Текст книги "Товарищи китайские бойцы"

Автор книги: Герцель Новогрудский

Соавторы: Александр Дунаевский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

5. Встречи на дорогах

рассказах китайских ветеранов гражданской войны то ли из-за недостаточно свободного владения русской речью, то ли потому, что не все сохраняется в – памяти, нам не хватало многих характерных деталей. Вот, к примеру, вступают кули в Красную Армию, не в китайский отряд, а в русскую часть, – как это происходит?

Воссоздать такую картину помог нам Григорий Васильевич Третьяков – тот, кого первого мы встретили на длинном пути литературных поисков.

В начале 1918 года Григорий Васильевич командовал харьковским красногвардейским отрядом, с боями отходившим на Северный Кавказ.

На какой-то станции под Таганрогом харьковчане повстречали десять голодных, оборванных китайцев. Те сначала жались в стороне, но потом осмелели, подошли поближе, заговорили.

Они, оказывается, бежали с Приднепровья от «шибко плохих людей» – гайдамаков. Бойцы сочувственно слушали их рассказ о расправе, учиненной в. Мелитополе украинскими националистами над китайцами.

Третьяков приказал накормить китайцев и отправился к дежурному по станции воевать за быстрейшую отправку эшелона. Вернулся он не скоро и очень удивился, увидев возле штабного вагона все тех же кули. Они, как выяснилось, ждали именно его, потому что только он мог решить дело. А дело было важное. Китайцы просили принять их бойцами в харьковский отряд.

– Вы что, из-за харчей идете? – напрямик спросил командир.

Прежде чем ответить, китаец, разговаривавший с Третьяковым, что-то произнес на своем языке, и его товарищи, как по команде, показали свои загрубевшие ладони.

– Видишь, командира, руки, – сказал толмач, – раз руки есть – харчи тоже есть. Нам твой хлеб не нужен, нам белых бить нужно, воевать нужно…

Хотя Третьяков рад был пополнению, он счел нужным возразить:

– Вы же меня не знаете, может быть, я как командир не подхожу вам?

Такой разговор между начальником и вновь вступающими в красноармейский отряд бойцами был делом обычным. Должность командиров считалась тогда выборной.

Китаец, говоривший за своих товарищей, ответил на возражение Третьякова с полной серьезностью:

– Скажи, какой ты командира есть, мы думать будем.

Третьяков коротко рассказал о себе. Он харьковский рабочий, воевать научился на фронтах первой мировой войны: заработал там несколько ранений и четыре георгиевских креста. Рабочие харьковского паровозостроительного завода, создавшие партизанский отряд, потому и выбрали его командиром, что он военное дело знает.

Когда китайцам было переведено все сказанное, те оживились:

– Рабочий – хорошо… Мы тоже – рабочие… Нам такой командира годится.

– Ну, коли годится, тогда слушай мою команду: первым делом – косы долой, – сказал Третьяков, заметив у нескольких китайцев пучки волос. Григорий Васильевич и в мыслях не допускал, чтобы в его отряде мог быть хоть один красноармеец с косой.

Однако выходцам из глухих уголков северо-восточных провинций Китая не так-то просто было отказаться от старого обычая.

Попробовали упросить Третьякова.

– Не надо, командира… Китайский солдат коса не мешает…

– Как не мешает? – возразил Третьяков. Он вспомнил прочитанную статью о китайской революции 1911 года, когда была свергнута ненавистная маньчжурская династия. В дни революции большинство китайских мужчин отказались от ношения кос – обычая, навязанного им в свое время маньчжурами в знак покорения Китая.

Когда речь Третьякова была переведена на китайский язык, китайцы одобрительно зашумели. Один из них полез в заплечный мешок и достал из него видавшие виды ножницы…

На вечерней поверке новые бойцы были представлены отряду. Последовала команда:

– Пристраивайтесь, товарищи китайцы!

Так было в отряде Третьякова. Несколько по-иному происходило вступление китайских добровольцев в Павлоградский революционный полк. Об этом мы узнали из «тетради Федина», как называли мы между собой ученическую тетрадку с записями воспоминаний бывшего комиссара Павлоградского полка, учителя по профессии. Андрея Харитоновича Федина.

Но прежде расскажем, как она попала к нам.

Поиски приобретали такой размах, что становилось очевидно: одним нам не справиться.

Обратились в Главное политическое управление Министерства обороны и встретили там горячую поддержку.

Полковник Александр Митрофанович Шевченко посоветовал нам опереться в работе на военные комиссариаты.

– У них на учете ветераны гражданской войны, военкоматы смогут помочь, – сказал полковник. – Мы дадим на этот счет указание.

Указание последовало, и все пришло в движение. Когда через неделю после посещения Министерства обороны перед нами снова открылась столица Дона, в работу включились краевые, областные, городские и районные военные комиссариаты, работники политотделов, сотрудники Домов офицеров.

В газете Северо-Кавказского военного округа «Красное знамя» появилось сообщение под заголовком – «Боевое содружество двух великих народов».

«Участие китайских добровольцев в боях за Советскую власть, – писала газета, – одна из интересных и вместе с тем наименее разработанных страниц нашей истории.

В настоящее время писатели Г. Новогрудский и А. Дунаевский собирают материалы для книги, в которой будет рассказано о боевом содружестве сынов двух великих народов, которое зародилось и окрепло на полях сражений, в героических боях за Великий Октябрь.

Придавая большое значение этой важной теме, редакция „Красного знамени“ обращается к ветеранам революции, к участникам гражданской войны, ко всем читателям с просьбой прислать свои воспоминания, сообщить отдельные, наиболее запомнившиеся факты и примеры, свидетельствующие о славных героических делах китайцев в годы гражданской войны.

Всех, кто знает адреса интернациональных бойцов, живущих в нашей стране, или тех, с кем они бок о бок воевали в рядах Красной Армии, редакция просит откликнуться и помочь в сборе необходимых материалов».

Вскоре стали поступать письма. Были среди них разочаровывающие – «никаких материалов, связанных с участием китайских добровольцев в гражданской войне в СССР, обнаружить не удалось», были и содержательные, многим пополнявшие наши записи.

«Доношу, – писал начальник политотдела Краснодарского крайвоенкомата гвардии полковник Буркин, – что после донесений горрайвоенкоматов Краснодарского края, бесед с офицерами и генералами в отставке и запасе, а также по наведенным справкам в краевом государственном и партийном архивах установлено:

В городе Краснодаре проживал участник гражданской войны уроженец г. Пекина Вак Чау-чжен, который умер 2 ноября 1956 года и похоронен на городском кладбище. В ближайшее время на его могиле будет сооружен памятник.

На территории Советского района Краснодарского края проживает участник гражданской войны китайский доброволец Ли Вен-зи, 1891 года рождения, который служил в китайском добровольческом отряде. Участник Великой Отечественной войны. В настоящее время активно трудится в колхозе „Родина“ Советского района, пользуется заслуженным авторитетом среди колхозников.

В Тбилисском районе, станица Тбилисская, улица Исполкомовская, 3, проживает Ван-фо Николай Иванович, 1896 года рождения, уроженец Пекина. В 1918 году он вступил добровольцем в интернациональную роту под командованием Лю Ди-зупа. В боях участвовал пулеметчиком.

Кроме того, установлено, что была рота китайских добровольцев в количестве 180 человек в составе 1-го Павлоградского революционного полка. Комиссар этого полка, ныне персональный пенсионер, тов. Федин Андрей Харитонович проживает в Горяче-Ключевском районе, поселок Кутаис.

Воспоминания тов. Федина А. X. прилагаю».

Так оказалась на нашем столе тетрадь Федина. Она заключала в себе много интересного.

«Наш Павлоградский революционный отряд, – делился воспоминаниями Андрей Харитонович, – выступил из ст. Лабинской в первых числах мая 1918 года. Двигались мы по железной дороге Лабинская – Армавир – Тихорецкая.

Наши два эшелона прибыли на станцию Тихорецкая и были поставлены на свободные пути. Рядом с нами оказалось восемь товарных вагонов, в которых находились китайцы. Увидев нас, вооруженных, с красными лентами на кубанках, китайцы начали нас горячо приветствовать: „Да здравствует Красная гвардия!“, „Да здравствует мировая революция!“, „Бей буржуев!“

Мы группой бросились к ним. Они потянули нас к себе в вагон. После крепких и долгих объятий начались взаимные расспросы, но ни китайцы, ни мы не находили слов, чтобы объясниться.

В этот момент быстро вскочили в вагон три товарища китайца, один из которых довольно хорошо говорил по-русски.

От него мы узнали, с кем имеем дело. Оказывается, это – рабочие китайцы, которые были завербованы на строительство Черноморской железной дороги, где работали свыше двух лет. Теперь они едут в Москву и дальше к себе на родину».

Андрея Харитоновича удивило, как пишет он, что китайцы, заявлявшие о своем стремлении вернуться домой, с таким огромным интересом относились ко всему происходящему в революционной России. Они спрашивали, большие ли силы у Красной Армии? Большие ли силы у белых? Верно ли, что у помещиков отбирают землю? Верно ли, что Советы не делят людей на белых и желтых? Верно ли, что труд белых и желтых оплачивается одинаково?

Дальше беседа получила неожиданный поворот. Кто-то из китайцев заговорил об опиуме, о том, что Советская власть не дает поблажки ни тем, кто им торгует, ни тем, кто его курит.

Тогда встал средних лет китаец и, глядя то на комиссара, то на своего сородича, вспомнившего про опиум, стал что-то произносить складно и отчетливо. Лицо его сохраняло торжественное выражение. «Уж не молитву ли он читает?» – подумал Федин.

Но бедно одетый кули, в залатанных синих хлопчатобумажных штанах, не молитву читал, а излагал… содержание статьи Ленина. Да, да, как понял комиссар с помощью переводчика, китаец рассказывал о ленинской статье «Китайская война». Как она дошла до него – одному богу, как говорится, известно. Но факт оставался фактом: кули хранил в памяти бичующие ленинские строки о европейских капиталистах, применивших насилие для того, чтобы получить в Китае право торговать опиумом.

– Мы – спи, – говорил китаец, прикладывая ладонь к щеке и поясняя, как Китай спит, одурманенный опиумом, – а нам спать – нет, нам вставать нада, революция нада…

Вокруг Федина и его собеседников скопилось много бойцов. Все жадно слушали разговор. Дело кончилось тем, что на станционной платформе состоялся митинг. Красноармейцы стояли вперемешку с китайскими рабочими. С багажной тележки, заменявшей трибуну, произносились горячие речи о дружбе китайских и русских трудящихся, общности их целей.

– Мы – за Советскую власть, – говорил китаец переводчик, – мы тоже ненавидим буржуев, только у нас нет оружия, чтобы бить их. Многие среди нас хотят вступить в Красную Армию, примите нас…

– Примем! – кричали в ответ красноармейцы.

Ночью от Тихорецкой в сторону Крыловской отошел воинский эшелон с прицепленными к нему добавочными теплушками. В них расположилась рота китайцев добровольцев, присоединившихся к Павлоградскому полку. Командиром нового подразделения стал молодой китаец, служивший Федину переводчиком.

Уже на следующий день китайская рота получила боевое крещение. Под станицей Екатерининской произошел бой с белоказаками. Китайцы дрались стойко и мужественно.

После того как Павлоградский полк вышел к границам Донской области, бои утихли и китайскую роту сделали комендантской. Ей поручили охрану двух поездов, в которых располагался штаб отряда и хранились боеприпасы, оружие и продовольствие.

«Китайцы прекрасно справлялись с возложенными на них обязанностями, – пишет Андрей Харитонович и дальше вспоминает, как трогательно прощались они с ним, когда он был тяжело ранен и ждал на носилках отправки в госпиталь. – Китайские товарищи подходили ко мне и, приложив руку к сердцу, несколько раз низко кланялись. Я спросил „Василия“ – переводчика, что это значит. Он сказал: „Так надо, они уважают красных воинов“».

Андрей Харитонович вернулся в свой полк только через три месяца и китайских бойцов в нем уже не застал. Судьба их сложилась так.

«В июле 1918 года, – читали мы в тетради Федина, – начались на Донском, или, как тогда называли, на Сосыко-Кисляковском, фронте ожесточенные бои с превосходящими силами противника. Эшелоны, охранявшиеся китайцами красноармейцами, оказались отрезанными от наших основных сил. Говорили, будто после невероятно жестокого боя наши китайские товарищи ночью прорвались в Астраханские степи и отошли в Астрахань.

Могу в заключение сказать, что у меня осталось совершенно неизгладимое впечатление об этих замечательных людях Китая, самоотверженно боровшихся за торжество социализма и коммунизма вдали от своей родины, в первой стране Советов».

Этими словами заканчивалась тетрадь Федина.

6. У подножья Казбека

римерно в то время, когда павлоградцы вели под Екатерининской свой первый ожесточенный бой с белоказаками, отряд харьковских пролетариев во главе с Григорием Третьяковым двигался по пути к Владикавказу. Численность его все время росла.

– После Таганрога, – вспоминал Григорий Васильевич, – к нам примкнуло еще пятьдесят китайцев, десять сербов и хорватов. В отряде образовалось интернациональное подразделение со своими интернациональными взводами. Ими командовали китайцы Сила Фу-сан, Ти Ши-шан и серб Ивко Журич – смелые, отважные люди.

В какой-то станице в руки мне попала читаная-перечитанная, наполовину разошедшаяся на цигарки, владикавказская газета с речью Сергея Мироновича Кирова Это было его заключительное слово к докладу, сделан ному на съезде народов Терека. Я тогда впервые услышал имя Кирова, и меня поразила его проникновенная, образная речь, обращенная к трудящимся многонационального Терека.

Я понял, насколько сложна на Тереке политическая обстановка. На Украине в этом смысле дело обстояло куда ясней. У нас кто были враги? Гайдамаки, Петлюра, немцы… Трудовой народ с одной стороны, буржуазия – с другой, все понятно… А тут – разные национальности… Они хоть бедняки – ингуши, чеченцы, осетины, – но собственные князья их друг на друга науськивали и всех вместе – на русских. Опять же станичных атаманов взять. Те казаков на рабочих нацеливали. В общем, понял я из кировских слов, что хочет буржуазия руками трудящихся разных наций задушить революцию.

Так я это и объяснил бойцам. Сказал, что нам, воинам интернационального отряда, надо иметь высокую сознательность, понимать, кто красный, кто беляк, держать правильную революционную линию.

Китайцам мои слова переводил взводный командир Ти Ши-шан. Когда он вслед за мной замолчал, бойцы закивали головой:

– Хао! – хорошо! – Правильные слова говоришь, командир.

Прошло еще несколько дней, и на горизонте бескрайних степей сквозь разрывы пухлых весенних туч мелькнули вершины могучих горных отрогов. Они подступали все ближе. Отряд подошел к Владикавказу.

Столица Терека – разноязыкий город. Красногвардейцы услышали на улицах и площадях Владикавказа не только осетинскую, русскую, украинскую, ингушскую, но и китайскую речь. Это обрадовало новых бойцов харьковского отряда. Они никак не ожидали встретить здесь сородичей.

То были гонимые бурей гражданской войны китайцы, которых немало к тому времени скопилось на берегах Терека. Попав в благодатный, сравнительно спокойный край, они брались здесь в поисках заработка за любую работу.

Подразделение харьковских красногвардейцев еще только осваивалось во Владикавказе, когда командир его получил приказ, в котором всех китайских бойцов предлагалось отчислить из отряда и направить в распоряжение военного комиссариата республики.

Третьяков рассказывал нам, в какую ярость привел его этот приказ. Он был с ним решительно не согласен. Он не хотел ослаблять свой отряд, лишаться стойких дисциплинированных, исполнительных бойцов. Пошел с жалобой к Якову Бутырину, народному комиссару по военным делам республики. Тот спокойно выслушал гневную тираду темпераментного харьковчанина и сказал, что сделать ничего не может, таково распоряжение товарища Ноя.

Партийной кличкой Ной Бутырин называл председателя Совета народных комиссаров Самуила Григорьевича Буачидзе. Старый большевик приехал во Владикавказ весной 1917 года с полномочиями Центрального Комитета партии и после 1-го народного съезда возглавил Советскую власть на Тереке.

Третьяков отправился в Совнарком.

– В кабинет Буачидзе, – вспоминал он, – я вошел в том же непримиримом настроении, в каком был у Бутырина: не отдам китайцев – и все. Но скоро пыл у меня поубавился. Удивительной силой убеждения обладал Ной. И вообще, удивительный был человек! Мог ведь, не вдаваясь в подробности, сказать мне: «Выполняйте, товарищ, приказ!» – и на этом поставить точку. Но он поступил иначе. Усадил меня и стал терпеливо растолковывать, в чем смысл его распоряжения.

Речь шла о новом и важном начинании. Оказывается, как объяснил Третьякову Буачидзе, недавно он разговаривал по прямому проводу с Лениным. Владимир Ильич советовал ему обратить особое внимание на формирование национальных частей. Правительство Терской республики решило создать осетинские, чеченские, ингушские и кабардинские подразделения. Возникла также мысль сформировать отдельный китайский батальон. В него должны были войти солдаты небольшого китайского подразделения, которое уже имелось здесь, бойцы Третьякова и те китайцы, что каждый день группами и поодиночке приходили записываться в Красную Армию.

– Мы не представляли себе, что среди этих людей так сильны революционные настроения, – говорил Буачидзе. – Наплыв огромный.

– Объясни мне, товарищ Ной, зачем нужны нам национальные части? – спросил Третьяков. – Ведь армия-то наша интернациональная?

– Да, конечно, но дело в том, что царское правительство не доверяло многим народностям России, боялось давать им оружие в руки. Мы же, большевики, опираемся на народные массы, для нас каждый трудящийся, к какой бы национальности он ни принадлежал, – союзник, друг, опора. И понятно, что когда идет война, то иметь рядом с собой друга вооруженного лучше, чем друга без оружия.

Это – соображение общего порядка. Другое же – частное, но тоже немаловажное. Тебе вот, командир, жаль отпустить своих китайских бойцов, они, дескать, хорошо воюют. Согласен. Однако в отдельном китайском батальоне они будут воевать еще лучше. Теперь твои приказы им надо переводить, многое до них не доходит, воспитательную работу вести не легко. В китайском же отряде все эти трудности отпадут. На родном языке и приказ командира, и слово агитатора зазвучат совсем иначе, чем в переводе. Придется тебе поэтому, товарищ Третьяков, подчиниться нашему распоряжению. Ничего не поделаешь…

Третьяков видел: расстаться с полюбившимися ему китайскими бойцами действительно придется, но на всякий случай выдвинул последнее оставшееся в запасе возражение.

– Для китайского отряда нужен китаец командир, – сказал он, – а его нет. Ти Ши-шан, взводный мой, на своем месте хорош, но на большее не потянет.

– Командир на примете у нас есть, – улыбнулся Буачидзе. – Очень дельный человек. Фамилия его – Пау Ти-сан.

Так в кабинете председателя Совнаркома Третьяков впервые услышал имя Пау Ти-сана. Потом он слышал о нем часто.

* * *

Правительство Терской Советской республики осуществило задуманное: во Владикавказе был создан отдельный китайский батальон.

Добровольцы, примкнувшие к отряду Третьякова, в новое подразделение вошли не сразу. И не потому, что. командир харьковского отряда продолжал упорствовать. Изменившаяся обстановка заставила самого председателя Совнаркома задержать выполнение подписанного им распоряжения.

Во Владикавказ пришло тревожное сообщение из Кисловодска: полковник Шкуро поднял восстание. Его банда напала на курорт, устроила в госпиталях, где лежали раненые красноармейцы, резню, бесчинствует над мирным населением.

Харьковчан тут же направили на кисловодский фронт.

И Григорию Третьякову, и его бойцам полковник Шкуро был известен не только понаслышке. Недели за две до событий в Кисловодске они несли охрану стоявшего во Владикавказе вагона, где находился под арестом этот махровый белогвардеец. Правда, охранять вагон пришлось недолго. Шкуро написал покаянное письмо, поклялся никогда больше не выступать против Советской власти. Терское правительство сочло возможным отпустить его под честное офицерское слово.

– В тот день, когда пришел приказ об освобождении Шкуро, – продолжал Третьяков, – начальником караульной службы был Ти Ши-шан. Мне запомнился урок политграмоты, который он дал белогвардейцу, после того как снял часовых.

– Уходи, господин, – сказал Ти Ши-шан полковнику, когда тот вышел из вагона. – И больше нам не попадайся.

Шкуро даже затрясся от злости:

– Кому это – «нам», господин китаец? С каких пор русские дела стали китайскими?

– Революция для всех революция, – спокойно ответил Ти Ши-шан.

Тут полковник совсем рассвирепел.

– Вот и делайте ее на Янцзы, а на Терек не лезьте!

Но Ти Ши-шан за словом в карман не лез:

– На Тереке – народ и на Янцзы – народ. На Тереке народ сделал революцию и на Янцзы тоже сделает.

Разговор между белогвардейским полковником и китайским бойцом на этом тогда оборвался. Свое продолжение он имел под Кабан-горой и в районе Нарзанной галереи, где между харьковским отрядом и бандой Шкуро развернулся бой.

Кисловодск находился в руках белоказаков. Только в Нарзанной галерее стойко держалась группа советских работников во главе с председателем горсовета Дмитрием Ильичей Тюленевым.

Жестокий бой под Кабан-горой решил судьбу города. Разгромленные белоказаки начали в беспорядке отступать. Стрельба, доносившаяся из парка, замолкла. Третьяков со своими бойцами устремился к Нарзанной галерее. Впереди всех шел взвод китайцев. Они знали об осаде курортного здания и беспокоились о судьбе осажденных.

Из галереи навстречу им выбежала группа изможденных людей с ввалившимися глазами. Тюленев обнял оказавшегося рядом с ним Ти Ши-шана.

– Спасибо, друже, – говорил председатель горсовета. – Вот кончится война, разобьем белых, приезжай отдыхать на наш курорт. И нс один, а со всей семьей.

– Я – холостой, у меня жены нет, – смущенно ответил командир взвода.

Привели группу пленных казаков. Ти Ши-шан искал среди них знакомого полковника, но его не было.

– А где Шкуро?

– Сбежал, – ответил молодой казак. А наш боец в тон ему сострил:

– От Шкуро одна шкурка осталась.

Китайцы, вероятно, не поняли шутки, но дружно смеялись вместе со всеми. Первая победа веселила их.