшого роста, но она едва доставала ему до плеча, и то только тогда, когда носила туфли на высоких каблуках.

Ева засмеялась и повернулась лицом к Клаусу:

– Ну, как чувствует себя будущий любимец публики?

– Так, словно его прокрутили через мясорубку.

– Все будет нормально, – заботливо успокоила Ева и испытующе посмотрела ему в глаза своими большими черными глазами, в которых ничего не отражалось. Она вскинула брови, так что на лбу образовались глубокие складки, и вдруг стала похожа на отца.

– Тебе, очевидно, придется остричь свои длинные волосы, прежде чем ты появишься на телеэкране, – заметила она иронически. – Или тебе хочется завоевать популярность у хиппи?

Кротхоф рассмеялся, поперхнулся и закашлял. Ева крепко хлопнула его по спине, и ему полегчало.

Ева, как всегда, выглядела прекрасно, словно только что вышла из модного салона. Она была одета в брючный костюм из светлой антилоповой кожи; сиреневая шелковая шаль оттеняла бледность ее лица, которое резко контрастировало с черными, как вороново крыло, волосами. Сиреневые же перчатки и ядовито-зеленая сумка, перекинутая через плечо, дополняли наряд и подчеркивали ее кокетливую грацию. Словом, глядеть – не наглядеться!

– У меня ошеломляющие новости, – сказала она и опустилась в кресло для посетителей. – Представьте себе, я получила сегодня утром телеграмму. Из Зальцбурга. Маделина Растиньяк внезапно заболела и вынуждена отказаться от сегодняшнего выступления. Моцарт. Концерт для фортепьяно. Опус 23 A-Dur. Я вскочила как ужаленная. А послезавтра, – нет, через три дня – вечер сонат: Шуберт и Бетховен.

Она выпалила все это, словно наэлектризованная, глядя поочередно то на отца, то на Клауса. Затем, взяв себя в руки, снова приняла холодный, небрежный вид.

– Поздравляю, – сказал Клаус.

– Минутку! – нахмурился Кротхоф. – Сегодня вечером? Так сразу? Не будет ли это несколько…

– Ах, что ты. Я это уже играла, – пояснила Ева. – Моцарта я сыграю с закрытыми глазами. Одной репетиции с оркестром и дирижером вполне достаточно. Я уже туда звонила и обо всем договорилась. Практически я уже в дороге, папа. Я зашла только для того, чтобы предупредить тебя, что еду.

Она поднялась из кресла и подошла вплотную к Кротхофу.

– Сплюнь три раза через левое плечо, – сказала она.

Кротхофу ничего другого не оставалось, как выполнить приказание дочери и трижды плюнуть.

– Ты тоже, – обратилась она к Клаусу.

– Я тебя немного провожу. Я уже собрался уходить.

– Прекрасно, – кивнула Ева. – Ты хоть ненадолго составишь мне компанию. Итак, всего доброго, папа. Я тебе позвоню. Может быть, я задержусь там на пару дней.

– Будь осторожна. – Это звучало довольно беспомощно. Кротхоф выглядел просто жалким рядом со своей великолепной дочерью, которую он, очевидно, боготворил, но та не замечала этого.

– Не беспокойся, папа.

Клаус отворил дверь, и Ева вышла из комнаты.

– До завтра, Майнинген, – сказал Кротхоф и, с облегчением вздохнув, снял пиджак. – И передайте своему брату от меня привет, хоть мы и не знакомы. Непременно.

Еве совсем не нравилось, что Клаус должен куда-то звонить по телефону; ей пришлось сидеть в приемной в желтом пластиковом кресле, положив ногу на ногу и курить, попросив у Леммляйн огня для сигареты.

Клаус искал номер телефона в записной книжке. Весь мир отдыхает во время отпуска. Есть каникулы и у Земельной палаты – значит, Леонгард сейчас в своем сельском доме в Верхней Баварии – Моосрайне.

– Ну как, Леммляйн, – заговорила Ева, – помогают вам похудеть таблетки, которые я вам недавно дала?

Леммляйн засопела. Как она ненавидела эту раскрашенную куклу! Ее и ее вопросы, да еще при Клаусе Майнингене, который, конечно, даже не улыбнется на ее плоские шуточки, но и не оборвет ее. И как он только разрешает говорить всякий вздор?..

– Меня зовут «фроляйн Ламм», – заносчиво сказала Леммляйн, на секунду оторвавшись от машинки и снова углубившись в работу.

– Ну, хорошо, фроляйн Ламм; не хотите ли вы поздравить Клауса Майнингена? – продолжала Ева. – Ведь вы, я полагаю, в курсе дела.

– Вовсе не обязательно, – мгновенно вмешался Клаус и умоляюще взглянул на Леммляйн, но было уже поздно. Нечего было трепать о своих замыслах.

– Ну что, выполнили вы свое решение? – невинным тоном спросила Леммляйн.

– Нет, – пробурчал Клаус, обозлившись.

– Что за решение? – спросила Ева.

– Герр Майнинген хотел…

– Замолчите, Леммляйн. Я говорю по телефону.

Леммляйн хмыкнула и начала вертеть в руках письмо, лежащее около машинки. Ева пожала плечами и проводила глазами дым от сигареты, одновременно покачивая ногой. Очевидно она погрузилась в свои мысли о фортепианном концерте.

Гудки в трубке. Свободно. Щелчок и голос на той стороне провода: «Ошиблись номером!»

– Леонгард!

– Клаус? – помедлив, отозвался голос.

– Угадал. Представь себе…

– Откуда ты говоришь?

– Я в Мюнхене. Я…

– Да-да. – Леонгард, казалось, облегченно вздохнул. – Я уж подумал, что ты застрял с неисправным мотором где-нибудь на автостраде и мне снова придется тебя выручать.

Клаус отчетливо представил возмущенное лицо своего брата – тот был старше на двадцать лет – и потребовалось несколько секунд, чтобы эта картина исчезла.

– Ты еще не забыл? Как это похоже на тебя! Но тебе предстоит пережить неприятность иного рода: я хочу к тебе приехать!

– Послушай, Клаус: я занят и, кроме того, ожидаю сегодня вечером…

– К сожалению, я не могу воспользоваться машиной, приеду поездом. Доставь меня к себе с вокзала.

– Я же сказал…

– Чао, Леонгард!

Клаус положил трубку и показал невидимому брату язык. Ничего страшного. Он приедет к Леонгарду, расскажет, как идут дела, и протянет ему руку – помирится с братом. Интересно посмотреть, как этот взрослый инфант будет реагировать на то, что у него впервые не попросят денег.

– Я готов, – обратился он к Еве. – Извини, что заставил тебя ждать.

Она вдавила сигарету в пепельницу, встала с места и улыбнулась. Она едва доставала ему до плеча.

– Ты же знаешь, что ради тебя я готова на все. Пошли.

– До свидания, Леммляйн! – крикнул Клаус, обернувшись.

Ну разве можно на него сердиться? Разве можно устоять против его обаяния?.. Леммляйн благодарно кивнула Клаусу – ведь не забыл же о ней даже в присутствии Евы Кротхоф.