Текст книги "Скандал"

Автор книги: Герхард Баумрукер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

13

Когда раздался звонок телефона, Клауса не было дома. Спустя некоторое время позвонили еще раз (хоть ты палец себе вывихни, набирая номер, – меня не застанешь).

После беседы с Кротхофом Клаус все же поехал домой. Его черный костюм просто невыносим. В нем он походил на кого угодно, только не на ведущего веселой, развлекательной передачи. Пусть он брат мученика, но самому быть мучеником ему не хотелось.

Он собрался поехать куда-нибудь с Ингрид, куда-нибудь, где не сеет дождь, где можно появиться, не стесняя себя официальным видом, где была бы праздничная и непринужденная обстановка.

Снова звонок – на этот раз в дверь.

– Клаус! – донесся до него хорошо знакомый голос. – Открой!

Прощай, вечер отдыха! Клаус отпер дверь.

– Ну, так и есть, – сказал Берт Аккерман, – я был уверен, что ты дома.

– Ах, это ты, – отозвался Клаус.

– Извини меня, Клаус. Вчера вечером я наговорил тебе лишнего. Я не подозревал, что твой брат… Я принадлежу к той категории журналистов, которые не читают газет.

– Хорошо, хорошо…

– Так ты меня впустишь?

– Не знаю. Собственно, я собрался уходить.

– Я ненадолго, – Берт отодвинул Клауса плечом и вошел.

Клаус, вздохнув, закрыл за ним дверь.

– Ну, ладно. Могу тебе предложить рюмку водки.

Они прошли в комнаты.

– Ничего не имею против.

Клаус наполнил до краев две рюмки.

– За мои успехи, – сказал он.

– И за мои тоже.

Каждый сделал по глотку.

– Меня радует, что твои привычки не изменились.

– Сядь куда-нибудь. – Клаус сел на диван. – Так что тебе от меня нужно?

– Я пришел тебе сообщить, что скоро приду еще раз.

– Так-так… – Клаус наморщил лоб. – Буду рад тебя видеть.

Берт кивнул. Он забрался на спинку кресла, так что его длинные ноги больше не елозили по полу. Он пристально глядел на Клауса сквозь толстые стекла очков. Внешне он казался совершенно равнодушным ко всему. Но это было не так.

– Поздравляю, – сказал он, искоса поглядев на Клауса.

– Ты о чем?

– Об Ингрид.

Клаус улыбнулся, встал с места, поднес рюмку ко рту и осушил ее одним глотком, снова наполнил ее и сел на прежнее место.

– Ты одержал победу, которой грех не позавидовать, – проговорил Берт.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ингрид очень за тебя переживает.

– Ага.

– Будут комментарии?

– Никаких.

– Ну, хорошо. Поговорим о вечерней телепрограмме «В кругу семьи». Я пишу обзор подобных передач. Ты увидишь в нем некий вопрос, запрятанный в тексте.

– Очень жаль, но я не реагирую на спрятанные в тексте вопросы.

– Поговаривают разное, понимаешь? Ты близок к Кротхофу и увиваешься за его дочерью – это всем известно. Что ты на это скажешь?

– Продолжая в том же духе, ты крупно рискуешь. Я тебя спущу с лестницы, – сказал Клаус совершенно спокойно.

Берт схватил рюмку и сделал еще один порядочный глоток. Потом с великой осторожностью поставил рюмку на место.

– Двигаемся дальше, – продолжал он как ни в чем не бывало. – Зачем нам ссориться? Меня интересует следующее: затевается ли в «Космо-Теле» какое-нибудь грандиозное мероприятие с твоим участием?

Клаус отмахнулся:

– Пресса своевременно будет обо всем поставлена в известность.

Берт присвистнул:

– И долго оно будет вызревать? И вам не страшно, что оно перестанет интересовать публику? Не бойся, это не интервью. Я не редактор отдела фельетонов, я здесь как частное лицо. Просто пришел поговорить с тобой.

– И как частное лицо ты хочешь договориться о новой встрече?

Берт, видимо, в силу профессиональной привычки был толстокожим. Он снял очки, протер их и стал вертеть в руках.

– Так-то оно так, – размышлял он вслух. – Тебе все мало. Ты и здесь хочешь себя показать.

– Ну и что?

– Прикинь, что от тебя хотят и во что это тебе обойдется. Ты действительно готов принять участие в этом балагане?

– В каком балагане?

– Клаус, не разыгрывай из себя наивного простака. В распоряжении Кротхофа одна желтая газетенка. Из нее видно, что он затевает.

– Ну?

– Он ловит политические новости, стараясь удержаться на гребне волны. Но то, что ты связал свою судьбу с этим дельцом, меня немного удивляет.

Клаус усмехнулся и сделал еще один глоток из своей рюмки.

– Скоро ты будешь по-настоящему поражен, – пообещал он Берту.

Тот надел очки, пожал плечами и слез с кресла:

– Ты, наверное, понимаешь, Клаус, что я не о твоей душе пекусь.

– Вот именно.

– Раз уж я здесь, хочу тебе сообщить, что у нас рано или поздно будет изменение внешнеполитического курса.

У Клауса брови поползли вверх, и он проводил Берта пристальным взглядом. Тот подошел к абстрактной картине и, казалось, полностью погрузился в ее созерцание.

– Что?

– Да. Ты первый, кто об этом узнал. Сделай для себя соответствующие выводы.

– Ясно. – Клаус взглянул в окно. Дождь усиливался. Мюнхен погружался во тьму. Над городом нависли густые тучи. – И ты думаешь, мне это интересно? – спросил он.

Берт обернулся:

– А разве нет? Можно снова работать в газете, даже независимой. Возможно, тебе это подойдет.

Клаус медленно покачал головой:

– Не верю, что мне удастся вернуться.

– Это твое дело. Если хочешь оставаться клоуном у Кротхофа – пожалуйста!

Клаус встал с места:

– Какое ты имеешь право…

– Ну так слушай. Видно, мы не найдем общего языка. Задержись здесь еще на некоторое время и…

– Что это значит?

– Не уходи. Я сейчас вернусь.

– Не слишком ли много ты на себя берешь? Пришел сюда, начал меня стыдить…

– Тебя так легко пристыдить?

Клаус скрипнул зубами. Почему он с ним препирается? Почему он не спустит непрошеного гостя с лестницы? Почему, несмотря ни на что, тот не унимается?

– Ладно. Все в порядке. Я немного погорячился. Очень любезно с твоей стороны, что ты вспомнил обо мне.

– Не стоит благодарности, – ответил Берт. – Привет Ингрид, если ты ее увидишь.

– Увижу. И очень скоро.

Он проводил Берта до дверей, пожал руку, поглядел ему вслед, – тот вошел в лифт. «Погоди, – думал он, – я тебе еще покажу; я еще покажу вам всем… Жаль. Прежде мы лучше понимали друг друга».

Клаус не ожидал, что дверь ему откроет фрау Хеердеген. В руках у него был огромный букет роз, их аромат моментально наполнил всю прихожую. Он вынул из букета одну розу и презентовал ее ошеломленной квартирной хозяйке.

– Это вам, почтенная фрау! – сказал он. – С вашего позволения я хотел бы видеть фроляйн Буш. Меня зовут Клаус Майнинген.

– Ну, что вы! Ах, какая чудесная роза. Входите. Дверь открыта, – выдохнула фрау Хеердеген.

– Я знаю дорогу, – объяснил Клаус и улыбнулся. – Большое спасибо.

Фрау Хеердеген не успела и рта раскрыть, как Клаус без стука вошел в комнату Ингрид.

Лежащая на софе Ингрид испуганно уставилась на него:

– Клаус…

Он со смехом кинул ей букет.

– С ними тебе будет лучше, – сказал он.

Ингрид уткнулась в розы лицом.

– Я думала, ты не придешь, – сказала она тихо.

– Почему?

– Не знаю. Мы просто были к этому не готовы.

– А что для этого необходимо?

– Конечно, ничего. Я это говорила себе до твоего прихода, но все это звучало неубедительно – ведь тебя не было.

– Я постарался подготовить все сам.

– Тебе не нужно извиняться, Клаус.

– Берт передает тебе привет.

– Берт?

– Он предложил мне пост редактора своей газеты.

– И? – спросила Ингрид.

– Но, Ингрид, мы с тобой планировали нечто совсем другое. Или ты уже забыла?

Она медленно поднялась. Букет роз служил ей своеобразным щитом, которым она отгораживалась от Клауса.

– Мне нужно поставить цветы в воду, – сказала она.

Она на минуту вышла и вернулась с колбой от термоса, куда и были поставлены розы.

– К сожалению, не нашлось ничего более подходящего. Мне не хотелось одалживаться у фрау Хеердеген, ведь это мои цветы.

– Я должен был подумать об этом.

– И не подносить цветов?

– Да нет. Запастись посудой для них.

Оба рассмеялись и смеялись до тех пор, пока не постучалась фрау Хеердеген с кофейником – видимо, Ингрид попросила ее похозяйничать. Вместе с кофе на столе появился клубничный торт из соседней кондитерской.

– Ну, ты сегодня что-нибудь решила? – спросил Клаус с полным ртом.

– Наверное, ничего не решила.

– Что так?

– Честно говоря, я много думала.

– О чем?

– О вчерашнем вечере.

– И каков результат?

– Ты слишком любопытен, – парировала она.

Клаус сделал приглашающий жест:

– Используем каникулы, пока они не кончились, – сказал он. – Я думаю, они продлятся недолго. Сегодня я одержал победу.

– Победу? Какую победу?

– А почему ты удивляешься? Я чудовищно энергичный человек. К этому надо привыкнуть. Я разговаривал с Кротхофом. У него возник гениальный план, – рассказывал Клаус. – Мы соберем ораву репортеров и завтра или послезавтра дадим гала-представление. Я буду ловить их на крючок, рассказывая о доблестном конце Леонгарда.

Он рассмеялся, ожидая ответной реакции Ингрид, но ее не последовало.

– Тебе что-нибудь неясно? – спросил он.

Ингрид задумчиво покачала головой.

– Самое смешное в этом деле то, что мы наведем глянец на всю эту историю, и тогда смерть Леонгарда получит трагическое и героическое обоснование. Я обдумаю детали и расскажу тебе все, когда дело будет сделано. Леонгард с его служением долгу, справедливости и правосудию предстанет еще раз в ореоле героя. Другими словами, его смерть была смертью героя и мученика. Что ты на это скажешь?

Клаус внутренне торжествовал. Он отпил глоток кофе.

– Ты молчишь, – заметил он, – и, наверное, не без причины… Так вот, репортеров мое сообщение поразит как громом, а я прославлюсь как брат мученика, принявшего смерть за идею. Недурно, правда?

Все это он выпалил одним духом, не затрудняя себя поисками наиболее точных слов.

– Ингрид, милая! Ты так и не поняла, что это для меня значит.

Ингрид сидела бледная, пряча глаза. Перед ней на тарелке лежал порядочный кусок торта, но что-то словно мешало ей его съесть. Она застыла с десертной вилкой в руке. Может, Ингрид и в самом деле его не понимала?

– Нет, – сказала она устало. – Нет.

Клаус удивился: его слова не получили одобрения. Он ожидал восторга, воодушевления, горящих от восхищения глаз. Ничего этого не было.

Но должна же Ингрид что-то сказать. Но она молчала и, не мигая, смотрела на дырку в стене – на то место, где раньше висела картина, которая потом упала.

– Ну, скажи хоть что-нибудь.

Она покачала головой.

– Ты себя неважно чувствуешь?

Она снова покачала головой.

– Может быть, выйдем на свежий воздух? Прокатимся на машине? Я думаю…

Она опять покачала головой.

– Черт возьми? Ты что – онемела?

– Тебе лучше уйти, не дожидаясь, чтобы я что-нибудь сказала, – сухо проговорила Ингрид.

– Что? – Нет, он, наверное, ослышался. – Кто-то из нас сошел с ума.

– Да.

– Может быть, ты мне, наконец, объяснишь, что тебе так не нравится?

– Ну, если ты настаиваешь, – пожалуйста. Все это невероятно, болезненно искажено. Так не пойдет. Произошло убийство. Убит твой брат. И мы… – голос ее дрожал.

– Ингрид! Что случилось? – Клаус поднялся из-за стола.

– Оставь меня в покое.

– Но это безумие!

– Нет. Или да. Ты и твой Кротхоф с его гениальным планом… Вам обоим смерть твоего брата понадобилась для того…

– Но, Ингрид! Я прошу тебя – образумься! Все будет так, как есть на самом деле!

Он прикусил язык и покраснел, потому что в этот момент он сам чуть было не поверил в то, что говорил.

– И если хочешь знать, – сказала Ингрид, – мне это не подходит. Тебе это тоже не подходит. И не стыдно тебе из всего этого делать модный балаган, чтобы стать любимцем публики! Фу, гадость!

Он этого не ожидал? Да, у него уже было подобное ощущение. Она почти слово в слово повторяет то, что ему уже высказал Берт. Стоило ли так унижаться?

– Ах вот оно что, – сказал он. – Соображения морали, сантименты. Но это же совсем другое дело!

– Почему?

Он замолчал. Конечно, это – не другое дело. Только наполовину другое. Они его загнали в угол – сначала Берт, затем Ингрид. А может быть, это все так – мышиная возня?

– Я должен получить свое большое шоу, – сказал он упрямо.

Ингрид засмеялась недобрым смехом.

– Я добьюсь колоссального успеха.

Ингрид снова рассмеялась.

– Перестань смеяться, – сказал он. – Ничего смешного в этом нет! Что, собственно, случилось? С тобой невозможно спокойно разговаривать.

– Я думаю, продолжать этот разговор бессмысленно. Мы говорим на разных языках. И уже не замечаем этого…

– Ну, а что ты мне можешь предложить? Что я должен делать?

– Я тебе уже сказала. Лучше всего – уйти.

Клаус ничего не мог возразить. Он чувствовал себя плохо. Очень плохо. У него не укладывалось в голове, что пора ретироваться. А может быть, кончить этот спектакль и открыть ей всю правду? Он вдруг ощутил необъяснимую ярость. Но против кого?

Ничего себе день триумфа!

Дождь стучал в окна, на улице были уже не ручьи, а потоки.

Ингрид сидела, уставившись куда-то перед собой незрячими холодными глазами. Клаус ждал: может быть, она поднимет голову и посмотрит на него. Но нет – этого не произошло. Она его не замечала.

Он повернулся и вышел.

14

Ингрид встала, убрала со стола и отнесла все на кухню. Остаток торта был выброшен в помойное ведро. Затем она вымыла тарелки и чашки.

Спустя некоторое время вошла фрау Хеердеген с горящими от восхищения глазами.

– Вот это мужчина! – воскликнула она. – Настоящий мужчина. Знаете, мне просто плохо становится, когда я встречаю какого-нибудь привлекательного мужчину и у меня вдруг мелькает мысль: а что если у него какая-то не такая, не благородная профессия?! Но тут мне все ясно: у этого человека не будет хлопот в старости. У этого человека есть деньги. Я посмотрела в окно: какая машина! Не машина, а сказка!..

– Это машина сенат-президента, – сказала Ингрид.

– Но теперь она принадлежит ему, фроляйн Буш. Я потрясена. Представляю себе, как вам с ним хорошо.

– Едва ли у нас что-нибудь получится, фрау Хеердеген. Едва ли.

– Непременно, дитя мое, непременно. Я рада за вас. Я и сама словно помолодела.

Ингрид вытирала посуду. Больше всего на свете ей сейчас хотелось, чтобы все оставили ее в покое. Она с трудом держала себя в руках.

– Вы заблуждаетесь, – устало сказала она. – А это убийство?.. Убийство – не шутка.

– Естественно, – согласилась квартирная хозяйка. – Надо переждать год траура. Так полагается. Ну, а потом… Счастье само плывет вам в руки, фроляйн Буш! У меня к вам большая просьба: пригласите меня на свадьбу. Ну как, пригласите?

Ингрид подумала: это смешно, все ведь совсем не так, но не проронила ни слова; бросив полотенце на стол, она поднялась к себе, схватила колбу с розами, спустилась вниз и вручила всю эту роскошь ошеломленной фрау Хеердеген.

– Вот, возьмите, – в голосе ее слышались слезы. – Я не могу их больше видеть.

Потом, тяжело дыша, она снова поднялась к себе. Аромат роз еще держался в комнате. Он еще не скоро выветрится. Это нервировало ее. Она распахнула окно, дождь сразу ворвался в комнату, образовав лужицу на полу. Романтика романтикой, а фрау Хеердеген взыщет за испорченный пол.

– Фроляйн Буш, фроляйн Буш! – донеслось из прихожей. Фрау Хеердеген стучалась в дверь, запертую изнутри. Ингрид не открывала. – Фроляйн, не расстраивайтесь. Все это не так уж трагично: все мужчины – предатели… Фроляйн Буш! Да что с вами? Ответьте же наконец, – в Тревоге возопила фрау Хеердеген.

– Все в порядке, – сказала Ингрид. – Все хорошо.

– Откройте дверь! Пустите меня! – настаивала квартирная хозяйка, дергая за ручку двери.

– Я переодеваюсь. Сейчас уйду.

«Да, да, – думала она, – надо идти, хотя дождь не перестал. Нужно как-то отвлечь себя, и мне станет легче. Нельзя сидеть сложа руки».

Она достала из шкафа плащ. В этот момент дважды позвонили в дверь. Два звонка, как и полагалось, как и было написано на ее визитной карточке, укрепленной на двери. Правда, никто обычно не обращал на это внимания. Но сейчас – два звонка…

– Фроляйн Буш, звонят! – позвала ее фрау Хеердеген. Ингрид уже была в прихожей. Сердце готово было выскочить из груди, кровь стучала в висках. Она обогнула фрау Хеердеген, которая все еще стояла с розами в руках, и отворила дверь.

– Очень сожалею, если помешал, но без вас нам не обойтись, – сказал комиссар Хаузер и стряхнул капли дождя с головного убора.

Хаузер сел за стол, Ингрид опустилась на диван. Комиссар втянул носом воздух: в комнате все еще пахло розами. Он внимательно осмотрел комнату, но ничего не сказал, хотя и не обнаружил роз. Только на подоконнике стояли изрядно потрепанные ветром и дождем пеларгонии.

– Я пришел, чтобы задать вам несколько вопросов, – сказал он.

Ингрид кивнула.

– Я не знаю, что еще могу вам рассказать. Кажется, я уже все сказала.

– Верно. Но открываются все новые и новые детали этого дела. Возможно, это мелочи, на которые вы просто не обратили внимания. Для вас – мелочи. По вашим словам, вы познакомились с Клаусом в поезде по дороге в Моосрайн.

– Да. Это действительно так.

– Я не сомневаюсь. Можете вы мне описать все, что произошло, все подробности этого знакомства?

– Мне просто не пришло в голову говорить о них. Здесь нет ничего подозрительного. Я заснула. Вдруг пробудилась. В купе вошел мужчина. Я спросила его, какую станцию мы проезжаем. Прежде чем поезд тронулся, он успел сказать, что это Хайдхауз. Я почувствовала облегчение: ведь заснув, я могла проскочить Моосрайн. Позднее я узнала, что мой попутчик – Клаус Майнинген.

Во время своего рассказа она наблюдала за комиссаром. На его лице не дрогнул ни один мускул. Он угрюмо молчал.

– Вот и все. Вам еще что-нибудь от меня нужно?

– Это самое я и хотел от вас услышать.

Хаузер слегка наморщил лоб и закусил нижнюю губу. Ингрид почувствовала себя так, словно ей опустили лягушку за шиворот В голосе комиссара она уловила категоричность, даже решительность. Почему? Что она прояснила своим сообщением? У нее возникло внезапное подозрение.

– Это означает, что я…

Хаузер перебил ее:

– Благодарю вас, фроляйн Буш. Это было самое важное для нас показание.

Ингрид поднялась с дивана. Комната показалась ей темной и неуютной. Она сделала несколько шагов и села напротив комиссара, бессильно опустившись на тот самый стул, на котором недавно сидел Клаус.

– Что с вами? Вам нехорошо? – спросил Хаузер. Его глаза, окруженные горестными складками, внезапно потеплели.

Ингрид покачала головой. Кажется, теперь все для нее прояснилось. Она откинула волосы со лба.

– Но все это не имеет никакого значения, – услышала она свои слова. Она говорила совершенно автоматически, воля ее была парализована. – Что вы хотите? В поезде ехали дети, школьники, они подняли ужасный гвалт. Клаус не мог этого вынести и перешел в другое купе.

– Это он вам рассказал?

– Да… Нет… Я не знаю… Я так думаю.

– Почему вы так стараетесь свести на нет свои показания?

– Я? – Ингрид засмеялась. В этот момент она напоминала птенца, который, еще не научившись летать, выпал из родного гнезда.

– Герр комиссар, у меня нет ни малейшего намерения…

– Вот именно, – проворчал Хаузер. – Но вы хотите доказать, что Майнинген попал в ваше купе еще до того, как поезд пришел в Хайдхауз.

Комиссар смотрел на нее пронизывающим взглядом. Ингрид молчала. Больше не имело смысла с ним спорить, точнее, оспаривать собственные слова: они были произнесены.

Хаузер вынул из кармана золотой автоматический карандаш и положил его перед Ингрид на стол.

– Вы где-нибудь видели эту вещицу? – спросил он. – Она, если хотите, тоже имеет к нашему делу некоторое отношение. Можете познакомиться с ней поближе.

В этом не было необходимости. Ей было достаточно беглого взгляда. Ингрид отрицательно покачала головой.

– Нет. Я вижу этот карандаш в первый раз.

Хаузер снова положил карандаш в карман и поднялся из-за стола.

– То, что вы познакомились с герром Майнингеном до дня убийства и по прибытии поезда в Хайдхауз – очевидный факт. Ничего другого я и не ожидал, – заметил он.

Ингрид одновременно с ним встала со стула. Она не могла допустить, чтобы он сейчас ушел. Она не хотела, чтобы он приходил снова, и сделала последнюю попытку настоять на своем.

– Герр комиссар, – сказала она решительно, – я беру назад мои показания.

Хаузер поморщился:

– Я бы вам этого не советовал, фроляйн Буш. Это произведет невыгодное для вас впечатление.

– Тем не менее, я повторю то, что сказала до этого.

– А что вы скажете взамен сегодняшнего?

– Больше я не могу ничего вспомнить.

Хаузер печально покачал головой.

– Вы думаете, что повредите Клаусу Майнингену? Тем, что вы сказали правду? Фроляйн Буш! – Лицо комиссара больше не казалось непроницаемым; сейчас это было строгое и суровое лицо представителя закона. – Вы студентка юридического факультета. Очень грустно, что вы об этом забываете. Или ваши занятия нужны вам только как средство приятно провести время?

Ингрид потупилась. «Боже мой, и он называет это «приятным времяпрепровождением!» – подумала она.

– Так как же мы поступим с вашими показаниями? – жестко спросил Хаузер.

– Я… – Она проглотила комок, подступивший к горлу. – Мои показания остаются в силе. Прошу прощения, герр комиссар.

Хаузер еще раз пристально посмотрел на нее, потом кивнул. Лицо его уже не было таким суровым.

– Это нелегко. Никто так хорошо этого не понимает, как я, – сказал он, вздохнув. – Ну, ладно. Прошу вас потом зайти ко мне и подписать протокол.

Ингрид кивнула. Она едва расслышала то, что он сказал. Она не знала, что ее больше огорчает – показания, которые она дала Хаузеру, или большой «подарок», который она преподнесла Клаусу.

Ингрид, расстроенная, спешила хоть на время ускользнуть от пристального взгляда фрау Хеердеген и от града вопросов, который та непременно бы на нее обрушила. Она накинула плащ и, несмотря на проливной дождь, опрометью выбежала из дома и побрела неизвестно куда. Не обращая никакого внимания ни на прохожих, ни на движение, она дрогла под плащом, который, отсырев, сразу прилип к телу. Волосы ее растрепались и рассыпались по плечам тонкими мокрыми прядями.

Попытка определить, где она находится, не удалась, хотя местность была знакомая: улица с высотными домами; многие из них занимали различные редакции. По вечерам в подвальных помещениях работали огромные ротационные машины, которые, если заглянуть внутрь подвала, казались сказочными чудовищами, изрыгающими печатную продукцию. Все это проходило сквозь ее сознание, но она пробегала мимо, не в силах остановиться. Сейчас ей все было безразлично, на этом свете ее больше ничто не интересовало, все для нее кончилось.

Вдруг из темноты вынырнул человек; поравнявшись с Ингрид, он положил руку ей на плечо.

– Что вам нужно? – Она в испуге остановилась.

– Ингрид!

– Берт… – Она изумленно смотрела на него и в следующий момент бросилась ему на шею – в самом центре людского потока, прямо под проливным дождем. Несколько прохожих ухмыльнулись, глядя на эту пару, и проследовали мимо.

У Берта было озабоченное лицо. Ингрид этого не заметила.

– Берт, – горячо шептала она, – извини, Берт, что я тебя сразу не узнала… Последние несколько дней меня окончательно добили.

Берт Аккерман смотрел на ее мокрое лицо и боялся, что она вот-вот разревется. Осторожно высвободился из ее объятий. Ему этого не хотелось, но ничего другого не оставалось.

– Ну, пройдемся немного вместе, – сказал он хрипло. – Пошли, пошли…

Они остановились перед зданием, в котором помещалась редакция Берта. Он провел Ингрид через широкие стеклянные двери мимо вахтера, который ему кивнул, и они поднялись в лифте наверх.

Берт повесил дощечку с надписью: «Не мешать! Конференция» на дверь своего кабинета.

– Так… – сказал он. – Теперь сними плащ и вытри лицо.

– Это все дождь, – сказала Ингрид.

Берт посадил ее на старомодную, обитую кожей оттоманку, подошел к столу, налил в стакан неразбавленного рома и заставил Ингрид выпить. Она дрожала и кашляла, но постепенно приходила в норму.

Берт снял телефонную трубку:

– Я снова здесь и просил бы мне не мешать. Лотхен, организуй мне, пожалуйста, две чашки кофе, да – две, и пачку сигарет. Все.

– Кто эта Лотхен? – спросила Ингрид.

– Ага… – Берт вместе со стулом пододвинулся к ней. – Ты почти ожила. Ты что, не помнишь Лотхен, маленькую блондинку из отдела спорта? Она сидит в приемной: фрау Клинкерих больна.

– Ах да, Лотхен, – пробормотала Ингрид. Это очень хорошо, что Берт сидит рядом и рассказывает ей об этой Лотхен и фрау Клинкерих. Ингрид почти позабыла, что на свете есть другие люди, а не только Клаус и комиссар Хаузер или фрау Хеердеген, Клаус и сенат-президент, которого убили, Клаус, который вдруг появился в ее купе в Хайдхаузе.

– Рассказывай дальше, – попросила Ингрид.

– Лотхен недовольна. Она по-прежнему хотела бы заниматься своими спортивными делами… – Берт протянул Ингрид свою расческу. – Она влюблена в Макса Хокеди, эксперта по вопросам футбола, который одновременно является ее тренером. – Он снял очки и протер стекла. Он смотрел, как Ингрид расчесывает слипшиеся волосы. Ингрид вернула ему расческу. – Теперь две-три недели ей придется исполнять обязанности…

– Две-три недели? – переспросила Ингрид и замялась. – Тебя не затруднит кое-что для меня сделать?

– Конечно, – кивнул Берт и снова водрузил на нос очки. – Поэтому я и приходил к тебе позавчера. Не только для того, чтобы пригласить тебя в театр. Но тебе нужно было ехать на вокзал. Раньше я тебе ничего не мог сказать. Но теперь ты несколько изменилась. Клаус выиграл по всем статьям, да? Можно вас поздравить?

Ингрид хотела было ответить, но тут с коротким стуком вошла Лотхен и принесла кофе и сигареты. Она холодно поздоровалась с Ингрид, бросила язвительный взгляд на Берта и снова исчезла.

– Ну, наконец-то мы можем подкрепиться, – сказал Берт и придвинул Ингрид чашку.

Ингрид поднялась. Это она была еще в состоянии сделать. Но надо было срочно избавиться от чего-то такого, что мешало ей обрести прежнее душевное равновесие.

– Дай мне сигарету, – попросила она.

Берт достал одну из пачки. Ингрид зажгла ее и затянулась.

Она почувствовала приятное головокружение, словно и не было у нее никакой ответственности, пригибающей к земле, словно и камня на сердце больше нет, а есть только воздушный шарик, вырываемый ветром из рук.

– У меня была полиция, – быстро проговорила она. – Я выдала Клауса. – Ее лицо дрогнуло. – Я сказала комиссару Хаузеру нечто такое, что может стоить Клаусу головы.

Берт уставился на нее.

– Что?

– Ты верно расслышал. – Она сделала еще одну глубокую затяжку. – Я выдала Клауса. Я проговорилась, но заметила это слишком поздно; это можно расценить как своеобразный акт мести. Клаус ничего не выиграл. Я его прогнала.

– Ты его…

– Да. Я его выдворила вон. – Она притушила наполовину выкуренную сигарету. Прежнее ощущение легкости исчезло. – Едва Клаус ушел, явился этот комиссар. Я думаю, он следит за ним. С Клаусом дело плохо. Я знаю: он ненавидел брата. Это выглядит как…

Берт кинул окурок в пепельницу и встал с места. Затем, словно ему не хватало воздуха, оттянул пальцем воротник.

– Проклятье.

– Сейчас я думаю, что, может быть, я его и не выгоняла. Не знаю. Ах, Берт, я вообще не могу понять, что со мной творится.

Слезы хлынули у нее из глаз.

Берт слегка обнял ее и осторожно положил ее голову на свое плечо.

– Я должен тебе это сказать? – спросил он тихо. Она отрицательно покачала головой. – Ты влюбилась в него по уши, – сказал Берт.

Ингрид отодвинулась от него. Она отвернулась, вытерла носовым платком слезы, высморкалась. Потом взглянула на Берта сухими глазами:

– Но я его выгнала!

– Именно поэтому, – подтвердил Берт.

– Берт, я не могу поверить, что он… собственного брата… Нет, я не могу в это поверить, Берт.

Он некоторое время молчал. Потом посмотрел на Ингрид – та выдержала его взгляд, – на кофе в чашках из буфета, и тяжело вздохнул.

– От меня Лотхен сегодня может вернуться на закаленную спортом грудь своего Макса Хокеди. Если хочешь, завтра приступай к работе. Так оно лучше. Ну, а сейчас давай пить этот так называемый кофе, а то он остынет.